aug23

Закончились занятия. Мы только и делали, что ходили в наряды и дневалили. Больше было некому.

Я рвался на пирс. Мне казалось, что должна быть третья встреча с Панночкой. По Гоголю, в третью ночь она становится старухой-ведьмой. Преодолеть преграду она могла только с помощью Вия. Ну, и кто же по сюжету должен быть Вием? Дежурный офицер пирса, который откроет ворота бабушке-старушке? Или Панночка приведет своих друзей нариков и они машиной трахнут в ворота? Тогда Вий — это водила.

Но в реальности просто ничего не произошло. Ничего! Я честно отдежурил все наряды на пирсе, и было как то даже обидно, что было тихо и холодно.

Нас оставалось в роте все меньше. Помещение стало гулким и пустым. Мы сидели «на чемоданах» и остатки рот распались на две неравные части. Одни ждали отъезда и были в приподнятом настроении. Меньшая часть выглядела подавленной, потому как они никуда не ехали. Их оставляли в учебке готовить новое пополнение, корабли им не светят. Прощай романтика! Вот их, да и нас пытались развеселить два наших ротных, внештатных клоуна. Они были из другой смены, и были похожи на Пата и Паташона из фильма Чарли Чаплина. Пата изображал старшина их смены, огромный, великолепно сложенный парень в два метра ростом. Он был жутко сильным. Я дневальным стоял напротив входной двери в роту, а за моей спиной было довольно большое расширение и стоял турник. Зачем в роте, где люди отдыхают турник? Военная логика не поддается расшифровке! Очень часто, после отбоя, этот атлет приходил «поразмяться» на турнике у меня за спиной. Он цеплял босой ногой гирю в 24 кг и делал склепку (выход силой сразу на две руки) с этой гирей на ноге. А я и без гири такого сделать не мог. Турник грохотал и выгибался, а он повторял склепку раз за разом. В конце концов, однажды турник рухнул, вырвались крепления растяжек в полу. Вот таким был Пат. Он был главным комиком и заводилой в этой паре.

Паташоном был невысокий худенький парнишка из наших, из шкотиковских. Он на ротных построениях стоял четвертым справа от меня. Я не знал, как его звали, и про себя называл его Бельмом. Нет, он был хороший веселый пацан, просто у него на левом глазу верхние ресницы точно посредине глаза были ярко белого цвета, хотя он был брюнет. Создавалось впечатление, что у него бельмо на глазу и он этим глазом не видит. Но это только казалось.

Как то так получилось, что они были хорошими друзьями и вечно придумывали какие то сценки, где меньший Паташон доминировал над огромным Патом, и этот диссонанс в их классном исполнении веселил всю толпу. Мы были зрителями их последних «представлений». Паташон уезжал, а Пат оставался в части. У него в мае дембель.

Мы сидели в роте, а эти двое устроили «догонялки» в пустых помещениях роты. Маленький гонялся за большим с перочинным ножиком, а большой изображал дикий испуг, прятался и ускользал. Он прятался за нашими спинами, под кроватями, за дверью. А маленький изображая недовольство угрожающе махал маленьким ножиком. Эта двойка как вихрь носилась из комнаты в комнату. В очередной раз большой вбежал в нашу комнату и захлопнув за собой дверь спрятался у нас под кроватью. Мы сидели пытаясь не заржать, но маленький куда то пропал и в комнату не вбегал. «Ну, я так не играю!» сказал большой и вылез из под кровати. Он уселся на кровати, вытирая пот. Кто то из нас открыл дверь чтоб выйти.

Маленький стоял вплотную за дверью. Что то в его лице мгновенно погасило смех в комнате. Мы подбежали к нему.

- Что случилось?

- Я нечаянно ударил себя ножом в живот.

- Покажи!

Мы все были в белых робах, верхняя голландка на выпуск. Он начал приподнимать руками край голландки и тут же начал проседать и падать на спину. Мы успели его подхватить и тут же бегом понесли его вниз по лестнице на улицу через дорогу, в здание госпиталя. Я держал его за робу на правом рукаве и левой неудобной рукой пытался придерживать голову, которая жутко свисала куда то вниз за спину. На голландке проступало красное пятно. Мы добежали очень быстро. Он не дышал и врачи прямо тут же в приемнике начали пытаться его реанимировать. Кислород, капельница. К нему что то подключали прямо на каталке, пока везли в операционную. Это было уже ни к чему.

