Жду новый пост

Серия «проект "Вирус"»

Тамара Тарабердиева вот уже несколько недель мучилась со стулом. Она не могла нормально сходить в туалет.
– Мира, помоги мне, на тебя у меня одна надежда! Свози меня в туалет!
– Вы можете сходить на судно здесь, прямо в палате, – предлагала Мира, – Ничего в этом зазорного нет. Вы сходите, а я сразу всё вынесу, и проблемы нет.
– Нет. Я не могу здесь, – шептала Тамара Тарабердиева. Меня бабы обижают. Им, видите ли, воняет. А то, что я ходить не могу им всё равно, – Тарабердиева всхлипывала, и под глазами у неё блестели мелкие круглые капельки. Действительно, женщина Татьяна очень грубо относилась к Тамаре. Вместе с ещё одной сопалатницей Ниной она постоянно нападала на Тамару.
Мира пыталась примирить женщин. Объяснить, что Тамаре действительно больно и плохо, но те лишь отнекивались:
– Да пусть не выдумывает! Мы все через это прошли, и никто не ныл! И ходили в туалет! И вообще, чего она такая разнеженная! Всё стонет, всё стонет. Что она чуть ли не умирает. А сама живёт и живёт. Ест да пьёт. Ест да пьёт.
– Но мне больно! Сами-то понимаете! Пятый день опять сходить не могу!.. Надо клизму, микроклизму. У меня есть, Мира, ты не думай, всё есть, всё есть, ты только подсоби, а?
И Мира «подсобляла». Конечно, у Миры было довольно много дел. За суточную смену нужно было дважды вымыть пол в десяти палатах на первом (маленьком) посту. В десяти палатах лежало по 4-6 человек, большинство неходячие. Всех их надо было минимум 6 раз в сутки подмыть, поменять подгузники, либо подать и вынести судно, утку или слить мочу из мочеприёмников. Часто сёстры не успевали и покормить лежачих. Тогда Мире нужно было покормить их из ложечки или через зонд. После завтрака, обеда и ужина, нужно было прибраться, протереть тумбочки, вынести грязную посуду. Кроме того, необходимо было разнести передачки, повозить пациентов на каталках на различные обследования. И весь день практически был занят. Конечно, она могла бы время от времени присесть и немного отдохнуть в санитарной комнате. Но как раз в такие моменты кому-либо из пациентов требовалось особое Мирино участие.
Мира повезла Тарабердиеву на сидячем кресле-каталке в душевую. Там она помогла Тамаре сделать микроклизму и освободить кишечник.
Тарабердиевой полегчало, она заулыбалась и горячо благодарила Миру.
– И всё же, почему Вы терпели столько дней? У вас была микроклизма, долго была задержка стула, болел живот. Это не шутки!
– Я тебя ждала! Чтобы ты меня свозила. Не могла при всех них! Не могла в палате...
– Это я понимаю. Но почему же Вы не попросили кого-нибудь другого, кого-нибудь из санитарочек?
– Кого?
– Полину Дмитриевну, например.
– Да ты что! Она знаешь, знаешь, какая грубиянка?! Не хочу я у неё просить!
– Но ведь это же Ваше здоровье!
– Да она только поорёт, всё равно не сделает ничего!
И Мира понимала Тарабердиеву.
– Лучше ты почаще приходи, и будешь меня возить! – причитала Тамара.
– Но ведь я не только на этом посту работаю, – объясняла Мира.
– А ты приходи, – молила Тамара Тарабердиева.
И Мира возила её в туалет. А та мучилась, терпела и всякий раз ждала свою Миру.
