Хью Лори⁠⁠

Джеймс Хью Кэлам Лори родился и вырос в Оксфорде, в традиционной шотландской пресвитерианской семье. Его родители не были религиозны, однако, сколько можно судить, в семье строго придерживались протестантской этики. Лори вспоминает, что превыше всего ценилась личная скромность, стремление к успеху, комфорту, счастью, богатству не поощрялось. Это, может быть, частности, кальвинистская доктрина, однако, была усвоена целиком.  Отсюда проистекает его печальный взгляд на жизнь, неумение наслаждаться сегодняшним днем. «Я часто вспоминаю сцену из фильма Вуди Аллена, — говорит актер. — Его герой из окна поезда смотрит в окно проходящего мимо состава. Люди там смеются, пьют шампанское, кто-то играет на тромбоне. Но Вуди в другом вагоне...» Какой бы стороной ни открывался Лори, повсюду вбиты колья кальвинистского воспитания: тут и комплекс вины, связанный с любыми земными радостями, и страх перед удачей и вообще положительным ходом вещей, и настроенность на несчастье. «Если у меня не застрял камень в ботинке, то я его туда положу. Возможно, в моем понимании счастье — это не быть счастливым. Это моя зона комфорта».

Флагманом нравственности в их семье была мать, платившая за свою неколебимую принципиальность многочисленными неврозами. Она умерла, будучи в ссоре со своим взрослым сыном, гневаясь на него из-за недостаточной твердости характера, неумения выбирать подружек и из-за еще каких-то прегрешений. Отец был совсем другим человеком, более широких взглядов, с интересной судьбой, истинно джентльменским характером — приятным в салонном общении и мужественным на поле битвы. Выпускник Кембриджа и отличный спортсмен (он занимался академической греблей), во время войны он служил в Судане, а затем выиграл первые послевоенные Олимпийские игры. Почти полвека он был врачом общей практики в Оксфордшире, всегда внимательным к пациентам, добрым и многознающим. «Нежнейшая душа», «чрезвычайно („патологически“ — если цитировать точно) деликатный», очень здравомыслящий — так вспоминает о нем Лори.

Возможно, он не мастер объясняться в любви своим родителям, но штрихи отцовской судьбы пунктиром проходят по его собственной жизни. Хью успешно занимался греблей, став в 1977 году чемпионом Великобритании среди юниоров (его спортивную карьеру прервала в восемнадцатилетнем возрасте жестокая простуда). Память о спортивных победах, как ни удивительно, сильна в нем. Лори редко публично вспоминает о спорте, но когда он это делает, то преображается, в нем заметны дух бойца и воля победителя, казалось бы, ему не свойственные. «Получаешь удивительное, ни с чем не сравнимое удовлетворение, побеждая других, — говорит он. — Если однажды выиграл большую гонку, это остается с тобой на всю жизнь».

Мистера Рэналда Лори называли также «последним представителем эпохи дилетантизма», и, вероятно, широкие интересы и многие знания определяли его натуру. В каком-то смысле актерство — это и есть способ следовать этой философии, способ быть кем-то другим. Кроме того, в поле зрения младшего Лори — широкий круг гуманитарных занятий: он прекрасный пианист (это зрители могли оценить, в фильмах он часто музицирует), мастер музыкальной пародии, режиссер, сценарист, успешный беллетрист. Эрудицию не упоминаем, как само собой разумеющееся. От этих привычек веет старым аристократизмом, но и протестантским самоограничением, провоцирующим постоянный, бессмысленный дискомфорт: его всеядность в профессии носит болезненный, нервический характер. Начав одно дело, он уже мечтает о другом. «Я даже не могу сказать, что я люблю играть. И какая-то часть меня все еще ищет, чем бы заняться вместо этого».

Еще одно преимущество джентльмена — образование, его и удача, и участь. У Лори оно самое лучшее. Сначала он учился в начальной школе Dragon School, отделка характера продолжилась в Итоне. В его детстве-юности были и ботинки на немыслимой платформе, сигареты и прочие подростковые акции самоопределения.

Затем был Кембридж, из которого, однако, он вышел уже готовым артистом. Став студентом, Хью много времени отдавал занятиям (или развлечениям) в университетском театре, знаменитом комик-ревю Footlights («Огни рампы»). Лори этих лет хорошо помнит коллега по театру Эмма Томпсон. Она уверяет, что почувствовала в этом громадном (почти два метра ростом) спортивном юноше одаренного человека тотчас же: «Я ткнула подругу в бок и сказала: «Звезда, звезда, звезда...» Кстати, свою долю аплодисментов, на которые не были щедры в семье, Лори срывал и в Dragon School, и в Итоне, завоевывая призы местного значения.

