aug23

Через несколько дней, мы с Орлом были приглашены на какую то вечеринку его друзей. Я их тоже знал, потому и был приглашен. Спросил у Юрки:

- Орел, ты не против, если я приглашу твою сестру?

- Приглашай! Но учти, я с ней не очень але.

И я пригласил. А она сказала, что подумает. Я звонил с автомата — она думала. В последний раз, просто отказалась. Пошел на вечеринку с Орлом в дико поганом настроении. Лучше бы мы в преф резанулись. Все гуляют, веселятся, а я тяжкие думы думаю. В карты — не везет, с Анфисой — не везет и тут опять не везет. Пацаны уверяют, что повезет в любви, но что то даже наоборот. Решил развеселиться. Говорят, что алкоголь помогает. Я решил попробовать. Хватит филонить! Может количество перерастет в качество?

Стал пить как все и ждать результата. Время идет, один из захмелевших гостей начал толкать про энтропию Вселенной. Это мне то, юному физику! Подискутировал с ним, у него уже язык заплетается, а у меня настроение еще хуже, чем было. Откуда он взялся со своей энтропией?

Устал пить и дискутировать. Как эту дрянь люди пьют? Пошел на кухню к Орлу. Юрка уже хороший, пытается изобразить бармена и готовит коктейль. Дал мне попробовать. Редкая дрянь.

- Молодец, Орел! У тебя так классно получается! Может, бросай учебу и иди в бармены?

Надо же чтоб хоть у кого то было хорошее настроение. Пойду ка я за стол к физику, может что то умное расскажет.

Вернуться в комнату не удалось. Я не вхожу в дверь. Все как всегда, только я бьюсь плечом в косяк двери. То в левый, то в правый. Хотел позвать Орла, но выяснилось, что речь не работает. Я понял, что дело пахнет керосином, и надо уходить по английски. Еле снял куртку с вешалки, но одеть не смог и ушел так. На лестнице начали отказывать мои основные извилины. Изображение из непрерывного стало дискретным. Картинки как будто при вспышках стробоскопа. Вот я на середине лестничного пролета, вот я на площадке, вот спускаюсь дальше. Что между картинками — не знаю. Кто управляет руками и ногами — не знаю. Мои распоряжения вроде как игнорируются. Не представляю, как я дойду домой в таком состоянии. Хорошо, хоть там где то работает автопилот, но где же мое обещанное хорошее настроение? В чем веселье, в этом стробоскопе?

Картинки показывали, что я где то на правильном пути. Увидел скамейку и рванул стоп-кран. Автопилот нехотя подчинился, и я уселся на скамейке. На улице не зима, но довольно холодно и темно. Повезло, что я не смог одеть куртку и холод начал отрезвлять. Вернулось зрение, но сил не стало. От всех органов одни аварийные доклады: голова болит, во рту как кошки нассали, в животе что то шевелится, где то ударил ногу, руки замерзли. Встал, пошел дальше. Опять вернулся стробоскоп. Я пришел в себя тольк в лабиринте.

Вдоль моей улицы, между девятиэтажками — одноэтажные соединения с широким проездом для машин. Проезд машинам закрыли, перекрытие подперли деревянными бревнами. На крыше увеличивают слой бетона. Бревна соединены между собою досками крест накрест. Есть лишь узкий проход для пешеходов. Автопилот сбился с этой тропы и завел меня в лес из вертикальных бревен и досок. Сам он заблудился и отдал управление мне. Нашел, кому доверить управление! Я тыкался между бревнами, но постоянно попадал в тупики. А главное, вижу свой дом, а выйти не могу. Присел на корточки и посмотрел под доски. Там узкий лаз. Я в парадке, но дождя вроде не было. Упал на брюхо и полез под досками в сторону дома. Интересно, как это все выглядело со стороны?

Нашел еще одну лавочку, и сел отдохнуть. Я здорово замерз, но зато почти пропал алкоголь. Представляю, как там воюет моя не поврежденная печень. Она с таким соперником еще не сталкивалась. Сидел долго, хоть и замерз, но боялся что вернется стробоскоп. Не вернулся и я решил перейти дорогу.

Домой вернулся поздно, мама уже спала. Открыл отец и я постарался, как обычно, пройти в свою проходную комнату. В себя пришел только утром. Мама ушла на работу, а отец собирался в командировку.

