Nematros

- Куда я пойду? – обиженно спросил он, - я же у тебя живу.

- Уже нет, - пожала плечами Елена Валерьевна, надевая футболку. Черные кружевные трусы куда-то подевались. На белой футболке красовались глаза с длинными ресницами и алый рот. Небритый лобок Елены Валерьевны дополнил картину, добавляя лицу бороду – вылитый Фидель Кастро времен солирования в QUEEN.

- И дернул же черт сегодня потрахаться при свете, - вздохнул Сережа, коря себя за длинный язык. – Ну прости, а? Нормальный у тебя анус. В моем вкусе.

- Тогда уйду я, - решительно произнесла Елена Валерьевна, не слушая оправданий незадачливого ухажера. Она проворно напялила цветастые шорты выходного дня, взяла сумочку и телефон. – Чтоб утром тебя здесь не было!

Ночь была теплой, безоблачной и манящей. От Бригантины, где остановилась Елена Валерьевна, до набережной, где обитал вечный праздник, было рукой подать.

В Ялту она приехала с подругой Светкой, секретаршей босса. В первый же день в парке им встретился Сережа. Обходительный, утонченный и феерично несуразный, он сразу покорил сердце светской бухгалтерши. Они гуляли до позднего вечера, пообедали в «Чайке», поужинали в «Апельсине» (за Елены Валерьевны, разумеется, счет), а вечером Сережа рассказал какую-то невразумительную историю про воров, которые украли все его деньги и чувство юмора, и напросился ночевать к дамам. Он уже предвкушал тройничок, но у Светки оказались месячные, и она ушла спать на лоджию.

Это было три дня назад. С тех пор много воды утекло (а у Светки не только воды), и вот Елена Валерьевна в гордом одиночестве бороздила ночной курорт.

- Ай, харошая! – раздался голос из темных кустов, - хочеш с настаящим мущиной в горы прокатица?

Настоящий мужчина был бы сейчас кстати, но в горы Елене Валерьевне не хотелось. Она вообще высоты побаивалась. Поэтому на всякий случай прибавила шагу.

- Куда таропишса? – раздался второй голос. Двое настоящих мужчин представляли в два раза больше опасности, и Елена Валерьевна побежала.

Правда недалеко, потому что с размаху уткнулась в кирпичную стену, отчего начала падать на спину, и если бы не сильные заботливые руки, подхватившие ее, обязательно завершила начатое.

- Ленка?!

Кирпичной стеной оказался Максим Анатольевич Ложкин, начальник управления перспективного развития в солидной фирме Елены Валерьевны. Коллега, стало быть.

- Макс? – на выдохе произнесла она.

Обычно Максима Анатольевича все называли мистер Проппер за характерный внешний вид и за то, что он закрутил служебный роман с уборщицей против ее воли. Коллектив осудил, но за уборщицей стояли тряпки и ведра, а за Максом – дядя, заместитель директора. Макс был компанейским, улыбчивым и туповатым. Все свои повышения он воспринимал как само собой разумеющееся. А дядя трудился не покладая рук, чтоб племяш чувствовал себя на фирме уютно. Шаловливых, как выяснилось, рук. На прошлой неделе дядя был уволен из солидной фирмы под подписку о невыезде и три уголовных дела.

Елена Валерьевна отчетливо слышала двумя своими ушами, что «лысого дурачка» директор выгонит сразу по возвращении того из отпуска.

- Ага! – обрадовался счастливый пока отпускник. – Какими судьбами?

Перед глазами Елены Валерьевны встала афиша «Индиана Джонс и Анус Судьбы».

- Да так, - ответила она уклончиво.

- Ну круто! – не обратил внимания на смятение собеседницы Макс. – А мы на свадьбе гуляем. Это моя чика!

Елена Валерьевна посмотрела на чику – сорокалетнюю воблу с замашками девочки-подростка.

- Мэри, - протянула руку та.

Елена Валерьевна не разобралась, нужно пожать ее, поцеловать или отбить пятюню, поэтому просто проигнорировала.

Настоящие мужчины ретировались в редких кипарисовых зарослях, чему Елена Валерьевна была несказанно рада и почувствовала некую признательность к Максу. Такая компания гораздо лучше, чем никакой.

- Свадьба? – спросила она.

- Ага! – закивал головой Макс. – Тамада – закачаешься! Конкурсы – вообще отпад. Прямо сейчас мы участвуем в таком – найди любовь в Ялте!

- На одну ночь? – пожала плечами Елена Валерьевна.

- Это свадьба, - укоризненно посмотрел на нее Макс, - хотя бы на год.

- Там дело совсем не в этом, - вновь подала голос Мэри. Голос был низким, прокуренным и грубым, Елена Валерьевна такой брать отказалась.

- А в чем? – из вежливости спросила она.

- Совет да любовь! – проникновенно произнесла Мэри.

- Ветчина и сыр, - торжественно добавила Елена Валерьевна.

- Чук и Гек, - радостно поддержал разговор Макс.

Мэри буркнула что-то про себя, но из-за особенностей голоса это стало достоянием всей компании. «Дебилы» - четко расслышала Елена Валерьевна.

