Серия «Пункт выдачи № 13»

— Бросай свою работу и беги домой! Беда пришла в город. Все мужики собираются, идём в центр. Наверное, тоже туда направляйся, когда закроешь свою шарабань, не дождусь тебя, времени нет. У меня телефон разрывается, а к тебе не дозвониться и молчишь, как рыба. Ты там? Заснул, что ли?

Я выдохнул. Спокойствие, только спокойствие.

— Папа, я рад, что ты записался в какие-то активисты, город спасаешь или чем вы там занимаетесь в свободное от работы время, но дело в том, что я совсем не в курсе происходящего. Не мог бы ты хотя бы намекнуть, что происходит и с кем?

Теперь его очередь молчать в трубку. Я терпеливо ждал. Он вернулся и уже не таким нервным, как минуту назад. Не знаю, что там прокрутил в голове, но пауза его отрезвила.

— И правда не сказал. Слушай, сына, прости. Совсем забегался, весь на нервах. Я такие вещи всегда близко к сердцу принимаю.

— Какие вещи, папа? В конце-то концов ты мне скажешь, что происходит?

— Дети пропали. Много детей. Сейчас считают. Больше десяти точно.

***

Такого поворота я не ожидал. Думал, митинг какой собирают — против незаконной застройки или повышения тарифов. Может, опять завод прикрыть решили, чтобы атмосферу не загрязнял. Но такое событие объясняло нервы отца и его дрожащий голос.

Власть, как всегда, бездействовала. Да и когда людям нравятся действия власти? Решили то ли помочь полиции, то ли всё самим сделать. Кинули клич в чатах и на форумах, позвонили тем, кто не сидел в этих ваших интернетах. Начальники отпускали подчинённых, открывались ворота предприятий, и те, кто мог уйти, не мешая производству, были отпущены. По крайней мере, так отец изобразил. Но я думаю, если поделить число на десяток, то здесь и будет правда. Не восемьсот человек соберётся у мэрии под часовой башней, а восемьдесят. И не десять малышей пропало, а парочка. Что, конечно, не уменьшает горе родителей.

Короче, панике поддаваться рано, тем более массовому психозу. Я-то не поддамся, но вот граждане... Здесь у меня есть сомнения.

— Думаю, за час ничего не изменится, досижу смену и подойду. Где ты говоришь, народ собирается?

— У мэрии, под башней. Там скоординируемся и пойдём на кладбище.

— Не понял.

Я похолодел. Реально, будто на спину хлестнули водой из шланга, так что шею свело.

— Все уверены, что этот придурок кладбищенский их похитил. Ну ты не знаешь, сторож там живёт. Его уже не раз ловили рядом с детишками и даже били. А теперь детей нет.

Я встал, прошёлся к двери, не выпуская трубку, и закрылся изнутри. Девочек на улице уже не было, никто не приближался. А я почему-то не хотел, чтобы меня отвлекали именно сейчас, и фиг с той работой.

— Слушай, пап. Вы там остыньте. Не накручивайте себя, а то ведь поспешные решения к беде приведут.

— Уже беда на дворе! Ты что, не слышишь меня?

— Вот о чём я и говорю. Ты уже нервничаешь. А когда вас сотня соберётся...

— Восемьсот.

— Пофиг, хоть десять. Так-то самосуд у нас запрещён. И расправы над невиновными людьми.

— Невиновными? — зашипел он. Я вернулся и, спрятавшись за полками, выключил свет. Пусть не лезут сюда, не мешают думать.

— Как это называется... Кажется, презумпция невиновности, папа. Так-то за руку его никто не ловил. Да и дети ещё неясно где. Так что я бы на вашем месте...

— Вот приходи под башню и там всё расскажешь, если сможешь в глаза матерям смотреть.

— Ага, — сказал я, — обязательно.

— А если не придёшь, так и не надо. Каждый живёт так, как ему совесть позволяет, сын. И без тебя справимся, но я хотел бы, чтобы ты был рядом, когда мы поймаем кладбищенского ублюдка.

— Таак, — сказал я, но папа уже отключился, и фраза осталась незавершённой, — Беда.

***

Ни хрена себе, думал я, присаживаясь у тарелочки. И что мы будем со всем этим делать? Не стоило ходить к нему и запугивать? Не стоило бить? Неужели это мы спровоцировали? Неужели тот перепуганный и обоссанный Федька встал, отряхнулся, подумал и без палева выкрал десяток детей, так что никто не заметил?

Неужели это я виноват? И что будет, когда об этом узнают люди? Когда узнает отец?

Стоп. Не о том думаешь. Не о себе надо думать — дети пропали. А ты взрослый, живой, и о себе как-нибудь позаботишься.

Спокойнее, давай думать. Мог ли он это сделать? Наверное, да. Он явно нездоров психически, а что у него там в голове — знают только психиатры. Но если подумать, похож ли он на Зло с большой буквы? Чисто психологически. Может ли он организовать похищение детей и остаться незамеченным? Нет. Точно нет. Не он это.

Я ударил кулаком о стол так, что тарелка подпрыгнула, и еле успел подхватить яблоко, стремящееся уйти вниз, как бомба с самолёта. У меня ведь есть волшебный дрон, а я только ною: «он, не он». В рифму получилось.

Извини, директор, но клиентов всё равно не видно. Не помню, обещал ли я тебе не использовать тарелочку на работе, но сегодня — последний раз. Точно обещаю. Стопроцентная гарантия.

Кручу-верчу, посмотреть хочу. Катись, наливное яблочко, по серебряному блюдечку, и покажи мне Федю Крюкова.

Запрещённое изделие включило картинку, не успел я даже открыть рот для зевка — усталость сказывалась.

Федя сидел на корточках у кладбищенской калитки и методично лупил по ней молотком, изредка останавливаясь и рассматривая результат. У его ног ящик с инструментами, а на разложенной тряпке лежали ещё какие-то железяки.

Я висел над его головой, как местное солнышко, и боялся заговорить. Как бы у парня кукушка окончательно не поехала, когда увидит мою очаровательную рожицу а-ля кладбищенское привидение. Нужно было позвонить.

— Чем занимаешься? Может, подать инструмент надо? А ну да, я же не смогу. Прости, без обид.

Он напрягся, и я отметил, как сжал молоток, но не обернулся. Правильно.

— Ты только не пугайся, хорошо? Я у тебя за спиной. Если хорошо приглядеться, то увидишь.

«Дрожат губы» — это чисто выражение из дамских романов, так я думал раньше. Только вот доводилось видеть такое прежде, вот и сейчас, когда Крюков оборачивался: медленно, неохотно, у него тоже дрожали губы.

— Спокойнее, Федя. Спокойнее. Главное — не убегай, всё нормально. Нет у нас времени в догонялки играть. Нужно тебе пару вопросиков задать.

Он почти безошибочно вычислил моё местоположение, сфокусировался, икнул, кивнул и замер.

— Вот так, — негромко бубнил я, чтобы не спугнуть. Бегать за ним времени и правда не было. — Вопрос. Очень важный и решающий для тебя многое. Отвечай не задумываясь и смотри мне в глаза, если ты их видишь. Готов?

Он кивнул. Я кинул вопрос, как мяч в волейболе.

— Ты детей украл?

— Нет, — ответил он и вздрогнул, когда дошёл смысл. — Что? Детки пропали?

— Да. Не отворачивайся! Ты их похитил?

— Нет.

— Может, знаешь, кто это сделал?

— Нет, а...

— Где ты их прячешь?

Он завис, губами шлёпал.

— Быстрее! Отвечай!

— Что? Кого? Спрятал...

— Дети? Где дети? Они живы?

— Что с детками? Что с ними? Солнышко, скажи что с ними. Федя поможет. Никто не должен обижать деток.

— Кто обижал деток? Рассказывай!

Я рявкнул грозно, и его защита дрогнула, только мне это не помогло.

— Спаси деток! — заверещал Федя и вдруг, стоя на коленях, протянул руки в мою сторону. — Спаси деток, солнышко! Помоги им, а Федя поможет тебе! Федя всё отдаст, чтобы друзей спасти. Пашка, Лёшка, Андрюшка из десятого дома, Оксанка и Георгий из восьмого, Ростик, Вова, Жанна из двадцать четвёртого...

Он продолжал перечислять имена, обливаясь слезами и больше не реагируя на мои окрики. Если его увидят в таком состоянии неутешные родители, то быть ему заживо похороненным как минимум. Это если повезёт.

— Яблочко, покажи мне вагончик этого психопата, сначала снаружи, а потом и внутри.

Дважды повторять не пришлось. Мой дрон рванул в сторону, оставив дрожащего на коленях парня позади, и взмыл чуть выше.

Серый вагончик у входа на кладбище выглядел безобидно. На крыше антенна, провода тянутся к ближайшему столбу. Вокруг жилища сторожа — немного заросшей травы, но от лишних глаз за деревянным заборчиком скрыт небольшой огородик. Мелькнула мысль: не закопал ли он там детей, как это делают маньяки? Но слишком мало места, и ровными рядками проросшие стебли картофеля эту догадку уничтожали в корне.

— Давай внутрь, — и мы оказались там, где я уже был и не хотел вспоминать, выкинул из головы что мы сделали. Теперь здесь было аккуратно, всё убрано, сложено, постель заправлена, никаких конфет на столе, и главное — нет детей. Это ничего не доказывает, но пока никаких доказательств, что сторож связан с похищениями, тоже нет. Как он всё проворачивает с его-то умом?

— Давай назад. В смысле, покажи мне Фёдора Крюкова.

Он, паникуя, звал солнышко и крутил головой, когда я явился к нему опять, как ангел перед верующим.

— Солнышко, — начал он ныть снова, — спаси Ларису из тринадцатого, Абрамчика из...

— Стоп, — остановил его я, — без паники. А то я сам уже того. Дай подумать, не плачь.

Думалось с трудом. Кофеин выветрился, будто его и не было. Мозги начали размякать, а рот открывался для зевоты всё чаще. Требовалась подзарядка.

Я отложил тарелку, предварительно остановив бег яблока, сверился со временем и пошёл ставить чайник. Как хорошо, что "выдач" почти не осталось.

Пока кофеин остывал в чашке, я порылся в местных чатиках. Пропавшими детьми гудел весь городской интернет. Обвиняли правительство, инопланетян, подозрительных приезжих, рабочих со стройки, международных торговцев детьми и взбесившихся особенных. Но одну линию гнули через все чаты, будто нарочно — педофил с кладбища. Тот, кто подбирался к детям уже давно. Тот, кого прогоняли, а он всегда возвращался. Мерзкий шизик, которого в детстве о спинку кровати не добили, а в психушке недолечили.

Очень страшные и неприятные вещи писали, и это пробирало до ненависти в жилах, минуя мозг, задевая эмоции. И народ в сети склонялся к тому, что детей выкрал кладбищенский педофил, а полиция будет три дня бездействовать.

Людей можно было понять, но разгорающийся массовый психоз — нет.

Я бросил кофе остывать и вернулся к артефакту.

— Кручу-верчу, посмотреть хочу. Катись, наливное яблочко, по серебряному блюдечку и покажи мне отца.

Мой ближайший и единственный родственник уже вышагивал где-то в районе центра или типа того. Вид у него был недовольный, но очень решительный. Рядом шагал дядька Гарри — друг его, кучерявый брюнет преклонного возраста. За полвека причесываться не научился, а всё туда же — приключений ищет. Вообще их четверо, просто ещё двоих я не знаю. Одного только в лицо — это с папиной работы, а второго вообще впервые вижу.

— Ваши-то придут? — выкрикнул тот, что с работы. — Поддержат стариков? Мой бы сын подъехал, но он в командировке, не смог... А ваши что? Не та уже молодёжь. Бабки, бабки, и ничего им больше не нужно. Я не прав?

Отец что-то буркнул в ответ, но я не услышал, потому что начал подниматься вверх над улицей. Со всех сторон сходился народ, по улицам шагали и молодые, и старые. По двое, по трое и в одиночку, но текли они все в одну сторону — к центру, к зданию мэрии, туда, где возвышалась сохранившаяся ещё с восемнадцатого века башня с часами на верхушке. Очень многие народные протесты, бунты, восстания нашего округа начинались именно там. И как их не назови — ни к чему хорошему они не приводили. У бедного дурачка (когда я успел его оправдать?) оставалось всё меньше и меньше времени.

Если они погрузятся в машины или автобусы, то будут у ворот кладбища через двадцать минут. Если пойдут колонной — через час-полтора. Автобусы у них есть.

— А что это за морок над нами летит? Вон там, выше горизонта.

Задумавшись, я не сразу обратил внимание на выкрик отца, а когда понял, было уже поздно. Десятки глаз щурились там внизу, пытаясь разглядеть, куда показывает старик.

— Это нечистые закон неиспользования нарушают! Обнаглели совсем! Есть у кого ружьё? Я бы вальнул. А что там за рожа внутри, или мне кажется?

Я дернулся к яблоку и прервал сеанс связи. Последняя фраза от дядьки Гарри прозвучала. И последнее, что я увидел и сумел впечатать в мозг, как ожог, — это внимательные, прищуренные глаза отца. Но было ли в них узнавание? Понял ли он, кто болтается посреди миража, как отрубленная голова раба? Насколько хорошо он видит после стольких ночных смен, прожитых лет и выпитого алкоголя?

Узнал ли меня батя и что подумал, если да? Но сейчас нет времени на эмоции, вперед к яблочку, пока кофеин действует.

Таак. Я потер руки. Кто-то прижав ладони к стеклу пытался заглянуть внутрь. Как не вовремя. Видно же закрыто.

Нет ребята, так деток не спасешь. Сделав вид, что не заметил страждущего клиента я забрал артефакт и скрылся за полками у стола для отдыха, предварительно выключив свет.

Надо бы переместиться домой и там уже в спокойной обстановке что-то решать. Но пока я добегу может много чего плохого случиться, да и не надежно там. Здесь посижу, если директор не заметит сверхурочную работу. Нужно действовать решительней.

Кручу-верчу, посмотреть хочу. Катись, наливное яблочко, по серебряному блюдечку и покажи мне Федора Крюкова.

Где-то в глубине своей паскудной лицемерной душонки я надеялся, что паренек бросился в бега. Что он виновник всего происходящего и спешит перепрятать следы преступления или спрятаться вместе с детьми в своем вонючем убежище где-то на заброшенном заводе, а мне останется только проследить за ним и сообщить полиции где находятся пропавшие детки. У меня даже визитка есть . Дома где-то на полке валяется, под лампой.