- Тебя кто то вчера очень расстроил? С Анфисой поругался?

- Нет, все нормально, а с чего ты решил, что я расстроился?

- Ты снял свою гитару со стены и постоянно, то отвязывал, то привязывал к ней ремень и что то злобно шипел себе под нос. Я думал ты расстроился и злишься.

- Да нет, просто не очень хорошо получалось привязывать.

Я в упор не помню, что я такое делал. Опыт с алкоголем оказался на редкость неудачным. Лучше филонить, чем такие испытания. К стати, надо посмотреть, я там не здорово вымазался?

- Нафига они нам нужны?

- Мы создадим клуб из пацанов которые на переменах торчат в курилке. А эта корочка будет удостоверением члена клуба. Мы вклеим фотографии, мы закрасим все «не» в списке требований к предъявителю удостоверения. Ты держишь в руках удостоверение члена «Клуба Курилки» СШ№ 6, города Харькова!

В такой подаче, идея Чапе понравилась. На следующий день удостоверение было показано всей курилке толпа подхватив мою идею, стала дополнять ее и развивать. Было предложено избрать Президента Клуба, клуб должен иметь свое название, клуб должен иметь свою печать и т. д., и т. п. Я, автор всей этой заварушки, стоял в стороне, а идея подхваченная друзьями уже жила своей жизнью.

На выборах, Чапа единогласно был избран Президентом Клуба «Бычок». Название предложил сам Президент. В «А» классе, несколько пацанов ходили в специальный кружок чеканки и резьбы по дереву. Они из листа желтой латуни вырезали и украсили красивой чеканкой многолучевую звезду. Звезда была выпуклой. Лучей было восемь или десять, и они были не слишком длинными, потому в центре звезды было свободное место, ровный черный круг. В кругу была вписана аббревиатура из трех букв - «ПКБ». Президент Клуба Бычок. Сзади звезды припаяли булавку и вручили Чапе. Ребята так же вырезали из резины круглую печать, с надписью по периметру «Клуб Бычок СШ№ 6 г. Харькова.» В середине печати красовалась та же многолучевая звезда. Чапа притащил из Репинки белую краску, и через несколько дней были исправлены все удостоверения. Пацаны тащили в школу фотографии на документы, а Чапа ставил на них печать и подписывал, как Президент.

Принес фотографию с уголком и я. После уроков, я задержал Чапу:

- Чапа, я принес фотографию, давай вклеим, только ты там выбери удостоверение по краше.

- Прости, Серега, но удостоверение я тебе не выдам.

- То есть как не выдам? Давай быстрей, Чапа, а то я сейчас взорвусь как триста тонн тротила!

-Серый, ты мне друг, и мы с тобой сидим за одной партой хренову кучу лет! Но меня избрали Президентом, и я должен блюсти правила нашего Клуба. Ты не куришь, а членом клуба может быть только курящий пацан. Прости, но нарушить это основное правило Клуба я, как твой друг, а тем более как Президент, не могу.

Нет, ну ты посмотри на него! НАШЕГО КЛУБА! С каких пор он стал вашим? Это мой Клуб, это я его придумал! Это я его создал из ничего, из пепла истории! А меня в него не принимают. Это какой то нонсенс!

- Серый, ты же понимаешь, что ты всегда желанный гость нашего Клуба. Ты всегда можешь посещать наши собрания, но членства клуба у тебя не будет. Таков Закон, и я нарушать его не буду, даже ради тебя.

Вот так, Молох идеи пожирает своего создателя. И нечего возразить Чапе. Он прав и удостоверение, которое я нашел в ворохе макулатуры мне не выдали. А, возможно, я бы его сохранил.

Чапа ходил по школе и по улицам города сверкая красивой звездой, похожей на старинный орден времен Екатерины. Преподаватели удивленно смотрели, но спросил про звезду у Чапы только Илларионович:

- Сергей, что это у тебя за орден на груди? Ты что, американского шпиона поймал?

- Петр Илларионович, это знак того, что я Президент Клуба Бычок!

- Это что еще за Клуб?

- Ну, это все кто посещает нашу школьную курилку. Если пожелаете, Вы тоже можете стать членом нашего Клуба, и мы Вам выдадим членское удостоверение.

- Нет, Сережа, спасибо! Я пока не решаюсь, еще посмотрим, что это у вас за Клуб.