Миры не было несколько дней. Татьяну из пятой палаты выписали. Тамара лежала и постанывала.
Как только Мира вошла, Нина сразу же пожаловалась ей на притворщицу Тарабердиеву, которая «всех достала».
Мира про себя отметила, что Тамара выглядит не очень. Тамара приоткрыла один глаз и изобразила жалкое подобие улыбки. Мира была готова, как всегда, отвезти её в туалет. Но Тамара проблеяла:
– Не сейчас, Мирочка. Попозже, попозже. Я сейчас ещё хочу творожка поесть. Страсть, как люблю творожок!
Нина пробормотала: «Сахарный диабет, а всё туда же. Сама себе проблемы наедает».
Тамара сделала вид, что не слышала этого выпада.
– Знаешь, Мира, у меня вообще всё стало плохо. Кал идёт, понимаешь, шариками такими, как у козы, как у козы... Плохо, Мирочка, мне плохо, плохо! – Тарабердиева закрыла глаза.
– Ага, плохо, плохо! – злобным эхом шипела Нина и покачивала головой, давая понять всем присутствующим, что ни на йоту не верит Тарабердиевой.
Мира взглянула на табличку, которая висела на кровати. Такая табличка здесь была у всех пациентов. «Тарабердиева Тамара Ивановна, 76 лет. 7.02.44»
Мира смотрела на округлое и такое беззащитно-хрупкое лицо Тамары и размышляла. Она обратила внимание на испарину, вялость, нежелание вставать. Взгляд девушки перескочил на короткие седые волосы Тамары, чуть подвивающиеся – ну прямо барашек! Вдруг её осенила внезапная мысль: «Точно, как у козы! Это может быть опухоль кишечника! Нужно срочно сообщить это лечащему врачу!»
Через некоторое время вокруг Тамары засуетилась постовая медсестра. Тамару перевели в реанимацию, а затем, уже глубокой ночью, Тамара попала на операционный стол.
На следующее утро, когда пришедшая на смену Мира осторожно вошла в пятую палату, кинжалом по сердцу кольнула её обнажённая, без матраса и простыни, пустая кровать Тамары.
Нина будто изменилась за ночь. Мира почувствовала её вопросительный взгляд. Нина была похожа на рыбу, выброшенную на берег, которой не хватало воздуха. Она опечаленно хлопала губами. Наконец, собравшись с духом, но всё же поперхиваясь, Нина спросила:
– Как там наша Тамара, не знаешь?
– Не знаю. Но я узнаю.
Днём Мира застала Нину в коридоре у палаты. Женщина (а она была ровесницей Тамары Тарабердиевой) не могла устоять на месте. Она ожидала выписку от врача. Сумки нехитрых пожитков лежали на полу. Увидев Миру, Нина растерянно остановилась:
– Ну как там Тамара наша, что-то долго нет вестей, всё хорошо, прооперировали? Когда её вернут в палату? Я переживаю... Тамарочка наша... – виновато и скомкано пробормотала она.
– Оперировали. Всё будет хорошо! Поздравляю с выпиской! – как можно веселее ответила молодая санитарка.
– Правда?.. Спасибо! – улыбаясь, ответила ей Нина.
Мира уже знала, что ночью Тамара умерла. Прободение кишки. Перитонит. Слишком поздно... Но не умела она резать по-живому.
...А своим любимым творожком Тамара всё-таки полакомилась. Мира поняла это, когда увидела утром обёртку от того самого творожка в мусорном ведре палаты №5. Кто знает, может быть, именно этот творожок стал последней радостью в жизни Тамары Тарабердиевой.

