aug23

Мы не отдыхали перед заступлением в наряд и потому страшно хотелось спать. Гришка уже дрых у меня за спиной. Я сам еле держался. Тут в роту ввалился какой то офицер не из нашей роты. Оказалось, что проверяющий. Я толком не доложил, а Гриша вообще дрых на «боевом посту». Из этого раздули «вселенскую катастрофу». На следующий день уже вся часть гудела обсуждая «вызывающее» поведение двух салаг из 9-й роты. Нас вызвал к себе в кабинет командир взвода. Я приблизительно представлял, что сейчас будет и что мне придется выслушать. Заходили мы по одному. Первым пошел я. В кабинете сидел довольно стройный, уже в летах каплей с усиками (капитан-лейтенант, в обычных войсках — капитан).

- Ты знаешь, но наш взвод и меня в том числе, вся часть обсуждает! Свалились вы на мою голову, причем оба. Ну, да ладно. Вот стул, садись. Давай пообщаемся. Ты до призыва работал в университете?

- Так точно, лаборантом на кафедре экспериментальной ядерной физики.

- Ты в электронных схемах разбираешься?

- Немного разбираюсь.

- Видишь ли, я радиолюбитель. У меня собственная радиостанция и я работаю в эфире со своим позывным. Служба и радиосвязь забирают уйму времени. Есть схема не сложного осциллографа, который мне сейчас очень нужен. Я бы и сам спаял, но времени совсем нет. Вот схема. Ты не мог бы мне в этом помочь? Деталями и материалами я обеспечу.

- Схема транзисторная. Я больше люблю лампы, но думаю я с ней справлюсь. Только, я не представляю, где найти время на такую работу. Я же…

- Об этом не волнуйся. Я буду забирать тебя со всяких ненужных тебе в учебе мероприятий — политзанятий, собраний и т. п. Будешь работать в радио классе. Я всем тебя обеспечу.

На том и порешили. Гришу вообще не вызвал в кабинет. Так я познакомился со своим новым командиром взвода - Николаем Степановичем Кузнецовым. Он меня конечно не помнил, но это он повторно тестировал меня на проф. пригодность к службе радистом. Я его хорошо запомнил. Радист он был классный. Лучший в части. Он четко выполнял нашу договоренность. Постоянно забирал меня с полит занятий, что естественно жутко не нравилось замполиту. Но каплей плевал на его недовольство и продолжал меня забирать. Никто не знал о нашей договоренности, а я держал язык за зубами. Никаких поблажек в учебе и службе я не имел, но мне было достаточно с лихвой того удовольствия, которое я получал от любимого занятия и одиночества. После занятий вся смена уходила назад в часть, а я оставался один и мотал трансформатор, сверлил руками плату, паял.

Это было странно и неожиданно, но я как то легко обучался азбуке Морзе. У меня была самая большая скорость передачи на ключе и самая большая скорость на приеме. Я изменил почерк, т. к. длительность некоторых букв в наушниках звучит намного быстрее, чем я могу написать букву. Особенно буквы «Е» и «И». Даже небольшое изменение скорости морзянки резко меняет мелодию звучания букв. Приходится каждый раз как бы переучиваться, запоминать новые мелодии букв. Это соревнование с трансмиттером (автомат передающий морзянку, записанную на перфоленте) меня незаметно захватило. Я был уверен, что человек сильнее какой то железяки. Я выкраивал время в изготовлении осциллографа и включал трансмиттер, соревнуясь с ним. Но этот гад выдавал такие скорости, что я был в заднице уже на половине его возможностей. Но меня все равно увлекала эта битва человека и железки.

Уже вечером, уставший, я шел назад в часть со спорткомплекса.

- Мой руки!

Это он говорит каждому. Хлоркой воняет так, что слезятся глаза. На камбузе перед закрытой дверью стоит башня из подносов. На подносах стаканы с какой то желтой жидкостью. Никого не впускают пока не пополоскаешь горло этой жижей. Как спец скажу: «Это фурацилин». Я им не раз полоскал горло. Редкая дрянь. Как после нее кушать ту бодягу, которую нам дают? После камбуза опять полоскание фурацилином. От этой службы итак тошно, а тут еще эта напасть.