А Клуб продолжал жить своей жизнью. Ничем особо Клуб не занимался. Принимали новых членов из младших классов, проводили какие то собрания, но в дела Клуба, я уже не вникал. Слышал, что они хотели сделать какой то отличительный знак члена клуба. Это должен был быть или маленький значок под лацканом пиджака или перстень на палец. Идея с перстнем понравилась всем больше всего, но изготовить столько наши пацаны-умельцы не могли и идея зависла. Знаю, что они хотели организовать что то вроде кассы взаимопомощи, если у кого то из членов клуба был напряг с финансами на сигареты.

Конечно, я мог бы начать курить и стать полноправным членом Клуба, но что никотин, что алкоголь, действовали на меня очень неприятно. Я пробовал и то и другое не раз, и кроме неприятных ощущений не было ничего, что хоть как то оправдало бы их употребление. Показать друзьям, что я не пью, было не солидно. Я делал вид или же пил, но немного. Но каждый раз я филонил и умудрялся обмануть подвыпивших друзей. Никто даже не подозревал, что я филоню.

Однажды, я катался в нашем дворе с Орлом на деревянной горке. Просто кататься нам надоело, и мы выстроились на спуске горки, а съезжающий проезжал у нас между ног. Не знаю как так получилось, но кто то съезжая, зацепил меня за ногу. Если бы это была поверхность земли, я бы успел выставить руки, а так, горка была очень крутая и мое лицо резко столкнулось с деревянной поверхностью ската. Я даже рот не успел закрыть и ударился зубами верхней челюсти по дощатой поверхности. Правый передний резец сломался точно посредине. Весь удар принял на себя этот зуб. Не пострадало ни лицо, ни губы, ни язык, даже кровь из носа не пошла. Но пол зуба остались внутри деревянной доски. Удар был такой силы, что мне показалось, что зуб не сломался, а ушел в челюсть как гвоздь после удара молотком. Орел смотрел и уверял меня что зуб сломался.

Мама тряхнула всех своих знакомых, и мне в клинике на Тринклера сделали пластмассовую приставку на зуб, которая скрывала его половинчатость. Когда удаляли нерв мне вкололи обезболивающее. И на него у меня тоже было жуткая реакция. Мне казалось, что там в кресле я и окочурюсь. Я просил не обезболивать, лучше я потерплю. Обтачивали уже без анестезии. И это была старая бормашина, не современные турбины. Но у меня не было выбора и я терпел. Жизненный опыт показывал, что все эти «транквилизаторы» не для моего организма. Вся эта «химия» была против меня и через много лет, когда я стал прислушиваться к докладам моего организма, то отменил даже чай и кофе. Ощутив результат, я очень сожалел, что не сделал этого раньше.

А тогда, в школе никто и не заметил, что у меня не стало половины зуба. Даже Анфиса.

Лет через двадцать мне будут жидким азотом вымораживать проход в носу, чтоб я мог хоть как то дышать носом. Из носа текла сукровица и летели куски мяса. Профессор, глядя на меня сквозь очечки, говорил:

- А что же вы, батенька, хотели? У вас искривлена носовая перегородка.

- Профессор, но ведь мы же лечим аллергию, а не последствия удара?

- Не знаю, батенька, не знаю. Но у всех пациентов, с вашим типом аллергии, искривлена носовая перегородка.

Выходит Вильгельм Телль таки достал меня! Через двадцать лет долетела его стрела из арбалета. Это было очень плохо, но был нюанс. Юрисдикция аллергии не распространялась на маленький кусочек страны, на Сочи. Сочи оказался в нейтральных водах. Мне пришлось ехать туда, чтоб дышать. Получалось Чалюк своим куском льда выписал мне путевку в южный город Сочи. А я, повернув голову, уничтожил его «билет» на турпоездку в светлый город Магадан. По этапу.

Но тогда, этого никто не знал. Я опять торопился в школу, чтоб друзья успели списать у меня домашку. Наш класс подрос и заматерел. Только я оставался почти самым маленьким. На переменах мы убирали все с учительского стола, ставили поперек учебники вместо сетки, и играли в теннис книжками вместо ракеток. Резались от души, был чемпионат, и были болельщики. Я натренировался играть в теннис, когда ходил на стрельбу. У нас в тире был теннисный стол на втором этаже. Но лучше всех играл Благодя (Колька Благодарный). Преподаватели с трудом протискивались через толпу зевак к своему столу.