Дорогие Пикабушники! У меня открыт сбор средств на издание художественного произведения "Вирус". В книге вы узнаете о судьбах людей, которые оказались в вирусном госпитале по воле судьбы. Это люди разных профессий, возраста, статуса и разных взглядов на жизнь. Есть среди них и очень добрые, и нетерпимые, сильные и слабые. Все они борются с болезнью, взаимодействуют друг с другом, ссорятся и мирятся, и все без исключения надеются на выздоровление. В книге есть проникновенные моменты, когда у людей жизнь переворачивается с ног на голову. Пребывание в госпитале меняет не только судьбы, но и мировоззрение этих людей. В жизни пациентов госпиталя есть и большие трудности, борьба со смертью лицом к лицу, но есть и радости, встречи, эмоции, надежды...

Очень надеюсь на вашу поддержку! И верю в Силу Пикабу. И, конечно же, хочу поблагодарить @MаmаLаdа, которая горячо поддерживает меня. Во многом этот проект был запущен благодаря ее ценным советам и рекомендациям.

P.S. Спешите принять участие! Вы можете заказать книгу с автографом, приобрести ее с электронном или бумажном варианте.

Ссылка на проект: https://planeta.ru/campaigns/204134

Ирина из палаты номер пять всегда безошибочно узнавала Миру. Еще не успевала девушка сказать свое коронное «Здравствуйте!» или «Добрый день!» или «Добрый вечер!», как Ирина понимала – Мира пришла. Воистину говорят, что каждый человек – это уникальный мир. Ирина отличала каждую санитарку. Мира по-своему, деликатно открывала дверь. Шаги ее были быстрыми, но аккуратными. Иные сочли бы их неуверенными, но Ирина считала такую походку скромной и уважительной. Ведь палата, в которой люди лежат подолгу, становится для них самым настоящим домом. А разве можно грубо вторгаться к человеку в дом? Это невежливо, некультурно. Некрасиво. В этом смысле Мира была просто великолепным человеком. Она всегда входила в палату так, чтобы ее обитатели не чувствовали себя застигнутыми врасплох. Либо Мира мягко стучалась (что ее коллеги санитарки считали абсолютной дикостью), либо так трогательно-нежно отворяла дверь, что души присутствующих трепетали от радости. Они чувствовали, что вот-вот произойдет какое-то чудо. Оно и происходило. Это было чудо слияния душ. Доброта в чистом виде. Невероятно любящее приветствие Миры бодрило, вселяло надежду, призывало жить. Всякий раз Ирина искренне откликалась на зов Мириного сердца. Она говорила: «Здравствуй, Мирочка! Ну как дела?»
– Спасибо! А у Вас?
– А у меня что?.. Дети ждут меня домой. Да и я собираюсь... Дел у меня много, – отвечала Ирина.
Несмотря на то, что работа у Ирины была не самая интеллектуальная, она была довольно интересным, начитанным человеком. Ирина имела множество хобби. Она умела любить и дружить. У нее был любящий муж и две очаровательных дочери, двойняшки, которых Ирина родила в тридцать один год. Обе дочери были замужем. Старшая (на тридцать минут старше сестры) имела семилетнюю дочку, а младшая вот-вот ожидала рождения сына.
Ирина потянулась на кровати, улыбнулась и сказала:
– Я так по всем своим соскучилась!
– Ничего, скоро Вы поправитесь, а когда поправитесь, тогда всех и увидите, – отвечала Мира.
Родные часто звонили Ирине по телефону. Она слушала, как довольно лопочет её внучка в трубку. Муж по обыкновению желал Ирине скорейшего выздоровления и успокаивал её тем, что дома всё хорошо. Девочки – Марина и Ася – готовят, следят за домом и ухаживают за мужьями. Оксаночка учится читать и готовится к 1 сентября. Вся большая и дружная семья Ирины обитала в большой трёхкомнатной квартире.
Мире нравилась мудрая Ирина. И не только мудрая, а очень стойкая! Смирение – самая трудная в мире вещь. Смириться с болезнью, со слепотой в общем-то ещё не старой женщине (Ирине было 59 лет) – это непомерно сложная задача. Сложная для человека, который много читал, писал картины (и какие! – иконы)...
Когда Мира впервые узнала, что Ирина пишет иконы, она изумилась.
– Это же.... Это ведь не просто картины писать... Иконы – это совсем другое. Тут особый дар нужно иметь, чтобы чувствовать образы. Чтобы вкладывать в них дух святой, – воскликнула Мира, – не каждый художник, владеющий рисунком, сможет это сделать. Здесь благословение нужно, тонкость... Я интересовалась.
– Наверно, – ответила Ирина, – меня батюшка благословил. Мои иконы в его храме и новой часовне дом обрели.
– Вы молодец! – поддержала Мира, – Я вот не умею писать иконы... И никогда бы не смогла. Вы – молодец!
Ирина подумала тогда, что маленькая Мира умеет писать иконы, только делает это немного по-другому.

