Евангелие от Бар-Аббы | Иван Гобзев⁠⁠

Конечно, нельзя вернуться в прошлое и убить родного дедушку. Это известный парадокс путешествий во времени. Нельзя вернуться в прошлое своей вселенной и изменить ход событий.

На самом деле, если говорить строго, не из-за дедушки нельзя совершить и прочие парадоксы в этом роде. Вернуться в прошлое в границах своей вселенной означает оказаться в другой точке пространственно-временного континуума и оттуда повлиять на ту точку, в которой ты находился прежде, превысив ограничение на максимально допустимую скорость передачи сигнала в пространстве — скорость света. А двигаться быстрее света значит иметь бесконечную массу, что немыслимо. И кроме того, в пространстве-времени все события уже заданы (как в системе координат), и изменить прошлое невозможно просто потому, что прошлое — это не более чем удобный человеческий способ расположения событий на оси пространства-времени. Иначе говоря, нет никакого прошлого, а есть несметное количество возможных событий во вселенной, которые для каких-то наблюдателей уже прошли, для каких-то ещё не наступили, а для каких-то происходят прямо сейчас.

Но ничто не мешает путешествовать в прошлое другой вселенной в бесконечном множестве параллельных вселенных — в её любую временнýю точку. Пути большинства этих вселенных разошлись с нашим путём миллиарды лет назад, ещё в доисторический период, и это совсем иные миры, не представляющие никакого научного интереса для изучения нашего. Но многие из них отделяются прямо сейчас — каждое мгновение, и отличаются от нашего не более чем расположением какой-нибудь элементарной частицы. Вторые отделились пораньше, и в них уже успела сформироваться своя история, третьи — ещё раньше, и там цивилизация пошла непохожим путём.

Есть много удивительных и странных миров. Такова сущность квантовой Мультивселенной, в которой реальны все возможные миры, какими бы маловероятными они ни были. Наука говорит нам: существует всё возможное, то есть то, что не противоречит фундаментальным законам природы.

***

Меня как специалиста по истории христианства интересовали те миры, в которых Иисус остался жив. Очевидно, такая возможность идёт вразрез с религиозным мировоззрением, но я сам неверующий и хорошо знаю законы науки. С точки зрения квантовой механики такие миры, где Иисус остался жив, не просто есть, — а их бесчисленное множество.

Разумеется, очереди мне пришлось ждать очень долго. Путешествие в другие миры — крайне дорогостоящая вещь и требует колоссальной энергии для поддержания пространственно-временных туннелей в стабильном состоянии. Ещё их называют «червоточины». Они легко схлопываются, стоит только чему-то пойти не так. Пионеры путешествий во времени, эти первые отчаянные астронавты, уходили в одну сторону и не возвращались. То туннель разрушался в процессе перехода и их разрывало на элементарные частицы, то он разрушался после перехода и они оставались там навсегда, затерянные в неведомых мирах. Потом, когда наконец туннели заработали стабильно, выяснилось, что с нашей-то стороны они работают на вход и выход, а с той — только на выход. Затем, когда исправили и это, выяснилось, что выход с той стороны не всегда ведёт обратно, а перемещает ещё куда-то во множестве возможных миров, и некоторые путешественники были обречены скитаться по ним, пока хватало ресурсов жизнеобеспечения. В общем, бесследно пропали тонны дорогостоящего груза, тысячи насекомых и животных и несколько десятков исследователей.

Даже сейчас, когда вроде бы все нюансы учтены, существует вероятность путешествия в один конец, без возврата, потому что такова природа: мы живём в мире неопределённости, когда квантовые флуктуации решают всё. В любой момент всё может пойти не так, но в случае с туннелями вероятность этого удалось свести к минимуму — примерно один неудачный исход на тысячу удачных. Вариант с одним плохим шансом на тысячу хороших с точки зрения теории вероятностей идеален, и эту несчастливую возможность любой учёный игнорирует, как будто её нет.