Если не играли в настольный теннис, то в классе устраивались танцы. Только у нас, в углу, возле доски стояло пианино. Зачем, почему? Не знаю. Но на перемене к нам прибегал Леша Литвинов и забойно играл твист на пианино. Играл он великолепно, а девчонки и пацаны танцевали. Жаль, что я не умел и стоял в сторонке. А Леха зажигал! Умудрялся играть и ногой, и у него получалось! Умудрялся в какой то момент повернуться и ударить по клавишам задницей. Пианино взвывало, но мелодии это не мешало, даже на оборот. Я, иногда, пытался выполнять партию ударных. Музыка гремела на всю школу, но нам никто не запрещал. Думаю не запрещали, потому что Леха играл великолепно. Жаль, что пусть и не скоро, но из пианино вылезли струны и танцы прекратились.

Как то постепенно такая активная жизнь переместилась из класса в предбанник нашего мужского туалета. Все потому, что наши пацаны стали курить по настоящему. Курили практически все, кроме меня и Семы. Но мы с ним тоже на переменах спешили в курилку, чтоб в клубах дыма пообщаться с друзьями. Чапа всегда сидел с пацанами на подоконнике, в котором был пропил от его термитной шашки. Он курил безбожно и постоянно делал «дракончика,» выпуская дым из уголков рта и из носа одновременно. В курилку приходили преподаватели покурить, и мы, без тени панибратства, просто общались с ними на волнующие нас темы. Я смотрел на это со стороны, и меня удивляла эта атмосфера общения соратников, делающих какое то общее дело. Я все еще болтался в детстве и разговаривая в курилке с Илларионовичем, подсознательно ёкал селезенкой. Казалось, что он вот сейчас, прямо в курилке, поставит мне двойку. Интересно было бы знать за что...

Мы, всю эту красоту уже видели не раз, потому сразу рванули в зал рассаживаться. Я конечно оказался в кресле рядом с Анфисой. От нее завораживающе пахло духами. Уж не для меня ли? Погасили свет, но несколько девчонок задержались в туалете и теперь протискивались на свободные места. Каба (в миру Ира Кабашная), девчонка из нашего класса, крепко сколоченная, на пол головы выше меня протискивалась передо мной и Анфисой. Может она за что то зацепилась ногой, может споткнулась, но она взмахнула рукой и зацепила меня по лицу. Я в темноте не увидел этого движения и увернуться не успел. Она попала точно в то место, куда попал кусок льда, брошенный Витькой Чалюком. Случайный, не сильный удар. Каба была не при чем, но кровь хлынула рекой. Кровь текла в горло, а я запрокидывал голову, пытаясь закрыть нос рукой. Но кровь текла и по руке.

- Сережа прости, я не хотела! Я не специально! Пожалуйста, включите свет! Пожалуйста! Включите свет!

Бедная Каба думала, что это она виновница моего кровавого фонтана. Я же никому не рассказал про мое не боевое ранение во дворе. Анфиса наклонилась к моей запрокинутой голове и промурлыкала в ухо:

- А у тебя слабенький носик, Сереженька!

Черт! Знала бы она, что мой «слабенький носик» выдержал удар ледяным обухом по морде! Что Каба просто попала по старой, не зажившей ране! Но я ничего не мог сказать, кровь заливала горло. Опять как вампир пью кровь. Свою кровь. Может она и не вкусная потому, что своя? Может попробовать Анфисыной кровушки? Ее горлышко рядом…

Включили свет, и меня, юного вампира, вывели в фойе. Поставили стул недалеко от глобуса Луны. Работники планетария суетились вокруг, но в этот раз снега под руками не было, и кровь не останавливалась. Они вызвали скорую, а я полулежал на стуле, булькал кровью в горле и косил глазом на глобус Луны. Я как раз прочел рассказ Фредерика Брауна «Арена». Рассказ был просто шикарный. Короткий, написанный давно, а читался лучше современных. Кто такой этот Браун? Я его рассказов вообще не встречал...

В фойе неяркий свет, а я уже не в планетарии, а в лазарете нашей боевой базы, куда я привел свой малый разведывательный корабль. И это не Луна в панорамном иллюминаторе базы, а Нептун. Я, Боб Карсон, раненый после моей личной битвы на арене. Безоружный, один на один с Пришельцем. Пришелец швырял в меня камни своей катапультой, и таки попал, зараза. Я почти погиб, но выжил, а значит мы победили! Своей победой над Пришельцем, я выиграл дальнейшее существование всей нашей цивилизации! Жаль, но никому не расскажешь про это, даже Анфисе.

