Серия «Рассказы, истории, стихи»

История от священника

История от священника Воспоминания, Люди, Новый Год, Истории из жизни, Длиннопост

Еду за рулём, по радио ведущие дурными голосами поздравляют преданных слушателей. Всё это пропускается мимо ушей. И, вдруг, один из радиоведущих начинает рассказывать, что на праздничной мессе в Ватикане молодая женщина накинулась на папу Бенедикта Семнадцатого. Я хоть и немного знаю о католиках, но то, что Папа у нас не Семнадцатый, а Шестнадцатый, знаю наверняка. – Дружок, – и я снисходительно улыбаюсь, ну оговорился парень, с кем не бывает, – Шестнадцатый, ты уж мне, поверь. А он, как будто, не слышит, и снова: – Семнадцатый! – Вот упёртый, – это я уже в раздражении, и выключаю канал.

Думаешь: – А слышит ли он сам, что несёт? И, сегодня у нас это у нас сплошь и рядом, человек совершенно не в теме, но врёт таким уверенным голосом, и, не смущаясь, словно его слово – истина в последней инстанции. В нашем народе есть несколько тем, в которых разбираются все. Во-первых, это – сельское хозяйство, во-вторых, – футбол, и, в третьих, – дела церковные. Свои соображения по этим вопросам можно высказывать даже незнакомому человеку, сразу же после того, как проговорили с ним о погоде.

Не по этой ли причине позарастали бурьяном бывшие колхозные поля, позорно проваливаем футбольные матчи, и в храмах на службы собираются лишь жалкие горстки верных?

Помню, работал ещё на железной дороге, а сам уже заканчивал Свято-Тихоновский институт. Прихожу на работу, а мой коллега, человек в интересах к церковной теме ранее незамеченный, вдруг выдаёт мне такую сложную богословскую сентенцию, что у меня от удивления открывается рот. – Лёша, кто тебе это сказал? Он добрый и хороший парень, не мог он такое сам придумать. Видимо, где-то от кого-то услышал или в районном брехунке прочитал, а журналист сам не разобравшись, завёл моего товарища в явную ересь. Начинаю ему объяснять, а он упёрся, и – ни в какую: – Это, – говорит, – моя точка зрения на предмет веры, – вот шельмец! Я уж ему и так, и эдак, бесполезно.

В конце концов, почти умоляющим голосом предлагаю окончить спор: – Лёша, я уже заканчиваю богословский институт, поверь мне на слово, – ты неправ, и давай прекратим ненужные прения. Лёха, всё ещё находясь в полемическом задоре, с сожалением махнув рукой, изобразил нечто, ладно, мол, чисто из уважения к тебе, и, хлопнув дверью, вышел из курилки. И только тогда я прочитал на одном из разворотов газеты «Гудок» небольшую статейку, что и побудила моего товарища принять бойцовскую стойку.

Вообще-то, я хорошо и с благодарностью, вспоминаю ребят с железной дороги, вместе с которыми мне пришлось проработать целых десять лет. И самое главное, из того что вспоминается, так это то, что почти никто из них никогда не ёрничал по поводу моей веры. Скорее наоборот, им всё было интересно, например, их занимало, как живут священники? Их поражал и вызывал сочувствие тот факт, что священник может жениться только один раз, а если матушка даже с кем и согрешит, то батюшка должен её простить и принять назад, но жить с ней уже как с сестрой.

– Слушай ка, Шурик, а вот ты сейчас институт закончишь, и что потом, в попы пойдёшь? – Наверное, если благословят. – Да, а потом, глядишь, и патриархом, станешь. А чего, ты парень башковитый, из тебя путный патриарх получится.

Я объясняю: – Нет, мужики, патриархом мне не стать, потому, как я человек женатый, а патриарх и другие епископы, у нас монахи. – Вот тебе раз, – восклицает один из моих друзей путейцев, – а я думал, что у патриарха есть семья и дети, а он, значит, одинокий. – Да, у таких людей не только семьи нет, но и друзей практически нет. – Так это же неинтересно, если у тебя друзей нет, это же ни с кем по-людски не выпьешь, и за столом не споёшь.