Но это был не он. Федя сидел в своем вагончике, у кровати, прямо на полу. Обнял руками свои же ножки и рыдал перечисляя детские имена.

"Афанасий, Лерка, Жорик, Юлечка, Дашуля. Где же вы где?"

Дверь он забаррикадировал. Сунул швабру поперек, так чтобы нельзя было открыть. Навалил матрасов, стул подставил. Ну такое. Разъяренные горожане вынесут за две минуты. Что интересно никакого оружия при себе Федя не держал - хотя бы кухонный нож или  спичечный коробок в кулаке. Абсолютно беззащитное существо. Нет, не похож на убийцу. На психа да, но на хладнокровного убийцу детей точно нет. Я поверил в его невиновность, но вот люди не успеют познакомиться поближе и подумать. Раздавят как таракана и жалеть не будут. Нужно парня выручать.

Я остановил бег яблочка и прислушался. Кто-то стучал в дверь. Вот же настойчивые клиенты. Ну не могу я сейчас на вас переключиться, уже не могу. Тем более пятнадцать минут до закрытия нужно было раньше приходить. Нет меня.

Стуки продолжались, но я отключился от них, сосредоточившись на процессе запуска яблока на орбиту.

Кручу-верчу, посмотреть хочу. Катись, наливное яблочко, по серебряному блюдечку и покажи мне Касьяна Не Знаю как его Фамилия.

Фрукт продолжал свой бег, но картинка не проявлялась. Я повторил еще раз и опять никакого эффекта. То ли неправильно запрос сформулировал, то ли Касьян как-то закрылся от моего Яблочного Глаза. Неудача.

В дверь постучали еще раз, но уже неуверенно. Сейчас бы выйти, да по шее накостылять.

Кручу-верчу, посмотреть хочу. Катись, наливное яблочко, по серебряному блюдечку и покажи мне Яцека, маленького зубастого оборотня.

***
Авторство моё. Ошибки тоже.

Приближаемся к финалу первого тома.

— Отойдём? А то твои друзья оглядываются уже.

— Да кому ты нужен, — буркнул оборотень и послушно свернул в сторону, в тень. Его никто не остановил, силуэты промелькнули мимо и закончились. Мы остались наедине.

— Чего хотел? — довольно грубо для пацана продолжил собеседник. Я решил не препираться, потому что сейчас он был нужен мне, а не я ему.

— Помощь нужна. На этот раз мне. Помнишь, я помог вам, когда твоя сестра попросила? Теперь…

— Нет, — он отделился от стены, об которую облокачивался, и собирался уходить.

— Стой!

Если мой вопль кто-то и услышал, то на помощь не спешили. Паренёк остановился.

— Почему нет? Ты даже не выслушал.

— Нет времени.

— Я же вам помог!

Он замер, задумавшись.

— Да. Помогу. Но стая важнее. Сначала помощь стае.

Мимо, на фоне, прошла ещё одна группа особенных с факелами.

— Да что там у вас происходит?

— Не твоё дело. Мы сами разберёмся со своими проблемами.

— Помоги мне, и я тебе помогу.

Он скривился.

— Слишком поздно, обычный. Слишком поздно.

— Нужно было к сестре твоей обращаться, у неё ума больше, чем у тебя шерсти.

— Арр!

Он вдруг прыгнул вверх, ощетинившись, челюсть клацнула, как у чужого, пытаясь схватить меня, вырвать кусок мяса и начать рвать, как волк рвёт добычу. Но промахнулся, ударился плечом о стену, свалился на землю и резко развернулся, рыча.

— Дурак? — крикнул я. — Психопат нервный. Где Майя? Расскажу ей всё!

— Майи нет! — рявкнул он и махнул рукой, будто пытаясь достать меня и скинуть вниз. — Пропала моя сестра, как и другие волчата. Не послушал тебя человек-конфетка! Пришёл за ними.

Меня будто сзади кулаком пригрели. На мгновение свет в комнате погас, затылок и виски заболели, вся голова закружилась, а глаза высохли, лишившись влаги. Изображение окружающего мира сузилось в один шар, обрамлённый кроваво-красной полоской. Я потер глаза и сжал голову, пытаясь выдавить боль силой. Нужно больше кофе.

— Ты как там? — забеспокоился оборотень, уже вернувшийся в нормальный облик и делавший вид, что ему не всё равно.

— Сейчас, — пробормотал я. — Не переключайся.

Одним движением я остановил вращение яблока и встал. Потом сел. Я же не дома. Здесь водки нет. Хотелось хряпнуть сто грамм для успокоения нервов, хотя я и не пью обычно. Закурить? Это нужно магазин открывать, на улицу выходить. Времени нет на сопли и бабские переживания. Я сел на место.

Кручу-верчу, посмотреть хочу. Катись, наливное яблочко, по серебряному блюдечку, и покажи мне Майю — прозрачную девочку.

Яблоко ожило, прокрутилось пару раз и сникло на дне тарелки.

— Ещё раз.

Кручу-верчу, посмотреть хочу. Катись, наливное яблочко, по серебряному блюдечку, и покажи мне Майю Нечистую.

Тот же эффект. Где же ты, маленькая помощница? Кажется, кое-кто привязался к тебе.

Кручу-верчу, посмотреть хочу. Катись, наливное яблочко, по серебряному блюдечку, и покажи мне Майю, сестру Яцека. Девочку-призрака. Мою знакомую девочку.

Бесполезно. Этот запрос тоже не сработал. Гребаная тарелка опять отказалась работать. Я ударил кулаком по столу до боли и посмотрел на часы. Ну хоть клиенты теперь перестанут идти.

На улице что-то происходило. Теперь, отключившись от своего передатчика, я это услышал. Шумели люди, рычали двигатели, тёмное помещение осветилось огнями с улицы. Через минуту стало понятно: колонна людей шла мимо магазина. В руках у многих были фонари, светильники, лампы. У кого-то — ружья, палки. Процессия сопровождалась парой легковых машин и медленно ехавшим пустым рейсовым автобусом. Заводила что-то кричал в мегафон, но я его не слушал — времени оставалось совсем мало.

Кручу-верчу, посмотреть на Яцека хочу.

Короткая формула призыва сработала, как ни странно. Яблочко послушно закрутилось, открывая вид на курящего оборотня.

— Ого, — сказал я, — тебе лет сколько, перевёртыш?

Он скинул бычок и затушил его лапой, будто стесняясь, но голосом не выдал, а, наоборот, грубил ещё сильнее.

— Побольше, чем некоторым. Что сказать хотел? Я тебя долго жду, "обычка".

— Если способен говорить и слушать нормально — общаемся, может сможем выручить друг друга. Если нет, то я погнал дальше искать. Ваши звериные понты меня сейчас не интересуют. У нас тут тоже, вообще-то, дети пропали.

Он удивился, явно не знал этого. Пощёлкал зубами и выразил сожаление.

— Это всё тот сторож с конфетами. Навестим его?

— Это не он, — сказал я. — Не хочется тебя огорчать, но я его проверил. И отсюда моя просьба.

Я вкратце объяснил ситуацию, и парень замотал головой.

— Нет. Не буду. Это он. Он крутился рядом с детьми, играл с ними.

— Он просто дурачок и детей любит. Просто одинокая, перепуганная душа, которая находит отдушину в общении с детками. Это не он. Я верю ему, а сейчас за ним идут много расстроенных людей, которые разбираться не будут.

— И наши выдвигаются, — согласился парень. — Тоже хотят его в котёл засунуть, варить на медленном огне и допрашивать, пока не расскажет.

Я выругался.

— Так и есть, — кивнул оборотень.

— Этот дурачок не виноват. Помоги мне спасти его, а я помогу найти твою сестру.

— Ты сможешь?

— Одна голова хорошо, а две лучше. Найдём, не сможем не найти. Но нельзя убийство невиновного на душу вешать. У вас так не говорят?

Он ещё сомневался, да и я, честно говоря, не был уверен. Мы обязательно найдём похитителя, и если это Федька, то сомневаться не будем. Но сначала нужно не дать угробить невиновного на эмоциях. Нечистые хотят сварить заживо за своих детей, да и наши не лучше — могут в печь живьём сунуть. Разъярённая толпа — это страшно.

— Забери его оттуда, сможешь? Есть транспорт? Может, телепорт какой завалялся или, не знаю, ковёр-самолёт?

— Ты где сейчас?

— Я на работе. Мимо меня уже прошли в сторону кладбища. Минут сорок у нас осталось, чтобы психа спасти.

— Собирайся, через пять минут буду у тебя.

Он хлопнул в ладоши, и связь оборвалась. А что, так можно было?

***

Нужно было посмотреть, где сейчас батя, но я больше не решался подключаться на его волну. Не так уж и безопасно пользоваться этим артефактом. Внимательный человек без труда заметит, что происходит, и кто за ним следит. Батя конечно старый, но маразмом ещё не страдает. Узнает (если ещё не узнал) и потом оправдывайся. А пока оборотень спешит на встречу.

— Кручу-верчу, посмотреть хочу. Катись, наливное яблочко, по серебряному блюдечку и покажи мне Федю Крюкова.

Есть, родной. Никуда не убежал. Всё так же дрожит в вагончике, склонился над столом, видно только спину. Что-то мастерит. Вижу молоток в руке, что-то стукает, звенит сталь. На полу лежит разорванная перчатка и грязный свитер, раскинувший руки, словно живой. Рядом с рукавом перевёрнутая коробка, из неё рассыпалось что-то мелкое и блестящее, вроде бы поплавки или что-то в этом роде.

— Чем это мы тут занимаемся? — говорю я, и Федя чуть не до потолка подпрыгивает.

— Это вы?

Он поворачивается, и я вижу перчатку на столе. Пальцы её, как крабьи клешни в кипятке, растопырены, и спокойно терпят все издевательства хозяина.

— А что это ты делаешь? — спросил я. — Это что такое, друг?

Он взял изделие от ФК и медленно натянул на руку, пошевелил пальцами. В каждый палец Федя Крюков неумело, но старательно зажалил остро заточенный рыболовный крючок. В большой палец вкрутить не успел, я помешал.

— Федя просто так не сдастся. Оружие я придумал. Пусть только попробуют его обидеть и не выслушать — быстро получат один удар, четыре дырки. А потом я детей спасу. Нельзя деток обижать никому. Пусть лучше меня обижают, а детей вернут!

Он махнул рукой сверху вниз, и крючок на среднем пальце не выдержал, повис, опустив головку, словно загрустил.

— Плохо, — пробормотал Федя и начал стягивать перчатку.

— Ты точно маньяк. Выкинь эту ерунду, чтобы никто не видел. Разбери и оставь как было. Иначе тебя точно в печи сожгут или живьём здесь прикопают. Сделай, как я говорю, или мне придётся попросить волка помочь тебе.

Федя вздрогнул и посмотрел на дверь.

— Волк?

— Да, тот самый. А теперь слушай внимательно. Паренёк-оборотень уже скачет в твою сторону и должен явиться раньше людей. Он не по твою душу идёт — я попросил его вытащить тебя, пока мои импульсивные сограждане не успели сделать ничего непоправимого. Ты понял? Когда паренёк прибудет, открываешь двери, не сопротивляешься и делаешь всё, что он говорит. Ясно?

— Тот волк?

— Да. Серый и страшный серый волк. Но если ты ничего детям не сделал, то бояться нечего. А вот если детки — это твоих рук дело, то лучше признайся сейчас, пока он не явился. Я жду — последний шанс.

Крюков молчал как партизан и даже голову задрал, чтобы я видел его глаза.

— Ладно, верю. Тогда договорились? Перчатку в утиль. Ждёшь волка. Если люди будут раньше, прячься где-нибудь между склепов или надгробий — тебе лучше знать местность. Я тебя найду. Кивни, если слышишь.

Он кивнул.

— Но если не ты, то кто детей украл? И где их прячут?

Федя поднял дрожащую руку, поддерживая её за локоть другой рукой. Шизошкольник.

— Что?

— А вы разве не можете посмотреть?

Чёрт, какой же я тупой.

— И точно. А ты не плох, спасибо. Скажи, кого ты там называл? Имена детей. Назови мне парочку городских.

Он смотрел, не понимая.

— Ну, друзья твои. Детки-конфетки. Из нормальной части города, не особенной. Как их звали? Только не называй всех сразу, парочку имён с фамилиями.

— Деток имена? — он задумался на мгновение и почти сразу начал загибать пальцы на перчатке. — Женя Гордеев, Юля Тихомирова, Даша Лебедева.

— Достаточно! — я хлопнул в ладоши и связь оборвалась. Прикольно, работает.

В дверь магазина заколотили, будто хотели выбить её. Наверное, охрана приехала, заметили всё-таки движение внутри помещения. Я спрятал волшебную тарелку в пакет и пошёл сдаваться.

Это не охрана и не полиция. Это глупый Яцек. Он стучал в дверь, дергал ручку, но хотя бы догадался не кричать на всю улицу, привлекая ненужное внимание.

Я распахнул дверь, втащил его в свою темноту, как крот, и захлопнул дверь.

— Это я.

— Я чую. Почему без света сидишь, дядя?

— Сам догадайся. Впрочем, нет времени. Пошли, мне нужно проверить ещё одну вещь, пока не забыл имена.

Он скрипя, как старый байкер, пошёл за мной и молча наблюдал, как я достаю тарелку.

— Ты как добрался?

— На мотоцикле. Не слышал, как я подъезжал?

— Нет. Не до этого было, — я замер. — А вот почему ты весь в коже? «Волки дороги» или типа того?

— Просто «Стая». Наша мото-банда.

— Ясно, — я махнул рукой. — Не угонят, пока мы тут? Нужно ещё минут пять.

— Никто не решится тронуть мотоцикл стаи.

— Угу, — кивнул я, раскручивая яблоко. — Кручу-верчу, посмотреть хочу. Катись, наливное яблочко, по серебряному блюдечку, и покажи мне Женю Гордеева.

Никакого желания продолжать движение.

— Кручу-верчу, посмотреть хочу. Катись, наливное яблочко, по серебряному блюдечку, и покажи мне Юлю Тихомирову.

Никакой помощи. Волк зарычал. Я тоже завыл, почти в унисон.

— Почему я не могу их увидеть?

— Они запрещают или кто-то не даёт. Или…

Он замолчал, не желая продолжать. Челюсти волчонка сжались так, что я боялся, что зубы его сейчас лопнут и полетят в разные стороны.

— Или? Мне нужно знать, волк.

Он выдавил из себя следующие слова, но как же ему было трудно.