Приехала скорая. В нос напихали ваты с какой то фигней, и отвезли в школу, в мед. пункт. Зря, кровь уже остановилась.

- Ничего не видно! Что с глазами?

- Левый глаз поврежден, правый в норме!

- Почему нет изображения! Откройте правый глаз!

- Глаз открыт и есть изображение!

- Что за дурацкий красный круг на белом фоне? Где изображение?

- Это и есть изображение! Это пятно крови на снегу! Изображение рассфокусировано! Он почти упирается носом в снег!

- Где изображение левого глаза? Откройте его!

- Нет смысла, там все равно прижата левая рука!

- Смирно! Командир в Центре Управления!

Я вернулся. В ушах свист. Трудно дышать, кровь заливает горло. Сильно течет по лицу и капает с подбородка прямо в снег. Оказывается я стою на левом колене, упираясь левым локтем в твердый сугроб. Черт! Неужели это глаз вылетел? По идее, он должен был бы висеть на нитке. Тогда бы я его чувствовал левой ладонью, а там кроме слез и крови ничего нет. Отвожу руку. Есть изображение левого глаза! Мутное, но есть! Сука, тошнит то как!

- Серега извини! Это я промахнулся, я хотел в Наташку! Я нечаянно! У тебя там все нормально. Не ссы, а я пошел. Пока!

Витя Чалюк! На хрена он меня поднял? Я же еле стою! Выходит, что этот Вильгельм Телль недоделанный, бросил в Наташку камень, а попал в меня. Хотя, откуда зимой камни? Это явно был кусок льда в снегу. Козел, еще и косой! Надо приложить побольше снега на лицо, и закопать пятна крови. Скоро придет мама с работы. Только этого повода для скандала мне не хватало. Я откапывал чистый снег и прижимал его к лицу. Все задеревенело, но кровь прекратилась. По ощущениям, у меня дыра по центру морды. А на ощупь — вроде ничего нет. Еще раз присыпал снегом кровь и побрел домой. Не могу оторвать левую руку от глаза, с ней кажется не так болит.

Зеркало показало странную картину. Если не считать остатки крови под носом, то никаких повреждений не видно. Только жутко смотрится полностью кроваво-красный левый глаз. И меня все еще тошнит. Носом дышать не могу, там что то разбухло.

Лежал на диване в полутьме, не могу смотреть на яркий свет. Ну, дебил Витя удружил! Мы с ним особо не але, так только: «Привет!-Привет». А тут такой приход! Какого черта я повернулся? А если бы не повернулся? Кости лица на много крепче, чем кости черепа в теменной и височной частях. Моего дядю Ваню убил несильный удар в висок. А этот Вильгельм швырял со всей дури. Если бы не повернулся — не известно, чем бы все кончилось. А если бы он попал в Наташку? Ему бы уже скручивали ласты и корячилась Малолетка. Интересно, это у всех дебилов такой метод заигрывать с девчонкой? Если понравилась — наверни ее кирпичом! Идиот! Как болит морда, аж зубы сводит. А надо еще не спалиться, когда мать придет. А вот и она.

- Привет, мам!

- Привет, а что это у тебя с глазом?

- Не знаю, а что у меня там?

- Да он весь красный. Похоже лопнул сосуд. Как ты себя чувствуешь?

- Не важно, голова болит! (Еще бы она не болела!)

- Иди на кухню, я давление померяю.

С давлением все было нормально, и меня отпустили в темноту дивана. Как хреново на свету…

Моя физиономия болела еще несколько дней. На уроках немного гундосил, левая ноздря не дышала, но кроме красного глаза не было заметно никаких повреждений. Как будто ударили свинцом в боксерской перчатке. Анфисе сказал, что в глазу лопнул маленький сосуд.

