Фоторобот⁠⁠

Саранцева в звании повысили, до майора, и все второе полицейское отделение Урюпинска праздновало это событие.

Прямо в отделении: пили, анекдоты травили, все как положено. Когда обычные развлечения надоели, менты затеяли игру со спецом по составлению фотороботов — Василием Грином.

Потешились созданием портретов идеальных женщин, для каждого сотрудника свой, а Валерии Павловне, не успела она описать как следует "мужчину ее мечты", как Василий уже распечатал из инета физиономию Брэда Питта, и Павловна осталась довольна.

Грин — профессионал от Бога, слышит малосвязную речь подвыпивших коллег, и будто картинку из их мозгов напрямую считывает, причем делает это почти мгновенно.

После третьей, решили Васе усложнить задачу: лень в женском обличии(для Павловны в мужском). После четвертой, у каждого полицейского в руках был листок с антропоморфным портретом собственной Лени.

Гнев, Пренебрежение, Радость, Любовь и так далее. Каждый ушел домой с пачкой фотороботов граней собственной сути, причем разного полу.

Следующим утром, майор Саранцев явился в отделение взбудораженным, и сразу направился к столу Грина:

— Ты что мне вчера накалякал, Вася?—Возмущенно гремел он.— Я, по пьяни и не понял сразу: ты реальных людей вчера начиркал?

— Что случилось, Александр Дмитриевич?— Спокойно поинтересовался Грин. — Объясните толком.

— Вышел из дому на работу, повстречал Лень; заглянул в кафешку— кофею дерябнуть, мне чашечку Любовь принесла; Страсть мимо прошлась, бедром вильнула, рэд-буль с водкой заказала(это утром то!), а я гляжу— Любовь и Страсть друг друга на дух не переносят. Сижу, блин, пью кофей, и мыслью себя терзаю:"А жена то моя, ни на Страсть, ни на Любовь совсем не похожа. Кто она тогда?

— А я тут причем?— отмахнулся Грин, — с Вашего словесного описания портреты составлял, Вы же довольны вчера ими были!

— Доволен, — кивнул Саранцев, и понимая, что зря возмущается, уже тихим голосом добавил,— испугался я, странно все это как-то.

Через пять минут, к Васе Валерия Павловна подскочила:

— Что ж ты творишь, сучий потрох? Я вчера вечером окосевшая была — дупля не дала. Утром, по квартире крадусь к туалету, глаза спросони не продрав как следует, а навстречу мне Разочарование, драными тапками по паркету шаркает, с твоего рисунка! Пригляделась— сын мой, остолоп-переросток! Еще всмотрелась — снова Разочарование. Умылась, глянула в оба глаза — оба, в одном лице!

— Я, Вашего сына никогда не видел, — поспешил оправдаться Грин, — Вы уж простите, ежели что не так, правда, не понимаю за что прощения прошу...

Валерия Павловна, устало махнула рукой, и поплелась к своему рабочему месту.

Еще немного погодя, капитан Лапшин к Грину влетел. Запыхавшийся, дрожит весь:

— Слышь, Вась! А Гонорею взглядом подцепить можно?

— Нет, вроде, а что?

— Ты мне вчера Гонорею нарисовал, ну, как я ее себе представляю, так видел, видел ее сегодня во плоти. Как глянул, так в головке засвербило, а сейчас и "по-маленькому" сходить больно.

Проработали сотрудники отделения до обеда, а за перекусом, промеж собой историями утренними поделились, а как поделились, на Грина все вопросительно уставились, и ведь не знают уже, о чем спрашивать, просто сели, и стали художника взглядами сверлить.

Надоело это Грину, он и говорит, вытягивая из папки белый лист бумаги, и карандаш из кармана гимнастерки:

— Описывайте облик того, кто по-вашему может знать, почему все произшло так, как произошло.

Описали коллеги образ мужика, перебивая друг друга, но, что занятно, друг другу не противоречили.

Через пару минут, Грин показал им новый портрет:

— Вот этому дядьке и задавайте свои вопросы.

Утром следующего дня, все, кроме Грина, сотрудники явились мрачные, будто в воду опущенные.

— Мужика того живьем встречали? — спросил за обедом их Грин.

Все синхронно кивнули.

— Вопросы вчерашние ему задали?

Сотрудники, одновременно, отрицательно помотали головами.

— Всегда что-то меня останавливало перед рисованием этого мужика, — тихо сказал Грин, — будто табу какое-то на его изображение существует. Да вот, пересилил вчера мое "не могу", и нарисовал... Зря?

Коллеги покраснели до кончиков ушей, и пристыженно кивнули.