- Короче, - взял инициативу в свои руки Макс, - на свадьбе молодоженам первое пожелание - совет да любовь. На нашей свадьбе пошли дальше – разделили гостей со стороны невесты и жениха. Одним нужно до рассвета найти совет, а вторым – любовь.

- Ну, допустим, совет тебе каждый местный алкаш даст, - сказала Елена Валерьевна, - даже если тебе он не особо нужен. С любовью, я думаю, продолжать аналогию не стоит?

Мэри закатила глаза, а Макс продолжил:

- Да нет, все сложнее. Или проще, - почесал затылок он. – В общем, эти буквы – Л, Ю, Б и так далее, вытатуированы на телах людей. Любовь – на людях в розовых рубашках. Совет – в голубых. И вот нам нужно всех их найти в Ялте за ночь, сделать фотоотчет и тогда мы победили. Круто, да?

- Наши – розовые. Невестины – голубые. – вставила Мэри.

- Нужно найти шесть людей в розовых рубашках за ночь в Ялте, раздеть их, сфотографировать и собрать коллекционное слово? Я правильно поняла?

- Точнее даже я бы не резюмировал, - уважительно кивнул Макс.

Елена Валерьевна подумала, что это так себе достижение, но промолчала.

- Эти люди хотя бы подставные? – уточнила она.

- Не знаю, - ответил Макс, мы пока только одного нашли, и с ним пришлось повозиться.

- Побежал от нас, - добавила Мэри, - раздеваться не хотел…

- Шесть грустных букв по Ялте решили погулять, - задумчиво произнесла Елена Валерьевна, - один конкретно выхватил, и их осталось пять.

- Ага, в точку, - довольно заулыбался Макс. – Вот, кстати, подсказка.

Он развернул клочок бумаги.

- Там, где диск утопает в море, ты продолжишь свою лав-стори.

Мэри пояснила:

- У каждого найденного есть новая подсказка – ключ к следующему.

- Там, где диск утопает в море – это, наверное, закат, – блеснул дедукцией Макс.

- Или серпантин в Ливадии, - продолжила Мэри, - оттуда машины через отбойник часто в море улетают. На каждой сразу по четыре диска. Это еще если тормозных не считать и сцепления.

- Или ночной клуб какой-нибудь. Там диски Стаса Михайлова наверняка каждый вечер в море швыряют.

- Ночной клуб, - начала размышление вслух Елена Валерьевна, - или ресторан, кафе, что-нибудь прибрежное. Точно! Апельсин! Который прямо на воде, на сваях в виде корабля.

- Апельсин – круглый, - сообщил Макс. Логический вывод, достойный начальника управления.

- Ты права, сестренка! – воскликнула Мэри и так хлопнула Елену Валерьевну по плечу, что у той чуть не выпал вставной зуб.

Сначала Елена Валерьевна хотела поспорить насчет родственных связей, но потом ей вдруг показалось даже милым стать своей хоть где-то, пусть и в такой разношерстной компании.

«Апельсин» встретил их негромкой приятной музыкой, приглушенным уютным освещением и Юрой. Юра улыбался всем подряд, любезно разводил гостей по столикам и вообще был очень мил. Мускулистый торс его был спрятан под розовой рубашкой.

- Добрый вечер! – широко улыбнулся он Елене Валерьевне, возглавлявшей делегацию.

- Снимите рубашку, - сказала та.

- Я сниму рубашку, - наклонился он к ней, - и выдеру тебя ей, а ты будешь визжать, как сучка, и просить еще! Но только после последнего клиента, - виновато добавил он.

Елена Валерьевна подумала, что он умеет найти подход к гостям, и не ответить ли ей согласием, ведь в этом сером мире так мало по-настоящему стоящих предложений.

Но тут Макс, который был тоже не из слабаков, да к тому же вчетверо больше Юры, просто взял его в руки и буквально вытряхнул из рубашки. Тот выпал на пол и захныкал.

Выпал, нужно сказать удачно – лицом вниз. На наших искателей смотрела крепкая спина с вытатуированной хной буквой Ю.

Они шли по многолюдной набережной под нестройный хор уличных музыкантов, исполняющих композицию «Кто во что горазд».

- Второй банан уходит в путь, про букву Б ты не забудь, - прочитала Мэри записку, вытащенную из Юры.

- Забудешь тут про Б, когда на дорогах в каждой второй машине губастая сидит, - пробурчала Елена Валерьевна.

- Вы что же, думаете, эти Б имеются ввиду? – встрепенулась Мэри, - это второй банан по-вашему на эМЖээМ намекает? Нам оргию нужно искать?

- Это Ялта, дорогая моя, - со знанием жизни сказала Елена Валерьевна, - здесь не ты ищешь оргию. Здесь оргия находит тебя.

- Приглашаем вас, - подскочил к ним вороватого вида зазывала, - совершить незабываемое ночное приключение на катере!

Елена Валерьевна посмотрела на пирс. Там в синем неоновом оперении красовалось продолговатое суденышко.

- Когда отплытие? – спросила она.

- Ровно в два часа, - затараторил зазывала, - всего тысяча рублей, и незабываемые впечатления, которые останутся с вами на всю жизнь, обеспечены.