Сразу, как приехали, купили билеты, чтоб сидеть всем вместе. Но первый сеанс в 10.00, а еще только восемь с копейками. Надо чем то заняться и не замерзнуть. В парке полно снега и узкие протоптанные тропинки. Наши девчонки стайкой шли впереди, а мы шли сзади — пусть они выбирают куда идти. Девчонки привели нас к качелям. И это правильное решение! Карусели, колесо обозрения, самолеты — все закрыто. А на качелях хоть можно покататься. Сами качели деревянные, в виде шлюпок. Они летом были на высоком постаменте почти в мой рост, а сейчас снег выровнял их с окружающей природой. Качели сделаны добротно. Думаю, если их спустить на воду — поплывут. Этих лодок-качелей было штук восемь. Мы с Каней заняли одну, по краше. Еще одну взяли Чапа с Семой. Наши девчонки кататься не захотели. Но тут к качелям подвалил еще один класс из какой то другой школы. Такие же как и мы стимуляторы карантина. Почти одни девчонки. Другие качели заняли они. Смех, подколки и шуточки. Ожидание фильма превратилось в веселое развлечение. Мы с Каней начали подкалывать соседок по качелям, мол мы пацаны и катаемся покруче. Но девицы из другой школы были не промах. Упитанные, здоровые, розовощекие. В своих шмотках они были похожи на матрешек. Мне такие не нравятся, не мой типаж. А главное, они так раскочегарили свою лодочку, что мы с Каней, как не пыжились — явно проигрывали. Наши девчонки стали болеть против нас, а матрешки все наращивали амплитуду. И тут появился он. Худой, плюгавенький мужичок, метр с кепкой. Пьяный в зюзю. В штанах непонятного фасона, заправленных в резиновые сапоги, в безрукавке из рыбьего меха и в рубашке. Костюм венчала побитая молью шапка-ушанка, с торчащими в разные стороны ушами с тесемочками. Типа местный сторож. На дворе раннее утро, а он уже никакой! Заплетающимся языком, этот примат стал буровить, что мол расходитесь, мелюзга! Мы ему внятно и толково объяснили, что ничего с его качелями не станется. От них не убудет, а если он будет много вонять — то может получить и в бубен. Но местный цербер не унимался и полез к нам на качели. С одной стороны линии качелей, находились рычаги управления. Как ручной тормоз на машине, только длиннее в два раза. Потянешь за рычаг и под одной из лодок, прямо под килем из пола выпирает толстый брус. Киль тормозится по этому брусу и лодка плавно замедляет качания. А этот плюгавенький, хоть и пьяный, а соображал что делать. Он взвел все рычаги. Несколько лодок быстро остановились, но остальные — продолжали качаться. Качели старые, давно без ремонта и под лодками просто не было, или уже сгнили тормозные деревяшки. Мы с Каней, матрешки и еще несколько лодок ехидно продолжали раскачиваться.

- Ну что, съел Обмылок?

Плюгавый что то пробуровил непонятное и матерясь на всю округу куда то подался. В те времена, выражаться при дамах — было не принято! А этот кроет по полной. Я предложил Кане, настучать ему в табло, если эта курва вернется.

Мы продолжали проигрывать матрешкам, которые не унимались, даже под ругань плюгавого. День складывался прекрасно, но это чувырло вернулось. Пошатываясь, он опять брел к нам. На этот раз в руках у него был металлический крюк.

В те времена жидкие напитки фасовались только в стеклянную тару. Молоко, кефир, газировка, майонез, сметана и т. п. - все в стеклянных бутылках и баночках. Все многоразовое, и все, как патроны, вставлялось в ажурный ящик-обойму, сделанный из металлической толстой проволоки. Для каждого вида стеклянной тары - свой. Ящики были приспособлены ставиться один на другой. Конструкция, из стоящих один на одном ящиков, прочная, но довольно тяжелая. Колесиков нет, потому одной рукой берешься за верх пирамиды, а другой, металлическим крючком, с кольцом для руки на конце, цепляешь за нижний ящик. Так, довольно легко, можно было перетащить недалеко эти ящики по асфальту, бетону, кафелю. Но лучше всего их можно было так передвигать по металлу. Почти все магазины в подсобке имели металлические полы. Вот с таким крючком, как мне показалось коротковатым, и появилось это чудо земли Харьковской.