Но, конечно, всем очевидно, что, когда ты заходишь в туннель, вселенная расщепляется и в одном из тысячи вновь возникших миров один из тысячи твоих двойников оказывается запертым в том мире навсегда…

Это неизбежные издержки, о которых лучше не думать.

Однако как не думать? Я всё же думаю иной раз: каково моему двойнику, который не сможет вернуться? Как он будет жить?

***

Я ждал своей очереди двадцать пять лет. И то мне повезло, что именно мой проект, по сути культурно-исторический, отобрали среди миллионов других заявок и поставили в очередь. На гуманитарные заявки смотрят скептически: свыше девяноста девяти процентов рабочего времени туннелей уходит на физические исследования. Это и понятно: физики, хозяева технологий, воспринимают наши проекты как бесполезные для настоящей науки развлечения.

Тем не менее мне удалось заручиться поддержкой некоторых академиков, и я получил двенадцать часов — время, в течение которого будет обеспечиваться стабильная работа туннеля. Сейчас мне бы уже не дали такой шанс. Теперь противостояние верующих и атеистов уже не актуально. А тогда ещё были живы те, кто во что бы то ни стало хотел доказать, что все существующие религии — не более чем человеческий вымысел. Я этим воспользовался, хотя меня, конечно, как учёного интересует совсем другой вопрос: как сложилась бы история человечества, если бы Иисус не умер на кресте? Понятно, что тут не всё просто: различных путей слишком много, а я смогу посетить лишь некоторые из миров… Но всё равно определённые выводы сделать будет можно, усреднив результаты наблюдений на основе наиболее вероятных исходов.

Моё исследование обойдётся в десятки миллиардов. Понятно, что я должен принести нечто потрясающее в научном плане, в противном случае гуманитарные исследования будут дискредитированы окончательно.

***

План таков: в первом мире я присутствую в тот момент, когда Иисуса освобождают и вместо Него казнят другого. Потом возвращаюсь в туннель и появляюсь спустя недолгое время, чтобы убедиться, что с Ним всё в порядке. Затем опять ухожу и прихожу спустя пятьсот лет (срок достаточный для распространения религии). И в последний раз — через тысячу лет.

Таким образом, исследование разделено на четыре этапа. Сколько времени я потрачу на каждый из них, буду решать исходя из текущей ситуации.

Понятно, что на всяком этапе путешествия я не буду оказываться в том же самом мире, из которого отбыл, но они будут вероятностно близки, и поэтому погрешности можно игнорировать. Кроме того, когда я вернусь сюда, на самом деле я вернусь не сюда. Мир, который я покину, я покину навсегда. Я вернусь в мир, очень похожий на мой родной. Он будет отличаться не более чем расположением ряда элементов на микроуровне, и разницы я, конечно, не замечу. Он будет предельно близок к моему: в нём так же, как и я, мой двойник отправился в прошлое. И, как и я, он вернётся в чужое будущее.

***

Есть побочные эффекты. Часто после выхода из туннеля происходит нечто вроде эпилептического припадка. И я испытал это на себе в полной мере. Меня охватили необыкновенное возбуждение, ликование по непонятной причине, и на миг мне даже показалось, что я понял нечто очень важное, постиг какую-то сокровенную тайну. Потом последовала вспышка света, и дальше какое-то время я ничего не осознавал.

Я пришёл в себя на сухой земле, был очень слаб, с трудом сел, огляделся. Место оказалось удачным — в полном соответствии с расчётами: безлюдным, у основания холма среди руин каких-то зданий.

Рассвет ещё не наступил. Рядом была точка портала, невидимая, но я знал, что она есть и будет здесь до тех пор, пока я в неё не войду в течение двенадцати часов. Потом она, скорее всего, схлопнется. По протоколу путешественников ждут не более пяти минут сверх заложенного времени из-за того, что дополнительную энергию для поддержания туннеля брать неоткуда, она не заложена в план-смету. Разве что в крайнем случае могут отключить электричество в нескольких городах и перенаправить в центр путешествий, но для гуманитариев такого делать не будут. Всем ясно, что тайну возникновения Вселенной я с собой не принесу.