– Не выпьешь, ладно, а вы знаете, что монахам, а патриарх у нас монах, не позволяется вкушать ни мяса, ни сала. Вот здесь вся бригада разом и оторопела. Потом всё тот же разговорчивый путеец начинает выстраивать логическую цепочку. – Ты ведь говоришь, что патриарх у вас самый главный, так? И он что же не может приказать, что бы ему колбаски принесли? – Нет, ты не понимаешь, – пытаюсь я противостать логике его мысли, – ему не то чтобы не дают колбасы, нет, он её сам не ест, не положено ему, поскольку патриарх – монах.

Ребята соображают и пытаются зайти с другого конца: – Вот ты нам скажи, патриарх живёт во дворце? – Ну, не то чтобы во дворце, ему по статусу положена резиденция, типа большой дачи с охраной и обслугой. – Значит, у него в апартаментах наверняка должен быть холодильник, так? – Ну, конечно. – А если у него есть холодильник, значит, в холодильнике должна быть колбаса! Он же главный, закрылся себя в кабинете, достал колбаски и нарезай наискосок. Нет, Шурик, ты здесь чего-то сам не допонимаешь. Какого рожна становиться начальником, если бабу тебе нельзя, выпить тебе не с кем, даже колбаски, и той не дают? Так что, ты этот вопрос потщательнее изучи и доложи нам, но только так, как есть на самом деле.

Сами-то путейчики мясо кушают с удовольствием. Я припоминаю, зайдёшь зимой в их бытовку, особенно в ночную смену, так всегда у них на столе спиртик и полная сковородка мяса. Я ещё тогда у ребят интересовался, где они мясо берут, у проводников что ли покупают, так это сколько же денег нужно? – Нет, не у проводников, они его сами растят, ты обращал внимание, сколько вокруг их будки собак крутится? Вот это и есть их ферма.

До меня дошло, так вот почему они столь заботливо подкармливают щенков, а я всё думал, что наши путейцы такие бескорыстные любители дикой природы. У них на участке постоянно жила пара собак, вот их помёт ребята растили и потом же им и закусывали.

А с чего бы это они зимой при морозах с расстёгнутыми телогрейками работают? Как ни посмотришь на их счастливые вечно красные на морозе физиономии, и думаешь: – ну почему я такой хлюпик, чуть что и на больничный? А ребята, оказывается, собачатинкой от холодов спасаются. – А мне путейцы никогда не предлагали с ними мяса покушать, – делюсь мыслями со своими составителями. – Так и не предлагали, на всякий случай, ты же верующий. Может тебе такого нельзя? Я не хочу сказать, что мои товарищи были живодёрами какими, нет, собачатина – дело вынужденное, попробуй, помаши ночь кайлом при минус двадцати пяти. На самом деле это люди с весьма тонким устроением души.

Вот был у них в бригаде пожилой уже человек, Тимофеечем, его звали. Помню, сидит он грустный – грустный, ни с кем не разговаривает. – Что это с Тимофеечем случилось, на нём лица нет? – У него трагедия, – улыбаются путейчики, но тихонько так, чтобы дед их не услышал. А потом он и сам мне о причине своей грусти рассказал.

– Ты понимаешь, Шурик, я же к ней, всё равно, что к родной дочери относился. Я же её, можно сказать, любил, а она со мной так поступила. Подло поступила, обидела старика. Я её ещё котёнком купил в Москве на выставке, так она мне приглянулась. С руки кормил, наглядеться на неё не мог, а когда пришло время за котятами идти, то я это дело взял под собственный контроль. Сперва ко всем нашим котам во дворе присматривался, но подходящей кандидатуры не нашёл. Ходил, старый дурак, по подвалам, всех кошаков в округе переглядел. Наконец остановился на одном красавце. Думаю: – Вот таких мне котят и нужно. Приманил его и отнёс к своей любимице. А она, бессовестная, два часа с ним по комнате гонялась, а к себе так и не подпустила. Так я ей потом ещё троих кандидатов приносил – и ни в какую, не хочет папочке угодить. Я уже измучился с ней. А она выходит на балкон. И оттуда, представь себе, с третьего этажа сиганула во двор. Как я за ней по лестнице бежал, думал, сердце из груди выскочит. Выбегаю, а она уже снюхалась с самым отвратительным во дворе котом, и короче, совершил он с ней своё чёрное дело, и теперь жду приплод, таких же, как папаша. Кривых, облезлых и одноглазых.