Каждый вход и выход в роту — бултыхание в хлорке. Каждый вход и выход в столовую — полоскание горла. Хлоркой мажем все: стулья, столы, кровати, тумбочки, крашенные стены, аппаратуру и т. п. Все вокруг жутко воняет и покрыто белым налетом хлорки. Про туалет я вообще молчу. Но в нашей роте пока ни одного заболевшего, а все остальные роты уже пострадали. Офицеры приносят последние новости части. Особенно пострадали 10-я и 15-я роты. Вовремя я оттуда слинял тогда. Наша рота держалась дня четыре. Мы радисты, и наш радиокласс находился на спорткомплексе, который отделен от остальной части обыкновенной улицей. Мы почти весь день вне части. Только возвращаемся поспать и поесть. Может поэтому так долго держались. Но всему есть предел…

Первый заболевший в нашей роте напугал и встревожил каждого. Пацан упал во время утреннего стояния за таблетками. Упал как столб, лицом вниз на дощатый крашенный пол. Здорово разбился. Так, без сознания, его и унесли. Тут же скрутили матрас с постельным его койки и унесли. Среди красиво застеленных коек одна зияла голой панцирной сеткой. Как свежевырытая могила. Теперь пацана, как и всех других до него, без сознания отвезут в Новороссийск, где будут делать пункцию спинномозговой жидкости. А там как повезет. Если вылечат, то шесть месяцев отпуска на родину, а потом дослуживать. Отпуск в срок службы не входит.

Я стоял возле его пустой койки и был уверен, что это и моя участь. Страха не было. Было обидно. Ведь еще там, в Харькове, было понятно, что меня с таким здоровьем призывать нельзя. Ведь были и заключения врачей и анализы. Но кто то наплевал на это все, а я расхлебывай. А ведь это человек из крови и плоти, но ты, Серега, его никогда не найдешь... Будь что будет, авось проскочу в легкой форме, как воспаление легких. Мучает лишь один вопрос: писать ли письмо родителям? Такое письмо может оказаться и последним. А если удасться проскочить? Такое письмо там наделает дел. Колебался долго, но решил не писать. Если уж хлебну по полной, то и без письма как то продержатся.

На следующий день унесли уже четверых. Трое из моей смены. Уже знали, как они падают, и все следили друг за другом. Эти хоть не разбились. Заболевших становилось все больше. То тут, то там зияли пустые койки, как воронки от снарядов в поле. Что то они кучкуются возле моей койки!

Тут ко мне подошел мой сосед по столу в радиоклассе Сашка Логинов.

- Серый, отведи меня, пожалуйста, в санчасть. Что то мне хреново.

- Пошли конечно, но ведь она же рядом. Неужели так плохо?

- Боюсь не дойду…

Он не дошел. Мы только вышли на улицу и я его подхватил. Подбежали пацаны, помогли перенести через дорогу в здание больнички. Оформлял Сашку мой бывший лечащий. Поздоровались. Я, по старой памяти, рванул в служебные приемного отделения. Сестринская, манипуляционная, смотровые — искал ту красивую сестричку. Не нашел. Другие девчонки узнавали, спрашивали: «Как дела?». Зато встретил Игоря Викторовича.

- Здравствуйте, Игорь Викторович!

- Сергей здравствуй. Почему у нас? Ты что, заболел?

- Нет, я принес парня из нашей смены. Он без сознания. Куда его теперь?

- В Новороссийск.

- Викторович, вам спасибо, что вылечили тогда.

- Ладно, ладно... Иди уже и к нам не попадай больше.

- Я постараюсь.

Эпидемия бушевала еще недели две. В часть приехала куча врачей из Москвы. Но более драконовскими условия не стали. У меня были красными и слезились от хлорки глаза. Кожа на руках огрубела и полопалась, но каким то чудом я не заболел. А все шло именно к тому. В нашей роте были смены в которых вообще не было заболевших. Были, где заболели три или четыре моряка. В моей смене, из тридцати по списку осталось только восемь! Почти «Великолепная семерка». Я был одним из восьми... Правильно, что не написал письмо. Родные про это так и не знали никогда.

- Это что, я сейчас ласты склею?

Все замолчали. Я смотрю на главного, а он на меня.

- Значит так. Курс пенициллина. Если не поможет — вводите охлажденную сыворотку.

Встал и ушел со своей сворой. Я даже не успел толком рассмотреть электронный термометр. У меня в лаборатории Экспериментальной ядерной физики им. Вальтера, такого приборчика не было. Прибежала красивая медсестричка, вкатила мне какой то укол, и я ушел в страну сновидений.

Я проспал больше суток. Каждые шесть часов меня будили, делали укол. Снимали с меня мокрый тельник и одевали сухой. Меняли мокрые простыни и я опять спал. Я проснулся утром на следующий день совершенно здоровым и не шевелясь смотрел на свою руку. На руке был толстый слой воды. Вода должна стекать, а вот не стекает. Что ее удерживает? Волосы на руке? Поверхностное натяжение? Решил вспомнить, что там по этому поводу говорил Стокс. Но чуть шевельнулся и вода потекла прямо на пол. Именно потекла. Интересное явление. Опять пришел главный со своей сворой.