- А предыдущий? – не слушая тарахтения, уточнила она.

- В час был, - осторожно ответил зазывала.

- Стало быть, в эти календарные сутки это второй рейс?

- Стало быть… - совсем уж нерешительно кивнул зазывала.

- Синий банан, - пропела Мэри, - похож на обман…

Елена Валерьевна заметила удивительное сходство ее голоса с оригиналом.

- Нам три билета! – рявкнул Макс, - и поживее!

Зачем им три билета, если обшмонать пассажиров можно и на берегу, хотела уточнить Елена Валерьевна, но Макс уже сунул в руки зазывалы три тысячные купюры.

На них надели оранжевые спасательные жилеты и усадили на свободные места в разных концах катера. Ночью, в синем неоновом свете и под спасательными жилетами было трудно понять, кто из благородного собрания в розовой рубашке, кто в деловом костюме, а кто вообще с голым торсом из числа любителей пощекотать не только нервы, но и соски.

Рядом с Еленой Валерьевной сидел вшивого вида интеллигент. Он то и дело косился на нее, а когда катер рывком тронулся, схватил ее за коленку.

- Простите, я волнуюсь, - промямлил он, но руку не убрал.

Было весело, брызги били в лицо. Катер быстро набирал скорость.

- А вы одна здесь? – спросил интеллигент.

Елена Валерьевна кивнула.

- Это хорошо, - сказал он и сильнее стиснул коленку Елены Валерьевны, - тогда ко мне или к вам?

- Что? – громко удивилась она.

- Чего вы так кричите? - зашипел интеллигент, - у меня в первом ряду жена и дети сидят…

Елена Валерьевна обратила внимание, что семью интеллигента уже как раз досматривал Макс. Она обернулась – там вовсю активничала Мэри. А прямо здесь активничал интеллигент – он сунул руку ей под жилет в надежде помять грудь. Такой прыти Елена Валерьевна не ожидала и ухватила его за кисть.

- Уаааа! – заорал тот. Кажется, она сломала ему палец.

Тот и вправду смотрел немного в сторону.

- А ты любитель близких знакомств, да? – спросила Елена Валерьевна. Интеллигент сначала закивал, а потом замотал головой, что могло означать и да, и нет.

- Так вот я тоже не тяну резину. При следующем сближении я засуну тебе этот палец в жопу.

Было видно, как интеллигент взвешивает все «за» и «против». Палец его, и жопа тоже его. Так зачем ему посредники? Интеллигент вздрогнул и отшатнулся, а катер в это время дал разворот.

- Йуууух, - произнес интеллигент и выпал за борт.

- Стоп машина! – заорал кто-то.

- Папочка! – заорал кто-то другой детским голосом. – Папуля!

Макс терпеть не мог семейных драм, поэтому нырнул спасать интеллигента. Когда его всем миром затаскивали на борт, выяснилось, что интеллигентские брюки были уже приспущены, и вряд ли он старался избавиться от них в воде.

Елене Валерьевне льстило, что на нее дрочили, но сейчас важно было не это, а свеженабитая Б на интеллигентской ягодице.

- За чаем Ростропович и Монеточка в очко играли, лузгая конфеточки, - зачитала Мэри.

- Спасибо, держите в курсе, - ответила Елена Валерьевна.

Макс в трусах сидел на парапете, нагретом за день, и даже в третьем часу ночи приятно греющем простату, разложив рядом одежду на просушку. Некоторые отдыхающие уже накидали ему немного монет.

- Да нет, ты не поняла, это подсказка! – сказал Макс, а потом посмотрел на нее, - или поняла?

Елене Валерьевне нужно было что-нибудь отвечать, как-то выразить свою позицию и по возможности не обидеть Макса.

- Сто лет в очко не играла, - выбрала она нейтральное.

Они помолчали некоторое время.

- Знать бы, кто такой Ростропович, - произнес наконец Макс.

- Музыкант, - ответила Мэри, - виолончелист вроде.

Они помолчали еще некоторое время.

- Знать бы, кто такой виолончелист, - произнес Макс.

- Сука, мы такими темпами до утра просидим! – взорвалась наконец Елена Валерьевна. – Давайте к сути: Ростропович музыкант, Монеточка вроде как тоже. Они жрут конфеты и играют. Отдыхают, стало быть. Чилят. Спрашивается, где?

- Ростропович умер, - с прискорбием сообщила Мэри.

- Лучшие уходят, - согласилась Елена Валерьевна, - но я думаю, здесь все не буквально. Где бы могли отдыхать двое музыкантов, прости Господи, композиторов?

- В доме композиторов, - буднично произнес Тарзан-Макс.

Елена Валерьевна второй раз за вечер посмотрела на него уважительно.

Сказано – сделано.

На пятачке перед Домом композитора собрались байкеры. Не все были на мотоциклах, а если совсем точно – один. Остальные предпочитали скутеры, а двое – электросамокаты. Один пришел пешком.

Но все были в черных косухах и красных банданах. Попробуй пойми, у кого под черной кожей розовый хлопок.

Макс в одних трусах, Елена Валерьевна без трусов, но в шортах, и Мэри в куче одежды, но такой, что лучше бы без, немного выделялись в коллективе.