***

Дорогие Пикабушники! У меня открыт сбор средств на издание художественного произведения "Вирус". В книге вы узнаете о судьбах людей, которые оказались в вирусном госпитале по воле судьбы. Это люди разных профессий, возраста, статуса и разных взглядов на жизнь. Есть среди них и очень добрые, и нетерпимые, сильные и слабые. Все они борются с болезнью, взаимодействуют друг с другом, ссорятся и мирятся, и все без исключения надеются на выздоровление. В книге есть проникновенные моменты, когда у людей жизнь переворачивается с ног на голову. Пребывание в госпитале меняет не только судьбы, но и мировоззрение этих людей. В жизни пациентов госпиталя есть и большие трудности, борьба со смертью лицом к лицу, но есть и радости, встречи, эмоции, надежды...

Очень надеюсь на вашу поддержку! И верю в Силу Пикабу. И, конечно же, хочу поблагодарить @MаmаLаdа, которая горячо поддерживает меня. Во многом этот проект был запущен благодаря ее ценным советам и рекомендациям.

P.S. Завершилась четвертая неделя сбора. Проект рискует быть неуспешным, так как на данный момент собрано только 3 % от необходимой суммы.

Ссылка на проект: https://planeta.ru/campaigns/204134

Пожалуйста, загляните на его страницу! Там можно не только безвозмездно помочь, но и сделать предзаказ будущей книги.

