Как меня за клевету в Интернете сажали. Часть 3⁠⁠

Вернувшись домой, выспавшись, переговорив с адвокатом и выстроив линию защиты, я мужественно решел начать сотрудничать со следствием и давать показания. Дознавательша живо одобрила мой законопослушный порыв и пригласила почтить ее визитом на следующий день.

Пришло время рассказать, из-за чего собственно сыр-бор разгорелся. Года за три (!!!) до описываемых событий у меня возник, скажем так, производственный конфликт с одним говноедом. Вернее, это у него со мной возник, и он начал поливать говном меня, мою контору и всех сопричастных. Я в долгу не остался, вышел милый срачик, отзвуки которого промелькнули даже в СМИ. В общем, широко известные в узких профессиональных кругах события.

В частности я опубликовал в Интернете кое-что о внутренней кухне конторы, возглавляемой этим говноедом, что при должном интересе со стороны правоохранительных органов тянуло на десяток статей: уклонение от уплаты налогов, махинации на госзакупках и это все (спойлер: правоохранителям было пофиг). Вот эта публикация и послужила толчком к началу описываемых событий: говноед написал заявление, что его оклеветали.

Теперь о том, как Уголовный кодекс понимает клевету: это распространение заведомо ложных сведений, порочащих честь и достоинство другого лица или подрывающих его репутацию. Все просто. Во-первых, сведения должны быть ложными, т.е. не соответствующими реальному положению вещей. Во-вторых, они должны быть ложными заведомо, т.е. распространитель должен был знать и понимать, что распространяемые им сведения ложные. В-третьих, сведения эти надо распространить среди третьих лиц, т.е. рассказать кому-то конкретному или опубликовать в свободном доступе для всеобщего обозрения.

Назвать Иванова первичным половым признаком самца моржа – это оскорбление, а не клевета. Назвать его в лицо и в отсутствии посторонних жуликом и вором – тоже оскорбление. Сказать кому-то, что я считаю Иванова жуликом и вором – невозбранно, право на субъективное мнение имею, Верховный суд подтвердил. Сказать, что Иванов жулик и вор, украл у гражданки Петровой 100 рублей, а потом съехать на том, что Петрова сама это мне рассказала – дискутируемая перспектива, но строго говоря – не клевета, т.к. сведения не были заведомо ложными и все стрелки – на Петрову.

Клевета еще интересна тем, что приводится во многих учебниках по юриспруденции как образец простого преступления, в отличие от длящихся и продолжаемых. Если вкратце, то набить морду, вытащить кошелек или оклеветать – это простое преступление, совершаемое одномоментно или в течение непродолжительного времени, без перерывов. Уклонение от призыва, принуждение к занятию проституцией, незаконное хранение оружия или веществ –– длящиеся преступления, т.к. растянуты во времени. Незаконное проведение азартных игр или серия краж – продолжаемые преступления, т.к. состояли из нескольких отдельных эпизодов, объединенных общим преступным умыслом, объектом, субъектом, орудиями и это все. Я полагал, что дознавательша, тем более старшая, в курсе таких основ уголовного права, но… разовью этот сюжет позднее.

Так вот, прихожу я на следующий день к дознавательше и рассказываю, что да как: примерно тогда-то, находясь у себя дома и используя свой личный персональный компьютер, собственноручно изготовил (написал) и разместил в телекоммуникационной сети Интернет по такому-то адресу для свободного доступа такие-то текстовые материалы.

Дознавательша аж сияет, как у нее «свидетель» поет и сам себе рисует процессуальный статус обвиняемого. Я тоже сияю, смакуя домашнюю заготовку, призванную омрачить торжество дознавательши. Как оказалось, оба мы сияли напрасно.

Поговорили еще о мотивах моего поступка, хотя субъективная сторона клеветы – вопрос десятый, а знал ли я, что распространяемые мною сведения, не просто порочат гражданина Иванова, но еще и являются ложными, следствие почему-то не заинтересовало. Как и вообще выяснение, являются ли они ложными, или все это чистая правда. Я все ждал, когда мы дойдем до этого интригующего момента и держал наготове увесистую пачку документов, но дознавательша задала совсем неожиданный вопрос:

- Какие у Вас отношения с семьей, с соседями?

- А это-то тут причем? – опешил я.

- Ну как же, в суде будет полезно представить хорошие характеристики, – по-матерински заботливо пояснила дознавательша.

- Па-а-азвольте, какой суд? – взвился я, – Я еще даже не ознакомился с делом.

- Это недолго времени займет при особом порядке, – «утешила» меня дознавательша.

Тут снова небольшое лирическое отступление: особый порядок рассмотрения уголовного дела в суде, это когда обвиняемый в не слишком тяжелом преступлении полностью признает свою вину, просит по-бырику его осудить, а обвинение и терпила не возражают. Суд в этом случае даже не рассматривает собранные по делу улики, а просто убеждается, что все согласны и понимают, на что подписываются. Все экономят время, а обвиняемый получает не больше 2/3 от максимально возможного срока.

- Таки какой особый порядок? – продолжал недоумевать я, настроившись на процесс века с перетрясанием грязного исподнего гражданина Иванова под блицами фотокамер.

- Таки Вы же во всем сознались, – присоединилась к моему недоумению «дознавательша».

- Таки я сознался в фактической стороне дела, – возразил я, – что распространял про гов… гражданина Иванова все перечисленные сведения, но когда это я успел согласился с тем, что они ложные, а тем более заведомо?!

Дознавательша заметно приуныла, а я решил сразу зайти с козырей:

- И, раз уж мы заговорили об объективной стороне дела, то когда, по Вашим сведениям, я совершил все инкриминируемые мне деяния?

- А что? – снова оживилась «дознавательша».

- Да ничего, – невинно заметил я, – кроме срока давности, который по моим прикидкам истек еще к моменту принятия заявления от терпилы…

Дознавательша совсем расстроилась и решила на этом закончить допрос. К следующему раунду она явно посовещалась с более опытными (нет) коллегами и выстроила линию обвинения, но это уже другая история. Продолжение следует…