Я слушал старика, и с одной стороны, это действительно было смешно, а с другой, человек неподдельно страдал, и мне было его жалко.

Один только Ваня, составитель из нашей бригады, мой одногодка, как выпьет, так и начинает: – Шурик, а знаешь, кто ты такой? Ты – дрянь, – через минуту, – и все святые твои тоже дрянь, а Библия ваша, вообще – гадость. Не любил я его пьянок, а запивал человек частенько. Как-то попробовал поговорить с ним на трезвую голову: – Ты же самостоятельный мужик, Ваня, зачем Церковь ругаешь? И так хорошо поговорили, на трезвую голову-то. Оказалось, что сам он из-под Козельска и учился в СПТУ, которое в советские годы располагалось как раз на территории монастыря. – У нас трактора в Оптиной прямо в храмах стояли, и учебные классы там были. Кладбищенские памятники посносили, и мы на могилках тамошних монахов с пацанами в футбол гоняли.

Вот такая беда. Иван с нами ещё некоторое время поработал, а потом ему небольшое наследство досталось, и решил он пойти в торговлю. Накупит мелким оптом масла сливочного, тушёнки, печенья, и торгует с земли. А холодно, он полдня простоит, потом – за бутылкой, и жена, ему помогая, тоже потихоньку втянулась. Под вечер пьяные отдадут товар за гроши и снова пить. Через год такой торговли мой Ваня перебрался на одну большую помойку под Москвой. Всё спустили, и квартиру, и гараж. Бедные дети, у них были мальчик и девочка. Вот так подумаешь, сколько таких ваней в своё время через опоганенные святыни прошло, многое становится из сегодняшней жизни понятно. Кто уцелел, а кого-то, как Ваню, зацепило.

Был у нас ещё один очень интересный работник. Работал он хорошо, надёжно, но и пил, тоже славно. Короче, надоели жене его постоянные пьянки, и уговорила она его, нет, не кодироваться. Повезла в Москву к корейцам, лечиться иглоукалыванием. Он нам потом рассказывал: – Лежишь себе, а тебя такая маленькая кореяночка всего иглами истычет и музыку тебе включает. Вот ты и слушаешь с полчаса. Несколько раз так ездили. И что ты думаешь, однажды утром просыпаюсь. Выходной день, у меня по расписанию – выпить, а я не хочу. Представляешь, я даже испугался. Наливаю стопарик, пробую его в себя залить, а он не льётся.

Я весь день промучился, а утром на работу. Надеялся, что к вечеру после смены, эта беда пройдёт, и я с ребятами, как нормальный мужик, после напряжённого трудового дня, а оно не лезет. Жена – то как рада. И тёща рада. А мне тяжело, мне же делать нечего. Книжек я не читаю, гаража у меня нет, телевизор не люблю. Раньше домой пришёл, стакашок пропустил и спать, как хорошо, а теперь брожу по квартире, что приведение. Жена мне удочку купила и спровадила на зимнюю рыбалку. Там рыбаков на речке полно, но все со своим подогревом. А через это и общение между людьми завязывается, а я не пью, и везде один, прямо как прокажённый какой. Скорее бы весна, и на дачу. Там есть чем заняться. Слушай ка, мы вот тогда про патриарха с ребятами говорили, он же, как ты говоришь, семьи не имеет, водку не пьёт, работать ему не надо. Чем же он-то занимается? Я хоть только эту зиму мучаюсь, а он, получается, всю жизнь страдает. Может он тоже весну ждёт, картошку там у себя на даче посадить?

Смотрит он на меня, а я уже откровенно смеюсь, не могу сдержаться. – А чего тут такого, – обижается мой собеседник, – пару ведёрок картошечки в день посадил, как славно, сам размялся и время убил.

