Tulala

Оглядываясь на свое детство, я с удивлением осознаю, что прошло оно под голос Виктора Татарского. Были еще заполошные соловьи в июне, оркестры кузнечиков в июле, шальные грозы в августе; осенью дождь месяцами выбивал морзянку по железной крыше, зимой в большущей печке потрескивали дрова, весной в намытые оконные рамы насвистывал веселый сквознячок, но пленяющий бархатный голос неведомого ведущего всегда присутствовал в бабушкином доме.

Когда начиналась его передача «Встреча с песней», она включала погромче приемник, стоявший в единственной комнате деревенского дома, чтобы слышать звук на терраске, где горели душистые керосинки и варилась вкуснейшая еда. Бабушка готовила наваристый борщ на родниковой воде, которую раз в два дня приносила на длинном коромысле из единственного на всю деревню колодца; или пекла румяные лепешки; или помешивала кипящую малину в алюминиевом тазу; или ставила передо мной целую миску окрошки, к которой полагалась непременно деревянная ложка; или отправляла в печку жаровню с липким тестом, а вынимала обратно сладчайший каравай…

Я сидела за столом напротив окна, за которым буйствовал куст деревенской розы; или клонились к земле румяные яблочки-китайки; или далекими всполохами полыхали зарницы; или неслась по улице желтая листва. Зимой в это же время за окном уже стояли сумерки, зато на стекле мороз выводил косматые еловые лапы, или горы с одинокими соснами, или густую бороду замшелого лешего. А из репродуктора незнакомый мне диктор очень доверительно и проникновенно рассказывал о солдатах, которые, вернувшись с войны, вспоминали своих однополчан; лихую гармошку в освобожденном селе, короткие передышки с патефоном в землянке; и как-то виновато, будто заранее прося прощения, что потревожили своими воспоминаниями, вкрадчиво спрашивали, нельзя ли разыскать в огромной фонотеке какую-то антикварную песню, которую полюбили, да забыли. Или просили отозваться тех, с кем разминулись в горячке в санитарном эшелоне или на бескрайних фронтах самой лютой войны.

За долгие вечера, которые сложились в годы далекого детства, перед моим взором промелькнули связисты и танкисты, колхозники и ученые, лесники и целинники, фельдшеры и метростроевцы, бывшие номера Бухенвальда и ленинградские блокадники, отданные в детские дома.

Со временем я постигала и уясняла, что песни откликались на каждое событие, отзывались на любое переживание, на все, чем жила страна и каждый ее обитатель. И что были эти песни вовсе не фоном, а свидетелями и соучастниками. И запоминались, и были дороги не потому, что красивы и популярны, а потому что с ними связаны самые светлые воспоминания о долгожданных или неожиданных встречах, о трепетной дружбе, первой любви или безумной страсти…

Диктор зачитывал письма, написанные участниками Гражданской и Великой Отечественной, видевшими конку и лучину, а они рассказывали о неведомых мне продуктовых карточках и филичевом табаке, о коммунальных квартирах и хромовых сапогах.

Но удивительными были не только эти письма издалека, но и речь ведущего, негромкая и спокойная, с неожиданными паузами, которые порой говорили больше, чем сам рассказчик.

Когда пришла пора учиться в школе, родители забрали меня к себе, в рабочий поселок. В другие запахи, в другие краски, в другие звуки. За многочисленными уроками и новыми впечатлениями как-то позабылись долгие вечера у старого репродуктора. Да и бабушка вскоре умерла. И осиротевший дом кому-то продали.

А спустя сорок лет, когда уже самой нестерпимо захотелось оказаться бабушкой, я вдруг поняла, что та, деревенская, была не на много старше меня. Только видела своего мужа несколько месяцев – пока не пришла война. И не получила с фронта ни единого письма – только похоронку. И не наградила меня дядьями и тетками, потому что успела налюбить лишь моего отца. И бежала к приемнику на «Встречу с песней» потому что хотела встретиться с юностью. А может и вовсе – ждала того самого письма, в котором расскажут о ее недопетом чувстве…

Навеяно постом "Ну-ну-ну"Aex76Nomad...