— …Или щенков уже нет в живых.

— Спокойно, — я выдохнул. — Не в этом городе. У нас здесь не Африка, детей не похищают. Разберёмся. Кручу-верчу, посмотреть хочу. Катись, наливное яблочко, по серебряному блюдечку, и покажи мне Дашу Лебедеву.

И тут вдруг яблоко проснулось и начало свой бег. Паренёк выдохнул, вытащил стул из-под меня и сел. Я остался наблюдать заворожённый.

Дашеньку мы увидели. Девочка лежала на кровати и листала пальцем страницы на планшете. Рядом стояла тарелка с клубникой. Одна ягода уже растеклась по светлому покрывалу с розочками красным пятном, но девочка этого не замечала. Улыбающиеся, похожие на кукол узкоглазые парни в интернете захватили внимание ребенка.

— Однако, — сказал я, — культура. Вот в наше время…

— А как же мы её видим? — прошептал перевертыш. Он склонился над тарелкой, совсем близко ко мне, распространяя запах кожи и персиков. — Почему других не видно?

— Потому что её не похитили. Девочка дома. Слышишь звуки с кухни? Слышишь телевизор? Она дома и родители тоже. Разве что это другая Даша, рандомная славянская девочка. Слушай, а как эта штука понимает, что мне надо, лучше чем Яндекс?

Ответа не было. Девочка не заметив нас убежала кушать, а мы закрывали магазин.

— Так на чем ты говоришь приехал? — спросил я и повернувшись прикусил язык.

***
Авторство моё. Ошибки тоже.

Кажется нашлись ответы на вопросы из прошлой главы.

— Это голова собаки на боку?

— Это волк, — слегка обиделся паренёк, — Шутки у вас дурацкие. Мы едем или как?

— Дашь погонять? — я между делом уселся на водительское и посмотрелся в правое зеркальце. Я крут. Еще бы шлем. А вот они лежат в коляске.

— Сейчас точно нет. Мы ведь направлялись куда-то? Все у вас обычек… эмоционально. Причем скачете от одной эмоции к другой, забывая о прошлых услугах.

— Пофилософствуй ещё мне, — я с неохотой слез, не стесняясь вздыхать, — погнали что ли.

Если честно то мотоцикл выглядел круто только снаружи, а вот в самой коляске колени уперлись в железо, места маловато для моей не такой уж и широкой задницы, а кресло твердое и после длительной поездки булочки превратятся в два грецких ореха. Ну и запах этой новенькой резины, как будто только с завода, представляю как она на жаре нагревается и воняет — фу.

— Надень шлем, он должен быть где-то внизу.

Он уже достал свой и шлем был тоже крутой. Черт, как же он был крут. Черный с красными точками глазами и длинной узкой пастью торчащей вверх. Я нырнул за своим и достал белую волчью голову с косичками веревочками по бокам.

— Это шлем сестры. Можешь пользоваться пока её нет.

Я и не собирался отказываться. Не нужно чтобы лишние глаза видели, как я сижу в коляске оборотня. Неправильно поймут и передадут отцу, да и вообще лишних врагов не нужно приманивать, сами придут, сами невзлюбят.

— Погнали, — сказал я и натянул шлем. Обдало холодом, будто голову в ледяную прорубь сунул при крещении, но только собрался сдирать головной убор, как уже к нему привык.

Парень тем временем облачился тоже и повернул ключ. Двигатель заработал, сиденье подо мной завибрировало. Где-том он уже медленно выжимал педаль сцепления и крутил ручку газа.

— Куда едем?

— Сначала домой.

***

Мне ехать на кладбище не нужно. Не то что я трушу, боюсь на глаза отцу попасться или столкнуться с озверевшими нечистыми, но ведь смысл был забрать с кладбища Крюкова, а коляска одна и на колени я его не посажу. Поэтому оставалось только руководить операцией на расстоянии. Хорошо, что тарелку не забыл и сейчас чувствовал ее на коленях вместе с перекатывающимся яблочком.

— Скинешь меня не заезжая во двор, дальше пойду пешим! — кричал я на ходу, перекрикивая встречный ветер и шум мотора. — Так нужно для конфиденциальности, парень, сам понимаешь! А ты лети в сторону кладбища, только не по центральной, а по окружной. Там дорога хреновая, но движения почти нет и наши точно там не идут. Проскочишь, обгонишь и минут на десять форы будет! Забирай этого придурка и уезжайте, чтобы никто вас не видел! Я буду на связи с артефактом! Помогу чем смогу!

Пацан только плечами пожал, молодец, всё слышит, но от дороги не отвлекается.

— Может он испугается тебя сначала! Прояви сдержанность! Он глупый, ты вроде ничего, пацан. Понял? Увези его чтобы не достался ни нашим, ни вашим, а там будем разбираться! И не вздумай его сам допрашивать!

Вроде бы кивнул, вроде как понял. А вот и мой поворот. Мотоцикл остановился, я откинул полог и выскочил на землю оглянувшись. Вокруг никого. На дороге пусто. В окнах почти не светится. Такое чувство, что весь город попер на кладбище. Нет, так быть не может. Все равно кто-то из-за занавесок сейчас украдкой выглядывает.

Я снял шлем, кинул его на сидение и еще дрожа от мотоциклетной скачки подошел к волчьей пасти у руля.

— Удачи, парень. Одно тебя попрошу. Ты слышишь?

Тот кивнул, слышал, значит.

— Если что брось его. Не вздумай с людьми воевать, не надо крови. Пусть забирают — вытащим. И со своими не ссорься, слышишь? Не успеешь, то фиг с ним. Важнее Майю найти, а без тебя я не справлюсь.

Он кивнул и наклонившись вперёд похлопал меня по плечу.

— Всё будет хорошо, дядя. Я его заберу. Беги домой — крути яблочко.

— Ах да, — вспомнил я и пакет из коляски забрал. Похлопал мотоцикл по железному боку прощаясь и побежал домой, не оборачиваясь.

***

Наш дом тоже опустел. Неудивительно, вечер и окна светятся, но процентов на двадцать. Остальные как темные дырки в теле пятиэтажки. Я бегом пересек двор, перепрыгнул через скамейку, пробежался по газону и был уже в подъезде, когда зазвонил телефон. Отец вспомнил про меня, пришлось отвечать, что поделаешь.

— Ты где, Игорь? Я тебя не видел на митинге.

— Слушай, па… Я на работе задержался. Жрать хочу как штангист после тренировки…

— Ясно, — в голосе его явно прозвучало разочарование. Кто-то хрюкнул на фоне, доброжелатели, как без них, — Ну, ничего. Мы всё равно уже в центре. Не нравится мне этот марш. Нужно было в пару машин сесть и уже бы наш был гад, если он там. Но тут же все хотят выделиться.

— Ладно, папа, позвонишь как новости будут! — перебил я его, открывая двери в квартиру, — и в криминал не впутайся. Яйцо курицу не должно учить, да? Эмоции подальше. Вспомни про презумпцию невиновности. И про статью о самосуде и казнях. Странно, что вас до сих пор Завозный с товарищами не остановил. Или он там с вами шагает?

— Ладно-ладно тебе… Яйцо. Как-нибудь разберусь. Кстати о яйцах. Там куриный супчик в холодильнике — разогреешь.

И всё равно чувствую обиду в голосе. Не может старый её скрыть.

— Пап… Я ведь без выходных работаю. Ещё и по новому всё. Сил нет в Зарницу играть.

— Ладно, не плачь. В моё время о выходных и не мечтали, страну строили. Ладно, ешь суп и отдыхай! Какой-то идиот на мотоцикле летит, как бы не не сбил кого, пойду разгоню зевак, давай!

Что там ещё за мотоцикл ночью мчится по городу? Дай угадаю. Какое-то глупое маленькое животное. Говорил же ему по объездной ехать. Надеюсь проскочит, дурак, а я просто кофею хочу напиться. Сначала напиток богов, а потом всё остальное.

Я ворвался в свою же хату, как мародер в торговый центр: разбросал обувь, оставил на табуретке пакет с артефактом и ринулся на кухню. Передумал и вернувшись закрыл входные двери. Ушел, опять вернулся и забрал пакет. Очень уж я боялся потерять свой подарок. Мало ли что. Второй раз не доверят.

И только после этого нагрузил турку кофе, поджег газ, который заплясал над конфоркой приятным синим огоньком. Убрал со стола всё лишнее и разложил свой странный передатчик. Нужно было поспешить. Время деньги. Время жизни. И даже жизнь такого дурачка как Федя Крюков или волосатика-волка Яцека важна — многие понимают это слишком поздно, а кто-то никогда. Надеюсь у отца хватит ума не опозорить меня и не посадить моих новых знакомых на вилы, или как там сейчас казнят маньяков.

— Кручу-верчу, посмотреть хочу. Катись, наливное яблочко, по серебряному блюдечку, и покажи мне мальчика оборотня, тот что мотоциклист.

Яблочко когда хотело ловило на лету и я сразу увидел Яцека. Он стоял у знакомой бытовки и лупил ногой в дверь. Красавец-мотоцикл урчал рядом, пуская дым из выхлопной трубы, железный злюка.

— Открывай! Открывай, придурок!

Зашипел кофе, проливаясь и я на секунду буквально убежал, чтобы налить его в кружку, а когда вернулся Яцек уже смотрел на меня.

— Ты здесь, обычка? Алё?

— Что с ним?

— Наконец-то, — выдохнул пацан, — подумал, что ты тоже закрылся. Не открывает он, смотри, а ваши уже рядом!

Он хлопнул в ладони и изображение повернулось. На горизонте по дороге медленно продвигались огни, много огней. А еще сигналили машины.

— И туда смотри!

С другой стороны. Намного дальше, но все-таки приближался еще один лес огней. Там отблески светились не только внизу, но и вверху.

— Ваши? — хотелось выругаться, но я только отпил кипяток и чуть не откусил кусок чашки. — Сейчас.

И хлопнул в ладоши.

— Кручу-верчу, посмотреть хочу. Катись, наливное яблочко, по серебряному блюдечку, и покажи мне Федора Крюкова, мать его так.

Мне показало не маму Феди, а обычного дрожащего Крюкова, который прислушивался к затихшей двери.

— Таак! — протянул я, — а что я тебе говорил?

Он задрожал как под напряжением и глазки на меня нацелил, но уже без страха, а скорее с надеждой.

— Там. Там этот приехал. За мной!

— Так я тебе о чем говорил! Он тебя спасает, а ты заперся Федя. Быстро открывай, враги уже близко!

Он с сомнением посмотрел на меня, прищурился разглядывая.

— Ладно, мы умываем руки. Едрить твою налево, делай что хочешь, мудила. Родители пропавших деток уже почти доехали. Будешь сам с ними разговаривать. Надеюсь тут еще есть свободное место, хотя вряд ли они будут напрягаться и тебе могилу рыть. Сбросят в колодец и до свидания.

— Стой!

Насмерть перепуганный парень замахал руками, как перед камерой.

— Не уходи! Я ббоюсь, дядя!

— Дверь открой, если хочешь жить. И делай всё, что тебе скажет оборотень.

Я убедился в том, что он слушается и оборвал связь. Поставил кружку, подул на обожженые пальцы, уже успел разлить на себя, но даже не почувствовал и затараторил заклинание снова.

— Кручу-верчу, посмотреть хочу. Катись, наливное яблочко, по серебряному блюдечку, и покажи мне отца.

Батя шел по дороге. Слева медленно ехал старенький Икарус, торчали лица в окнах. В одной руке папаша нес палку, утыканную гвоздями, а в другой пачку черных мешков для мусора.

— Папа, зачем тебе мешки для мусора? — спросил кто-то подозрительным голосом. Стоп, да это же я сказал. Так громко?

Отец вдруг начал поворачиваться и я хлопнул в ладоши, так что они покраснели. Не знаю успел или нет.

***

Черные мешки? Зачем? Что они собираются с ними делать? У меня уже мороз по коже выбивал немецкие марши . Ну, папа, ну молодец. Какой пример для юного поколения. Вы в тылу похоже развлекались на всю катушку.

Кручу-верчу, посмотреть хочу. Катись, наливное яблочко, по серебряному блюдечку, и покажи мне мелкого оборотня.

Будто ветер ударил в лицо, рев двигателя прорвался сквозь ноосферу и наполнил комнату, завывая.

— Прорвались? — крикнул я погромче и попросил чуть выше подняться. Коляска и правда летела сквозь тьму, рассекая черноту фарами. Выскакивали навстречу статуи детей с крыльями, могильные плиты, деревья, оградки, кресты огромные как мертвецы в кино.

— Почти! — крикнул малой не оглядываясь, — Если нигде не застрянем и не перевернемся то уйдем. Я от охотника ушел и от снайпера ушел.

— Не видели вас?

— Видели. Только пыль в лицо и пролетели. Не знаю я, дядька, не отвлекай!

Они вырулили на старую просеку, метнулись по ней и выскочили через старенькие готичного вида воротца, Крюкову пришлось выскакивать из коляски и самому их открывать, а потом закрывать. Я вроде бы и местный, а не был здесь. И понятия не имею где это находится. Поэтому молчал и висел над ними молча как спутник луны.

Оборотень сам про меня вспомнил.

— Вы еще тут?

— На месте. Не гони так, а то перевернетесь. Куда ты так летишь?

— По объездной и в город вернемся. Пока придурки на кладбище будут тусоваться мы уже своего придурка спрячем. Кстати куда ехать?

И тут я понял, что сглупил. И правда, куда я спрячу человечка которого весь город ищет?

— Что? — оглянулся пацан и съехав на обочину заглушил мотор. Устроился поудобнее и теперь они вдвоем с Федей Крюковым смотрели на мое изображение.

Я замялся не зная что ответить. В голове безумно крутились не менее дикие варианты. Пусть ко мне привезет? Спрятать у себя в комнате? А отец?

Пусть спит под кроватью? Ладно, а днём? И что будет если отец найдет маньяка-педофила у себя дома, под кроватью сына. Страшно представить.

На работу? В принципе я могу отключить сигнализацию и устроить его там на ночь, но охрана может обратить внимание на нестандартное поведение и не поленятся приехать. А даже если не заметят, то оставлять чужого человека, практически незнакомца, на складе за который я вообще то материально ответственный это как минимум глупо.

Спасительной трелью запищал мобильник и я пообещав вернуться взял трубку.

— Привет, батя. Как успехи на ниве поимки маньяка?

— Плохо, сын. Ушел гад. Прямо из-под носа.

— Как так? — сделал я вид, что удивился.