- Ну что, моряк, оклемался? Задал ты нам работы. Как себя чувствуешь?

- Все нормально. А что со мной?

- Правостороннее воспаление легких. Вот только теперь хрипы стали слышны и кровь показала воспаление. Ну, давай выздоравливай.

Хороший врач Игорь Викторович. Теперь мы будем здороваться с ним при встречах. Мне кололи антибиотики и кормили витаминами. Я отсыпался, отъедался и сильно кашлял. Но была одна проблема. Мне прописали пить хлористый кальций. Эту дрянь я пить не буду! Однажды, мама уже поила меня этой дрянью. Того урока мне было достаточно. Буду дурить медсестер! Я как старый картежник прикрывал корпусом на мгновение стол с маленькими рюмками, брал не одну, а две (одна пустая). Выливал незаметно полную, демонстративно делая вид, что выпиваю из пустой. Чтоб ослабить бдительность ухлестывал за красивыми сестричками, правда безрезультатно. Видос у меня после болезни был не ахти. Да и до болезни не намного лучше. Вот в моей палате лежал красивый пацан с простудой, так ему девицы строили глазки. А он лежа на кровати громогласно заявлял:

- Дайте мне коняку, я буду оборонять Анапу!

Девчонки смеялись. В общем, обошлось без коняки.

В больничке меня продержали почти месяц, говорили что плохая кровь. Еле выписали на присягу. Приехали отец с матерью. Мы фоткались, а я был худой и осунувшийся. Мать выпытывала что случилось, но я не раскололся.

Я здорово отстал от пацанов, пропустил курсы обучения работе на пишущей машинке. И хоть сейчас печатаю всеми пальцами не глядя, но какие то основы я все таки пропустил. Помимо учебы нас распределили на работы. На ежедневную утреннюю уборку мне досталась дизельная станция под радиоклассом. Там была идеальная чистота, и я просто отдыхал там в одиночестве от постоянного нахождения в толпе. Какая хорошая штука одиночество.

Через несколько дней нас погнали на спорт площадку красить оборудование. Мне досталась полоса препятствий. Надо покрасить красной краской, а она высокая зараза, да и лестницы нет. Залез и красил цепляясь как обезьяна. Работал в одних трусах. Обгорел и вымазался в красную краску. Всем вымазавшимся дали банку с соляркой и ветошь. Оттирает плохо, щиплет по обожженному телу. Равномерно размазал красную краску. Мало того, что я обгорел, так я еще и покрасился в красный цвет. Настоящий краснокожий. Пытался отмыться в роте — ничего не получилось. После отбоя не могу уснуть, все тело болит. Еле уснул под утро. Вся простыня красная, надеюсь что от краски.

Учим устав в радиоклассе, а я усыпаю. Замкомвзвода заставил пробежать пять кругов вокруг радиокласса по жаре. Я пробежал и допустил ошибку. Из за дикой жажды, я не устоял и выпил воды из фонтанчика, зная о своем слабом горле. К вечеру у меня уже дико болело горло и я не мог глотать. А вся наша рота заступает в наряд на камбуз. Если не везет, то не везет. Правду говорят, что мизер ходит табунами.

Я попал в бочкомойку. Моем алюминиевые казаны горячей водой. Все голые по пояс, вокруг пар, жара, а я пью горячий чай и не могу согреться. Я взялся относить помытые казаны. Поднял стопку и меня вдруг повело в сторону и я чуть не уронил всю стопку. Хорошо, пацаны меня поддержали. Стало ясно, что с меня работник никакой и меня отправили назад в роту, чтоб не мешался под ногами.

- Что косишь под больного? Хочешь сачкануть наряд? - встретил меня дежурный по роте.

- Да не хотел я сюда идти, меня пацаны отправили, чтоб не мешал.

- Не похож он на больного. Явно косит. Померяй ка ему температуру — это он уже дневальному. Мне дали градусник. Посмотрев на градусник дежурный отправил меня в санчасть в сопровождении дневального.

- Отведи его в санчасть. Пусть там померяют температуру. У меня термометр не работает. Да проследи, чтоб он не слинял ненароком.

Опять меня отдают в руки этим коновалам. Я же зарекался к ним идти.

- Ты его откуда привел? - спросил очередной коновал у дневального.

- Девятая рота.

- А, так это вы дежурные сегодня? Косит, салага! Ладно, давай его сюда, померяем ему температуру. Не катит он на больного.