- Хай, брателла! – хлопнул по спине ближайшего байкера Макс, - где зажопника потерял?

- Я его и не находил, - смущенно пробормотал «брателла».

Вперед выступил единственный мотоциклист.

- Вам чего надо, членистоногие?

Навстречу вышла Мэри.

- Мне нужна твоя одежда, ботинки и мотоцикл!

Байкер начал водить глазами в поисках того, кто это сказал. Наконец его взгляд остановился на чике. Брови вопросительно изогнулись.

- А ну, скажи еще что-нибудь.

Ситуация накалялась. Все знают, что один в поле не воин. Это байкерское сообщество пошло дальше – и втроем-вчетвером он были в поле не воинами, но сейчас-то их было двадцать.

- Если я скажу, ты замолчишь навеки, - угрожающе произнесла Мэри.

Байкер потянулся в карман необъятных кожаных штанов. Там у него могло быть все, что угодно, от пропуска в санаторий до резинового члена сорок второго калибра.

В это время с характерным звуком дребезжащих кастрюль из-за угла выскочил мотороллер Веспа, дал круг почета и остановился в самом центре намечающихся разборок.

Рулил Веспой напомаженный рокер в розовой рубашке и бермудах.

- Я не опоздал? – спросил он. – Новую татуху набивал.

На всех видимых частях его тела не было заметно ни одной старой.

Мэри переключила внимание на вновь прибывшего.

- Мне нужна твоя одежда, мотоцикл и… - она посмотрела на босые ноги рокера, - все.

- Ты че такая грустная? - рассмеялся розовый рокер, - улыбнись. Смотри, че у меня есть.

Он задрал рубашку, показывая всем свой пупок, вокруг которого была набита буква О в виде лучистого солнышка.

Они поднимались уже четверть часа, все время вверх и вверх. Мэри в такт шагам повторяла подсказку.

- На стену бабе вешаешь ружье? В конце будь добр - пристрели ее.

Между женским тиром и музеем Чехова они выбрали второе. Хотя бы потому что в Ялте не было женского тира.

Еще на дальних подходах к музею они насторожились. Искусство не должно так пахнуть. Но определенно пахло.

Их кто-то поджидал у забора у самого входа в музей. На корточках, явно в засаде. Макс вышел вперед, заслонив собой девушек.

Елена Валерьевна сначала удивилась, ведь ждать в засаде гораздо удобнее в кустах, но оценив ландшафт, поняла, что ближайшие кусты были по ту сторону трехметрового забора, в садике при музее, и состояли преимущественно из бамбука.

Поджидающий вдруг вскочил. По всей видимости они его разбудили. Это был полненький мужик в грязной розовой рубашке.

- Сколько вас можно ждать? – заорал он на них. – Меня мамка дома ждет, окрошку приготовила! А вы…

Мужику было под сорок. Мамке видимо около шестидесяти.

- Вот, давайте, фотографируйте! – не унимался он, задирая футболку. Там была В вполне установленного образца. Эта часть квеста пока выглядела самой легкой, если не считать внушительного подъема.

Макс сделал фото, и мужик собрался уходить.

- Стой! – окликнула его Елена Валерьевна. – А подсказка?

- Подсказка?! – психанул мужик. – Подсказка?! Вот она, подсказка!

Он указал рукой в огромную кучу говна собственного производства. Где-то в ее недрах была скрыта единственная доступная этому тщедушному человечку бумажка – листок с подсказкой.

- Я из-за вас тут всю ночь дрищу, а я никогда себе такого не позволял. У меня восемь классов консерватории!

И чтоб его не заставили исправлять оплошность, он бросился наутек. Похоже в его консерватории был неплохой преподаватель по физподготовке.

Куча была действительно очень большой, она возвышалась над тротуаром, как пирамида в песках Египта. Елена Валерьевна посмотрела на нее со смесью брезгливости и уважения. Макс с Мэри переглянулись.

- Макс? – спросила Елена Валерьевна, намекая, что репутационные издержки начальника управления перспективного развития и так уже велики.

-Да, - согласилась Мэри, - это твой шанс. Один раз руки в говне, зато потом вся жизнь в шоколаде.

Предрассветные сумерки начали отступать, унося с собой ночную сказку и неестественность происходящего, оставляя только вполне реальную кучу говна.

- Ну нет, - сказал Макс.

- Нет, так нет, - психанула Елена Валерьевна, развернулась и пошла прочь. Она уже не раз так блефовала, брала на понт, играла в темную, и всегда это срабатывало. Сейчас они ее окликнут, скажут, что погорячились и Макс вытащит из кучи подсказку.

Но время шло, отмеряемое ее шагами, а сзади стояла тишина. Елена Валерьевна вдруг поняла, как сильно она устала. Захотелось улечься в кроватку и вытянуть ноги.

Это нее ее война, то есть, не ее свадьба. Она сделала, что могла, заодно скоротав ночь.

Елена Валерьевна оглянулась. Макс и Мэри все так же стояли над кучей говна, как два военачальника над картой, и ничего не предпринимали.

- Аривидерчи! – крикнула она им, но не дождалась ответа.