Почему люди так активны в желании ткнуть кого-либо носом в его ошибки?
Иногда для этого они прикладывают больше усилий, чем понадобилось бы для того, чтобы чью-то ошибку устранить. Или даже предотвратить. Иные упиваются наслаждением отыскивать человеческие промахи и подниматься выше в собственных глазах за счет унижения ошибавшегося.
Полина Михайловна не поленилась позвонить Мире в выходной, чтобы сказать, что плинтуса в коридоре вымыты плохо. Неудовлетворенная тем, что Мира не пожелала долго выслушивать претензии, позже, во время очередной смены Миры, Полина Михайловна даже пришла с другого поста, чтобы заставить Миру осмотреть плохо вымытые девушкой на прошлой смене плинтуса.
Что это были за плинтуса?! Старые, деревянные, с наполовину смывшейся растрескавшейся краской. Сколько ни мой такие, лучше выглядеть они все равно не будут. Однако, Полина Михайловна яростно боролась за чистоту. У нее был свой хитрый способ демонстрировать всем и вся свои великолепно вымытые плинтуса. Она разделила всю территорию госпиталя на первом этаже на кусочки. И каждой санитарке приписала свой кусок. Все должны были каждую смену делать генеральные уборки – мыть окна, которые последний раз мылись прошлым летом, вычищать стены, двери, напольные плинтуса. Удивительным было то, что в распорядке Полины Михайловны больше всего генеральных уборок было у Миры. Больше смен – больше уборок. У Миры в этот ее первый месяц работы смен было много. Получалось так, что Мира должна была в одиночку отдраить огромный кусок госпиталя. А тем санитарам, кто приходил из отпуска в конце месяца или уходил в ближайшее время, досталось всего по одной уборке. Некоторым вообще уборок «не хватило». Сама Полина Михайловна в свою предпоследнюю перед отпуском смену засыпала кусочек плинтуса (прямо посередине коридора) абразивным порошком, недолго потерла шваброй и получила потрясающий результат. Натертый порошком плинтус выбелился и резко контрастировал с остальными плинтусами в отделении.
– Вот, ты видишь, как я намыла! – кричала Полина Михайловна, показывая Мире свой белесоватый плинтус. – А где твоя уборка? А? Покажи, покажи! Ты либо вообще ничего не мыла, либо мыла очень плохо, вот и все!
– Вообще-то я мыла, – начала было Мира, но Полина Михайловна ее не слушала. Она не хотела слушать, не могла совладать с собой. Полина Михайловна невзлюбила скромную Миру сразу, хотя та была достаточно покладиста и не спорила с ней. Полина Михайловна в первый же день стала выискивать Мирины промахи, особенно в области чистоты (впрочем, в другом-то Полина Михайловна и не разбиралась). Она яростно отстаивала перед старшей сестрой позицию, что ленивым работникам и неряхам в вирусном госпитале совсем не место. Но Полине Михайловне на самом деле не нравилось другое. Она боялась себе признаться в том, за что действительно возненавидела Миру. Она возненавидела ее за то, что пациенты начинали любить Миру с первой секунды, как только девушка оказывалась на пороге их палат. Чего никогда не бывало с Полиной Михайловной, которая много лет проработала в госпиталях.
Мира вспоминала предыдущие работы санитаркой. Везде, где бы она ни работала. Везде бывали подобные ситуации, что у нее сложилась с Полиной Михайловной. Правда здесь, в месте, где все было как будто на грани жизни и смерти, где вирус правил балом и решал, кому жить, а кому умереть; в месте, где сочувствие и добродетель должны были быть на пике – здесь, где люди становились часто совсем другими, переоценивая свою прежнюю жизнь и обретая мудрость... Мира совсем не ожидала, что ее старая проблема, как надоедливая мелодия-прилипала, снова появится на горизонте.
И все-таки, самый страшный вирус – это не наш. Самый страшный вирус – это вирус безразличия... Почему, почему это им так важно? – думала Мира. Эта чистота якобы имеет первостепенную важность для них. Когда Полина Михайловна кричала «Ты что, не понимаешь, это больница! Ты обязана здесь соблюдать чистоту!», она будто бы напрочь забывала о том, что еще несколько дней назад заставила пожилую женщину полдня лежать в луже из собственных фекалий, потому что «они делов наделают, а мне убирать! И вообще мне некогда!» Мира знала это, потому что она работала с Полиной Михайловной в одну смену, но на разных постах. Вопли Полины Михайловны были слышны даже на Мирином посту. Она несколько раз порывалась сбегать подмыть бедную женщину, но у нее не было возможности уйти со своего поста.
Мира думала о такой же «Полине Михайловне», которая повстречалась ей на предыдущей работе. Это тоже была работа санитарки, только в другой больнице. Та «Полина Михайловна», тоже женщина к шестидесяти годам, вначале горячо поддерживала Миру, радовалась тому, что Мира учится и через несколько лет станет медсестрой, но потом между ними также произошел конфликт под формальным предлогом чистоты. Сейчас никто уже и не вспомнил бы, из-за чего конкретно поссорились Мира с предыдущей «Полиной Михайловной». Но в один миг «Полина Михайловна» возненавидела Миру и стала по мелкому гадить ей в работе. А ведь Мира думала, что они дружили. Накануне она собиралась пригласить «Полину Михайловну» в гости к себе в общежитие. Но «Полина Михайловна» резанула по-живому, когда сказала, что у Миры, наверное, и дома бардачина, и все валяется «черти где», и пакеты по углам, и вещи в шкафах кувырком. Мира готова была расплакаться. А «Полина Михайловна» торжествовала. Ей не было больно разорвать дружеские связи с Мирой, ведь она не умела дружить и не дорожила отношениями. Она даже не поняла, что теряет в ту минуту человека, который был предан ей душой и готов был помочь ей в любой момент.
И тогда, когда «Полина Михайловна» резанула, Мира решила, что не хочет никого больше звать к себе в гости. И не хочет ни с кем дружить. И не потому, что она нетерпима к недостаткам других людей – нет. А потому, что они нетерпимы к ней.

Дорогие Пикабушники! У меня открыт сбор средств на издание художественного произведения "Вирус". В книге вы узнаете о судьбах людей, которые оказались в вирусном госпитале по воле судьбы. Это люди разных профессий, возраста, статуса и разных взглядов на жизнь. Есть среди них и очень добрые, и нетерпимые, сильные и слабые. Все они борются с болезнью, взаимодействуют друг с другом, ссорятся и мирятся, и все без исключения надеются на выздоровление. В книге есть проникновенные моменты, когда у людей жизнь переворачивается с ног на голову. Пребывание в госпитале меняет не только судьбы, но и мировоззрение этих людей. В жизни пациентов госпиталя есть и большие трудности, борьба со смертью лицом к лицу, но есть и радости, встречи, эмоции, надежды...