Заговорила я рано, заикаться начала неожиданно и было мне на то время 2 года. Мама села со мной в рейсовый автобус и повезла из деревни в городскую больницу. А там логопед расспросил о болячках, позадавал мне вопросов, послушал ответы и сказал: "Таблетки от заикания еще не придумали. Поэтому попробуем полечить молчанием. Вы, мамаша, с дочкой лет до 4 не общайтесь. А вот потом приезжайте".

Мы вернулись в родную деревню. Мама попыталась следовать советом эскулапа, но ситуация только ухудшилась. Судите сами: двухлетняя малышка смотрит на мать испуганными глазами, полными слез, дергает за подол цветастого халата и не может понять, почему самый родной человек отворачивается в сторону и ничего не отвечает?

К ужасному заиканию прибавился мой рев, мириться с этим было невозможно. Мама промучилась до вечера, а утром плюнула на официальную медицину, сгребла меня в охапку, усадила на телегу и на лошади отвезла в соседнее село, к бабке.

Не знаю, как сейчас, а лет 30 назад такие старушки встречались частенько. Все ли обладали какими-то знаниями - утверждать не берусь. Но я попала по адресу. Мама потом рассказывала, что женщина надо мной "сливала" воду, а потом подала в бутылке-четвертинке. Сказала, чтобы поили меня ею по чайной ложке и почаще умывали. "А заикается девочка, потому что испугалась машины", - сказала она на прощание.

Мама так и не поняла, про какую машину говорила старушка. Я же, спустя несколько лет, услышав историю о своих злоключениях, вспомнила сразу, что до смерти боялась звука мотора, который заводили "кривым стартером" (название узнала минуту назад, для меня же это была изогнутая палка))

Ну а история с заиканием окончилась тем, что по ходу того, как уходила вода в бутылке, уходила и моя болезнь. Примерно через месяц (сама не знаю, а мама не помнит) я уже болтала чисто и свободно. Лет через 20 было желание съездить в то самое село и поклониться в ноги доброй старушке. Стали с мамой обзванивать знакомых. Но оказалось, что бабушки давно уже нет в живых, да и села - тоже... 

Вдогонку к посту о девушке, которую кавказцы высадили в промзоне, решила рассказать свою историю. Было это в лихие 90-е. Сегодня мы оглядываемся на них с содроганием, а в ту пору это было время нашей молодости и не более того. Короче, училась я в институте, жила в общаге и как-то с подружкой Ксюшей зашли к городской однокурснице и задержались допоздна. Было лето, поэтому вполне возможно, что готовились к сессии, у же не помню.

Вышли на улицу – уже смеркается. Дождаться автобуса – гиблое дело. Стоим на остановке, ловим на себе оценивающие взгляды местного контингента и на душе как-то совсем не айс. И тут подъезжает машина:

- Девчонки? Вас подвезти?

В салоне два лица южной национальности. Лет по 30. Мы переглянулись. Конечно, подвезти! Сели в машину и продиктовали адрес.

Ехать до общаги – минут 15. И уже мелькают знакомые дома, комиссионные магазины, палатки со сникерсами. Но тут машина резко уходит в поворот и везет нас совсем в другую сторону.

- Мы щас, – говорят мужчины. – Нам надо срочно позвонить (сотовые телефоны тогда были редкостью)

Подъезжают к пятиэтажке, зовут с собой:

– Мы быстро!

Ну ХЗ? Может, правда, важный звонок, а тут мы со своей общагой. И вообще в школе учили, что все люди – братья, старших надо уважать и миру мир.

Зашли в квартиру. На кухне – женщина славянской наружности копошится у плиты. Взглянула на нас мельком и опустила глаза. А наши «таксисты» – прямой наводкой за стол. Из небытия материализовали бутылку водки и сразу по стопарику – хлоп!

У нас с подружкой округлились глаза. Ну нихуясе – как же они, пьяные, за руль-то сядут?

– Может, мы пойдем? – спрашиваем с Ксюшей.