Елена Валерьевна открыла дверь и включила свет. Сережа спал прямо на пороге – не смог открыть третий замок, который даже изнутри встретил его замочной скважиной. Он был пьян и жалок.

Елена Валерьевна чуть подвинула его ногой, чтоб протиснуться к обувнице. И только сейчас обратила внимание, что на Сереже розовая рубашка.

- Да ну, - сказала Елена Валерьевна.

- Да не, - покачала головой Елена Валерьевна.

- А вдруг, - заинтересовалась Елена Валерьевна.

- Да ну нах@й! – воскликнула Елена Валерьевна, кряхтя, снимая с Сережи рубашку.

На лопатке Сережи красовался мягкий знак.

- В жопу не дам, - пробубнил Сережа. – По крайней мере, не всем сразу!

- Спи, болезный, - уложила его правильным ракурсом Елена Валерьевна, доставая телефон.

Фото. Отправить. Подпись. «Держи, почетный свидетель»

И следом еще одно сообщение. «И найди себе нормальную работу. А то эта подошла к концу».

Елена Валерьевна вышла на балкон.

Брезжил рассвет.

В кустах под балконом настоящие мужчины кого-то драли.

- Ооооо даааа! – стонал кто-то.

«Светка», - отметила про себя Елена Валерьевна и налила себе кофе.

Все-таки рассветы в Ялте восхитительно красивы.

Месть сладка, и вот Снегурка в школьном маленьком дворе теребит в руках морковку, замышляя применить. Обойдя кругом два раза неподвижного скота, корнеплод в него вонзила хрупкой девичьей рукой. Не туда, где был он раньше, а с обратной стороны – сам себя маньяк-насильник этим утром поимел. Будет знать, как в спящих девок тыкать всякую моркву! И Снегурочка довольна, стала вмиг отомщена. Все, теперь пора на елку, дети верят, дети ждут.

И сейчас любой ребенок знает, что снеговику если и воткнуть морковку – только в самый верхний шар. Так, во-первых, безопасней, безопасность – наше все! Во-вторых, отличным носом обзавелся снеговик, если б не башка из снега – вылитый Орландо Блум!

Да и школьникам наука, если есть чего совать, то не суй куда попало – это нынче моветон! А Снегурка хоть из снега, но почти как человек, и морковь ей не заменит настоящую любовь…

Я был зол, ведь это почти что предательство.

Играть перехотелось, и я побрел обратно домой. Миха Пиняев, по прозвищу Пыня, третий в нашей компании из меня и Антоши, молча тащился следом. Пыня был маленького роста, фантастически прыгуч и все время носил стыренную у деда кепку, чтоб быть похожим на Яшина. Однажды во время районных соревнований кепка съехала на глаза, Пыня сначала пропустил гол, затем в прыжке встретил лбом штангу, а потом -всеобщее негодование, переросшее в презрение и игнор. Но кепку носить не перестал.

Антошу мы встретили у подъезда. Он был хмур, молчалив и не один. Рядом стоял Мыш и улыбался, как дурачок. Вообще-то он и был дурачком, или, как говорила мама Антона, особенным. Антону он приходился двоюродным братом, а всем остальным – объектом насмешек.

Его привозила погостить тетя Вера, сестра Антоновой мамы, Валентины Игоревны. Алеша приезжал «погостить» всякий раз, как тетя Вера с новым ухажером собиралась ехать в заграничное путешествие. Как правило, это случалось летом, но иногда и зимой тоже.

Тетя Вера Камышова была самой красивой женщиной, что нам доводилось видеть к своим двенадцати годам. У нее были правильные черты лица, глаза, губы, нос, все казалось идеальным. Гладкая бархатная кожа ухоженных рук, аромат неимоверно притягательных духов, который хотелось просто сидеть и вдыхать полной грудью. А волосы – м-м-м!..

Никто и никогда не видел отца Алеши. Двенадцать лет назад он благосклонно подарил отпрыску отчество, которого никто не знал, включая самого Алешу, и растворился где-то на просторах Демократической республики Конго, ибо был советским дипломатом. С таким же успехом он мог быть хоть космонавтом, в жизни Алеши это не изменило бы ровным счетом ничего.

Когда приезжала тетя Вера, мы всегда напрашивались в гости к Антоше, хотя у него не было «денди» и цветного телевизора, как у меня, а его мама готовила вовсе не так вкусно, как мама Пыни, но нам достаточно было просто позырить на тетю Веру, потому что так велели гормоны. Каждому из нас казалось, что именно на него она смотрит «по-особенному», мол, подрасти еще немного, и тогда… По крайней мере, мне именно так и казалось. И Пыне тоже, хотя куда уж ему.

Нам было очень жаль тетю Веру, особенно когда мы слышали из детской, как она вздыхала на кухне и говорила, как она «задолбалась», а Валентина Игоревна подливала ей вина и говорила, что все будет хорошо, и что она сильная, и значит, так нужно, потому что Он никому и никогда не дает непосильных испытаний, а только по деяниям и крепости духа.

Алеша в эти минуты сидел с нами в детской и глупо улыбался, а мы пытались понять, как у такой красивой тети Веры мог родиться такой дебилоид.