Наиболее удачные скетчи Footlights ежегодно показывали по телевидению. Впервые появившись на экране в 1982 году, Лори оказался безвозвратно втянут в артистическую жизнь. Его партнером в студенческом театре чаще всего был Стивен Фрай, с которым впоследствии они долгое время составляли очень удачную комическую пару.

Почти двадцать лет Лори без устали развлекал публику своими комическими воплощениями и ассоциировался исключительно со своими смешными героями.

Восемь лет (1987–1995) по телевидению шло «Шоу Фрая и Лори». Вместе они придумали и сыграли десятки и сотни пародий на телепередачи, фильмы, телеведущих, музыкальных идолов, политиков и обывателей. Любимый образ и конек Лори — абсолютный, законченный, неподражаемый в своем простодушии тупица. Вот типичная шутка (диалог начинает Фрай): «Знаешь, что я хочу сказать?» — «А ты мне это уже говорил?» — «Нет!» — «Тогда откуда мне знать?»

В 1986—1989 годах Лори, как бы продолжая парад париков, костюмов, одежд и немыслимых рож, знакомых по «Шоу...», сыграл несколько ролей в популярном историческом ситкоме «Черная гадюка». Самый красочный персонаж — розовощекий принц Джордж, господин гиперактивный, в высшей степени воспитанный и дружелюбный. Как только запас слов и выражений у него заканчивается, он переходит на кудахтанье, не в силах прекратить светскую беседу. Этот потомственный аристократ предварил появление другой особы голубых кровей — несравненного Берти Вустера.

В 1990 году вышли первые серии «Дживса и Вустера» (всего их 23), телеэкранизации произведений Вудхауза о слуге и его господине. Берти Вустер в исполнении Лори обладал блестящим, истинно аристократическим даром попадать впросак. Дживс (Стивен Фрай) был неподражаемо рассудителен. Прекрасный антураж составляли роскошный, прихотливый быт начала прошлого века и легкомысленный рэгтайм (в исполнении того же Лори), предвестник новой эпохи.

Несмотря на комическую окраску образа, Берти Вустер — один из ключевых персонажей в печальной истории прощания с настоящим английским джентльменом. Последние дни сословия приходятся на начало XX века, времена Эдуарда VIII, соответствующие нашему Серебряному веку. Вудхауз был современником событий, чувствовал атмосферу распада, ухватил и литературно обработал какие-то внешние его черты. Кодекс чести английского джентльмена он изображал как набор пустых правил, красноречиво свидетельствующих о редкостной неприспособленности аристократической элиты к реальной жизни. Таков стереотип восприятия джентльмена-эдвардианца, главной чертой которого считается бессмысленное прекраснодушие. Вудхауз смотрел на него с иронией, но это не единственно возможная точка зрения. Лори, настроившись на нужную волну, разразился приступом экзальтированной инфантильности, создав законченную, совершенную и добрую пародию на джентльмена эдвардианской эпохи. И джентльмена вообще. Сериал стал культовым, а роль Берти — одним из пиков актерской карьеры Лори.

Любопытно, что актер объясняет логику появления своих смешных героев прямо-таки с эдвардианской невинностью (или искушенностью в манерах?). «Я всегда чувствовал свою близость к тупости, — говорит актер. — Мне кажется, что тупых людей играть легко. Возможно, просто потому, что я всегда чувствовал себя тупым человеком, которого мир сбил с толку. Мне кажется, мир непонятен, бессмыслен. Мое самое обычное, доминирующее над всеми состояние — состояние озадаченности, вот откуда происходят персонажи такого характера». Его преданность комедии «проистекает также из желания не появляться на экране угрожающим людям». Как тут не вспомнить и Берти Вустера, чьи знания, понятия о мире и модель поведения были бесполезны в окружающей действительности. Как не вспомнить и вообще образ джентльмена-эдвардианца, так бессмысленно доброжелательного, так трогательно прекраснодушного. О том, какими движениями души все это оплачено, остается лишь догадываться. Создавая своих милых идиотов, Лори был лишь изысканно деликатен: все сложности, все тонкости ушли даже не в подтекст, а ухнули в никуда, оставив на поверхности шлейф чистой радости.