Уже незадолго до окончания мною института в бригаду к путейцам прислали с другого участка нового работника. Молчаливый, небольшого роста, неказистый человечек. Вперёд никогда не лезет, и что самое удивительное, не пьёт. Ребята расспрашивали, что, мол, за причина, кодировался, или баптист? А оказалось, что Вова, так звали нового члена бригады, просто деньги копит. И нужны они ему, чтобы купить мебель. Знакомый его подтвердил, что мебель у них в доме, действительно, вся какая-то колченогая, и от парня отстали, каждый имеет право на своих тараканов.

Вова работал хорошо, и заработки у ребят были неплохие. К концу года он купил домой кухню. Хороший набор, с женой выбирали. Установили и решили отметить. Выпили и стали смотреть телевизор. И как раз в это время по ящику выступал наш замечательный певец Николай Басков, и Вовина жена, забыв о ревнивом характере своего мужа, имела неосторожность лестно отозваться и о самом певце, и о его внешнем виде и замечательном голосе. Как результат, у Вовы включилось что-то в голове, он опрокинул в себя ещё пару рюмок и пошёл в сарай за топором. Потом он вернулся в дом, и, не взирая ни на какие протесты супруги, с криком: – Вот пускай твой Басков тебе новую мебель и покупает! – набросился на обеденный стол. Через несколько минут вся кухонная утварь, доставшаяся непосильным трудом, превратилась в щепки.

А со следующего рабочего дня, Вова, протрезвевший и терзаемый раскаянием, вновь принялся копить на новую кухню. И ведь накопил. И снова поход по магазинам, и снова приятные хлопоты по доставке новой мебели, установка и подгонка столов и ящичков, пахнущих дурманящим запахом свежего мебельного лака.

Наконец вкручен в стену последний шуруп, и жена, наученная горьким опытом, уже не включает телевизор, более того, женщина говорит мужу множество приятных и лестных для мужского самолюбия слов. И после того, как Вова выпил рюмку другую, он вдруг с отчаянием понял, что жена ему врёт. Он встал и подошёл к зеркалу. Вова смотрел на своё маленькое тельце и некрасивое лицо. Он представил себе Колю Баскова, сравнил его с собой, и снова убедился в том, что ему врут. Он выпил ещё пару рюмок водки пошёл в сарай за топором. И не смотря на истошные вопли жены, с криком: – Я не люблю, когда мне врут! – … и дальше, всё по отлаженному сценарию.

На следующий рабочий день Вова вновь приступил к своему нелёгкому сизифову труду, а мне пришло время рукополагаться в священники.

Когда мы начинали восстанавливать храм, в котором сейчас служим, то куда я только не обращался в поисках средств. Зашёл и к начальству на прежнее место работы, а потом пошёл навестить ребят на горку, рассказал о своих проблемах. Просто поделился с ними, а через неделю, перед самым новым годом, ко мне приехали двое путейцев и привезли деньги, что собрали между собой. Я оторопел: – Откуда так много? – Да это, в основном, Вова тебе просил передать, говорит, мол, на новую кухню копил, но уже боится. Думает, что всё одно их в пыль превратит, а у тебя хоть в дело пойдут. И потом, ты же, считай, из нашей бригады вышел, а раз мы своего священника вырастили, значит, мы за тебя и отвечаем. Короче, чтоб у нашего не хуже было, чем у людей.

И ещё несколько лет мои ребята, в одно и то же время, присылали деньги, просто привозили и отдавали, и я их уже ни о чём не просил. Простые работяги, наивные и смешные, они первыми пришли мне на помощь, другие подтянулись потом, после того, как увидели, что храм стал восстанавливаться. Со временем я покрестил их детей, венчал их самих и отпевал близких. А к кому они ещё пойдут?

Про Вову рассказывают, что с ним произошло что-то непонятное. На удивление, парень перестал крушить мебель, наконец – то купил в дом кухню, детскую обставил, прихожку. А теперь собирается жене большую кровать купить, точно такую же, как у героев в бразильских сериалах. – По началу, она, когда он деньги на новую кухню тебе отдал, волосы на голове рвала, а теперь, когда такое чудо с мужем произошло, так и сама в церковь заходить стала, свечки ставит, всё Бога за Вову благодарит.

