Так вышло, что дед буквально перед самой войной, с 37 по 40 гг., отслужил в армии на Дальнем Востоке, где поучаствовал в боях на озере Хасан и на реке Халкин-Гол . Таких бойцов называли кадровым запасом, ценились они весьма высоко и с началом военных действий призывались в первую очередь. Вот так и дед, практически через год после окончания военной службы, вновь попал в действующую армию.

Когда началась война, солидную часть РККА бросили к восточным границам страны на случай нападения Японии. Сам дед был из Кустаная, распределение же проходило в Акмолинской области, и его в числе тех, у кого был опыт службы на Дальнем Востоке, отправили в Хабаровский край. Так он оказался в составе 577 стрелкового полка печально и незаслуженно малоизвестной 205 стрелковой дивизии 1-го формирования, которая впоследствии была почти полностью уничтожена в боях под Сталинградом – из 15 тысяч бойцов в живых осталось 300-700 человек (по разным источникам).

После того, как стало ясно, что Япония нападать не собирается, находящиеся там военные силы перебросили к Москве, а дальше под Сталинград. Зимой 41 года дед оказался под Тулой, куда их дивизию направили в помощь чуть ли не единственному полку (156 полк НКВД), оборонявшему город совместно с тульским рабочим полком, сформированным из оставшихся местных жителей. Правда, воспитанные на оружейных заводах Челябинские Тульские жители были настолько суровыми, что уже с 15 лет умели обращаться с оружием не хуже взрослых. Если верить Википедии, в начале декабря 41 г. немецкую армию из-под Тулы отбросили на юг. Видимо, после этого у деда появилась возможность там же, под Тулой, пройти настоящую школу разведчиков, о которой он всегда вспоминал с негодованием – потому что учили в ней именно убивать. Фашисты продолжали наступать, и летом 42 года 205 дивизия оказалась в Сальских степях. Дед к тому времени уже стал старшиной взвода пешей разведки. Серьезно ранен был четырежды (четвертое положило конец его участию в ВОВ, но об этом чуть позже), а уж мелких ранений вообще не счесть. После войны он частенько ругался со своим шурином Николаем, который прошел ее всю, до самого Берлина и ни разу не был ранен: «ты, Колька, - говорит, наверное и не воевал вовсе, а отсиживался где-то! Как так – ни одного ранения за всю войну? У меня как атака – так обязательно зацепит!»

Дед у меня был лихой. Как-то взяли они в плен немецкого офицера, но наши люди ведь не могут по-тихому уйти с вражеской территории, особенно, когда командир такой бесшабашный – им же надо это все с фейерверком обставить. Решили они на прощание взорвать вражеский блиндаж. Привязали к ручке двери парашютный строп (это такая очень крепкая веревка), отошли подальше на всю его длину, потом потянули, а когда дверь открылась – швырнули туда противотанковую гранату и побежали. Ну немцы, естественно, всполошились, открыли огонь, и одного разведчика, маленького татарчонка (не вспомнил папа ни имя, ни фамилию) зацепило пулей. Наверное, в таких случаях положено двигаться дальше, а раненого, если не может идти, бросать – задание штаба важнее. Но дед приказал привязать его на спину пленному немцу, который, кстати, прекрасно знал русский язык, и говорит вражине: «Бегом марш!». Тот в позу: «А я не побегу!». Дед: «Ну как это ты не побежишь, дорогой? – и втыкает ему финку в мягкое место! Побежал как миленький.

Другой случай. Засели на нейтральной полосе немецкие наблюдатели и корректируют огонь своего войска. Деду приказ – ликвидировать. Он посылает бойца с заданием – подползти к ним ночью, бросить гранату и назад. Ну и следит сам за процессом из укрытия. А боец молоденький был совсем, пороху толком не нюхал. Гранату-то он бросил, да только приключился с ним, сердешным, шок. Рвануло так, что крышу фашистской землянки снесло метров на 50, тут же с обеих сторон перестрелка трассирующими пулями, а боец спокойно встает, идет к горящей крыше, скручивает цигарку и прикуривает. Дед орет не своим голосом: «Саша, ложись, Саша!» - Саша не слышит, чуть ли не вразвалочку направляется обратно к своим под перекрестным огнем – и ни царапины! Падает в окоп уже в невменяемом состоянии – весь трясется, ни на что не реагирует. Прошел боевое крещение.