Был прецедент, когда ждали специальный аппарат, отправившийся в сингулярность — момент возникновения Вселенной. Его не дождались, но за время ожидания были обесточены несколько стран и потрачены триллионы. После этого на международном уровне решили: больше пяти минут не ждать, ни технику, ни людей. Не оправдано. Никакая цель не оправдывает такие средства.

Я сижу на земле и всё ещё прихожу в себя. Надо идти в Иерусалим, нельзя терять ни минуты, но сил нет.

Что за виде́ния меня посещали во время припадка? Что-то вроде откровения, как будто я узрел некую истину… Ничего конкретного я не видел, но это состояние несомненно относится к галлюцинациям. Некоторые нейробиологи уверены, что виде́ния тех, кого в истории принято называть пророком и кто стал основателем религии, не более чем галлюцинации, вызванные эпилептическими приступами. В этом состоянии люди способны видеть то, чего нет, слышать голоса и впадать в экстаз. Похожих случаев в клинической практике описано много…

Наконец я поднялся и пошёл.

По расчётам я оказался в том подмножестве возможных миров, где Иисус остаётся жив. Но нужно подстраховаться. Я должен проследить, чтобы всё прошло как надо. Для этого я здесь.

Войдя в ворота, я смешался с толпой. Никто на меня не смотрел, никаких подозрений я не вызывал, всё было рассчитано верно: и одежда, и растительность на лице, и даже походка. Впрочем, и меня ничто тут не удивляло, нам уже давно удалось реконструировать, практически в деталях, быт людей в различные исторические эпохи. Всё было ожидаемо и, я бы даже сказал, странно узнаваемо. Так узнаваемо, как будто я здесь когда-то уже был и всё это видел. Но ведь так оно и есть. Это мир, в котором моё появление задано законами науки. Вопрос только в том, почему я каким-то образом вспоминаю то, что имеет место не со мной, а с моими двойниками? На него пока чёткого ответа нет. Хотя на самом деле понятно, почему могу вспоминать: нам только кажется, что Мультивселенная разделена на параллельные вселенные, а по сути, как о том говорит основное уравнение квантовой механики, она есть просто сумма всех возможных миров. Это называется суперпозиция.

Пожалуй, только запахи здесь непривычные. Да, воздух пахнет по-другому. Разумеется, я ожидал, что будет меньше углекислого газа в атмосфере и больше кислорода, так как нет продуктов промышленной переработки, машин и всего прочего.

Мне стало полегче после припадка. Надо к врачу обратиться по возвращении: всё же короткое замыкание в мозгу не проходит бесследно. Тут я вспомнил, что в Евангелиях описывается, как Иисус лечил возложением рук, да и просто словом. У меня возникла мысль проверить, но я сразу от неё отказался, осознав, что мной движет чистое любопытство. И так уже было вполне однозначно доказано, что все подобные случаи — результаты сильного самовнушения. Об этом и Иисус сам говорил неоднократно: всё дело в вере! Исцелился — значит, сильна твоя вера.

Другое дело, что случаи внезапного исцеления от серьёзных, хронических заболеваний и увечий и оживления давно умерших в медицине не описаны… Что и понятно: это результат разгулявшегося массового воображения и искажения реальных событий.

***

Размышляя так, я дошёл в толпе до места событий. Люди были очень возбуждены. Во все времена фанатики ведут себя одинаково.

— Кто Ты такой?! — кричали они. — Это Ты-то Сын Бога?

Я протиснулся как мог ближе и увидел сначала Кайафу — его легко было опознать: у первосвященников специфический вид, а затем и Иисуса — его тоже было легко опознать, потому что ни у кого больше не было такого бледного и замученного вида. Примерно таким я его и представлял: с руками, ногами и волосами на теле, как у обычного человека.

— Так это Ты Сын Бога? — спросил Его Кайафа. — Так Ты себя называешь?

— Ты это сказал, — еле слышно ответил Иисус.