Как не крути, а в руках этого отмороженного крючок мог стать и оружием. Поди пойми, что у него в голове. Мы решили не усугублять ситуацию и спрыгнуть с базара. Все слезли с качелей и крутились вокруг центуриона подкалывая и подначивая его. В любой момент мы готовы были смыться. Вот только матрешки так раскачались, что остановить качели не могли, да и не умели толком это делать. К ним и поковылял блюститель качелей. Дело стало принимать гниловатый поворот. Зачем ему крючок? Не станет же он цеплять им качели? Может попытается им ударить девчонок или бросить в них. В любом варианте, надо бить в табло, как я и предлагал. Мы подошли к нему сзади поближе. Оставалось сделать шаг, и можно потушить его одним точным ударом. Дело стало приобретать не веселый оборот. Девчонки уже не раскачивались, а испуганно жались в середине лодки, держась за прутья подвеса. Лодка, с мощью и хорошей скоростью, проносилась мимо плюгавого туда сюда. И вдруг случилось невероятное. Этот дебил зацепил крюком за металлический прут подвеса лодки. Огромная масса деревянной лодки, масса матрешек и металлического подвеса, против его тщедушной особы. По моим прогнозам, при таком соотношении массо-скоростных моментов, ему должно было оторвать пару пальцев, или вырвать крюк из рук. Но этого не случилось. Несущаяся вперед лодка вытянула его в ровную струну и швырнула по высокой траектории далеко в снежную целину. Так же ровно, с вытянутыми руками вперед, как пацаны прыгают в воду, он вошел в глубокий снег. Он пробил плотную верхнюю корку и ушел в рыхлый снег по пояс, под углом в 45 градусов. Я не мог поверить, но резиновые сапоги все еще были на нем. Они должны были остаться на полу возле качели! А они были у него на ногах, и это подрывало мою непреклонную веру в законы физики. Мои научные размышления прервал Каня:

- Серый, давай быстрее. Уходим!

- Каня, какого хрена на нем остались сапоги? Они должны были слететь еще…

- Какие сапоги, дурья башка! Он же не шевелится!

- Да что ему будет, этому дебилу?! Там снега больше метра!

- Там где то под снегом металлическая ограда!

Твою ж в дивизию! Я совсем забыл про зеленую металлическую ограду этого аттракциона. Не высокая, метр с чем то. Если этот недоделанный Икар напоролся на ограду — ему уже ничто и никто не поможет. Если промахнулся — вылезет сам из снега, даже крылья не поломает. В любом случае, а тем более в плохом, нам общение с гербовыми фуражками и следаками ни к чему. Мы ему ничем уже не поможем. Сам виноват. Он бы еще таким образом попытался остановить Камаз или паровоз! Все уже давно испарились, даже матрешки. На арене остались только два клоуна — я и Каня, да еще неудачно приземлившийся Икар. Мы схватили портфели и рванули от греха подальше. Скользко, быстро не побежишь, а я все оглядывался на две ноги в резиновых сапогах. Они зашевелились, и я ударил по тормозам. Икар вылез из снега, без шапки и без крюка. Крови не было. Его губы и рот шевелились, но звука не было. Он опять нырнул в пробитую им яму, как белый медведь за нерпой. Вылез он уже с ушанкой.

Икар медленно поплелся восвояси, все так же беззвучно шевеля губами. Наверное пошел жаловаться Дедалу, на несовершенство крыльев из перьев и воска. Этот недоделанный Икар подорвал во мне веру в окружающих людей. Я не мог поверить, что мыслящий человек, пусть даже под действием сивухи, может сделать что то подобное!

Испуг и волнение за Икара прошли, и мы с Каней потихоньку стали ржать, вспоминая стремительный полет нашего Красного Сокола. Мы однозначно решили, что видя такой полет, Мессершмитт нервно курил бы в сторонке.

Догнали наших девчонок и все вместе пошли в кино. Кажется это был польский вестерн «Волчье эхо». Удачно мы прогуляли школу, а главное не зря! Через день в школах объявили карантин.