Все было странно и очень быстро. Всего пять минут назад он гнался за большим, когда тот прямо перед его носом захлопнул дверь и он по инерции врезался в нее. Рука с ножиком оказалась между дверью и его животом. Нож был обычный перочинный. Большое лезвие было от силы пять сантиметров. А вот же хватило…

Приехала комиссия, следователь допрашивал каждого из нас. Наш отъезд задержался на несколько дней. Я по старой памяти ходил в госпиталь и расспрашивал врачей и мед сестричек: «Почему?». Говорили, что у человека на животе есть какой то нервный центр, и что он случайно попал именно в него. Размер лезвия большого значения не имел...

Такого «мемориала» я не видел никогда и даже не ожидал увидеть. Приехали в какой то поселок. Подошли к забору обычного частного дома. Через не запертую калитку прошли по чужому двору мимо дома. собакевич прятался в будке, гремя цепочкой. На заднем дворе подошли к забору. В нем еще одна незапертая калитка. За калиткой пустырь с пожухлой осенней травой и бурьяном. Прямо на мокрую траву брошены бетонные плиты размером где то 80 на 80 сантиметров. Плиты лежали не вплотную одна к другой, а на ширине шага. Вот по этим плитам мы гуськом пошагали куда то в поле. Эти плиты были единственным указателем куда нам идти. Так Элли шла по желтой кирпичной дороге в Изумрудный город. Куда вела нас дорога из бетонных плит — не знаю. Первой повстречалась довольно глубокая яма уходившая куда то вглубь небольшого холмика. Яма закрыта металлической решеткой. Табличка на металлическом штыре возле ямы уверяла, что это землянка штаба 18-й армии. Следующая яма и табличка с уверениями, что это подземный госпиталь. И тоже закрыт решеткой. Среди последующих ям я запомнил лишь одну. Небольшая, глубокая, под железной решеткой. Табличка повествовала, что это «Колодец Жизни в долине Смерти». Так мы все шли и шли и наконец пришли к памятнику. Он был единственным стоящим объектом. Он был довольно натуралистично похож на взрыв. И сделан он был из ржавых обломков снарядов и бомб которые нарыли поисковики. Он весил больше тонны. Столько снарядов и бомб пришлось на каждого моряка на плацдарме. Неплохая идея памятника.

Я сам из Харькова. По деревне моей матери фронт проходил несколько раз. В лесу до сих пор видны остатки окопов, блиндажей, следы от мощных взрывов. А здесь не было ничего. Никаких следов, ничего. Здесь скалистый грунт, окопы и блиндажи должны были оставить хоть какой то след. Ничего.

Мы вышли к автобусам и поехали в Анапу. У меня осталось странное ощущение, что кто то очень хотел выслужится перед генсеком и в спешке, из ничего пытался создать мемориал. А нас привезли для отчетности о грандиозной посещаемости. Ну, хоть погуляли…

Уже перед окончанием учебки мне опять довелось побывать на этом мемориале. Видимо опять не хватало посетителей для круглого числа и в часть пригнали один единственный автобус. В него собирали всех, кто был не на занятиях и не в наряде на камбуз. Я как раз был дневальным по роте с Гошей. Вот нас и таких же как мы пацанов из других рот загрузили в автобус и повезли в Новороссийск. На этот раз повезли прямо на мемориал. Было холодно, срывался снег и я ожидал вновь прогулки по дороге из плит.

Я крупно ошибался. Никаких частных подворий, никаких дорог из плит брошенных в грязь. Все цивильно и помпезно. Ничего нельзя было узнать, хотя я был здесь всего несколько месяцев назад. За такой короткий срок они отгрохали все на славу. Бабок туда вгатили немеряно. Но меня эта помпезность мало интересовала. Меня волновал лишь один вопрос: «Оставили они памятник взрыву, или эти бетонные монстры его задавили?» Памятник был на месте, он казался еще меньше на фоне бетонных гигантов. Мы с Барашкой постояли рядом, рассуждая о том, как быстро летит время и пошли в автобус греться.

Однажды в курилке, зашел разговор о наступившей осени, о том будет ли грязь и как же мы будем маршировать по грязи. И наш уникум, а звали его Юра, решил рассказать нам всем, как это будет выглядеть. Причем рассказывал в стихах, с четкими рифмами и выдержанным размером. Он читал без запинки, как будто знал этот стих на память. Ему бы печататься в поэтических сборниках, но его туда никто бы не взял. Не взял потому, что стихи были сплошной мат. Во флоте традиционно применение нецензурной лексики. Считалось особым понтом завернуть забористое десяти этажное выражение. И были истинные специалисты в этой области. Но наш Юра был на голову выше их всех, потому как подавал он это все в прекрасной поэтической форме. Мы сидели и слушали его разинув рты. Но прославился наш Юра на ЗАСе.