Кайафа, услышав это, как и было сказано в Библии, стал раздирать на себе одежды. Все сразу закричали, что Иисус заслуживает смерти, и некоторые бросились к Нему, чтобы бить Его. Я же стоял молча в стороне и наблюдал. Один из этих людей, увидев, что я не со всеми, подошёл и спросил:

— Ты с Ним? — и он указал на Иисуса.

— Нет-нет, — ответил я, — что ты! Я проходил мимо и услышал шум. Я вообще не знаю, кто это такой!

Он отошёл. А я так перепугался, что покрылся испариной, и вдруг быстро перекрестился. И тут испугался ещё больше: не видел ли кто этого жеста? Понятно, что обычай креститься здесь пока не появился, но всё же!

Однако больше меня никто не трогал.

На рассвете Иисуса куда-то потащили. Я знал, что к Пилату, и пошёл следом, в толпе.

Шёл я и думал, почему-то раздражённо, о том, что многие люди к старости становятся верующими, хотя до этого всю жизнь были атеистами. Почему? Страх? Так бояться же нечего: в бесконечном множестве миров мы вечно живы…

***

— Добрый человек, дай попить!

Я и не заметил, что шёл уже рядом с Иисусом. Это Он, влекомый толпой, попросил меня. В самом деле, на боку у меня, по обычаю некоторых кочевников, болталась кожаная фляга с водой. Я автоматически потянулся к фляге, но потом убрал руку. Он вопросительно посмотрел на меня сквозь спутанные волосы, и я отрицательно покачал головой.

Да это же важнейший принцип любого исследования — не вмешиваться в эксперимент, чтобы сохранить его чистоту! Наблюдение должно быть объективным. Разве могут учёные спасать умирающего в саванне старого льва в его естественной среде обитания? Или антилопу от вцепившегося крокодила? Нет, конечно, нет, ведь такие вмешательства нарушают баланс экосистемы!

Меня пронзила неожиданная мысль: так по этой же причине, если бы Бог существовал, Он не должен был вмешиваться в дела человеческие!

Увидев, что Иисус обращается ко мне, какая-то женщина закричала:

— Смотрите, он идёт рядом и говорит с Ним! Он, должно быть, один из них, я уже видела его!

Люди вокруг стали волноваться и потянулись ко мне. Кто-то схватил меня за локоть.

— Да что вы несёте! — возмущённо закричал я в ответ. — Я впервые вижу этого человека! Отстаньте от меня! Я не знаю Его, Он просто хочет воды, а я не дал!

— А почему у тебя такая странная речь? Не наш у тебя говор!

— Потому что я из Галилеи! — ляпнул я и тут же похолодел от ужаса: ведь Иисус сам из Галилеи!

Но, к счастью, впереди на дороге что-то произошло, и они оставили меня, а я остановился, чтобы дать им с Иисусом уйти вперёд.

Интуиция говорила мне, что эксперимент на грани провала. Моей безопасности угрожают, это очевидно, и я должен уйти. Продолжать рискованно. Я могу вернуться в туннель и потом прийти снова, спустя, скажем, день, и убедиться, что всё прошло как надо. Времени потеряно не так много, всего около трёх часов, ещё девять в запасе.

Я понимал, что это единственно верное решение, и уже развернулся, чтобы вернуться за стены города к руинам старого поселения. Но, сделав несколько шагов, встал и задумался.

Если я уйду сейчас, то пропущу самое интересное: суд над Иисусом, его освобождение и казнь преступника Иисуса Бар-Аббы, которого в этом мире должны распять вместо моего Иисуса. Это, конечно, странное совпадение, что и того и другого звали Иисусом! Много было спекуляций по этому поводу, и вот сейчас я могу всё увидеть и разобраться самостоятельно. Публикация на эту тему могла бы вызвать большой резонанс!

Некоторые учёные уверены, что в древние священные тексты просто закралась ошибка, ведь Бар-Абба в переводе с арамейского означает «Сын отца». То есть казни ждали двое: Иисус, которого звали Сыном отца, и Иисус, который называл себя Сыном Божьим? Другого шанса узнать правду у меня не будет.