— Да тут черт знает что творится. Голоса какие-то слышатся. Люди круги видели над головами, вспышки. Сам бы не слышал голос из ниоткуда не поверил бы. А пока мы до места добрались и ворота открывать начали, как мотоцикл завыл и вглубь кладбища унесся. Я сразу понял, что упустили и первый побежал. Только толку уже. Вагончик, где этот хрен живет, нараспашку, внутри все раскидано, собирался в спешке. Мы только дым от мотоцикла понюхали. Гоняться с ним по кладбищу смысла нет, с нашими навыками. Здесь ведь одно бабье и пенсионеры. Куда нам угнаться за молодыми. Короче ушел он. И знаешь, что самое интересное? С другой стороны дорогу перекрыли нечистые. Большая толпа явилась. С факелами. Все злые как собаки и на нас гавкают. Чуть драка не началась, но обошлось. Они тоже за ним пришли. Получается, что у них тоже молодежь пропала. И он тоже с их детьми играл. Представляешь, какой хитрый член?

Я буркнул что-то невыразительное, чтобы просто не молчать, а отец продолжал рассказывать.

— Мы чуть не подрались, думали они его прикрывают нас пускать не хотят. А они вместе с нашими поехали искать, пока остальные домик этого урода обыскивали. Ничего толком не нашли. Пара детских книжек-раскрасок. Букварь разрисованный. И много конфетных оберток в мусорном пакете. Нужно было взять на экспертизу отдать, вдруг они там наркотиками пропитанные, а мы психанули и большой костер у колодца разожгли. Люди сначала хотели его дом сжечь дотла, но вовремя остановились. Это как минимум уничтожение муниципального имущества. Да и рядом с усопшими творить такое как-то некрасиво. Но вещи его сожгли. Всё, что нашли.

— Однако, — сказал я, — народные волнения. Хорошо, что подозреваемого не схватили. А то даже не представляю чтобы вы с ним сделали.

Отец наверное тоже когда остыл об этом успел подумать поэтому не возражал и только вздохнул.

— Возвращайся домой, батя, или вы еще на дискотеку неместных пиздить? Завтра тебе в ночь.

Он только хмыкнул и отключился. А я уже профессионально крутил яблоком.

Кручу-верчу, посмотреть хочу. Катись, наливное яблочко, по серебряному блюдечку, и покажи мне оборотня с Федей Крюковым

Они уже заехали в какой-то лесок, свернув с дороги и ждали только моего появления. Оборотень выбросил дымящийся огонек, Федя выскочил из коляски и ко мне тянулся как оборотень к луне тянется.

Я кратко описал ситуацию и сознался, что понятия не имею куда Федьку девать. А Яцеку рядом с ним находиться тоже долго нельзя.

— Как у тебя с выживанием в лесу?

По его реакции я понял что никак. Не выйдет из Феди Крюкова партизана-выживальщика. Беда.

— Может тогда тебе лучше добровольно сдаться? Посадят пока за решетку, там никто не тронет, а мы поищем детей и доказательства твоей невиновности.

Его так затрясло, будто ток пустили от земли.

— Пожалуйста, не отдавайте Федю. Федя боится очень. Милиция страшная, бьют больно и без следов. Завозный улыбается и свистит когда пинает.

— Ладно! — выкрикнул оборотень, — хватит! Есть у меня один знакомый из наших. Попрошу его спрятать сторожа на недельку.

— Не сдаст?

— Этот нет. Он сам по себе, никого не любит. Не наших, не ваших. Только я должен слово дать, что это не тот, кого мы ищем. Если потом окажется, что мы обманули дядя Гарри очень обидится и вспылить может.

— Какое знакомое имя. Где-то я его уже слышал.

— Так приезжайте познакомитесь. В нашу котельную, он там истопником работает.

— Завтра после работы, почему бы и нет. Вам лучше уже выдвигаться, чтобы не встретить никого.

.— Ладно. Дядька, скажи «пока» своему спасителю и погнали.

Федя угрюмо молчал, наверное не понял, что к нему обращаются.

— Счастливо, — сказал я, — Звони если что. Но лучше не надо.

А он все-таки позвонил.

***
Авторство моё. Ошибки тоже.

Так я ворочал извилинами, сжимая тарелку, пока в дверь не позвонили. Не слышал этот звук больше года — все свои знают, что чужим мы не открываем, поэтому стучат. Опять звонок. Настойчивые. Я пожал плечами и, положив тарелку на колени, начал водить по ней пальцем, изучая шероховатость узоров. Звонят. Палец не отрывают от кнопки, это начинает раздражать. Красивые орнаменты, сложные. Палец выписывает круги вдоль и поперёк… Как бы чего не случилось. Всё-таки магическая вещь: можно и пряничного демона вызвать, или Мору какую-нибудь из Зазеркалья.

Я отдёрнул палец, и в дверь нетерпеливо застучали. Может, это отец ключи забыл, а я тут сижу? Но зачем тогда звонил? Продолжаю наблюдать. По светящемуся окну видно, что я дома. Нехорошо.

Снова загрохотали. Может, затопил соседей? Выйти и проверить? Всё равно сбегутся на такой шум, и будет только хуже, когда вернётся отец, а я тут сижу.

Я подождал ещё пару минут и аккуратно положил артефакт на кровать, под одеяло. Дождись меня. Медленно, стараясь не бежать, я вышел в коридор под аккомпанемент стуков и звонков. За дверью ворочались и переговаривались люди. Я включил свет в прихожей. Бубнеж за дверью оживился.

— Он там! Свет включил! Вижу!

В дверь заколотили с удвоенной силой.

— Открывай, я вижу, что ты дома!

Я замер с протянутой к двери рукой. На миг стало не по себе. Что-то они слишком агрессивные… Может, взять ножку от табурета с собой?

— Полиция! Открывай, или вышибем дверь!

А вот это уже другой разговор. Плохой знак, но хоть что-то прояснилось.

— Кто там? — крикнул я, изображая сонного, и открыл дверь.

— Открывает! — только и успел услышать.

Дверь распахнулась, впуская трёх крепких парней в форме. "Не сопротивляйся", подумал я, когда меня сбили с ног. "Не сопротивляйся", когда перевернули на живот и стянули запястья за спиной. "Не провоцируй", — мелькало в голове, когда рывком поставили на колени, дали подзатыльник и подняли на ноги. "Не кричи", — потому что они злятся и делают больнее, чтобы услышать крик ещё раз.

Завозный устало смотрел на меня. Черные, как тучи, мешки под глазами — товарищ-коп явно не в лучшей форме.

— Не звонишь, смс не скидываешь. Мы всем участком ждать устали. Вот и решили сами прийти.

Я промолчал. Препираться, как в голливудских боевиках, не собираюсь, хотя словарный запас у меня богаче, да и больше двух слов могу связать, но их больше, и мяч на их стороне.

— Вы что-то спросить хотели? — говорю как можно вежливее, и тут же получаю удар в ухо. Минус десять хитпоинтов, как пишут в глупых книжках.

Завозный, или как я его мысленно зову — «Залупный», устало машет рукой.

— В участок его, там пообщаемся без лишних глаз.

По спине пробежал холодок. Прямо как в тех книжках, где предчувствие чего-то плохого накатывает на героя.

— Дайте хоть дверь закрыть.

Но меня никто не слушает. Во дворе стоит машина, водитель поспешно выкидывает недокуренную сигарету. Закричать, что ли? Может, хотя бы соседи расскажут отцу, куда меня забрали.

Сажусь на заднее сиденье и провожаю взглядом родной двор. Вот там я впервые подрался, тут ещё стоял деревянный домик, в котором я выкурил свою первую сигарету, прямо под окнами родителей. И первого «особенного» я встретил тоже здесь, у подъезда. Маленький дедушка, почти карлик, стоял на ящике из-под пива и, задрав голову, разглядывал списки жильцов, что-то бормоча себе под нос. Меня тогда послали за хлебом, но при виде этого странного типа с бородой до колен, словно из мультика, я так испугался, что бросился к другу на другой конец города. Вечером папа забрал меня оттуда. Сам бы я точно не вернулся.

Тем временем мы подъехали к зданию, в которое я заходил лишь для продления документов раз в пару лет. А теперь — вот как зашёл, почти с криминальной стороны. Наручники с меня сняли, но рядом всё равно шли двое, один из них похлопывал меня по плечу и улыбался.

За стойкой сидел зевающий дежурный. Он даже не встал, только хрюкнул что-то под нос, протянул руку начальнику и мельком глянул на меня.

— Это он?

— Да. Дверь не открывал. Пришлось пошуметь. Мы в "разговорную".

Меня повели дальше по коридору, потом вниз по ступенькам, а затем снова по длинному коридору с одинаковыми, как во сне, дверями. Вскоре меня запихнули в одну из комнат и оставили наедине с простым столом и двумя стульями. Дежавю. Приходилось бывать в допросных и пострашнее.

Только я сел, как зашёл «Залупный» — один, что примечательно, оборотень в погонах.

— Садись, — сказал он мрачно, усаживаясь напротив, — подвёл ты меня, солдатик, очень подвёл.

****

— Странно, — говорю я, — вроде бы я вам ничего и не обещал.

Он отмахнулся и полез в нагрудный карман за сигаретами.

— Закуришь, боец?

Я отказался, хотя курить хотелось.

— Ну давай, закурим, товарищ, по одной.

Хочется страшно, но руки слегка дрожат. Не хочу, чтобы он это заметил — у этого деда взгляд цепкий, работа у него такая.

— Откажусь. На дорожку можете дать одну.

— На дорожку, — хмыкнул он, — ишь ты.

— Я задержан?

— Да просто поговорить тебя позвали, не петушись, боец. Или как у вас там правильно… курьер?

— Военно-полевая почта, — уточнил я. — Говорил же, в штабе отсиделся, писарем.

— Ну да, ну да.

Завозный закурил, пытаясь пускать дымные кольца, но выходило плохо. Был у меня знакомый, тот мог кольцо из дыма на шею гоблина посадить и не задеть при этом его кривой нос.

— Не всем с вурдалаками в штыковую да с серебряными кинжалами, — задумчиво протянул он.

Тишина. Он тянул паузу, задумчиво смотрел на меня, явно вызывал на эмоции, пытался заставить нервничать.

— Знаешь, что случилось в городе?

— Дети пропали, знаю.

— Откуда знаешь? — сразу оживился мент. — Не ты ли причастен?

— Отец сказал. Да и весь город знает, интернет гудит. Зачем меня в наручники затянули, из дома забрали? Хотите предъявить что-то? Не тяните. Я весь день на работе был, куча свидетелей, камеры работали.

— Как же вы мне все дороги… — Завозный раздавил папиросу о стол и скривился, глядя на результат. — Храбрые поначалу. Молодые, горячие. Полицию не уважаете.

Я ждал, что он сейчас прыгнет, ударит или схватит за шею. Или что по сигналу ворвутся его коллеги и начнут избивать. Но ничего не происходило. Такие допросы могут тянуться часами, выматывая подозреваемого. Но в каком статусе я здесь? Хотелось бы понять. Завозный грустно смотрел на сигарету. Жалко её, что ли?

— Знаешь, где дети?

— Откуда мне знать? Повторяю ещё раз, я был на работе целый день.

— Там ребята сейчас осматривают твоё жильё. Поверь, пароль на компьютере не поможет. Если хоть намёк найдут, что ты связан с этим, поселишься здесь надолго.

— Значит, ждём? — спросил я. — Тогда, может, стоит закурить?

Полицейский долго смотрел на меня, пока я не отвёл взгляд. Удовлетворённо, он полез в телефон и следующие полчаса сидел в нём, пока я маялся, не зная, куда деть руки.

— Ладно, — наконец сказал он, убирая гаджет. — Поговорили с твоим отцом, осмотрели комнату. Если ты и замешан, то хорошо скрываешь это.

— Я могу идти?

— Не спеши. Ещё одно. Помнишь наш давешний разговор? От этого теперь отвертеться не получится, парень.

— Шпионить?

— Помогать следствию. Пропало пятеро детей. Твоих сограждан. Понимаешь? И замешаны в этом, скорее всего, нечистые. Кто ещё мог так сделать — похитить детей, и чтобы никто не заметил? Люди говорят, что шизофреник с кладбища, но я в это не верю, между нами говоря. Мы, конечно, найдём сторожа и того, кто его скрывает, накажем, но не он это. Не та порода — слишком пугливый чмошник. Ты ведь знаешь, какой силой обладают эти существа. Ты же воевал.

— Но ведь вроде были какие-то соглашения, кодекс о неприменении… — попытался я вспомнить, но полицейский сразу меня оборвал.

— Да какая разница! Политики подписывают бумаги, а дела решаются на месте. Ты и правда веришь в честность «особенных»? Тех, кто явился из ниоткуда, занял наши земли, поселился в наших городах, убивал наших ребят, и даже после войны не раскрывает свои секреты? Ты уверен, что им не нужны наши дети для экспериментов или для добычи какого-то экстракта?

— Но раньше они в таком замечены не были…

— Какая разница, что было раньше, чудак! Это особенные, нечистые, пришедшие — как их ни назови. Ожидать, что они думают, как мы, что у них такие же понятия о чести и жизни, глупо. Ты ведь сам там был, участвовал. Почему ты их прикрываешь?

— Никого я не прикрываю, достали уже! Я просто работаю там. Работа у меня такая! Я работаю на шефа, он мне платит зарплату!

— А теперь ты работаешь на Город! — Завозный вдруг грохнул кулаком по столу. Окурок, вдавленный в столешницу, согнулся и развалился, словно мёртвый червячок. «Теперь точно будут прессовать», — подумал я, но никто не вошёл. Полицейский полез в карман, достал таблетки, проглотил одну без воды. Он тяжело дышал, покраснел, но не сдох у меня на глазах. И на том спасибо.

— Значит так, Игорь. Ты сейчас уйдёшь домой. А завтра выйдешь на работу совсем другим человеком. Нашим человеком, а не ихним. Нам нужна твоя помощь. Детям нужна наша помощь, а нам — твоя. Подумай, чью сторону ты выбираешь.

«С ума все посходили», — подумал я, но промолчал, как всегда.

— Иди, — сказал он, махнув рукой. Ну, для меня он дед, а так, наверное, мужику пятидесяти нет. Просто нервный. Работа такая. — Иди и подумай, с кем ты. Вспомни, что было с предателями, когда война начиналась.

— Хорош, — не выдержал я и встал. — Можно идти?