Это именно те три дурацкие буквы, которые красовались на моем личном деле в военкомате Дзержинского района г. Харькова. Они означали засекречивающая аппаратура связи. Машинка похожа на обычную печатную машинку. Такие были у немцев уже во время войны. Это гениальная машина. На ней если будешь нажимать только букву «А» постоянно, будут печататься все буквы алфавита равновероятно. Но если на другой машинке, синхронной с первой, напечатать всю эту галиматью, то будет текст из одних букв «А». И расшифровать эту галиматью, летящую в эфире, практически не возможно. Вот мы и учились переписываться попарно, обучаясь синхронизировать и печатать принимаемую морзянку. Нужно просто печатать что хочешь, а принимающий твою морзянку распечатает это на листе бумаги. А что же печатать? Жил был у бабушки серенький козлик… Белеет парус одинокий… Единственный из нас, кто знал что ему печатать был Юрка. Вот уж тут он оторвался по полной. Не ограниченный темой и временем, он печатал без остановки. А его партнер принимал и даже не видел, что печатает, просто это тяжело и сбивает с приема. В грохоте десятков печатных машин Юркина соловьиная песня была не заметна. Но мичман Галушка, весельчак и балагур, увидел что один моряк печатает без остановки и рулон бумаги с рифмованным текстом (а бумага была бесконечная в рулоне) скручивается за машинкой. Прочел, взял стул и уселся позади принимающего моряка, вкушая Юркин текст. Уже позже, когда то ли Юрка выдохся, то ли он закончил поэму, но Галушка взял его демонстративно за ухо и как нашкодившего кота вытащил на середину класса.

- Ты что это, друг мой Пушкин, печатаешь? А?

- А что?

- Так, смена, прекратили работу! Вы бы знали, что этот Лермонтов печатал!

Но мы то знали.

- А что он печатал, товарищ Мичман? Может вы дадите нам ознакомится с первоисточником, так сказать? Мы его пропесочим на комсомольском собрании. Дайте пожалуйста текст.

- Тааак! С вами все ясно, продолжайте работу!

Мичман осторожно оторвал рулон с произведение Юрки, аккуратно сложил и убрал в карман кителя. Говорят, что эта поэма потом ходила из рук в руки в офицерской среде. А мы еще не раз слушали Юркины произведения, может и эту поэму я тоже слышал. Хотя это маловероятно, потому как каждый раз он читал что то новое. Уникум!

Женька полез на запрещенные частоты. На одной из них была организована связь Анапского аэропорта с бортами в воздухе. Один из бортов запрашивал добро на посадку. Женька, по доброте душевной ему не отказал:

- Добро на посадку!

Борт и пошел. Хорошо, что там все проверяется и перепроверяется. Что диспетчер заметил нештатную ситуацию. Да и Анапа не Чикаго. На взлетке не десятки самолетов в очереди. Но все равно, этот балбес Женька рисковал жизнями пассажиров и экипажа. Из этого инцидента раздули вселенского масштаба ЧП. Я думал, что Женька пойдет по статье. Но дело замяли, а Женька отделался нарядами вне очереди. Тягал Машку по коридорам. Если он батрачил на моих дежурствах дневальным, то я помогал ему, таская ведра с водой. Нормальные дневальные пытались хоть как то помогать каторжанам. Завтра и сам можешь оказаться среди них.

Руководство части сделало надлежащие выводы из той чрезвычайной ситуации и в радио классе убрали все настоящие антенны. Вместо них подключили эквиваленты. Можешь набирать любой канал. Никто тебя не услышит.

Скоро все позабылось и Женька опять таскал на спине рацию. Но у него видимо такая судьба, что он опять попал в историю. Тогда уже была зима, было очень холодно и в выходной день, командование части решило нас развлечь, а то нам в выходной день заняться нечем. В части объявили рассосредоточение личного состава части при угрозе поражения ядерным зарядом. По русски это значит: «постройтесь ребята по ротно и идите вы на… на… куда глаза глядят далеко в поля». Отцы командиры привели нас далеко за злосчастный аэропорт, в какие то поля на крутом морском берегу. Мы осторожно подходили к краю обрыва. Там внизу была узкая полоска пляжа и бесконечное море. Я такого моря никогда не видел. Оно было похоже на огромный, бескрайний махеровый шарф. Над водой был тонкий слой полупрозрачного белого пара. И этот пар весь равномерно двигался в одном направлении. В направлении слабого ветерка. Сквозь этот туман были видны небольшие волны на воде. На улице холодно, градуса 3 или 4 мороза. Снега нет. Голая земля с пожухлой травой. А от этого махерового моря становится еще холоднее. Дикая влажность, шинель не греет ни...фига.