«Все смешалось в доме Облонских» через пять минут, когда я отдал градусник. Что он показывал не знаю, но прилетел дежурный врач, медсестры. Меня уложили на каталку и отвезли в палату. Я себя нормально чувствовал, только болело горло и я не мог согреться. В тельняшке и трусах уложили в кровать под куцее одеяльце и вкатили какой то укол. Сволочи бездарные! После этого их укола я начал бредить и терять сознание. Никакого уважения к вождю краснокожих.

Мы ехали дальше, а чудеса продолжались. Мы ехали по полю бурьяна, ровному как стол, ясным солнечным днем. И вдруг, в вагоне кромешная тьма. Едем в полной темноте. Светятся только часы у меня на руке. За окном показался слабый свет и мы проехали мимо одинокой светящейся на стене лампочки в кромешную темноту. Мы едем в тоннеле. Откуда среди ровного поля тоннель? И не маленький, т. к. ехали мы долго. Вдруг яркий солнечный свет и мы опять едем по полю заросшему бурьяном, без малейшего намека на рельсы.

Скоро сутки как мы в пути, а мы все кружимся по Донбасу. В вагонах жарко, на улице настоящее лето. Мы все разделись до трусов. Уже к вечеру мы прибыли в Ростов. Ура, нас везут кажется на юг! Поезд остановился прямо на мосту через Дон. По берегам народ загорает и купается. Девицы в неглиже, а мы заперты в душной железной коробке. Когда поезд стоит — вообще кабздец. Благо, что уже вечер. Пытались поприставать к девицам на берегу. Но слышно плохо. Они далеко.

Вечером улеглись спать. Не было ни постелей, ни матрасов ни подушек. Шмотки под голову и здравствуй Морфей. Рано утром проснулся от того, что кто то трясет меня за плечо — офицер. Жестом позвал меня с собой. В тамбуре объяснил, что я - дневальный. Типа стой и бди. Я стоял и смотрел в немытое окно тамбура. Мы были где то на Юге. Были видны изменения в растительности. Казалось я с родителями еду на Юг, в Бердянск, отдыхать. Аж под ложечкой засосало. Интересно, а будет ли у меня отпуск? Или мне все три года херачить без отпусков?

Поезд приехал в Новороссийск и нас перегрузили на автобусы и повезли куда то. «Куда то» оказалось Анапой. Автобусы ехали колонной по Анапе, а город как будто вымер. Редкие жители увидев нашу колонну быстро прятались в переулках или дворах. И это было по всему городу. Как будто мы заражены чумой, и все жители это знают. Да и в автобусах человек по пять в форме с автоматами и подсумками. В полной боевой. Уж больно крутая охрана нам выделена. Вот только собак не хватает для полной картины.

Мы заехали в часть прямо внутри города. Нас выгрузили на плацу и автобусы уехали, а нас по периметру охраняли автоматчики. Мы так сидели долго, и я прятался в тени дерева вместе с одним из автоматчиков.

- Брат, скажи, чего нас так рьяно охраняют? Ведь коню понятно, что мы никуда не убежим. Зачем такие строгости?

- Зема, ты не представляешь, что тут было несколько месяцев назад. Там, за забором, в Анапе, никто и не догадывался, что такое огромное количество бойцов в нашей части. А в увольнительные ходят лишь старшины. Куда они идут? Конечно на танцплощадку. Местных там всегда больше. Завязалась драка, и пока наших месили, один сбежал и вернулся в часть. Вся часть, кроме дежурной роты, были в летнем кинотеатре. Смотрели кино. Он прибежал и крикнул: «Полундра! Наших бьют!» Где и кого бьют знали только старшины. Они рванули в город, а зеленая матросня рванула за ними как цыплята за курицей. Офицеров почти никого не было. Субботний вечер. Когда вся часть перла через проходную и через заборы, часовые с оружием тоже побежали вслед за толпой. Замесили всю танцплощадку. Этого показалось мало начали ловить прохожих на улицах. Оружие не применяли, но иногда им угрожали. Буянили целую ночь. Под утро большинство вернулось. Прилетела комиссия из Москвы. Всех моряков впускали назад в часть и никого не выпускали. Долго искали виновных, особенно того, кто кричал «Полундра!». Но было темно, и его никто не видел. Наказали только тех, кто был на посту с оружием, за оставление поста. Правда не сильно. Отделались «губой».Теперь вся Анапа ссыт кипятком, когда видит нас. После того случая увеличили количество пацанов идущих «на ремень» по периметру части.

- А много нас здесь?

- Тысяч пять, не меньше!

- Да ну нафиг! Не может быть!

- Еще увидишь сам. Ладно, иди к своим. Заболтался я тут с тобой.