А вот забавная история. Перехватили как-то немцы линию связи между двумя частями – дедовой и соседней. И какие бы операции наши ни запланировали – а там засада немецкая. Расстояние между частями большое, черт его знает, где именно их прослушивают. Собрались суровые командиры на военный совет и думают – что делать да кому на Руси жить хорошо. И тут один предлагает, мол, надо переговариваться на таком языке, которого немцы не поймут. И тут же – у меня в роте есть казах, второй командир – о! и у меня тоже есть! Ну и остались немцы с носом – переговоры пошли только на казахском, о коем гордые арийские сыны слыхом не слыхивали.

А вообще это было страшное время и место – под сумасшедшим натиском немецкой армии наши полки там сгорали как спички. На сайте obd-memorial.ru меня хватило на просмотр 24 страниц (из нескольких десятков) с фамилиями бойцов, погибших только в один день - 15 августа 42 года, когда дивизия попала в окружение и фактически полностью была уничтожена. От дедовой роты осталось 7 человек, была ночь, засели они то ли в кустах каких-то, то ли в камышах, долго отстреливались. Дед залез в брошенный немецкий танк в надежде использовать имеющийся там пулемет, но тот оказался сломан, а дед никак не мог вылезти, потому что его заметил немецкий снайпер: «сижу внутри, -говорит, - только голову высуну, а он лупит и лупит по танку, собака. Еле выбрался». Закопали все свои документы, начали пробираться к своим – был ранен командир роты, лейтенант Кадоч(ш)ников, его забрали и несли с собой даже после того, как он скончался от ран.

Дед остался старшим по званию, и хотя по возрасту он был самым молодым, ему беспрекословно подчинился маленький отряд. Со всех фляжек собрали воду, слили в одну и отдали на хранение деду, а он выдавал в сутки по столовой ложке. Как-то они расположились на стоянку, дед слышит какой-то шум среди своих, оказалось – один из бойцов свою фляжку с водой припрятал, а остальные его застигли на месте преступления. К тому времени, когда дед добежал, того уже штыками закололи. Потом набрели на ручеек, а там в воде – трупы наших солдат. Они их похоронили, и в ручей камней накидали, чтобы вода отфильтровалась и очистилась от трупного яда. А как-то ночью обнаружили брошенную полевую кухню, с голоду набросились на еду, чувствуют – что-то не то. Наутро смотрят – там уже черви ползают. Вот так и выбирались из окружения. Добрались до своих, их тут же на допрос: кто такие, не немецкие ли шпионы – документов-то нет никаких. Тогда разговор был короткий – на расстрел! Тут помощник деда, Гриша Замотов, срывает карабин с плеча и в гневе кричит: «Какой еще расстрел? Да я сам вас всех сейчас тут постреляю!». Их, естественно, повязали, разоружили, ремни сняли – повели на расстрел. И тут по пути встречается деду замполит, комиссар Попов, с которым они вместе на Дальнем Востоке служили. Тот в шоке: «Вася, а ты что тут делаешь?». Дед, весело так: «Да вот, на расстрел ведут» - «Какой расстрел?! Отменить немедленно!». Вот таким чудом спаслись.

22 августа 1942 года в Клетском районе Сталинградской области у деда под ногами взорвалась мина. Была поражена левая часть всего туловища, разворочено плечо, полностью уничтожен плечевой сустав. Деда без сознания доставили в госпиталь под Казанью, очнулся он уже после операции. Где-то даже была фотографиz медсестры, молоденькой девочки-десятиклассницы, которая дала ему свою кровь для переливания. Врач предупредила, что ранение серьезное, по всему телу осколки, которые сейчас удалять нельзя – не перенесет операции – а если выживет, то они о себе напомнят. Деда пожалела старая нянечка, посоветовала пить отвар из корней шиповника. Через полгода он поправился, вернулся домой, и до конца жизни у него на столе всегда был этот отвар. И пиджаки он потом носил с высокими плечиками, чтобы замаскировать отсутствующее левое плечо.