Такая вот история почему-то вспомнилась под Новый год.

Священник Александр Дьяченко

Показать полностью 1

Мы не знаем, что будет с человеком за следующим поворотом

Мы не знаем, что будет с человеком за следующим поворотом Авторский рассказ, Рассказ, Жизнь, Судьба, Судьба человека, Истории из жизни, Воспоминания, Длиннопост

– Знаешь, о чем я думаю все время… В жизни мы пересекаемся со многими людьми. С кем-то мы соприкасаемся плотно, а с кем-то мимолетно. Не подозревая, что этот человек сыграет какую-то роль в нашей судьбе. Он просто прошел мимо. Но оказывается, что эта встреча была нужна. И как же важно даже эти мимолетные встречи с мимолетными людьми не испортить своей злобой, своим равнодушием, эгоизмом. О ближних я вообще молчу. Если мы можем дать кому-то пусть даже легкую чистую радость на 30 секунд, то ее нужно дать. Мы не знаем, что будет с этим человеком за следующим поворотом…

Я сидела со своей подругой в трапезной нашего храма. И она рассказывала мне историю как раз об этом.

Эта моя подруга – чудесная и очень скромная девушка. Так что я даже имени ее не назову. А внешне она как будто бы сошла с каких-то полотен XVIII или XIX века. Я в живописи не очень разбираюсь, но мне так кажется.

А еще она говорит на французском, испанском и танцует фламенко…

«Пожалуйста! Она вас так ждала!»

Однажды, несколько лет назад, случился у них в дачном поселке праздник. Был август, теплая, хорошая погода, все это устроили на улице, и ту девушку пригласили потанцевать на этих гуляньях фламенко.

Подруга моя пришла туда со своей бабушкой. Начала танцевать…

– Вдруг вижу в толпе девочку лет шести или семи, – рассказывала она мне. – Я ее тоже позвала танцевать, стала с ней кружиться за руки. Она была такая радостная, что я ее вывела в круг. Когда музыка закончилась, нам все хлопали. Я ее поблагодарила, и мы с бабушкой пошли домой – я торопилась на прогулку с подругой.

Дома эта девушка быстро переоделась и поспешила на автобус. А путь туда пролегал как раз мимо площадки, где проходил праздник.

– Ко мне вдруг подошла эта девочка за руку со своей бабушкой, – вспоминала она. – Крошка была в новом нарядном праздничном платье. «Внучка захотела переодеться, чтобы еще с вами потанцевать, – сказала мне бабушка. – Мы вас очень ждали».

Девушка начала отказываться, она очень спешила.

– Пожалуйста! Она вас так ждала! Смотрите – даже платье специально надела.

– И я согласилась, – рассказывала подруга, – Подумала: «И правда… Девочка даже платье надела. Опоздаю немного к подруге, послушаю немного ее упреки. Ничего страшного». И я с ней потанцевала. Не так долго, как она хотела, но все же потанцевала. Девчушка была так довольна! И я тоже. Мы попрощались, и я уехала.

«Это моя дочь»

Шли годы… Подруга моя приезжала на дачу, иногда встречала в поселке бабушку той девочки. Здоровались, перекидывались несколькими словами. Та семья даже думала пригласить ее куда-то потанцевать фламенко. Но почему-то не сложилось. Хотя девушка была не против. Потом они долго не виделись, и история стала забываться. А девочку она больше не встречала.

– Так получилось, что всю прошлую зиму и даже часть осени я на даче не была. А когда приехала весной, выйдя из автобуса, увидела на фонарном столбе возле дороги букет.

– У меня сжалось сердце, – рассказывала девушка. – Дорога у нас опасная, машины ездят быстро. Светофор поставили совсем недавно. Я знала, что как-то там сбили насмерть молодую женщину. И я подумала, что это ей букет…

Прошло еще время. И совсем недавно, этим летом, в дачном поселке к моей подруге подошел мужчина.

– Здравствуйте! – сказал он.

– Здравствуйте!

– А помните, у нас был праздник? Вы там танцевали.

– Не помню…

Она правда не сразу вспомнила. Несколько лет прошло.