И я пошёл обратно, за толпой.

«Ты делаешь ошибку, — думал я, — это огромный риск!»

Но всё равно шёл.

Толпу я настиг уже у претория Пилата. Я почти ничего не пропустил: Пилат только вышел и смотрел на это собрание с весельем и презрением. Не знаю, таким ли я ожидал его увидеть! На его счёт есть много домыслов: и что он был тайный христианин, и что он был алкоголик и распутник, и даже убийца, а в одной из христианских церквей он был признан святым.

И вот он, немного опухший, с недобрым весельем смотрел на нашу драную и всклокоченную толпу. Люди жались к нему подобострастно, бочком и говорили про вину Иисуса. А Иисус, несчастный и понурый, смотрел в землю и никак не реагировал на происходящее.

Наконец, утомившись слушать людей, Пилат обратился к Иисусу:

— Значит, по-твоему, Ты Царь иудейский?

— Ты так сказал! — ответил Иисус.

И больше ничего он не отвечал — ни многочисленным обвинителям, ни Пилату.

Я знал, что сейчас, если верить древним текстам, у них праздник, и по случаю праздника Пилат должен освободить одного преступника. Сказано, что под влиянием толпы он освободит того самого Бар-Аббу. Однако не в этом мире!

Я немного заволновался, видя настрой людей, но всё же не сильно: я верил в науку и поэтому знал, что в конце концов Иисуса отпустят.

Иисусу как будто дела не было до происходящего. А люди кричали Пилату: «Он заслуживает смерти! На крест Его!»

— Да в чём же Его вина? — спросил Пилат, делая вид, что не понимает.

Они повторили в сотый раз, что Он грозился разрушить Храм Соломона и обещал в три дня его отстроить, называл себя Сыном Бога, говорил, что может творить чудеса и воскрешать людей, что Он Мессия и грядёт Страшный суд.

— Ладно, — подняв руку, сказал Пилат. — Будь по-вашему! На крест Его!

Толпа возликовала, и к Иисусу вышла стража, чтобы увести Его.

Это было просто невозможно, эксперимент рушился на глазах.

— Постойте! — закричал я. — Постойте!

Все замолчали и посмотрели на меня.

— Что вы делаете?! Он же ни в чём не виновен! Пилат, ты убиваешь невиновного!

— А ты кто такой? — спросил он.

Из толпы закричали:

— Мы видели его с Ним! Мы его видели с Иисусом! Он говорил с Ним по пути сюда!

— Ты с Ним?

— Нет, — я замахал руками, — нет! Я не знаю этого человека! Я здесь случайно, я шёл по делам из Галилеи…

— Кто ты? Чей ты сын? — спросил Пилат, подавшись вперёд, и я почувствовал, как сзади на меня наседает толпа, как цепко хватают меня за локти и плечи. Я запаниковал и быстро забубнил, пытаясь что-то придумать:

— Я сын… Я сын… Я сын…

— Чей ты сын? — повторил Пилат, тяжело глядя на меня.

— Я?.. Я сын… Моего отца.

— Сын отца? — усмехнулся он.

И все, видя, что Пилат усмехается, громко захохотали.

— Что ж, так и будем тебя звать, Бар-Абба!

И обратился к страже:

— Уведите их обоих. Этого бичевать, а этот мятежник.

***

Под крики петуха нас бросили в низкое тёмное помещение, закрыли и поставили стражу. Никогда ещё со мной не обращались подобным образом. В общем-то, мне никто никогда даже не грубил, если не считать нескольких стычек со сверстниками в школе. И вот теперь меня, как мешок с землёй, бросили на холодный пол!

«Вот что значит полевое исследование! — мелькнуло у меня в голове. — Не создан я для этого! Моё — это чистая теоретика».

Иисус сидел, подобрав колени и положив на них голову.

— Иисус, — позвал я его раздражённо, — Ты знаешь, что с нами теперь будет?

Он покачал головой.

— Пророк называется! — зло усмехнулся я.