Хотя Лори получил известность в первую очередь как комический актер, однако играл и другие, главным образом второстепенные и эпизодические, роли. Наиболее значительные — добрый и наивный отец семейства в голливудских картинах «Стюарт Литтл» и «101 далматинец», остальное — эпизоды, вроде небольшой роли королевского советника в картине «Человек в железной маске». Его голосом часто говорят персонажи мультфильмов.

Иногда у его экранных героев мелькало выражение лица, интонация или мудрое лукавство чуткого, умного, сложно организованного человека.  Известный сценарист Бен Элтон, пользуясь правами старого друга, так выразился о его амплуа и его индивидуальности: "Он играл всех этих "да-поможет-нам-бог"-персонажей просто потому, что он блестящий комедийный актер. Но я открою вам один секрет, который знают все его друзья: Хью в жизни привлекателен, сексуален и очень умен. И, я думаю, он мог бы быть прекрасным лирическим героем".

Лори часто спрашивают, как сложилась бы его судьба, не случись в ней Хауса. «Что ж, думаю, я играл бы соседа, или доброго дядюшку, или мистера Смитера, учителя географии, но, конечно, не главного героя». Но Дэвид Шор, автор идеи и сценарист, к счастью, выбрал Лори. Как это часто бывает, важное событие случилось буднично: во время съемок в Африке Лори записал очередную пробу на роль некоего доктора Хауса, аккомпанируя, как он думал, главному герою, «молодому человеку приятной наружности» (доктору Уилсону). Позже выяснилось, что ему предлагают больше, чем пару эпизодов.

Идея Шора отличается известной смелостью. Он сделал ставку на антигероя, воплощающего все то, к чему привыкли зрители, но с приставкой «не» — он немолодой, некрасивый, недобрый, негуманный и прочее, и прочее. И даже неколлективный в том смысле, что, в отличие от в основном молодых и привлекательных героев «Остаться в живых», где дивиденды ожидались от их суммарного обаяния, этот был представлен отдельно: на него направлено все внимание, ему подчинено действие, остальные же персонажи составляют «группу поддержки». Хаус, по словам Шора, еще и дань уважения одному известному англичанину — Шерлоку Холмсу. По версии Шора, этот господин был холоден по отношению к людям, ему было знакомо лишь одно волнение — нетерпение ученого, который решает сложную задачу. К тому же баловался морфином и был большой чудак. Этот рисунок роли в общих чертах сохранился.

Первые серии «Хауса» вышли в 2004 году. Все поняли, что это успех, примерно через год. Через два Лори «обрел узнаваемость Опры Уинфри», сравнимые с ней гонорары, два «Золотых глобуса» и телохранителя. Несмотря на безупречный американский английский, он вел себя как образцовый англичанин — как будто случайно забрел не туда. Когда все уже давно сняли апартаменты, он все еще жил в отеле и даже не распаковал чемоданы, ожидая, что успех упорхнет так же неожиданно, как явился.

Создатели сериала было подумали, не смягчить ли такого неудобного героя, но мрачный доктор всем, и им тоже, нравится таким, какой он есть. Потому что, конечно, он перестал быть холодным циником, как только Лори облачился в его костюм. Не важно, каким герой был задуман, — подтекст сильнее. Он сложен, глубок, полон нюансов и, действительно, не лишен национальных особенностей. Дело не в том, что образ вместил все печали актера (хотя и это есть, и исполнено большого обаяния). Он раскрыл его натуру, дар особой человечности. Этот дар оформился с возрастом, приобрел четкие контуры. И все же оставался очень трудным для выражения. Естественный для него путь — не покорять открыто, а проявляться подспудно, преодолевая немыслимые преграды. Чтобы быть добрым, сильным, гуманным, понимающим, Лори надо не быть таким. У него порой так прорастает лирическая интонация сквозь иронию музыкальной пародии, меняя смысл происходящего. Потому что Хаус — это именно огромная, заложенная в каждой клетке немаленького тела положительно заряженная сила. Она пробивается сквозь цинизм, равнодушие, естественнонаучную одержимость и ужасные манеры доктора. И подкупает самых разных зрителей.

Автор Лидия Кузьмина

https://old.kinoart.ru/archive/2010/02/n2-article17

Журнал "Искусство кино"