Женька передал команду на возвращение. Давно пора! Мы замерзли как цуцики. Быстро построились и пошли назад быстрым шагом, в надежде согреться. Тут еще вводная от Женьки: «Газ!». Вот неймется им там на верху. Мы же в полной выкладке, с оружием, флягами, подсумком, штыком, ну и конечно с противогазом! Пришлось его нацепить. А противогазы у нас были ультра современные по тому времени. Они были разработаны для технических войск, с маленькими стеклышками прямо возле глаза, чтобы можно было пользоваться оптикой, прицелами и т. п. Серого цвета, жутко похожие на морду Орангутана. Если кто видел Орангутана в шинели и бескозырке, с автоматом, то это он видел меня.

Вошли в Анапу. Топаем в противогазах, даже офицеры. Местные увидев нас и так опасных, а в таком прикиде и вовсе страшных, пятились и разбегались кто куда. Дети плакали. На улице организовалась легкая паника. А мы вошли строем в часть и проследовали прямо на плац, где нас уже ждали остальные четырнадцать рот. Мы встали в общий строй. На плацу какое то странное волнение. Только наша рота в противогазах! Прибежала мелкая шушера из штабных выяснить в чем дело. Тогда и стало все ясно.

Америкосы в микрофонном режиме передают буквы алфавита заменяя их известными именами: Ромео, Джульетта и т. п. У нас во флоте применяются старославянские названия букв: Аз, Буки, Живети, Цепочка, Рцы и т. д. Нашему радисту Женьке пришла команда на прекращение радиообмена, закодированная буквой «А», т. е. «Аз». А он не расслышал и сказал, что команда «Газ». Ржал весь плац и мы вместе со всеми! После этого случая на любых строевых проходах, на любых передвижениях строем в любой из рот, кто нибудь да заорет во всю глотку: «Газ!» И все взрывались хохотом.

Всей толпой мы бросились расчехлять эти мини галеры.

Шлюпка тяжелая, как танк! Нам выдали весла, как мне показалось очень уж длинные. Уключины были с веревочками. Мы их привязали прямо под планширем, чтоб не выпали и не утонули.

Не знаю, но в кино я видел, что в шлюпках все были в спас жилетах. А нам никто ничего не выдал. Я то плавать умею, думаю и в робе не утону. Но за других не уверен, да и никто нас не спрашивал.

Шлюпки подъемным краном спустили на воду и мы заняли места гребцов. В смене нас 30, а в шлюпке — десять гребцов. Наша третья шлюпка оказалась сборной шкотика. Вся мелюзга была здесь. Но ком взвода почему то решил управлять именно нашей микрокомандой. Никто из нас грести не умел, потому кое как отгребли от всех подальше и начали тренироваться. Гребля вещь не сложная. Пока учились, я пару раз получил концом весла по спине, да и сам успел заехать по спине сидящему впереди. Когда кое как научились. Каплей предложил нам надрать задницу другим шлюпкам с нашими здоровяками. Он сказал, что мы маленькие, и нам будет удобнее чем гигантам грести в стесненном пространстве шлюпки. Она сделана, чтоб вместить как можно больше людей, потому расстояния между гребцами минимальное. Мы согласились, у нас ведь большой зуб на направляющих! Тренировали быстрый старт с места. Четрыре коротких гребка, и лишь потом тянуть весло мышцами спины, почти ложась на гребца сзади. Сашка Авдеев с нами. Он один за двоих прокатит. Да и мы все легкие, и шлюпка не так глубоко сидит в воде, как у наших соперников.

Мы сразу со старта вырвались вперед и поскольку смотрим назад, видели как остальные бросились нас догонять. Каплей все увеличивал темп, но они нас догоняли. Здоровые черти! И все таки до буя мы долетели первыми и повернули назад. Преследователи не уступили друг другу дорогу, задержались и мы таки пришли первыми. Остальные шлюпки подплывали и поздравляли нас малышей с победой. Мы еще часа два катались по волнам в свое удовольствие. Мне так понравилась эта затея! Мозолей на руках не набил. Грести кое как научился. Научился даже вращать весло в уключине. На весле специально набита толстая кожа в этом месте. Во время гребка даже видно как немного изгибается весло. Вернулись на пирс. Кран поднял шлюпки и мы их опять зачехлили. Строем шли назад, и хоть я устал, и на спине наверное два синяка, но я был доволен. Жаль, но больше нас кататься на шлюпках не водили.