— Иди. Завтра отчёт на стол. Можешь по мессенджеру, я напишу куда. Мы ведь не пещерные, как эти.

— Ещё раз? — переспросил я.

Он вздохнул, раздавил большим пальцем давно потухший окурок, отлетел только фильтр.

— Всё по нечистым в пункте выдачи. Кто приходил. Что забирал. От чего отказался. Что говорят? Как смотрят? Как дышат? Все подозрения, всё, что в голову придёт, в отчёт и мне смской. Иначе всякое может быть. Я не прикрою, если попросишь.

— Шефу это не понравится, — попытался я привести последний аргумент. — Шпионить в его точке за спиной я не буду.

— Он в курсе, — махнул рукой коп. — Иди-иди. Мне тоже нужно отдыхать хоть иногда. Городу я должен всегда, а вот мне никто не должен. Справедливо?

Я уже подошёл к двери, а он зевая набирал номер, чтобы кто-то открыл с той стороны.

— Меня кто-то отвезёт домой? Ночь на дворе.

— Пешком пройдёшься, — махнул рукой Завозный. — Некому тебя возить по ночам, да и бензин жалко. Заодно обдумаешь всё. Как правильно поступить, на чьей ты стороне, и так далее.

Он ещё что-то бубнил, когда я ушёл.

Дежурный ничего не сказал, лишь зевнул, когда я прошёл мимо. Телефон вернули ещё раньше. Вот так я оказался на улице, практически в полночь. Домой шагать почти час, а завтра с утра на работу. Ну что поделаешь — день определённо не задался.

Я включил телефон, чтобы проверить пропущенные, и зашагал себе спокойно, никого не трогая. Ночные улочки освещались лишь звёздами да редкими фонарями. На уличном освещении, как всегда, экономили. Думать было лень, и я просто тупил, прислушиваясь к шагам. Раз-два, раз-два. А если встать на четыре — раз, два, три, четыре, раз, два, три, четыре. Улыбнулся, вспоминая детство. Кажется, это было из мультика или новогоднего спектакля. Мы в детском саду так вставали на карачки и всей толпой вышагивали. Воспитательница нервничала и смеялась одновременно.

Погружённый в воспоминания, я не заметил подъезжающий бус. На дороге никого не было, а фары они включили, когда уже подъехали. Я даже испугаться не успел, настолько был не здесь. Дверь распахнулась, и меня втянули внутрь, словно жаба языком еду. Я продолжал улыбаться, ещё не осознав происходящее.

— О, Касьян, как дела? Вы и по ночам работаете? — спросил я, пытаясь сохранить спокойствие. Он сидел на переднем сидении и повернулся, чтобы посмотреть на меня. Двое с крестами на лицах сидели рядом, а возле меня еще один.

— Не спится, коллега? Значит, прокатаемся раз так, — ответил Касьян с холодной усмешкой.

— Серьёзно? — я выдавил из себя смешок, хотя уже начинал нервничать. — Я уже жалею, что познакомился с вашей братией. Мы, простые люди, по ночам обычно спим.

В этот момент здоровяк рядом с силой ударил меня кулаком по коленке, так что я скрутился от боли, сжав зубы, чтобы не закричать.

— Ты чего! — попытался я возмутиться, оглядываясь на Касьяна. — Скажи ему!

— Каково живётся, таково и спится, — безразлично ответил чей-то голос.

В автобусе был ещё кто-то. В темноте его не было видно — лишь силуэт у окна. Высокий, наверное, худой. Говорил он мягким, завораживающим голосом. Он почти сливался с фоном, и я бы его не заметил до конца поездки, если бы не его слова.

— Что, простите?

— Морфеус, — представился незнакомец. — Как в «Матрице». Руку не подам, прости. Не люблю человеческих прикосновений.

— Касьян… — снова позвал я, чувствуя, что что-то идёт совсем не так, но тот лишь отвернулся.

— Не хочет он с тобой говорить, — с лёгким смешком добавил Морфей. — Беспечальному сон сладок, а Касьян Расстроенный — опечален твоим проступком.

— Хорошо, что не Разозлённый, — ответил я, пытаясь держаться. — И за что обида?

— Под голову кулак, а под бок и так, — тихо проворковал силуэт. Вдруг он наклонился ко мне, его пальцы коснулись моего лба, и лёгкий толчок заставил меня провалиться в забытьё.

Последняя мысль, прежде чем я потерял сознание, была: «Чёртова нечисть…»

***

Я сидел на неудобном деревянном стульчике, а вокруг меня тянулись ржавые трубы с изоляцией, из которых капала горячая вода. Лужа под ногами выглядела желтой и липкой, а тусклая лампочка под потолком едва освещала проходы, уходящие влево и вправо. Спина горела от жара, но вставать и двигаться не хотелось. Я боялся.

Тень за дверью шевелилась, и как только это осознание дошло до меня, ледяной страх сковал всё тело. Я вцепился в табуретку так, словно мог на ней уехать подальше. Тень тем временем протекла под дверью, увеличиваясь, и дверь медленно заскрипела, приоткрываясь.

На пороге стояла Майя. Та самая девочка с остановки. Петля на её шее почти затянулась, а веревка, свисающая со спины, ползла вдаль, исчезая в темноте. Её глаза были пусты, лишены жизни, и этот взгляд впился в меня как острые когти.

— Почему ты предал меня? — прошептала она, холодный голос разлетелся эхом по коридору.

— Я не предавал, — прохрипел я, с трудом заставив себя говорить.

Она шагнула внутрь, оставив мокрый след на полу. Вода стекала с её одежды ручьями, и мне на секунду захотелось сказать, что она простудится, если будет ходить так по ночам. Но челюсть свело, и слова застряли в горле.

— Почему ты отдал меня ему? — её голос стал резче.

— Что? — выдохнул я, не понимая, о чём она говорит.

Вдруг веревка натянулась, петля схлопнулась на её шее, и Майя захрипела. Её рывком унесло назад, вверх, в темноту. Я закричал, и дверь захлопнулась с такой силой, что пыль поднялась в воздух, заполняя глаза и лёгкие.

— Почему ты предал меня?

Обтирая лицо от пыли, слез и страха, я обернулся. По коридору шла Майя. Но теперь она горела. Одежда вспыхнула, длинные волосы опадали клочьями, падая на пол, а её лицо, несмотря на пламя, было видно отчётливо. На нём читалась боль.

— Да что с вами, чёрт возьми?! — закричал я в отчаянии.

— Почему я горю, друг?! — её голос звучал как предсмертный крик.

Майя вспыхнула, как яростный вулкан, и осыпалась пеплом на пол, оставив за собой лишь кучку пыли и горстку разума в моей голове. Но это был ещё не конец. Шорох слева заставил меня обернуться.

— Зачем ты пришел работать туда? — прошелестел голос. Майя лежала в паре метров, истекая кровью. Лужа медленно растекалась по полу, начинаясь от горла, кровавый след уходил вдаль. Её тело дергалось, как сломанная кукла, а глаза искали меня, цепляясь за жизнь. Вопрос снова прозвучал, как обвинение.

— Зачем ты работаешь на посылках? Ты — паук.

— Сама ты паук, — прошептал я, пытаясь встать, но будто прирос к стулу. Штаны затрещали, разрываясь на гвозде. — Ну вот, сел на гвоздь из-за вас.

Майя взвыла диким криком, вскакивая на ноги, разбрызгивая кровь, как ленты.

— Шшш! — зашипело справа. Я обернулся, и увидел серый силуэт, собранный из пепла, с горящими синими глазами. Он тянул ко мне руки.

В этот момент дверь с грохотом разлетелась на щепки. Призрак девочки, которую только что задушила невидимая петля, лез через пролом.

— Хватит! — закричал кто-то, голос был визгливым, женским. Но это был не я. Я проваливался в темноту, так и не поднявшись со стула.

Черное ночное небо нависло надо мной, звездное и тихое. Никаких больше тусклых лампочек или душного коридора. Я моргнул, и надо мной появилось лицо Касьяна, недовольное и злое, как всегда. Кто-то стоял рядом с ним, разглядывая меня, словно я был подопытной крыской. Второго человека я не узнал. Узкое лицо, раскосые глаза, длинные волосы. Он смотрел на меня пристально, словно пытаясь разгадать загадку.

— Ну что? — спросил Касьян, обращаясь к незнакомцу.

Тот покачал головой и пожал плечами.

— Беспечальному сон сладок. Видишь, спит как мертвый.

— Не понимаю, — пробормотал Касьян и исчез, оставив меня с тем, кто теперь смотрел на меня, как на нечто бесполезное.

Мощные руки подхватили меня и потащили куда-то. Я сопротивлялся слабо, лишь послушно погружаясь в сон.

***
Спасибо всем, кто читает..

Снаружи котельная выглядит заброшенной и забытой временем. Здание, скрытое в тени старых деревьев и заброшенных складов, стоит будто мрачный монумент прошлого. Его стены когда-то были кирпичными, но теперь облупленная штукатурка обнажает черные следы копоти. Узкие окна забиты досками, а где-то между трещинами ползет ржавчина, как язвы, разъедающие строение. На крыше едва держатся старые дымоходы, из которых иногда валит густой серый дым, напоминающий о том, что внутри еще что-то живет. Входная дверь скрипит, как будто давно не открывалась, но сегодня ее приоткрывают, словно ждут нового гостя.

Меня уже ведут нежно под руки, как невесту на алтарь или куда их там ведут. Голодная дверь котельни открывается как огромная пасть.

Я стою на пороге, а холодный воздух вокруг кажется плотнее, заставляя сердце замедлиться в предчувствии того, что ждет внутри.

— Ну, заходи, курьер, — шепчут негромко. Остается только не сопротивляться и надеяться на адекватность этих особей. Нужно было в охрану идти работать, там смертность ниже, чем на пунктах выдачи.

В пыльной темноте подземной котельной городского района, медленно вращаются массивные ржавые вентиляторы, издающие гулкие стоны, словно призраки в углублениях стен. Где-то в углу тускло мерцает свет из полуразрушенного фонаря, его ледяное сияние едва освещает стены, облепленные каплями влаги и паутинами. Воздух пропитан запахом масла и гари, смешанным с неопределённой гнилью. Тёмные трубы, покрытые коррозией, простираются вдаль, словно жилища зловещих существ, скрывающихся в недрах города.

Мы прошлись по коридору вытирая пот со лба, я больше изнывал от страха, чем от жары. Поворот налево и небольшая железная дверь. которая привела нас в зал, набитый дровами, ветками, макулатурой в ящиках, также стояли ящики с углем и бочки. На стене напротив печи с циферблатами, экранами и инструкциями над ними.

Посреди зала стоит одинокая человеческая фигурка. Голова опущена, руки за спиной сомкнулись в единую цепь, ноги подрагивают.

— Сюрприз, — печально произносит фигура. Касьян негромко хмыкает. Охранник слева хрустит костяшками.

— Так и не покатался на драндулете, — говорю уже я, осматриваясь, — может и не придется. Я заметил твоего «коня», припаркованного на улице, так что сюрприза не вышло. Я знаю, что волки своё не бросают…

— Яцек никого не бросал, — Касьян обходит меня и приближается к парню, — он скорее предал своих.

— Я бы никогда, — начинает тот оправдываться, но волосатый только поднимает руку и тот замолкает.

— Касьян Мудрый разберется, тем более у меня как раз вовремя гостит старый друг, который заинтересовался происходящим на Районе.

Шелест проходит слева, как мягко опустившаяся на пол занавеска. Существо по имени «Морфеус» проплывает мимо меня, значит не приснился.

— Морфеус, — говорит он, — для друзей легкий сон включающий немного любви, а для врагов безумный кошмар, который заканчивается смертью.

На последних словах он оглядывается на меня и кивает. Я не знаю, что ответить и скручиваю кукиш за спиной, на всякий случай. Тяжелый взгляд у него, гнетущий и расслабляющий одновременно. Лучше в глаза не смотреть.

— Где пленник? — спрашивает Касьян у паренька, тот краснеет и опускает голову, но рукой показывает вбок. Не на меня.

Я пробую сказать, что я вообще-то здесь или может мне вообще выйти, но здоровяк слева хватается за плечо, как за ремень безопасности и больно сжимает. Там еще одна дверь, маленькая каморка где обычно спят кочегары и оттуда выезжает стул на колесиках, который катит смутно знакомый персонаж.

На стуле крепко связан с помощью веревок и скотча едва узнаваемый Федька Крюков со следами побоев на лице. Наверняка появятся синяки на месте этих опухлостей и будет страшно болеть лицо завтра, если будущее для него, конечно, наступит.

Крышка стула увеличена с помощью двух трубок, которые согнуты под углом образуя ручки. Да и вообще поработали со стулом надежно, будто готовили заранее для допросов или уже использовали раньше. В сидении даже вырезана дыра в которую пленник время от времени проваливался, можно развести огонь, чтобы пытать медленно или бить палками чтобы быстро.

В любом случаем пока стул был только один. Для меня не предусматривался, или я сяду следующим. Ну и не будем исключать печки, которые только и ждут свежего топлива.

Щёлкнули ножки и Федя Крюков теперь таращил глаза на Касьяна. Точнее одним глазом на него, а вторым на меня. Во рту у парня был кляп, наскоро сооруженный из тряпки, и Федька только мычал и обливался потом.

— Вот так лучше, — сказал Касьян, — почему ты оставил волчонка одного?

Мужчина, стоявший за спинкой кресла, запыхтел и исподлобья глянул на меня, будто обвиняя в том, что его сейчас о чем-то спрашивают. Я и не выдержал. Не могу молчать когда на меня так смотрят.

— Гарри, привет! Ты чай успокаивающий выпил, а то что-то не в форме сегодня?

Касьян оглянулся и развел руками:

— Что?

— Гарри у нас вспыльчивый, — продолжил я, — лучше его не злить. Хороший дядька, но импульсивный.

Касьян еще больше развел руками и меня вдруг скрутили, так что спина затрещала, усадили на пол и немного подержали головой в пол, упираясь коленом в позвоночник.

Потом отпустили и я выпрямился, тяжело дыша, но подняться не разрешили, так и остался сидеть на коленях.

— Полегче, — сказал Касьян, — все-таки коллега. С древней части города. Просто надо молчать Игорь, когда тебя не спрашивают. Подчёркиваю, сейчас тебе нужно молчать.

Опять прошелестел разрезаемый воздух. Морфеус взял меня за подбородок и хотел всмотреться в глаза, но я такие трюки уже не попадаюсь и резко глаза закрыл.

— Ложки нет, — сказал я как можно громче и наглее.