– СТОЯЯЯЯТЬ! – рявкают на нас мужики. – Пойдете, когда мы отпустим! – и один из уродов кидается к входной двери, закрывает ее на ключ и отправляет его в карман.

Только в этот момент нас осенило, чем может закончиться этот вечер. А мужики уже названивают своим друзьям, приглашают в гости, допивают бутылку.

Девица между тем украдкой смотрит на нас, мы из прихожей даем ей знаки, чтобы она выпустила на волю, но и ежу понятно, что она не станет рисковать здоровьем.

В какой-то момент тот чел, который закрывал замок, идет отлить или отвалить, выходит из туалета, машинально снимает куртку и вешает на крючок (Вспотел, пока тужился, но нам не до смеху). Не обращая на нас внимая, возвращается за стол.

Ксюша просекла ситуацию в доли секунды. Ринулась к вешалке, залезла в карман, вынула ключ, два оборота – и замок поддался! Буквально кубарем мы вылетели  из квартиры, сбежали по лестнице и помчались прочь.

А позади уже крики, вопли и обещание долгого группового секса. Через мгновение слышим рев мотора, и, понимая, что эти уроды в живых не оставят, прыгаем с Ксюшей в ближайшие заросли. Машина на бешеной скорости проносится мимо.

Было просто чудом, что район, в котором мы оказались, я знала неплохо: неподалеку жила моя тетка и я нередко ходила к ней. Но сейчас я о тетке даже не думала. Вместе с подружкой мы рванули в общагу. Передвигались короткими перебежками. Эти упыри еще раза три мелькали на дороге, разыскивая нас, но мы залегали как заправские диверсанты.

И все-таки, даже добравшись до родного здания, мы очень боялись, что эта история еще не окончилась, потому что вечером, садясь в машину, сразу сказали, куда везти! И если нас караулят, то…

Время – три часа ночи. Судорожно вспоминаем, кто из вахтеров сегодня дежурит. Если ФИО 1, то она уже спит беспробудным сном. Если ФИО 2, то, даже услышав стук в дверь, ни за что не откроет, потому что так положено по инструкции. Вот если бы ФИО 3! Просто мировая старушка! Но сегодняшняя смена совсем не ее. Мы отчаянно грохочем в дверь, и буквально через мгновение видим перед собой ФИО 2:

– Девочки, дорогие, да где же вы ходите! Столько злодеев в городе! Ну-ка быстро в кровать!

И это свирепая и зловредная ФИО 2! Мы не верим своим глазам и ушам, но тут же ломимся в дверь и несемся в комнату. Нас уже ждут наши девчонки. Комната слева, комната справа – все уже рядом с круглыми глаза:

– Ну, вы, блин, даете! Хоть бы предупредили! Рассказывайте!

Рассказывали уже под общий хохот – про то, как прыгнули с Ксюшей в ближайшие заросли и они оказались крапивой, как, сидя в кустах, боялись лягушек и майских жуков, про то, как до последнего думали, что эти упыри – порядочные люди. Нам и самим уже было смешно – истерика есть истерика.

Но с того раза мы точно усвоили, что верить айзерам – себя не уважать. И если они говорят "красное", это может быть и черным, и белым. Уже много позже я поняла, что "мамой клянусь" проходит только у "наших". Для них же это - пустые слова, а обмануть неверного - супер-круто!

Да, когда вышла замуж, я рассказала эту историю мужу. А он ничуть и удивился. (Меня тут один чел как-то обвинил, что в моих постах всегда говорится про десантников. Ну, не буду изменять традиции и сегодня). Так вот – муж служил в ВДВ. И если в роте такой черныш в одном экземпляре – то сама невинность, а если несколько – то тут же пытаются всех под себя подмять и превратить казарму в аул. Ну а на самолете эти уроды – первые ссыкуны. Бывает – летят пацаны на прыжки, сидит лопоушик из вологодской деревни или из сибирской тайги – бледный, волнуется, но зубы сжимает – и прыгает! А эти подходят к двери – и все, сушите весла. Страху у них полны штаны, прыжки отменяются, а самолет на базу…

PS: Если кого незаслуженно обидела, то куча извинений.