Потом тетя Вера уезжала, а Алеша оставался, и это было несправедливым. Несправедливость могла продолжаться неделями, а иногда и месяцами. Но если раньше мы воспринимали это, как необходимое зло, досадную грань беззаботного бытия, то тогда, летом девяносто четвертого, при виде Алеши я отчетливо испытал смесь злобы и стыда.

- Алёшакамышов, - помню, представился он впервые, пять лет назад. Неуверенно, невнятно, пряча глаза, точно боясь, что его накажут. Неудивительно, что первый же собеседник, а это был Пыня, вычленил из длинного шепелявого приветствия короткое – Мыш.

Сначала Антоша с Михой чуть не подрались из-за этого, но Алеша сказал, что ему не обидно, и даже нравится, и так искренне пустил слюну, что Антон снисходительно махнул рукой.

Мать заставляла Антона везде брать Алешу с собой, и он был настоящей обузой. По деревьям лазать мог с грацией мешка с картошкой, бегать по трубам, срывать с них гудрон и палить его с дымом и каплями или переплавлять свинцовые решетки в красивые полумесяцы в старых кастрюлях было неподвластным его примитивному уму, велосипед, самокат, ролики – все это существовало вне Мышовой вселенной. Раньше нас это веселило, а теперь вдруг стало раздражать. Мыш бросал тень на всю нашу компанию, опуская и без того не самый могучий ее авторитет. Поэтому едва завидев стоящих у подъезда Антона с Мышом, мы все поняли без слов.

Лето шло своим чередом. Олег Саленко уже заклепал пять голов в ворота сборной Камеруна, каждый из которых мне довелось посмотреть на цветной Березке, а не на черно-белом Рекорде с плоскогубцами вместо сломанного переключателя каналов.  Роберто Баджо успел ответить ему своей пятерней, с той только разницей, что все свои голы он забил в плей-офф, а до эпичного промаха в финале оставалось еще несколько дней.

Предприимчивые вьетнамцы на Сортировке подвезли паленых футболок, одну из которых батя купил мне, выбравшись по делам в Свердловск. Он торжественно вручил мне ее, как вручают новичкам в клубах – на спине красовалась фамилия Баджо.

- Вьетнамцы не знают, кто такой Саленко, - пожал плечами отец.

Удивительной была дальнозоркость хитрых вьетнамцев – это была футболка Интера, в котором Баджо впервые окажется только через четыре года. Она была синтетической, отвратительного качества, но я носил ее, не снимая.

После неожиданно снежного июня июль оказался неимоверно знойным.

Единственным спасением от жары был котлован. Он находился у самой трассы Екатеринбург - Пермь, в нескольких километрах от нашего военного городка. Прямо у котлована предприимчивые местные бизнесмены открыли заправку, но нам это никак не мешало. Купаться – запросто! Десять минут на велосипеде, и вот ты уже разбегаешься и прыгаешь в холодную воду с деревянного помоста.

Главной проблемой в тот раз оказалось доставить к котловану Мыша. Он что-то бубнил себе под нос, даже близко боясь подходить к велосипеду Антоши. А велосипед был отличный – красная Кама – складной, с легким ходом, без рамы - в общем, мечта, а не велосипед. У меня был ярко зеленый Кросс, вообще единственный на весь городок, а у Пыни был старенький Уралец давно уже непонятно какого цвета, который он делил с батей, сменами работающим в котельной и к месту работы предпочитающим добираться педальным способом. Пыня был самым мелким из нас, а рама Уральца – максимально высокой, но справедливости в жизни искать не стоит, и Пыня долгое время катался под рамой, а сейчас, когда дорос до метра с кепкой, просто не пользовался седлом.

- Не очень-то и хочется, - отмахивался Пыня. Оглядываясь назад, могу сказать, что вся его жизнь прошла по этому принципу.

В общем мы с Пыней посадили Мыша на багажник Антоше и держали, пока тот не тронулся, и даже некоторое время бежали следом, не отпуская дурачка, пока Антоша не набрал скорость, при которой боязнь Мыша упасть перевесила его страх езды на адской колеснице. Он крепко схватился за Антошу и зажмурился.

Котлован был вырыт в очень живописном месте. Меньше всего нас интересовало, кто, когда и зачем его вырыл, а вот то особое наслаждение, когда ты на ходу скидываешь обувь, футболку и шорты, бежишь по мягкому ковру хвоинок под нависающими над водой соснами и, оттолкнувшись что есть сил, почти без брызг входишь в прохладную воду, я ощущаю даже сейчас, вспоминая об этом.

В жаркие дни котлован был местом притяжения всех местных пацанов и девчонок. Ныряли, плескались, плавали на корягах и самодельных плотах из скрепленных скотчем пластиковых бутылок – такие дни были настоящим отдельным маленьким летом внутри большого лета.