До закрытия портала было ещё часов шесть–семь, но я понятия не имел, как долго нас будут здесь держать.

«Бежать! Бежать! — пришла мне в голову мысль. — При первой возможности, едва приоткроется дверь, бежать к точке перехода! Будут же они нас кормить? Если нет, то позвать их под предлогом чего-то очень важного и бежать! Здесь не очень далеко. Я каждое утро бегаю по парку, я в отличной форме, могу десять километров пробежать менее чем за час! А у них как тут с ЗОЖем? Вряд ли хорошо, они вообще не знают, что это такое! Не догонят!»

Я стал думать, как позвать охрану. Потом решил подождать пару часов: вдруг всё само собой решится. Но спокойно ждать в такой ситуации совершенно невозможно, это ужасное состояние неизвестности!

— Иисус? — позвал я.

— Что?

— Я из будущего. Я знаю, в это трудно поверить, но это правда!

— В самом деле трудно, раз ты спрашиваешь, что с нами будет.

— Ну это не так всё просто объяснить… Мир сложно устроен! Есть много вариантов прошлого и будущего в разных мирах…

Он молчал, не собираясь продолжать разговор.

— Иисус!

— Что?

— Ты знаешь, к чему всё это приведёт? Твоё это учение? Если Тебя распнут?

Он не отвечал. Я разозлился.

— Да к тому, что Твоим именем будут прикрывать самые страшные злодеяния в истории человечества! Во имя Тебя будут убивать, жечь, разрушать и мешать просвещению столетиями! Ты знаешь, сколько людей будет верить в Твою чушь и прочие подобные учения? Вместо того чтобы любить человека, вместо того чтобы делать его счастливым, люди станут ограничивать себя и других в самых естественных вещах, уничтожать друг друга ради абстрактных идей, ради веры в то, чего просто не существует! Ты представь, ещё в двадцать первом веке в некоторых странах было возможно за грех прелюбодеяния публично рубить головы людям… Ты знаешь, что всё образование многих миллионов людей сводилось исключительно к изучению священных текстов, этих архаичных документов, отражающих не более чем дух древней эпохи, и эти люди, лишённые всякого критического мышления, превращались в лютых фанатиков, готовых убить за любое слово против их веры? Ну конечно, если с детства вдалбливать в голову ахинею, человек всю жизнь будет верить в это, у него не останется выбора!

Иисус, который, казалось, не слушал, вдруг прервал меня:

— Почему ты так обижен?

— Что? На кого?!

— На Отца.

— Что Ты такое говоришь? Что Ты такое смешное говоришь? Как я могу быть обижен на Того, кого не существует? Но даже если бы Он был, то уж точно обижался бы: вот уж кто совершил на земле злодейств больше любого тирана! Ты же читал Тору?

Он удивлённо взглянул на меня. Да, вопрос был дурацкий.

— Ну вот, сам знаешь! — торопливо продолжил я. — Этот постоянный лейтмотив, вложенный в уста Бога: мол, идите и убейте их всех: и мужчин, и женщин, и детей, и стариков, никого не оставляйте в живых… А Страшный суд? Это я уже про Твоё учение говорю. Что это такое вообще? То есть все грешники, а их девяносто девять и девять десятых процента, — в ад на вечные муки, а несколько праведников — в рай? Вот уж и правда благая весть! Да уж, хорошо придумано, ничего не скажешь… Вечные терзания в аду, вот оно — прощение и милосердие! А если бы вы разбирались в современной психиатрии, знали бы, что вот это всё — ад, преследование, убийства — все эти идеи, которые мы приписываем Богу, на самом деле всего лишь отражают нашу природную, заложенную в нас эволюцией агрессию!