— В моём царстве он также много говорил, хоть и с нотками страха.

«Шелест» удалился, и я рискнул открыть глаза. Двое уже сосредоточились на парне-оборотне, который боялся, но страха не показывал.

— Может нам Яцек прояснит, что происходит? Почему когда все ищут похитителя детей, ты вместе с обычным продавцом спасаешь бандита? Используешь свои способности, свой транспорт, чтобы вывезти тварь. Еще и дядю Гарри хотел втянуть, хорошо, что он позвонил мне, пока всё не зашло дальше чем нужно.

— Ясно! — крикнул я в их сторону. В голове гудело, так что я еле себя сам слышал, приходилось повышать голос. — А говорили, что особенные! Такие же…

Ударили по затылку ладонью, так что чуть язык не прикусил и речь не смог закончить.

— Сейчас не твоя очередь, — уже злясь, сказал Касьян. Пироман ухмыльнулся злорадно.

— Льва сонного не буди, — подтвердил Морфеус мягко.

Крюков только глазами моргал, полными слёз, а паренек голову опустил и на меня не смотрел.

— Ещё раз меня ударишь, — я посмотрел на левого охранника и тот отшатнулся, — пожалеешь, нечисть.

Необдуманные слова как выстрел из ружья уже не вернешь в ствол. Повисла тишина. Я напрягся в ожидании удара и сверлил глазами лысого. Тот медленно поднял руку и сжал её в кулак. Он даже повеселел, будто дождался и стоило только протянуть руку.

— Попробуй только, — сказал я сквозь зубы, ожидая, что прилетит из-за спины.

— Хватит, — сказал Касьян резко. Намного резче, чем только что говорил со мной. — Мы не избиваем пленных… В отличии…

Здоровяк улыбнулся во всю ширь боксерской морды и руку убрал, но перед этим пальчиком мне погрозил. Хотелось парировать, про грязь, которую нужно вычищать из-под когтей, но я смог промолчать. Наглеть не нужно.

— Вот так, — сказал Касьян, — не только ты воевал, Игорь.

Я опять промолчал. Но так хотелось парировать про «можём еще раз показать». Молчи, глупый, молчи.

— А теперь к нашим отпрыскам. Яцек, ты так и не ответил. В чем дело вообще? Ты ведь знаешь, что твоя сестра тоже похищена? Как ты мог её предать?

Мне было действительно интересно услышать, что он ответит и, забыв про крестоносца, я смотрел на парня, который медленно поднимал голову. Все замерли в ожидании ответа, даже Федя перестал мычать и прудить в штаны.

— Я поверил «обычке», — наконец ответил он и расправил плечи, — никого я не предавал. Этот дурак кроме своих могил не знает ничего. Не мог он детей украсть.

— Да почему?

— Потому что я верю дяде Игорю. Потому что он так сказал. Сторож не тот, кто нам нужен.

— Морф, можно тебя попросить?

Тот не заставил себя ждать, а я увидел то, что проделывали со мной, но теперь со стороны. Нечистый скользнул к парнишке и так быстро, что даже тот со своими волчьими инстинктами не успел отреагировать. Длинные холодные пальцы приложились ко лбу паренька и он моментально закатил глаза и осел на землю. Морфеус ловко подхватил его и уложил брёвнышком, а вокруг уже свистели ветра.

Я сначала подумал. что это у меня последствия удара свистят, может контузия фляги, но сначала заметил одну тень, потом вторую, и завертел головой. Не сразу поймал их, но длинные острые, прозрачные тени летали вокруг, кружили рядом с нечистым, вгрызались в голову спящего парня, вылетали сквозь глазницы и бросались в сторону. Жутко выглядела вся эта магия, но Яцек не страдал, он будто спал, устав после работы, только что откушав плотного ужина и опрокинув сто грамм хорошей настойки. Он спал и видел сны, перебирая губами что-то говорил и широко, искренне улыбался.

Как черная тень кошмара после тяжелой водки в плохой компании нечистый склонился над ним и ухо приложил к губам, будто хотел чтобы его чмокнули. Яцек говорил и говорил, улыбался и говорил.

— Что там? — не выдержал Касьян.

— Он верит, — в меня ткнули пальцем. — Он, действительно, верит обычке. Искренне.

— Но ведь это ничего не значит?

— Нет, догадливый Касьян. Не значит. Но и парень не врёт. Он уважает обычку. Он служит ему как преданный солдат своему генералу.

— Но и генералы ошибаются, — кивнул Касьян.

— Так точно.

Они повернулись ко мне почти одновременно.

— Я не ошибаюсь.

Тишина и только смотрят. Касьян задумался. Второй только сверлит своими лупалками. В военное время за такой наглый взгляд словил бы между рогов.

— Хоть я и не генерал.

— Давай в психа заглянем?

Морфий задумался. Посмотрел на привязанного к стулу Федю, тот завыл и затрясся с утроенной силой.

— Каково можется, таково и спится, да?

Федя заплакал и захрипел.

— Не верю я ему. Не скажет он. В сон нужно идти, глубину смотреть. Кто хочет много знать, тому надо мало спать.

— Что это значит, друг?

— Не пойду я в его сон. Боязно мне. Старый стал, могу не выбраться. Ты посмотри на него, Кас, что у этого гробокопателя может быть в голове? А что он скажет, так не поверю я — обманет, если из этих.

— Так давайте я зайду!

Они опять повернулись ко мне.

— Что ты сказал?

— Нырну. У нас так называется. В сон вместе с допрашиваемым войду. Осмотрюсь и вам расскажу. А, если что, меня в транс погрузишь и опять допросишь.

— Так ты умеешь? Уже делал такое? — спросили они одновременно. Я сделал паузу для эффекта и медленно, но важно кивнул.

— Было дело. Освободите, продемонстрирую.

***
Спасибо всем, кто читает.. и комментирует...

— Будем нырять. Я с пленным ныряю — вы страхуете. Если вдруг что-то нехорошее начнет происходить — разбудите меня. Если он начнет нервничать — разбудите меня. Если я буду кричать — разбудите меня. В любом случае первый из сна выхожу я. Это важно. Ну не мне же специалисту рассказывать, как работать.

— Чем ближе к утру, тем лучше сон, — задумчиво произнес Морфеус, — и где же ты нахватался таких премудростей, человек?

Он пристально смотрел, будто ожидал, что я буду врать, извиваться, выкручиваться или не решусь сказать правду в лицо нечисти.

— Там. Там, где убивали. Там, где брали в плен. Где допрашивали. Не все хотят говорить, даже под пытками.

Я видел как напряглись нечистые. Помрачнел и спрятал улыбку Касьян. Сжал кулаки оборотень. Побагровел «вспыльчивый» и только Морфий смотрел изучающе в глаза, пытаясь прочитать меня. Нет друг, это не сон. А я продолжал нагнетать, вот же глупый характер, но мне нравилось смотреть на их тусклые рожи.

— Поэтому нужно было искать иные способы дознания. И мы, точнее наши специалисты, нашли много разных способов. Особенные тоже разные и подход был нужен индивидуальный, под каждую шкуру не залезешь, но всем, кроме мертвецов, снятся сны. А во сне?

Я изящно махнул ладошкой в сторону Морфеуса предлагая ему продолжить.

— Во сне все голые, — продолжил он, — откуда ты знаешь? Кто рассказал?

Я только руками развёл.

— Перед вами простой посыльный. Мастер передачек. Меня и брали на допросы только потому что имел опыт хождения по снам. Бывает такое. Сидишь под землей. Сверху гиганты бродят, какахами кидаются, драконы огнем поливают, ведьмы воздух травят и ступами солдат давят, так что на поверхность и носа не покажешь — сдохнешь. А депешу генералу нужно кровь из носа доставить — иначе под трибунал. Вот и приходилось выкручиваться пока дроны не изобрели.

— Вы использовали сны для передачи посылок?

— А что делать? Ночь. Набираем коллег и они сообщают, что генерал ушел спать, не дождавшись курьера. Я выжидаю час, открываю рапорт, читаю его, учу, и погружаюсь. А потом своим ходом в сон генерала, где нахожу его и пересказываю, что должен.

— Дураки, какие дураки, — покачал головой Морфеус, — такую силу так дёшево продавать. И кто же управлял всем этим кошмаром?

— А вот это я уже вам не скажу. Во-первых, не знаю или не помню, а во-вторых — военная тайна, гриф секретности не сняли ещё. А ты думал только ваши так умели?

— Хитрые, — простонал сквозь зубы собеседник и хотел ещё что-то добавить, но Касьян хлопнул в ладоши.

«Тогда приступим!»

***

— Не трясись, — я похлопал Федю по плечу. — Прорвёмся.

Огненного психопата отогнали и он возился у своих печей не оглядываясь. «Микрорайон Нечистый» не должен замерзнуть. Паренек сел у стены, а надзиратели удалились, Касьян разрешил.

— Давайте развяжем его и кляп вытащим. Не думаю, что кому-либо комфортно спать в таком виде.

Нечистые переглянулись. А что они думали? Как себе представляли это процесс?

— Не тронет, вы только посмотрите на него. А вас тут четверо. На крайний случай один курьер и охранник кладбища против оборотня, пиромана, хранителя магии и… не знаю кто у нас Касьян. Какие шансы хоть малейший вред вам причинить?

— Пусть только попробуют! — выкрикнул Гарри. — Печей на всех хватит!

— Неприятный клиент, — сказал я тише, — дайте жалобную книгу.

Холодная ладонь легла на шею, и холодное дыхание прошлось по затылку, как струя брандспойта.

— Осторожнее, человек, во сне ты будешь беззащитен.

— И то верно. Давай-ка вытянем этот кляп.

Я и не подал виду, что испугался, но Морфий и правда чуть меня осадил, а хватило всего лишь капельки страха и воспоминания о спящих оболочках из которых ушли люди. Приходилось видеть эти аватары со стороны — жуткое и беспомощное зрелище.

Пока я гладил Федьку по голове и развязывал кляп, Яцек вместе с Касьяном распутывали узлы на спине. Через пару минут освобожденный уже тяжело дышал, слюнки рукавами вытирал и за мою спину испуганно глядел. Хоть бы «спасибо» сказал, вот всю жизнь так помогаешь. Делай добро, бро, и бросай его в воду.

Я заставил Крюкова привести себя в порядок, размять запястья, поприседать немного, сделать минимальную зарядку, чтобы кровь разошлась ниточками по венам.

Тем временем нечистые уже где-то нашли матрасы, ткань и расстелили это дело на полу, подготавливая довольно неприятное лежбище для двоих.

Придётся полностью довериться нечистым, которые вообще-то похитили меня, били, поставили на колени, допрашивали, но чего только не сделаешь ради правды. Думаю, что Касьян не из тех, кто придушит двух людей во сне. На этом весь «легалайз» может и закончиться, а начнется то, о чем даже думать страшно. То, что второй раз не остановить.

Морфий в суете не участвовал и только смотрел сверху вниз, как командир на свою армию перед боем. Только один раз мы случайно пересеклись взглядами и он отвернулся, скривившись.

— Особое ложе готово, — сказал он уже намного позже и на этот раз сам поймал мой взгляд, — что делаем командир?

— Ты сам знаешь, что. Доставай, амулеты.

Наверное, я выдал какой-то секрет, потому что глаза у него расширились и Морфий скрыл довольную улыбку.

— Амулеты значит? А у меня только зеркальце.

Я пожал плечами:

— Кто тут специалист? С зеркалом я не умею. Сдаюсь.

И развел руками. А специалист уже извлек старинное зеркало с ручкой, и на Крюкова посмотрел, так что тот голову в плечи втянул.

— Сядь на ложе. Справа. Другу по сну место оставь.

Федька завертел головой, будто выход искал, но я подошел к нему и сел рядом.

— Не бойся. Прорвёмся, друг.

— Они не…

— Молчи. Лучше молчи. Этот шелестит к нам.

Морфеус действительно уже был перед нами и изогнувшись в поклоне протягивал артефакт зеркалом к Феде.

— Смотрись в него. Смотри на свое отражение. Запоминай себя, чтобы выйти и вспомнить, когда будет нужно. Иначе можешь присоединиться к нашей маленькой семейке особенных. Духи живут в Башне Правых, вниз по улице.

Федя побледнел еще больше и послушно начал всматриваться в свое отражение, а Морфиус начал читать то ли заклятие, то ли молитву, то ли сказочку на ночь для нечистых. Глаза у подопытного закатились и он мягко, сам без помощи опустился горизонтально и наконец-то легко задышал.

Морфеус так и не выпрямившись и не опустив руку с зеркалом повернулся ко мне.

— Теперь ты. Смотрись в себя.

Я не стал спорить и поймал своё отражение. Мешки под глазами, спутавшиеся волосы, усталый взгляд — усыпить меня будет легче лёгкого. Я и сам это сделать смогу при надобности. А кто это встал у меня за спиной?

— Не оборачивайся, — предупредил Морфеус, — смотри на него в зеркало. Поймай его вайб.

Я всмотрелся в силуэт, даже прищурился чтобы понять и, уже проваливаясь в дремоту, сообразил. Так это же Федя Крюков отражается там, у меня за спиной. Вот как работает зеркало. Теперь мы в одном сне. С амулетами было проще. Надеваешь на обоих и они соединяются, чтобы объеденить сновидения. А здесь так. Ну ладно. Морвеусу. Как его. Морфеусу. Так? Виднее, короче. А я уже не могу, хочу спать, сколько можно уже без выходных, перерывов и даже перекуров. Мне нужен отпуск.

Что это за музыка играет, красивая? Как из мультика про добрых ирландских ведьмочек.

Видели мы их доброту. Всё видели. Лично этими руками их за подол ловил и волосы на руку накручивал.

О чем это я? Я ведь при штабе был, курь…

***
Спасибо всем, кто читает.. и комментирует..и плюсует...

Где-то над головой тамплиеры завывали свой готический, стройный как колонны, гимн. Мне уже не хотелось спать. Сознание чистое. Руки крепкие, ноги утратили боль. Новорожденный Игорь проснулся. Где? Где я очутился? Вспоминай! В чужом сне. Помню. В чужом сне.
Кто притащил меня в это дымящееся облако? А какая разница?
Зачем я здесь? Чтобы понять Федьку. Доказать, что он хороший человек. Ненормальный, да, но не плохой. Доказать в первую очередь для себя и вынести уверенность другим на рассмотрение.