Чисто технически - это глубокий овраг, балка, отделяющая новый микрорайон от остального города. По дну оврага течет небольшой ручей. Это он создал этот овраг, и прорезал грунты так глубоко, что вскрыл небольшую подземную речку, которую все называли "Источник". На склоне оврага поставили завод, который газировал и закрывал в бутылки эту воду - "Харьковская 1". Но воды было слишком много. Это место облагородили и вода стала течь из множества нержавеющих труб. Сюда приходили толпы людей с банками и флягами и набирали холодную родниковую воду. Сюда пришел и я со своими старыми санками. От основного оврага в сторону микрорайона отходил еще один овраг. Его пробили дождевые и паводковые воды. У него были крутые склоны и ручья на дне не было.. Вот эти склоны и облюбовала местная пацанва. Не было взрослых, не было малышей, не было девчонок - только около полусотни пацанов. Вся эта гвардия выстраивалась по краям оврага, почти по всей его длине, готовая скатиться вниз. Но никто не скатывался. Все стояли в ожидании. Наконец находился смельчак и бросался вниз с бешенной скоростью. А может и подтолкнули кого… И все бросались вниз на санках, пытаясь протаранить несущегося внизу смельчака. Но, бросившись вниз, ты сам становишься мишенью для тарана. И кто то уже стартовал, выбрав мишенью тебя, при этом сам став мишенью. За несколько секунд внизу оврага образуется большая вытянутая «колбаса» из множества саночников, которая с гиканьем и свистом летит вниз по склону в сторону ручья. От столкновения санок никто не пострадал ни разу. Сила удара не большая, важен сам факт тарана. Когда колбаса останавливается, все стараются побыстрее вернутся на выгодные места на краю оврага. Все повторяется вновь. Все ждут даже самого последнего поднимающегося. Опять смельчак, и опять повсеместные тараны. Можно просто пустить санки без пассажира и их все равно будут таранить. Все одеты приблизительно одинаково, все вываляны в снегу и снег уже примерз к одежде. Но все мокрые от пота, хотя на улице мороз. Карабкаться на горку не просто. Вольные стрелки вновь замирают на краях оврага, перекрикиваясь и подстрекая к бесшабашному броску на санках вниз. Но в рядах бойцов не все на санках. Есть группы по три человека с новогодними елками. На них тоже великолепно можно скатиться с горки, хотя это и не елки совсем. На Украине елки тогда были не в ходу. Все украшали небольшие сосны. У сосны ветки толще, но реже растут. И хвоя более длинная. Три пацана садятся на лежащую сосну, как за рога берутся за торчащие вверх ветки и бросают свою галеру вниз по склону. Она почти не уступает санкам в скорости, зато комель сосны настоящий таран. Эти катания захватывали дух. Игра, в которой нет победителей и нет побежденных. Нет какого то разделения — все равны. Между участниками возникает какое то братство «воинов оврага». Этому братству воинов подходил девиз: "Мы все вместе, но каждый за себя!" Я ходил на этот овраг почти каждый день. Многих уже узнавал, многие узнавали меня. Я встречал «воинов оврага» и в магазине, и в булочной. Мы заговорщицки улыбались друг другу.

- Эй, рыжий! Давай быстрей поднимайся! Не задерживай.

Так кричали мне, если поднимался по склону последним. Я был не худшим и не лучшим в этом вольном сообществе. Катался только на брюхе, головой вперед. Быстро освоил езду на одном полозе. Применял переворот на спину и снова на санки. Все для того, чтоб протаранить кого то и самому не попасться. Потому когда летишь вниз смотришь во все стороны. Это очень трудно, к тому же спуск на юг и солнце бьет в глаза. Вот так я и проворонил опасность.

Я летел в воздухе метра три без санок. Приземлился на брюхо, как самолет без шасси. Даже не ударился. Встал, а санок нет. Снег есть, овраг есть, я есть, а санок нет. Их нет вообще, и непонятно, что же случилось. Я пошел назад в поисках санок. Нет их нигде! Решил вернуться назад, туда где упал. Обернулся и увидел свой боевой корабль.

Возле источника росли большие высокие тополя. В два, а то и в три обхвата. Но тополь дерево слабое, и некоторые начинали гнить изнутри. Их спиливали и увозили. А внутри пня пацаны разводили костер, и трухлявая сердцевина выгорала, почти всегда вместе с какой то стороной. Получалось не кольцо, а буква «С», торчащая из земли. Внутри этой буквы «С» стояли мои санки. Их не было видно ниоткуда. Я отклонился от трассы, прошляпил пень и влетел в него на полном газу. Санки остались внутри пня, а я вылетел, даже не зацепившись. Мне опять повезло. За день до этого, мы вели в машину скорой помощи пацана. Он с другом таранили сидя вдвоем на одних санках. Тот которого мы вели сидел первым и держался руками за передок санок. Тоже как я смотрел назад и врезался в дерево. Наверное он перебил несколько пальцев. Сквозь перчатки капала кровь, а он шел и улыбался. Настоящий «воин оврага».