Иисус опять посмотрел на меня, но промолчал. Я счёл это выражением непонимания. Действительно, что я Ему говорю! И зачем! Он же не знает, что такое генетика, психиатрия…

— Да и вообще! Знаешь что? Не будет никакого Страшного суда. Ты говорил, что Твои современники его застанут, но Ты ошибся! Твой апостол Павел, Ты его не знаешь, верил Тебе и писал своим: живите праведно, времени в обрез! Потому что он ждал, что вот-вот... грядёт Второе пришествие! Они все верили Тебе! Так вот, пройдут даже не столетия, нет, пройдут тысячи лет, и никакого суда не будет! Знаешь, чем всё закончится? Закончится тем, что энтропия достигнет максимума и Вселенная превратится в холодную однородную смесь элементарных частиц.

Он молчал.

***

— Иисус, на выход, — это пришёл римский стражник, чтобы сообщить весть от Пилата. — Бичевать. И иди куда хочешь.

И добавил с усмешкой:

— Если сможешь.

— Постойте! — я вскочил. — Это ошибка, освободить должны меня! Преступник же Он! Это Он называл себя Сыном Бога, Царём иудейским, я просто путешественник!

— Наместнику лучше знать! — ответил солдат.

Иисуса вытолкали, и стражник собирался снова меня закрыть, но я кинулся к нему, чтобы не дать это сделать. Я упал на землю и обхватил его колени:

— Постой! Мне срочно нужно поговорить с Пилатом! Я заплачу тебе!

Это, конечно, было неправдой: заплатить я ему не мог.

Он с силой оттолкнул меня.

— Жди свою участь достойно, — сказал он, смеясь. — Думаешь, мы не знаем, что это ты, мятежник, называешь себя Царём иудейским?

— Вы меня с кем-то путаете! Мне нужно встретиться с Пилатом, пожалуйста!

— А ему с тобой нет!

И он закрыл меня и ушёл. А я остался лежать в пыли, крича, что могу открыть Пилату его будущее.

***

Я уже потерял счёт времени и не знал, сколько осталось до закрытия портала. Он закроется перед закатом, но отсюда было не видно, где сейчас солнце.

Спустя недолгое по моим ощущением время снова появилась стража, теперь их было много. Я караулил у выхода, и едва появился просвет, попытался бежать, но они перехватили меня без всяких усилий.

— Куда собрался? — смеялись они. — Мы принесли тебе царские одежды!

И они накинули на мои плечи красный плащ, и насадили на голову венок из веток с колючками, так что сразу полилась кровь, и сунули в руку какую-то палку.

— Ну вот, ты теперь совсем как царь!

Потом опустились передо мной на колени и стали кричать:

— Да здравствует Царь иудейский!

А после поднялись и начали бить меня этой самой палкой, руками и ногами и плевать в лицо.

Не знаю, сколько это продолжалось, я думал, они убьют меня, я потерял много зубов, мне порвали ухо и сломали нос, и один глаз заплыл так, что я им ничего не видел.

— Пора тебе идти на царствование, — наконец сказали они, устав меня бить.

Однако самостоятельно идти я уже почти не мог, и они поручили какому-то человеку нести мой крест. «Его, должно быть, зовут Симон», — мелькнуло в моей голове, но выяснять это не было ни сил, ни желания.

***

И прибили мои руки и ноги к кресту, и привязали к перекладинам, и поставили на горе, которая называется Череп, или Голгофа по-гречески, а по-арамейски Гульгальта, и написали надо мной: «Царь иудейский». И резко стемнело, и налетели тучи, как бывает перед грозой, но гроза не начиналась. Только сумрак, и ветер, и застывшее время.

Поставили высоко, так что я мог всё видеть и меня могли видеть все. Я мог видеть и место с туннелем, ведущим домой.

У учёных нет единого мнения, от чего конкретно умирали распятые и почему Христос умер так быстро. Болевой шок, остановка сердца, удушье, раны, полученные накануне, сепсис и некоторые другие причины — всё вместе могло сыграть роль. Теперь мне предстояло это выяснить, как настоящему учёному, — путём максимально приближённого к исследуемому аспекту эксперимента. Какое-то время я думал об этом, но не целенаправленно, а как-то само по себе, помимо воли.

Больше всего в моём нынешнем положении было боли. Она не локализовалась где-то конкретно, а распределялась по всему телу. Висеть было невыносимо тяжело, но и пытаться приподняться, чтобы облегчить боль, было ещё тяжелее.