– Ну как же… Вы там еще с девочкой танцевали. Помните?

Она вспомнила.

– Это моя дочь… Осенью ее сбила машина…

И он начал показывать девушке фотографии дочки. На них она была красивая, смеющаяся, с прекрасными распущенными волосами. Видео, на котором она балуется…

…Тот букет на столбе был ей.

«Она улыбалась мне, а я улыбалась ей»

– Я ему высказала соболезнования, – продолжала она свой рассказ. – Мне кажется – без особых эмоций. Но это потому, что у меня был какой-то ступор. А потом в этот же день я ехала к ученикам и все думала: «Как этот мужчина живет? Как можно жить с такой болью внутри? Как переживает это все мама? Та бабушка?.. И как так получается, что вот мы танцевали фламенко, кружились, а теперь я живу, еду в автобусе, смотрю на облака, а она уже не смотрит? Знаешь, если не верить, что у Бога все живы, то непонятно, как тогда вообще жить? Жить, зная, что ребенок, который в сто раз чище и добрее, чем ты, погиб… А я здесь. Родители ребенка – здесь.

Моя подруга признавалась, что в какой-то момент она пожалела, что узнала о гибели девочки. И ей даже казалось, что было бы лучше, если бы их жизни вообще не соприкоснулись. Ни в танце, никак… Потому что это соприкосновение отозвалось для нее сильной болью.

– Лучше бы я не ходила на тот праздник и не танцевала с ней, – говорила она мне. – И девочка эта была бы просто незнакомым ребенком. Но она-то была знакомой. Пусть даже столь мимолетно. Мы держались за руки, и она мне улыбалась. Именно мне, а не кому-то другому. А я улыбалась именно ей. Она уже не была мне посторонней. Сейчас, переходя дорогу, на которой наконец поставили светофор, я всегда вижу букет и медведя на фонарном столбе. У меня уже нет шока и боли, когда я смотрю на них. Я просто вспоминаю… Ее, меня, когда мы жили обе. И наш прощальный танец фламенко…

«Это последнее, что ты можешь сделать для человека»

Мы молчали. Я видела, что моей подруге очень тяжело об этом говорить. На глазах у нее были слезы.

Вы знаете, нам, простым земным людям, очень сложно понять Промысл Божий. Зачем встречаются люди, зачем умирают дети, зачем страдания… Наверное, это и не нужно делать. Как говорит мой друг отец Евгений: «Замысел Творца не стоит препарировать. Нужно просто искать Его волю о себе».

Но я все равно думала-думала… И представляла их вместе – танцующих и улыбающихся друг другу. Девочку в нарядном платье и мою красавицу-подругу, как будто бы сошедшую с полотен художников.

А потом одна осталась здесь, на земле, жить дальше. Но душой так и улетающая в прошлое – в те секунды их последнего танца.

А другая уже улетела. И оттуда, с Неба, наверное, улыбается моей подруге. Которая осталась в ее памяти прекрасной учительницей танца, которая не отказала ей тогда… И подарила радость… И рассказывает она об этом Богу, Который сейчас совсем рядом. И Он тоже улыбается…

И мне кажется, что они до сих пор невидимо танцуют. Девушка и девочка. Нарядные и такие прекрасные. Так же взявшись за руки. Сквозь время и пространство. Одни руки – плотские, земные. А другие – ангельские. В вечном танце фламенко, которому не помешает уже ничего. Эти руки сплелись навсегда. Или это фантазии, наверное… Хотя…

Мы так и сидели молча. А потом моя подруга вдруг сказала:

– Какое же счастье, что я ей тогда не отказала!.. Я ничего не могла изменить в ее судьбе. Но я смогла хотя бы подарить ей тот маленький прощальный танец.

И для меня это стало ответом хотя бы на один из многих вопросов: «Дари радость! Быть может, это последнее, что ты можешь сделать для человека. А значит – и для себя. Ты останешься с этим жить!» Это же так просто…

«Ничего, завтра помиримся»…

Прошло время, а я все никак не могла забыть эту историю о прощальном танце и капле любви, которую подарила моя подруга той девочке, даже не подозревая, что это была их последняя встреча. И стояли в ушах те ее слова: «Ты не знаешь, что будет с человеком за следующим поворотом».