Очень надеюсь на вашу поддержку! И верю в Силу Пикабу. И, конечно же, хочу поблагодарить @MаmаLаdа, которая горячо поддерживает меня. Во многом этот проект был запущен благодаря ее ценным советам и рекомендациям.

P.S. Завершилась третья неделя сбора. Проект рискует быть неуспешным, так как на данный момент собрано только 3 % от необходимой суммы.

Ссылка на проект: https://planeta.ru/campaigns/204134

Пожалуйста, загляните на его страницу! Там можно не только безвозмездно помочь, но и сделать предзаказ будущей книги.

Дорогие Пикабушники! У меня открыт сбор средств на издание художественного произведения "Вирус". В книге вы узнаете о судьбах людей, которые оказались в вирусном госпитале по воле судьбы. Это люди разных профессий, возраста, статуса и разных взглядов на жизнь. Есть среди них и очень добрые, и нетерпимые, сильные и слабые. Все они борются с болезнью, взаимодействуют друг с другом, ссорятся и мирятся, и все без исключения надеются на выздоровление. В книге есть проникновенные моменты, когда у людей жизнь переворачивается с ног на голову. Пребывание в госпитале меняет не только судьбы, но и мировоззрение этих людей. В жизни пациентов госпиталя есть и большие трудности, борьба со смертью лицом к лицу, но есть и радости, встречи, эмоции, надежды...

Выставляю небольшой фрагмент из произведения.

Очень надеюсь на вашу поддержку! И верю в Силу Пикабу. И, конечно же, хочу поблагодарить @MаmаLаdа, которая горячо поддерживает меня. Во многом этот проект был запущен благодаря ее ценным советам и рекомендациям.

Ссылка на проект: https://planeta.ru/campaigns/204134

Пожалуйста, загляните на его страницу! Там можно не только безвозмездно помочь, но и сделать предзаказ будущей книги.

***

Палата номер пять

– Кто мы? Кто, в конце концов, чертовы "мы"?
Люди мы, в конце концов, или нет? Люди мы или изверги?
– Не знаю, не знаю…

