Да, я умерщвляю газом собак и кошек, этим я зарабатываю себе на жизнь. Я сотрудник службы отлова бездомных животных в маленьком городке в центральной части Северной Каролины. Мне за тридцать и в городе я работаю на разных должностях еще со школы.

Здесь не так много рабочих мест, и муниципальная служба обеспечивает для такого человека как я (без высшего образования), хорошую зарплату и льготы. Я тот человек, о котором все вы пишете - что я ужасен.

Я тот, кто убивает газом собак и кошек, и заставляет их страдать. Я тот, который вытаскивает их трупы из пахнущей угарным газом камеры и бросает их в зеленые пластиковые пакеты. Но я также и тот человек, который ненавидит свою работу и ненавидит то, что должен делать.

Во-первых, люди не осуждайте меня. Бог осудит меня, и я знаю, что я пойду в Ад. Да, я пойду в ад. Не буду врать, это мерзко, бессердечно, жестоко, и я чувствую себя как серийный убийца. Не вся вина лежит на мне, ведь если бы закон предусматривал стерилизацию или нейтрализацию, то многие из этих собак и кошек не оказались бы здесь и не попали бы в газовую камеру. Я - злодей, я знаю это, но я хочу, чтобы вы, люди, увидели, что у меня, у служителя дьявольской газовой камеры есть и другая сторона.

Животных в приюте обычно отправляют в газовую камеру в пятницу утром.

Пятница - это день, который большинство людей ждёт с нетерпением, день, который я ненавижу, и мечтаю, чтобы время остановилось в ночь на четверг. В четверг поздно вечером, когда никого нет вокруг, мой друг и я идём в ближайший фаст-фуд и покупаем на 50 долларов чизбургеров, жареной картошки и курятины. Мне не разрешают кормить собак в четверг, потому что как я говорил, они загадят газовую камеру, да и зачем тратить продукты.

Так, в четверг вечером, когда свет потушен, я захожу в самое скорбное, какое только можно себе представить, помещение и выпускаю всех обреченных собак из клеток.

Я ни разу не был укушен, и за все эти годы, собаки никогда не дрались за еду. Мой приятель и я, разворачиваем каждый чизбургер и куриный сэндвич, и кормим тощих, оголодавших собак.

Они проглатывают еду так быстро, что мне кажется они не успевают даже распробовать её вкус. Они машут хвостами, а некоторые даже и не подходят к еде, они валятся на спину чтобы им почесали живот. Они начинают бегать, прыгать и целовать меня и моего приятеля. Они возвращаются к еде, а потом – к нам. Все их внимание приковано к нам. Они смотрят на нас с доверием и надеждой, а хвостами машут так энергично, что я потом выхожу с синяками на ногах... Сначала они проглатывают еду, а потом для них наступает время получить немножко любви и мира. Мой приятель и я садимся на грязный, весь в разводах от мочи бетонный пол, и позволяем собакам прыгать на нас. Они облизывают нас, играют друг с другом, вскидывая зады и лапы в воздух. Некоторые облизывают друг друга, но большинство из них прилипают к нам с приятелем.

Я смотрю в глаза каждой собаке. И каждой собаке я даю имя.

Они не умрут безымянными.

Я даю каждой собаке 5 минут ничем не ограниченных любви, внимания и прикосновений.

Я разговариваю с ними, и говорю им, что мне очень жаль, что завтра они умрут ужасной, долгой, мучительной смертью от моей руки в газовой камере.

Некоторые наклоняют голову, словно пытаясь понять.

Я говорю им, что они будут в лучшем месте, и прошу, чтобы они не ненавидели меня.

Я говорю им, что я знаю, что пойду в ад, но все они будут играть со другими собаками и кошками на небесах.

Через примерно 30 минут, погладив и почесав под подбородком, я отвожу каждую собаку индивидуально, в её заполненную фекалиями бетонную клетку. Некоторые дают мне лапу, и я просто хочу умереть. Я просто хочу умереть. Я закрываю каждую собаку в её тюремной камере и прошу простить меня. Когда я и мой приятель выходим, мы видим, как каждая собака улыбается нам, и даже не двигают головой. Они будут спать с полным животом, и ложным чувством безопасности.