Алеша сидел на деревянном помосте, любезно выполненном местными же бизнесменами в качестве живописного приложения к заправке. К нему вели сверху десяток ступеней, и с него было превосходно нырять, как с трехметровой вышки. Пыня с радостным визгом первым сиганул в воду. Каждый раз я смотрел на это действо с замиранием сердца и прочих внутренностей, ибо основательности и солидности в тщедушном Пыне было так мало, что казалось, вода просто отпружинит его силой поверхностного натяжения, о которой мы в те годы не имели никакого понятия. Вторым нырнул Антоша, первоклассный пловец, умудрявшийся преодолевать под водой половину котлована. Наступила моя очередь, когда я увидел ее.

Ее звали Виолетта. Она была эталонной смугляшкой, и в уральскую школьную зиму смотрелась существом из иного мира, засланцем с планеты меланистов. А вот лето ей удивительно шло, так, словно только в эти три месяца она и жила по-настоящему.

Она носила белоснежные сарафаны, и ее отчаянно контрастирующие смуглые коленки просто сводили меня с ума. Она заразительно смеялась дурацким шуткам, но, к сожалению, не моим. Мы были как инь и янь, но вовсе не потому, что я был подозрительно бел, а потому, что только вместе составляли единое целое. Жаль, что Виолетта об этом даже не догадывалась.

Виолетта. Даже это имя звучало по-летнему, легким прохладным ветерком на иссохшихся от жары губах. Ее купальник тоже был белоснежным, и ему, купальнику, точно было что скрывать.

Мне не оставалось ничего другого, кроме как совершить лучший в жизни прыжок. Аки дельфин, которых я никогда не видел вживую, я распластался в воздухе, позволив воздушным потокам нести меня далеко-далеко, метра на два, затем сгруппировался, вытянулся в струнку и вошел в воду почти без брызг. Под водой я был уверен – она моя!

Надводная реальность оказалась жестокой. Виолетта хохотала с подругами, не обращая на меня абсолютно никакого внимания, но больше беспокоило совершенно другое – к Мышу подошел Фарид Закиров, мелкий противный татарин, которого все мы считали пустым местом, но у него был старший брат, чем обуславливалось довольно разнузданное поведение Фаридки. Я огляделся по сторонам – Антоша был у противоположного берега котлована, а местоположение Пыни вовсе не просматривалось.

- Эй! – крикнул я Закирову, но тот демонстративно не обратил на меня внимания. – Эй, не подходи к нему!

Нужно было действовать, и я поплыл к берегу. Слева и справа от настила он был достаточно крутым и каменистым, и чтоб забраться, нужно было либо делать крюк, либо карабкаться эти три метра по камням.

- Слышь, ты чё тут делаешь? – невинно поинтересовался у Мыша Фарид где-то там, сверху. Алеше было неуютно, дискомфортно, страшно. Он бормотал нечленораздельное и дрожал.

- Чё ты не улыбаешься, а? – продолжал экзекуцию Фарид. – Это же весело!

Я хорошенько рассек ногу и расцарапал руки, пока карабкался, но все это было неважным. Мыш абсолютно точно не умел плавать, а младший Закиров не умел думать о последствиях. И теперь всеобщее внимание, которого не удалось добиться прыжками, было приковано к помосту, на котором разворачивалась настоящая драма под личиной настоящей комедии. Фарид грубо схватил Мыша за руку, и потащил к краю.

Это я уже мог видеть, вскарабкиваясь на помост под деревянными лестничными перилами. В глазах Алеши застыл настоящий ужас. На нем была одна из его дурацких красных рубашек в крупную клетку, которые, как почему-то считала тетя Вера, ему очень шли.

- А ну, давай! – приказал Фарид, крепко сжимая запястье Мыша. – Давай, я сказал! Прыгай!

Мир Алеши Камышова, до того не содержавший жестокости, перевернулся, причем в обоих смыслах. Беспомощный и безвольный, он сделал принудительное сальто и плюхнулся в воду. Меня захлестнула настоящая ярость, прежде всего на то, что этот урод может остаться безнаказанным, ведь сначала нужно спасать дурачка, ибо между жизнью и справедливостью инстинкты выбирают жизнь. Я бросился к краю.

- Это шутка! – противно улыбался Фаридка, обнажив не по годам редкие зубы. – Шутка!

Я почти не сомневаюсь, что где-то в кустах в этот миг сидел Зак Снайдер и внимательно наблюдал за происходящим, ибо то, с какой звериной жестокостью я бросился на Закирова, с силой ударил ногой в его впалую грудь, много раньше (и немногим позже) повторил царь Леонид, отправив в колодец персидского посла. Только я сделал это молча и походя, потому что моя цель была совсем иной, прямо сейчас она красным пятном уходила под воду.

Если вы сами не вполне умеете плавать, и вам доводилось спасать утопающего, вы меня поймете. Ко дну мы пошли вместе и стремительно. Никогда бы не подумал, что в тщедушных Мышовых руках может таиться такая мощь. Он железной хваткой вцепился в меня, сначала в плечо, а потом и в шею. Единственной моим шансом было бы приложиться ему по голове и уже неподвижного попробовать вытащить на берег, но из нас двоих сзади оказался он, а не я. Ужас сковал мгновенно, темная вода вокруг с радостью приняла нас в свои объятия, мне понадобилось всего несколько секунд, чтоб нахлебаться ее от души, наполниться, сродниться. Мир мгновенно разделился, сузился до этой вязкой черноты вокруг, отсекая все, что осталось там, над поверхностью – лето, солнце, воздух, друзей. Абсолютно все.