Ирина лежала в вирусном госпитале четвертый месяц. За это время у нее два раза останавливалось сердце, единожды она задыхалась во сне, у нее плохо заживали язвочки на коже, а зрение со слабого упало совсем. И все же Ирина была жива. Она дышала (большей частью через кислородную маску), сердце ее билось. Она шевелилась. И, как всякий человек, Ирина переживала, волновалась, нервничала, а порой и злилась. На жизнь, которая обходилась жестоко. На Бога, который помог, но не все сохранил.
Вообще, когда-то Ирина была молода и практически здорова. И была нормального веса и нормального телосложения, хорошего питания и вполне достаточной активности. Работа не очень интересная, местами даже нудная, скучная и туповатая – делопроизводитель. Однако после работы можно было и погулять (а это какая-никакая двигательная активность), сходить с мужем в кафе и отведать вкусного овощного салатика и свежевыжатого фруктового сока (а это, в свою очередь, витамины и клетчатка для организма). Пока человек молод, он еще не забывает время от времени фокусироваться на своей точке здоровья. Вот ему тридцать, и в один теплый, солнечный летний или весенний день он встает, выглядывает в окно, расправляет плечи, улыбается солнцу, варит бодрящий кофе и фокусируется на точке здоровья. Вот он я, Человек, здоров и бодр, тело мое подвижно, гибко, я могу разбежаться хорошенько и радостно нестись навстречу новому дню. Пища, которую я вкушаю, доставляет мне наслаждение. Я красив, силен. Я живу, и счастлив жить, вкушать и дышать. Вот ему тридцать пять, сорок, сорок пять… И в один из дней, пусть даже осенью или зимой (ведь чем дальше, тем больше хочется жить, ей-богу), просыпается Человек, радуется тоненькому солнечному лучику, огненно-рыжему опавшему листу или снежинке, мягко приземляющейся на землю. Все еще жив, все еще подвижен, все еще человек… Расправляет плечи, уже не так стремительно несется навстречу новому дню, но идет подвижным шагом. Размышляет о том, что неплохо бы как-нибудь поесть свежих овощей и фруктов. А немного домашнего вина не только поднимет настроение, но и даже в некотором смысле полезно для пищеварения.
И потом как-то происходит то, что Человек перестает фокусироваться на своей точке здоровья. Как? Когда? Почему? Это не происходит в один момент. Постепенно человек как будто «выключается», отдает бразды правления своей жизнью на откуп высшим силам. Нет, он хочет жить, но будто бы снимает с себя часть ответственности за свое нынешнее состояние – за здоровье, за тело, даже за бодрость духа. Ведь старость неминуема, что ни предпринимай. И вот, тело его малоподвижно, часто обрастает лишним, в пище преобладают углеводы и жиры. Белка, витаминов и клетчатки не хватает. Человек меньше радуется солнцу и забывает фокусироваться на том, чтобы расправить плечи (а ведь это, пожалуй, самое важное!), насладиться бодрящим кофе и устремиться навстречу новому дню. Он теперь просто живет. Просто, как есть, как возможно, как Бог дал. Он, Человек, больше не принадлежит самому себе. Но все еще жив, все еще существует, все еще человек…
Ирина держалась неплохо. При всей, казалось бы, безвыходности ситуации со зрением, она, по-видимому, не собиралась сдаваться.
Мира осторожно приоткрыла дверь в палату. Тарабердиева тут же завопила: «Ой, девочка, господи, господи, у меня живот болит! Я три дня по-большому не ходила».
Пожилая санитарка Полина Михайловна, оттолкнув новенькую (всего неделю как) работницу Миру, ворвалась в пятую палату.
– Не слушай ты ее! Молчи, давай, Тарабердиева! Болит у нее! Ага! Как же?! Щааас!.. В общем… тут окно помоешь, плинтуса по-хорошему с «Пемоксолью» пошоркаешь, линолеум тоже с «Пемоксолью». Двери, подоконник, поняла?
– Поняла, – кивнула Мира.
Полина Михайловна вышла.
Тамара Тарабердиева, как побитая собачонка, вся съежилась, скомкалась, вжалась в уголок кровати. И молча заскулила. Ирина вздохнула. Другие две обитательницы палаты, которые уже излечились от вируса и шли на выписку, возмущенно затарахтели, засуетились.
– Здесь не надо окна мыть! Откроешь окно, мы снова заболеем! Да что МЫ! Вон, бабушку продует, она у окна лежит! Как не стыдно тебе, всем нам здоровье портить!
– Так лето ведь, тепло, – парировала Мира. И бабушку мы укутаем или выкатим на кровати.
– Нет, мой окна только изнутри, открывать не надо! – возмущенно закричали дамы.
– Хорошо, – ответила Мира. Она вспомнила, как неделю назад, когда Тамара Тарабердиева сходила «по-большому» на судно, обе женщины с возмущением на невыносимое амбре, открыли все окна, невзирая на бабушку, лежащую у окна под тоненьким покрывалом. Хотя тогда на улице было намного холоднее, и дул сильный пронизывающий ветер. Тогда дамы еще громко причитали, что «невозможно находиться в таких невыносимых условиях», и они что будут «жаловаться в вышестоящие инстанции». Мира помнила, как уговаривала дам оставить открытой одну лишь форточку, а самим выйти в коридор, пока палата будет проветриваться. Но дамы были неумолимы.
Ирина молчала. Бабушка, которой было уже за девяносто, много спала и лишь изредка открывала глаза и улыбалась.
Тарабердиева отвернулась к стене. И Мира вышла.