Выйдя из комнаты обреченных собак, мы идём в комнату к кошкам.

Мы берем несколько коробок, и кладем туда котят и беременных кошек.

За кошками в приюте не следят так строго, как за собаками.

Когда я протягиваю руку выбрать, какую кошку взять, я чувствую, что я играю роль Бога, решающего кому жить, а кому умереть.

Мы относим кошек в мой пикап и кладём их на одеяло сзади.

Обычно, как только мы трогаемся с места, мурлыкающие кошки уже сидят на нашей шее или трутся о нас.

Мы едем примерно два часа, до очень богатого района, где для умерщвления животных применяют инъекции.

Мы заезжаем в престижные богатые поселки, и отпускаем по одной – две кошки одновременно.

Они не хотят уходить, они хотят оставаться с нами. Мы вынуждены прогонять их прочь, что заставляет меня чувствовать щемящую тоску.

Я говорю им, что эти богатые люди может быть примут их, а если им всё-таки судьба умереть, то они умрут безболезненно, от укола сердобольного ветеринара. После того как последняя кошка выпущена на свободу, мы отправляемся домой.

Уже около 5 часом утра, и около двух часов остается до того момента, когда я убью моих лучших друзей.

Я иду домой, принимаю душ, проглатываю свои 4 таблетки успокоительного и еду на работу .. Я не ем, я не могу есть. Пришло время, чтобы отправить животных в газовую камеру. Когда я иду забирать собак, я засовываю затычки в уши. Собаки счастливы видеть меня, они прыгают, чтобы поцеловать меня, они думают, что мы будем играть.

Я засовываю их в клетку на колёсиках и везу их в газовую камеру. Они знают. Они просто знают. Они чувствуют запах смерти .. Они чувствуют запах страха. Они начинают скулить, в ту самую секунду когда я засовываю их в ящик. Босс говорит мне, чтобы я впихивал в ящик как можно больше, чтобы сэкономить на газе. Он наблюдает. Он знает, что я ненавижу его, он знает, что я ненавижу свою работу. Я делаю, то что мне сказано. Он наблюдает, как собаки и кошки визжат и борются в ящике. Из-за затычек звуки доходят до меня очень приглушенно. Он уходит, я открываю газ, и тоже ухожу.

Ухожу так быстро, как могу. Я иду в ванную, и беру булавку и колю себе руки до крови. Почему? Боль и кровь отвлекают мой мозг от того, что я только что сделал.

Через 40 минут я должен вернуться назад и выгрузить трупы животных. Я молюсь, чтобы никто не выжил, такое происходит, когда я набиваю камеру слишком плотно. Я тяну их руками в толстых перчатках и запах угарного газа делает меня больным. Так же как запах рвоты, крови, и испражнений. Я вытаскиваю их из камеры и засовываю в пластиковые пакеты.

Они сейчас на небе, говорю я себе. Затем начинаю убирать грязь, месиво, беспорядок, тот беспорядок, который ВЫ, ЛЮДИ создаёте, не стерилизуя или кастрируя животных. Беспорядок, который вы, люди, создаёте, тем что не зовёте ветеринара прийти и сделать это гуманно. Вы, НАЛОГОПЛАТЕЛЬЩИКИ, вы ДОЛЖНЫ потребовать ПРЕКРАТИТЬ такую практику!

Так что, не меня называйте чудовищем, дьяволом, палачом, а называйте политиков, руководителей приютов и муниципалитетов. Позвоните, черт возьми, губернатору, и скажите ему остановить это.

Сегодня, как обычно, я приму снотворное, чтобы заглушить те предсмертные звуки, которые я слышал в прошлом, до того как стал использовать беруши. Я буду прыгать и дергаться во сне, и кажется у меня начинаются галлюцинации.

Это моя жизнь. Не судите меня. Поверьте мне, я сужу себя достаточно."