Руками я развел облака пара и вошел в мирную жизнь. Провалился вниз, как с высокой ступеньки, чуть не упал, но выстоял. О, здесь дети! Сколько детей? Возраст? От годика и до семи. Бегают, скачут, визжат, жизни радуются. Откуда их столько здесь? Целое детское племя, собранное из разноцветных кусочков, как мозаика.

Соберись, друг. Ты не просто во сне, ты на задании. Там тебя ждут.
Кто? Те кому нужны доказательства невиновности одного человечка, а может и вины. Как получится.

Ты должен быть беспристрастным несмотря ни на что. Помни это. И помни еще что всё вокруг ненастоящее. Это не реальность — это сон. Ты во сне. И тебе ничего не грозит, как бы чего не казалось. Помни это друг и переставай говорить сам с собой.

Ну что же. Не перестаем шутить над собой даже в чужом сне. Давай серьезнее и правда переставай базарить сам с собой. У нас работа. Вспомни, как ты делал это раньше, когда мы были другими.

Я закрыл глаза, желая погрузиться в воспоминания, как тогда с посылкой, предателями и генералом, но ничего не вышло. Третьей реальности здесь не предусматривалось. Только мой и чужой сон — никаких воспоминаний для успокоения. Только по делу. Я шагнул на детскую площадку.

Площадка большая, неестественно огромная, но это нормально для сна. Здесь часто гиперболизируется реальность.
Здесь недавно прошел дождь, лужа то там, то здесь, но это не мешает местным жителям.

Песочницы наполнены детками, справа и слева качели стоят как в шеренге. Горки уходят в небо и сверху скатывается с визгом разношерстная детвора. Карусели размахивают конечностями как одинокие великаны. Песок мокрый, качели влажные, но дети чистые как куколки.

Дети носятся без остановки, угорают, веселятся, хохочут и чувствуют себя судя по всему отлично во сне Феди Крюкова. Я поискал его глазами, но безуспешно и не спеша двинулся по дорожке между брошенных игрушек. Здесь и грузовики, и куклы, и совочки и солдатики — чего только нет и как они потом разберутся где чье. Я наклонился и поднял кое-что. Мельком глянул и положил в карман.
Родителям не позавидуешь. Правда взрослых я здесь тоже не видел, что скорее всего символизирует, что Федя их не любит в отличии от детей. Каждый сон можно проанализировать и понять что хочет показать хозяин, главное не ошибиться. Сегодня это важно.

На качели в виде большого круга похожего на гнездо аиста медленно раскачиваются мальчик и девочка взявшись за руки. И что это значит? Смотрят друг другу в глаза и молча улыбаются. Глаза сверкают как от слез. Можно спросить, но для объективности расследования лучше по возможности с местными символами не контактировать. Меня здесь просто нет. Они ведь не мертвы?

Я присмотрелся и вздрогнул от неожиданности.

— Молодой человек, вы отец?

На качелях сидела заложив ногу на ногу женщина в белой юбке и постукивала бутылочкой воды по колену. Готов поклясться, что её здесь не было минуту назад.

— Молодой человек, вы не слышите? Кого забираете? Юлю? Вы папа Юли?

Мне очень сильно не хотелось разговаривать во сне, но воспитательница не отвлекалась, как другие сновидения. Не забывала о разговоре вспоминая о своих глупых обязанностях. Она смотрела на меня и ждала ответ.

Что означает эта дамочка и её обращение? Как бы лишнего не сказать.

— Нет. Я просто…

— Охранник? Ну так смотрите за малышнёй лучше… Не прыгать по лужам, дети!

Она вдруг так закричала, что я чуть не бросился прочь, прыгая по лужам. Мне хватило сил просто развернуться, выдохнуть и медленно уйти. Все-таки переключилась на свой алгоритм.

Я медленно шел удаляясь от крикливой воспитательницы, стараясь не вставать на пути у бегающих кричащих детей, но они и сами имели нормальные радары и столкновений не было в принципе.

Что показывает этот сон? Дети счастливы. Дети играют. За ними присматривают. Может женщина, а может и нет. Площадка уходит в бесконечность, что это? Вечное детство? Федор знает или догадывается, что похищенные дети мертвы? Это вряд ли. Здесь бы было иначе. Темные тучи, грязь, молнии, раскопанная земля и слезы на глазах — но эти маленькие символы счастливы. Воспитательница строгая, но дети её не боятся. Здесь все хорошо, кроме слякоти.

— Молодой человек!

Да что же ты такая настойчивая дамочка. Я вижу её силуэт вдалеке, сквозь туман вижу скелет качели и раскачивающийся силуэт. Вверх и вниз. Верх и низ.

— Охранник! — она зовет меня таким тоном, будто я перепуганный ребенок, который заблудился в лесу. Детей спрятали в лесу? Федя что-то знает?

Я разворачиваюсь и ищу сосны, елки, хотя бы кусты когда на плечо ложится женская рука.

— Охранник!

Не сдержав крик, я пищу как мышка и отпрыгиваю. Тетка уже рядом, смотрит почти в упор и с интересом. Допивает пепси из бутылочки и отшвыривает тару не глядя. Как она так быстро добралась? Телепорт? Указание на то, что нужно поспешить или то, что смерть бродит рядом?

Я молча смотрю на нее. Горло сдавило спазмом, ответить не смогу, только пищать, поэтому молчу. Бояться в чужом сне это нормально, меня сюда не звали и чувства здесь острее.

— Спаси их охранник.

Я молчу и смотрю в глаза без зрачков, в них можно утонуть.

— Спаси их всех.

Она протягивает руку и мягко толкает меня, так что я падаю в воду и погружаюсь в нее с головой. Что?

Одежда наполняется водой и тяжелеет, туфли на ногах как цементные блоки тянут на дно. Я уже глотнул воды и чувствую глухой пульс в ушах, начинаю бить руками, колотить по поверхности как мельница колотит лопастями. Паника хватает за горло и душит так, что я открываю рот в беззвучном крике чтобы кричать.

Перестань паниковать! Стоп паника, солдат! Это всего лишь чужой сон!

Голос из прошлого, ты как никогда вовремя. Я закрываю рот, осматриваюсь и спокойно определив поверхность по солнцу поднимаюсь вверх, как опытный пловец.

Когда голова над водой уже можно отдышаться, отдохнуть и оглядеться. Совсем рядом качается одинокая лодка без пассажиров и я плыву к ней. Переваливаюсь через борт и немного отдышавшись разглядывая небо с полной луной. Одежда сохнет быстро, как в кино, будто и не было купания.

В лодке сейчас никого и осмотревшись я вижу только море без горизонта и отсутствие берега. Титаника тоже не видно, как и катера или другой лодки. Никого. Только я и черное море без конца. Небо кстати тоже без единой звезды, закрыто черными тучами.

Я хватаю весло и трясу над головой как индеец кремниевым ружьем.

— Крюков! Что же у тебя в голове творится, больной дурак! Зачем я здесь?

Призыв не работает и я остаюсь один, покачиваться на волнах. Хорошо, что я во сне иначе урчало бы в животе сейчас, как в первом классе на последнем уроке.

Федя не появляется. И что же означает эта галиматья? Одиночество посреди огромного, как море, мира? Мир, который может безжалостно утопить одинокого охранника?

Я не успеваю толком подумать когда в воду бьет луч от прожектора. Совсем рядом, в метре от лодки по правую руку почти идеальный квадрат.

Я смотрю вверх и вижу просвет между тучами. Там они разошлись, будто открылся люк и боженька будет сверху спускать ангела. Хотя какой же здесь бог. Здесь правят Морфей и Гипнос, Соня и Дрёма, Netflix и Disney. Бога здесь нет.

А в проеме и прям мелькнула тень. Махнула ручками и со свистом полетела вниз. Это не свист — это детский крик!

Бедный ребенок со всплеском приземлился точно на квадрат и забил руками по воде.

— Спокойно! Я тебя спасу! Не дергайся!

Это же всего лишь сон? Почему я такой? Почему нервничаю?

Я протянул весло и закричал, чтобы пацан хватался и хорошо, что он услышал и выполнил, не придется нырять за ним. Я подтащил его, подсек как рыбку и за шиворот вытащил в лодку.
Нормально так.

— Ты откуда?

Он только молчал улыбаясь и отплевывался, когда ударил еще один луч, на этот раз слева от лодки. Мальчик фыркнул довольный.

С неба вертясь и визжа будто от радости летело ещё тело, которое врезалось в толщу воды в положенном месте. И на этот раз это была девочка. «Твою же», — я перекинул весло на противоположную сторону и принялся спасать утопленницу. Мальчик стучал зубами в лодке, скрутившись в клубочек, когда к нему присоединилась довольная напарница, а в небе открылся третий проём и с первого уже молча летел еще один ребенок.
Это начинало утомлять, я что должен весь небесный детский сад ловить?

— Кто там кидается! — крикнул я, вытаскивая очередного ребенка. Еле успел перекинуть через борт и похлопать по плечу очередного довольного паренька, как вниз рухнул очередной бедолага, а в небе со скрипом раскрывалось очередное окно.
Теперь в черном небе светилось условно четыре дыры — две слева от лодки и две справа. Одновременно летел один подросток из рандомного места, но едва я успевал вытащить очередного на борт как зайца из поэмы Некрасова, так уже падал следующий.

— Решил поиграть в игру Федька? — крикнул я в небо, будто шизоид из кладбища был каким-то архангелом. — Волк ловит яйца корзинкой или типа того? Ты в детстве не наигрался? Или до сих пор держишь «Электронику» под кроватью? Что значат эти намеки? Кто-то играет со мной с помощью детей? Все это игра? Что сказать хотел? Или это ты кукловод?
Свет моргнул, четыре темных пятна на мгновение стали черными. И фигурки полетели одновременно с четырех сторон. Супер игра?

— Еще чего! Не буду плясать под твою дудку! — я достал весло из воды и закрепил в уключине. — Это же сон! А это просто маленькие кошмарики.

Я вздохнул, положил руки на колени и отвернулся, стараясь не слышать звуки ударов, молчаливое барахтанье.
— Они даже не кричат! Это призраки!
Я посмотрел на мокрую кучку в лодке. Дети как мокрые воробышки схохлились и сбились в кучку.
- Что смотрите? Вы всего лишь кошмарики, даже не мои. Мне тонущая молодежь по ночам не снится. Я вообще снов не вижу!
По правую руку кто-то сильно бил руками по поверхности воды, поднимая брызги. Старался выжить, точнее делал такую картинку для меня.
Девочка смотрела из-под лба, мокрые волосы свисали на глаза шнурками, но я видел её глаза и кажется чувствовал что отражается в них. Смех, ирония, издевательство.
— Они даже не кричат. Не зовут на помощь.
Она не слышала меня. Свет опять моргнул. Я посмотрел наверх. Еще четыре тени собирались рухнуть вниз.

— Эй! Еще эти четверо не утонули!

Они и правда бултыхались, когда четыре маленьких фигурки полетело вниз. Сколько в игре яиц нужно уронить чтобы проиграть? Кажется три, а у меня восемь промахов. Или нужно чтобы они утонули? Девочка что-то сказала. Они еще и разговаривают? Я наклонился ближе к ней

— Что? Что ты сказала?

— Ты тоже молчал.

— Что? Что ты…

И тут пришло воспоминание. Поездка на пикник в пятом классе. За городом, на берегу Дички. Всей толпой идем купаться, мне стыдно за то, что я не умею плавать, но знают ли об этом пацаны и девчонки? Конечно же нет. Поэтому я плещусь подальше ото всех. Ближе к берегу, к мелкоте. А потом как-то Ленка улыбаясь подплывает и дурачится, и хватает руками и плещет водичкой в лицо. Очень красивая девочка, даже сейчас в глазах как живая её улыбка. А потом она толкает меня в грудь обеими ручками и обиженно уплывает, а я улыбаюсь счастливо и осознаю, что не чувствую землю под ногами.

А вот и та самая страшная глубина. Я осознаю это когда пытаюсь проплыть вперед, опускаю ноги и все равно не достаю до дна. А потом приходит паника, которую никогда не понять тем, кто не боится глубины. Я боялся. Очень боялся.

Как сейчас помню десяток одноклассников буквально в метре. Все смеются, кидают мяч, балуются и никто не смотрит на меня. Я колочу руками по воде. Глотаю воду, вода уже в носу, я уже два раза погружался с головой и только перепуганные глаза торчат над поверхностью, но никто так и не повернулся.

И, да. Я тоже молчал. Хотя мог бы закричать. Почему сейчас и не вспомнить. Не в чужом сне.

Четыре поплавка с одной стороны лодки и четверо с другой. Одна уже тонет, я узнал этот взгляд — будто себя со стороны увидел.

— Ну ладно, — и прыгнул с лодки.

***
Врезался лбом во что-то твердое так что загудел колокол в ушах и хрустнула челюсть. Кто-то хихикнул или мне показалось? Я так и стоял в позе страуса пару секунд пока не пришел в себя. Да, на четвереньках и лбом в пол.

Похоже я в новой сонной реальности. В первой было детской счастье, во второй страх за детей, что же у нас сейчас? А, ясно.

Я поднялся.

— Привет, Игорь. Как голова? Как водичка?

Страх смерти?

Нас было трое в комнате. Я, Федя Крюков и Касьян.

— Какие люди, — сказал я осматриваясь и потирая ушибленный лоб. Вырастет большая шишка, — и что это вы здесь делаете?

— Правосудие, — сказал Касьян, и Федька застонал.

А как ему еще реагировать? Даже во сне страшно сидеть на таком стуле, к которому подводят веселый ток. А когда тебя еще к нему и привязали.

Фёдор Крюков сидел на электрическом стуле. На жуткой деревянной коричневой фигне, которую я раньше видел только в кино. Сам стул стоял на платформе. Ноги несчастного ремнями стянуты внизу, руки привязаны к подлокотникам. Вокруг туловища плотно затянуты два кожаных ремня. Макушка выбрита так что виден голый череп. Шлем еще висит на спинке.

Касьян стоит рядом с большим настенным щитком и улыбается. Вот кого ты боишься больше всех Федя? Нечистого, который казнит тебя?

Нормальный сон. Кажется я пропустил этап суда, сбора доказательств и так далее.

— Всё есть, — сказал Касьян, — всё будет.

Касьян одет можно сказать празднично. Красный пиджак, белая рубашка с алым платком. Черные широкие штаны, такие широкие, почти юбка. Он идеально причесан, наглажен и напудрен. Он счастлив и в руке у него на шнурке болтается железный старинного вида ключ. Он вешает ключ на шею и медленно подходит к Феде. Наклоняется и достает ведро из-под трона, вылавливает губку и тщательно выдавливает воду. Капли воды бьют по поверхности как пули.