И я вспоминала другую историю. Она не о короткой встрече. Скорее – о целой жизни. И о смерти. И о радости, которую… не подарили. До глубокой старости пронес человек боль – не сделал, не обнял, не сказал, что любит.

…Случилось это лет семь назад. Тогда мы только купили дом в нашей деревне под Оптиной пустынью, никого не знали, но зато все знали нас. Деревня же.

– Здравствуйте-здравствуйте, – окликнула меня в один из дней на улице какая-то древняя старушка. – Я бабушка Марфа. А вы те самые многодетные москвичи?

Так мы и познакомились.

Очень скоро бабушка Марфа позвала меня в гости. И вот я уже сидела в ее домике за столом, пила, угощалась жареной картошечкой с солеными огурцами и маринованными маслятами и слушала ее рассказы о нашей деревне и ее семье.

Оказалось, что у нее семеро детей, трое из которых уже умерли, семнадцать внуков, огромное количество правнуков. Все они давно разъехались, бывали у нее редко, но бабушка Марфа рассказывала о них с огромной любовью и все повторяла: «Скоро кто-нибудь обязательно приедет сюда жить со мной, вот увидишь». И на глазах у нее выступали слезы. То ли грусти, то ли надежды.

Во время нашего с ней разговора мне позвонил муж – узнать, как у нас дела. Говорила я с ним раздраженно. До этого мы немного повздорили, и я все еще обижалась.

– Ну ладно, пока! Я занята! – буркнула я и повесила трубку.

– Ты что, вот так с ним и попрощаешься? – спросила меня старушка

– Ничего, завтра помиримся, – отмахнулась я.

– Завтра… – задумчиво повторила она.

Потом тяжело встала из-за стола и взяла альбом с фотографиями.

– Это мой покойный муж Николай…

«Если бы все вернуть назад»

Были они оба из этой деревни. Чуть ли не с детства любил тракторист Колька свою рыжеволосую Марфушу. Сыграли свадьбу, хозяйством обзавелись. Родили семерых детей.

И все бы хорошо, только вот характер у Марфы был крутой, гордый и ревнивый. А Колька ее был мужчина видный. Так и висли на нем девки, даже на женатом. А он только улыбнется им и спешит домой к своей ненаглядной скандальной Марфуше.

Она покричит, поругается, тарелку разобьет. А он ее обнимет, приласкает и опять все хорошо…

Но однажды Марфуша разошлась не на шутку. Приревновала Колю к соседке-вдове Шуре. Которая мужу ее прохода не давала. А опять же – деревня. Поползли слухи, сплетни. И хоть и знала Марфуша, что Николай кроме нее ни на кого не смотрит, сделать с собой ничего не могла.

В тот вечер Николай собирался на работу – в поле на несколько дней. А Марфа дулась на него и все про Шурку ту.

– Да ладно, Марфуш. Я ж тебя люблю. Ну иди ко мне…

А она отвернулась – и всё.

– Что, и не обнимешь на прощанье? Не порадуешь меня?

– Иди-иди, потом договорим, – буркнула она и захлопнула дверь.

Рано утром стук в дверь:

– Погиб твой Колька, на тракторе в овраг упал…

Не договорили.

За один день поседела красавица Марфа. На гроб на похоронах бросалась:

– Прости ты меня, Коленька, вернись! Обниму! Порадую тебя!

Но некого было уже обнимать и радовать.

– Знаешь, Лен, – сказала она тогда тихо, – столько лет прошло, а мне все снится, что стоит он, как тогда перед дверью, улыбается. Я обнимаю его, и утром он возвращается. И не хочу я просыпаться. А днем все та же его улыбка перед глазами. Последняя улыбка. Если бы можно было все вернуть назад… Может быть, и не погиб бы он. А если бы погиб, то зная, как сильно я его люблю.

Выйдя от бабушки Марфы, я позвонила мужу.

Мы и правда никогда не знаем, что будет с человеком за следующим поворотом.

Елена Кучеренко

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!