Довольно быстро я впал в состояние между бредом и явью. Я словно проваливался куда-то, а потом приоткрывал неразбитый глаз и видел округу, резко и зернисто, как на плохой фотографии, и опять проваливался, но это был не сон, потому что боль ни на мгновение не утихала.

Иногда я ловил себя на том, что думаю то на своём языке, то на арамейском.

— В этом всё дело, — говорил я то ли вслух, то ли про себя, — всё дело в том, чтобы просто наслаждаться терзаниями другого, и чем сильнее чужие муки, тем выше наше наслаждение — ради этого всё! Можно же было просто убить меня, а нет! Не в назидании дело, а в жажде причинять другим максимум страданий, а кому и за что — повод всегда найдётся!

К боли добавилась мучительная жажда, и я сам не заметил, как стал повторять: «Пить, пить, пить…» в смутной надежде, что кто-то же должен облегчить мои невыносимые страдания.

— Возьми, — услышал я голос.

Я открыл глаз и увидел смутные очертания человека: он подносил к моему лицу губку, пропитанную водой. Я впился в неё. И не могу сказать, что испытал хоть какое-то облегчение, но всё же лучше пить, чем не пить.

Всё расплывалось передо мной и во мне, и спустя секунду я уже не был уверен, что видел человека и что пил.

— Ты где? — позвал я.

— Тут, — отозвался он.

Приглядевшись, я решил, что это Иисус.

— Помоги мне слезть, — прошептал я, — и дойти вон дотуда. Меня вылечат, у нас такая медицина, Ты представить себе не можешь… Мы и правда научились воскрешать умерших! А я Тебя вознагражу…

И вот я вижу, как кладут крест на землю, как вытягивают гвозди и снимают меня с него, как запелёнывают в покрывало и бережно несут, и я, не в силах говорить, показываю слабой рукой, куда именно нести; меня подносят к туннелю, и туннель меня захватывает, разбирает на миллиарды частиц и выбрасывает дома, по ту сторону, уже без сознания. Коллеги вокруг меня сначала недоумевают, но, видя моё состояние, мои стигматы, мой венок, всё понимают — понимают, что меня распяли вместо Него! И потом, спустя сколько-то дней, я наконец открываю глаза в больнице, в белой палате, в удобной кровати, с капельницей и огоньками и вижу рядом мою улыбающуюся сквозь слёзы семью…

И я в самом деле открываю глаза, и вижу тяжёлое низкое небо и Иерусалим под ним, и слышу раскаты грома.

— Господи, — шепчу я, — Ты здесь?

— Здесь, — отвечает Он.

— Когда я закрою глаза окончательно, то окажусь в другом мире… В том, в котором нет этого исхода. Таковы законы природы… То есть существует множество миров, где я останусь жив.

— Тебя это утешает?

— Нет.

И я заплакал.

— Что же я сделал такого?! За что со мной так? Никто не заслуживает таких мучений! Ни один грешник, ни один злодей! Все должны быть прощены. Каждый будет прощён, и всех, что бы они ни сделали, ждёт Царствие Небесное! Потому что никто не виноват! Нас такими сделали природа и другие люди, и хороших и плохих! Никто не виноват, и каждый заслуживает рая и вечной любви!

— Тогда за что ты Меня ненавидишь?

— Я?.. Я не знаю…

И тут я понимаю, что говорю-то не на арамейском, а на своём родном языке! Так с кем же я говорю? Кто мне отвечает? Да и говорю ли я вообще?

Я приоткрываю глаз и не вижу ни души, только сгущающуюся тьму, и всполохи света, и растущее клокотание небес. Собрав последние силы, я кричу:

— Элои! Элои! ламма савахфани[1]?!

Примечания

[1] Боже мой! Боже мой! для чего Ты меня оставил?! (арам.)

Редакторы Александра Царегородцева, Алёна Купчинская

Другая современная литература: chtivo.spb.ru