— Начнем? — смотрит.

— Меня спрашиваете? Федькин сон — его правила. Мы тут гости в его кошмаре.

— А с чего ты взял, что это сон?

— Бывает.

Он выпрямляется, и Федька дрожит, когда Касьян кладет мокрую губку ему на лысину. Насколько я знаю это для хорошей проводимости. Чтобы осужденный был убит мгновенным электрическим выстрелом в мозг, а не поджаривался на медленном синем огне. Надеюсь, что Касьян хорошо намочил губку, а не так, как в одной известной книжке.

— А с чего ты взял, что я здесь гость?

— С подключением, — сказал я оглядываясь. Выхода из комнаты не было. Даже дверки рядом с пультом не было и через стекло никто не наблюдал за казнью. Полностью замкнутое вокруг стула пространство, хорошо что я не клаустрофоб. И попробуй скажи, что это не сон. Очень плохой, но сон.

— А может и ты не гость?

— Что сказать то хочешь?

— Показать, — сказал Касьян снимая шлем со спинки и расправляя ремешки, — именно показать.

Он надел шлем на голову бедного паренька и завязал шнурки. Вода из-под губки течет по лицу бедолаги и тот слизывает одну каплю синим языком. Касьян закончил, сняв ключ с шеи отправился к трансформатору и открыл его. Там был пульт с множеством проводков и конечно длинный рычаг.

— Обычно таких рычагов несколько и нажимают их одновременно, чтобы никто не знал кто именно убийца, но я сильно угрызениями совести страдать не буду, поэтому сделаю все сам.

Федька завыл, так что у меня спина замерзла от холодных мурашек. Даже для сна это слишком реалистично.

Мне кажется я понял, что ты хочешь мне сказать. Ты боишься за свою жизнь и не доверяешь Касьяну. Ты думаешь, что это он украл детей? А зачем?

— Убери-ка руку с пульта, патлатый, а то я тебе покажу, что мы в молодости делали с волосатыми панками!

Он не послушал, но и нажимать не спешил. Когда-то закончится казнь, и сон уйдет в следующую фазу. А поддельный Касьян уходить не спешил, наверное что-то сказать хотел.

— Ты такой же как они. Глупый человеческий ребенок. Рожденный в провинциальном роддоме глупой кричащей маткой. Вы приходите в этот мир разрываясь и уходите крича на разрыв. Сейчас продемонстрирую.

Он вдруг полез под плащ и вытянул клинок, сверкающий, с зазубренным лезвием почти в мой локоть. С любовью осмотрел его, чмокнул губами и хитро покосился в мою сторону. Несмотря на то, что я знал где нахожусь все равно стало не по себе. У меня ведь оружия не было. И подручных средств для обороны не наблюдалось, а клинок страшно выглядел не скрою. Я уже чувствовал как острое лезвие разрезает кожу, прорывается сквозь мясо и кончиком достает до сердца. Какое оно холодное инородное тело внутри меня.

— Страх, — сказал я, стараясь не фальшивить, — страх за собственную жизнь перевешивает все остальные. Только материнская ответственность за ребенка способна перебить страх за собственную жизнь.

— Хороший философ — мертвый философ.

Касьян отделился от стены и мягко пошел в мою сторону. Клинок смотрел вниз, будто чертил невидимую линию.

— Это всего лишь сон, — я начал пятиться, — давай поговорим, как нормальные сновидения.
— Сюда. Просто не мешай и быстро проснешься на том свете.

Сонники говорят про смерть во сне, рассказывают что это некое предупреждение от подсознания. Нужно что-то менять, пришло время, хватит тянуть. А ещё говорят, что смерть во сне это долгая жизнь. А еще, что это к деньгам. Каждый сонник мелет по своему, да.
Зато насильственная смерть в чужом сне это однозначно нехорошо. Может развиться депрессия, переходящая в алкоголизм, гипнофобия почти сто процентов и минимум неделька ночных кошмаров. Я не проходил, но видел кое-что, о чем и вспоминать не хочется. Синяки под глазами, бледная кожа, попытки заснуть при свечах и паника, когда свечи тают на глазах. Потом связанные руки и ноги, кляп во рту и наконец приезжают врачи, которые забирают визжащее тело. Не хотелось бы.

Свистнуло лезвие над ухом и прыжок в сторону. Довольная ухмылка Касьяна. Этот волосатый кот не промахнулся — он играется со мной, как и положено кошмару он не хочет заканчиваться.
— Федька! Ты не хочешь помочь?
Еще один свист. Чуть задело рукав, разрезая ткань у запястья.
— Это твой сон и ты здесь хозяин!
Ещё удар!
— Знаешь песню? «Встань! Страх преодолей! Встань в полный рост!» Так это про тебя. Только встань и отгони этого металлиста!
Удар кулаком в плечо, такой сильный, что я сжимаю ушибленное место, как открытую рану и, как краб, семеню боком от наступающей угрозы. Во сне я трусливый какой-то. Что за дела? Можно ведь сопротивляться, но так жмет одно место, что пальцы в кулаки не скручиваются.
— Если я умру во сне, то вряд ли помогу тебе в реале! Не заигрывайся!
— Ты понял? — открыл рот Касьян и пнул ногой зацепив бедро, так что треснула кость, — Понял всё?
— Конечно, — отвечаю я, хромая бочком и смотрю на лезвие, которое начинает подниматься, — яснее некуда. Отвали, нечисть поганая!
Вот жеж. Язык мой — враг мой. Касьян гудит, как трансформатор и поднимает оружие над головой, как самурай свой меч. Нет, это не он гудит. Это опустился рубильник на стене и Федька дергается на стуле покрывшись искрами как ёлка конфетти и огоньками.
— Хороший расист — мертвый расист, — медленно говорит Касьян и медленно опускает оружие. — Правосудие!
Трещит разряд и я прыгаю, но зависаю в воздухе горизонтально, между небом и землей. Синяя переливающаяся струя искр бьет и разлетается искрами где-то между ног. Я с трудом поворачиваю голову и вижу как поднимается ёлка со стула и как бьет синий луч, как разлетаются деревянные осколки и лопается трансформатор, а я всё еще в полете и вижу как движется объятый электричеством начальник кладбища. Выкручиваю шею и вижу как бьется в конвульсиях длинная фигура с поднятым оружием, а из клинка льется вверх ярко-синяя энергия, расплываясь черным живым пятном на потолке.
— Ты тоже молчал! — кричит то, что было казнено, — Ты тоже молчал!
Бок взрывается болью, кажется достал меня гад.
***
Четвертый сон за один заход это уже много. Я поднялся с пола, в который уже раз и осмотрелся. Вокруг белым-бело будто в облаке находишься пушистом и светлом. Ярко светит солнце, но не может разогнать туман вокруг.

Из тумана навстречу выходит белая, сияющая фигура, похожая на ангела и я отступаю. Я тоже в белом. Широкие рукава, свободная легкая, как паутина одежда, жаль такое бывает только во сне.

— Теперь ты понял? — спрашивает фигура и подходит ближе. Я вглядываюсь в неё и узнаю. Это Федор Крюков, изменившийся напрочь, его светлая копия. Он весь в белом, гладко выбритый, причесанный, а может быть и постриженный. Никаких морщин, кругов под глазами, прыщей. Даже походка и постановка головы изменились.Теперь он уверенный в себе и своих силах, шагает так, как будто перестал бояться навсегда. Держит голову прямо, как римский император. Смотрит на меня так, что мне хочется опустить глаза, а не наоборот.

— Здравствуй, Игорь. Теперь ты понял?

— То, что ты хотел сказать? Думаю да.

— Расскажи мне. Расскажи им. Ты хочешь выйти?

— Я еще немного побуду. Это последняя сцена? Это всё, что ты хотел показать?

— Я ничего не показываю. Меня здесь нет. Разве ты не видишь? Это просто твой сон и работа подсознания. Что ты понял?

— Ты изменился. Похорошел. Умылся даже. Есть попить, а то в горле пересохло?

Он было потянулся куда-то идти, но замер.

— Может есть, а может и нет. Что ты делаешь, Игорь?

— Ищу символы. Вот же… Во сне не могу соврать. Правда, и ничего кроме правды. Спроси меня о чем-нибудь постыдном, посмотрим, смогу ли я увильнуть?

Крюков замер и молчал. Во сне не любят говорить о символике и образах. В отличии от нас, тех, кто пришел извне.

— Есть кто дома? Федька, ау?

— Что ты увидел во время этого путешествия? Расскажи мне, Игорь.

— Мне нравится, как ты разговариваешь здесь. Не то что вовне. «Детки-конфетки, „боюсь-боюсь, что делать“? Тебе следует поучиться у своего сонного приятеля, как вести себя в обществе.

— Что ты увидел на детской площадке?

— Не бубни, Федька. Но раз уж так хочешь.

Я сделал вид, что вспоминаю и пару секунд смотрел вверх, почесывая подбородок.

— Вспомнил. Я видел там детей. Счастливых, радостных веселых детей, которые играют в любимые игры и счастливы. Так? А за ними следит строгая, но справедливая и ответственная воспитательница.

— И что это значит? — продолжал допрашивать меня человек из сна.

— Наверное то, что ты любишь детей. Желаешь им добра. Может быть иногда подглядываешь за ними, только ради того чтобы защитить их. Воспитательница это ты? Твой образ?

— Что ты видел потом?

— Так значит? Допрос. Ну, окей. Во втором сне я видел падающих с неба детей и мне пришлось их спасать. Почти как Дед Мазай и зайцы. Это значит, что дети в опасности и кто-то должен прийти им на помощь? Так? Верно? Чего молчишь.

Сияющая фигура молчала и искрилась. Но ни что не длится вечно, а во сне не бывает тишины и пауз.

— Дальше, пожалуйста.

— Вот как? Уже просьба. Что же было дальше? Дай вспомнить. А, там начался совсем жестяк. Если честно, я не понял. Ты прошелся по зеленой миле, а рычаг нажал тот, кого нельзя называть одним именем. То есть Касьян Безымянный. Вроде бы как наш союзник, хоть и немного злой и больно дерётся, но наш. Или нет?

Человек из сна молчал. Думал. И заговорил.

— Теперь когда мы встретились, что ты скажешь, друг? Что ты сделаешь с Касьяном? Мы справимся?

Хорошо, что в этой мантии есть карманы и то, что я нес сквозь сны осталось со мной. Я сунул руку в карман и сжал резинового утенка. Он крякнул. В тишине это прозвучало как выстрел. Я вытянул игрушку и протянув руку сжал кулак. Сквозь пальцы потекла вода и капли шипя падали на пол.

— Что? — теперь человек из сна шагнул назад, а я заговорил.

— Прихватил с детской площадки. Так захотелось. Я что-то понял уже тогда и сейчас убедился окончательно, но можно поспорить.

— Что? — беспомощно повторил сон.

— Был у меня небольшой опыт в разгадывании символов. Нырял и выныривал удачно, поэтому меня такими дешевыми постановами не проведешь. Начнем с начала. Детская площадка с маленькими воробышками.

Я сплюнул в лужу, образовавшуюся у ног после утенка.

— Что могло пойти не так? Долго думать не пришлось.

Я сделал паузу, ожидая ответа или нападения, но не дождался.

— На площадке были только обычные дети. Только наши. Ни одного вампирёныша, домового, оборотня, призрака, гномика — никого. Только наши, местные, чистая кровь. Ни одного пришельца. Что странно, пропали ведь и те, и те. Переживать ты должен был за всех деток, потому что носил конфетки по всему городу. Это была первая зацепка. Как тебе это, Иван Дурак?

Он не повелся даже на прямое оскорбление. Держал марку, но мне было о чем ещё рассказать.

— Знаешь, что я заметил в лодке? Дети улыбались. У них не было страха в глазах, они не кричали. Детки улыбались, будто играли в игру. Опять фейковый сон, напущенный чтобы запутать проверяющего или ты просто дурачок? Не думаю.

„Сонный Крюк“ вздохнул, но так и держал руки за спиной, будто прятал что-то. Еще немножко осталось чтобы добить его.

— Третий сон почти провел меня. Это было круто придумано: электрический стул и Касьян у рычага.

— И что же тебе не понравилось? — открыл рот Крюков. В голосе чувствовалось напряжение.

— Ты не боялся смерти. Я много видел умирающих солдат, видел как пытают пленных, много чего насмотрелся в своё время. Напуганные до смерти люди выглядят не так. Есть что-то у них в глазах, чего нет у других. А у тебя было только притворство. Я должен был пройти все эти стадии и спросить у тебя в конце. Хорошо, я спрашиваю. Где дети, Федя?

Федор Крюков больше не молчал. Он наконец-то перестал прятать руки за спиной. На правой руке была натянута старая кожаная перчатка. На четырех пальцах блестели длинные почти по полметра длиной острозаточенные лезвия.

— Вскрываем карты?

— Давай. Толкай финальную злодейскую речь.

— Да хрен тебе!

Он бросился вперед размахивая клешней. Взмах. Я нырнул под руку и зарядил ему в челюсть снизу так, что хрустнуло в костяшках. Он вытянулся в сторону и махнул рукой, зацепив рукав мне и щеку. Второй удар бросил его на землю. Он упал, раскинув руки и бренча лезвиями, как доспехами, но почти сразу вывернулся ужом и полоснул по ноге лезвиями.

Больно, обжигающие полосы прошлись горизонтально. Больно, но терпимо. Я наступил ногой на его запястье, прижав извивающиеся клешни и левой рукой схватив его за голову правой начал обрабатывать голову так что только кровь летела.

Лицо Фёдора из сна быстро менялось. Сначала он хмурил брови, рычал, пыхтел пытаясь вырваться, сопротивляясь. Потом ноздри раздула ярость и он шипя рванул с трехкратной силой выплевывая зубы наперекор боли пытался вырваться из плена и броситься на меня, полосуя перчаткой, но и не таких удерживали.

Я продолжал уродовать его ударами. Лицо залило кровью и распухло, целых зубов почти не осталось, противник харкал кровью и продолжал дергаться, но уже слабее и без фанатизма. Он все понял и смирился, хотя верить твари во сне было бы наивным. Даже когда его вбивают в реальность из сна он может что-то выкинуть. Поэтому я продолжал держать его и выбивать из него дух, пока мы наконец-то не вывалились в мою реальность.

***
Спасибо всем, кто читает.. и комментирует..и плюсует..и получает удовольствие от прочитанного ...