Кроме большого камня под ногами. Гладкий и замшелый, он, тем не менее, позволил мне оттолкнуться из последних сил, и вместе с не отпускающим меня Мышом отправиться в обратный путь. Здесь было не больше трех метров глубины, а вокруг не меньше трех десятков ребят, бросившихся нам на помощь. Чувствовал только, как меня тащат, и все, чем я мог помочь, это не мешать.

Я лежал на спине, неподвижно, распластав руки и ноги, глядя в посеченное сосновыми кронами небо. Сил хватило только чтоб повернуть голову и убедиться, что Мыш жив – он ошалело водил глазами, выплевывая и выблевывая воду. Я все лежал, заново учась дышать, чувствуя, как вздымается и опадает грудь, исторгая остатки воды, пока надо мной не появилось противное лицо Закирова.

- Вставай! – почти визжал он, заслоняя восхитительный пейзаж своей физиономией. Злоба возвращалась. Встать он мне не дал, сильно толкнув, когда я только пытался подняться, опираясь рукой о камень, нащупывая не только равновесие тела, но и присутствие духа. Усвоив урок, вторую попытку я осуществил намного проворнее, и когда этот кривоногий снова сунулся ко мне и попытался толкнуть в грудь, я без замаха съездил ему по физиономии. Попал вскользь, не так и сильно, но разбил нос, из которого почти фонтаном брызнула кровь. Фаридка замер, растерянно, словно не веря, что такое могло произойти с ним, прижал ладони к носу, затем отстранил, словно пиалу, наполненную кровью. Метнул на меня злой взгляд, но не сделал и шага в мою сторону.

Свидетелей этому было много, в том числе и девчонки, среди которых была Виолетта.

- Ты избил его! – укоризненно бросила мне она.

Вместо того, чтоб восхититься моим благородством и отвагой, она ограничилась до боли несправедливой претензией.

- Он первый начал, - не нашел лучшего ответа я. Вообще, я вдруг понял, что за пять-шесть лет нашего условного знакомства, мы впервые осмысленно разговариваем друг с другом. Вдвоем, обмениваемся фразами между собой, глаза в глаза, а не где-то в компании, вставляя случайные реплики в общий орально-акустический шум. И этот разговор складывается вовсе не так, как мне представлялось.

Ее подруги уже оказывали первую помощь «пострадавшему». Одна из них, Назира, была двоюродной сестрой Фарида, и этот факт направлял сложившуюся ситуацию в совершенно неподходящее русло, но многое объяснял.

- И что, нужно сразу бить человека? – Виолетта пока еще спрашивала у меня, но уже отворачиваясь, показывая, что ответ ей не очень интересен. – Придурок…

- Сама ты дура! – сгоряча бросил я, и сразу пожалел об этом.

Она резко обернулась, вспыхнула, но ничего не сказала. А я вдруг понял, что ничего у нас не выйдет. Стало горько, но самые полезные уроки обходятся нам дороже всего.

Минут пять спустя, когда Фаридка благоразумно удалился с наших глаз залечивать раны, Антоша заботливо выжимал красную клетчатую рубашку, а Пыня с видом задумчивым и прискорбным из-под козырька кепки вглядывался в рябь водной глади и гонял во рту пожамканную соломинку, Мыш осторожно подошел ко мне и то ли спросил, то ли утвердительно подытожил:

- Ты… ударил…

Я посмотрел на него. Алеша Камышов что есть мочи пытался сфокусироваться на моем лице, но его взгляд то и дело норовил соскочить куда-то вне пространства и времени, а он возвращал его обратно, и вряд ли хоть кому-то было известно, каких усилий это ему стоило.

Сейчас мы были на равных. Никакой снисходительности или издевки во мне не осталось.

- Иногда за своих нужно бить, - ответил я.

- Своих… - вычленил главное он. – Алеша свой…

Он улыбнулся как-то по-особому, почти осмысленно, так, когда человеку открывается какая-то тайна, что-то важное, известное только ему одному.

Расплаты долго ждать не пришлось. Вечером, когда мы возвращались домой, Антоша вдруг вспомнил:

- Эх, батя же просил меня забрать домкрат из сарая. Подождете у подъезда? Я быстро смотаюсь.

Предложение звучало разумно – ему одному на велике несколько минут в одну сторону. Если вовлекать в дело Мыша – можно растянуть мероприятие на час.

- Валяй, - махнул рукой Пыня. – А мы пока с Дормидонтовной потолкуем.

Пыня почти хищно улыбнулся, предвкушая отличное развлечение. Полина Дормидонтовна была весьма пожилой и чуть поехавшей хранительницей подъезда, сидевшей обычно на лавочке с длинной лозиной, которую называла вичкой, и гоняла «проклятых сосунков», которых на дух не переносила, обвиняя во всех бедах, и это было взаимно. Дормидонтовна была альфа-самкой, поэтому других бабушек у подъезда не водилось. Меня, как культурного и порядочного мальчика, она в упор не замечала, а Пыня был для нее красной тряпкой и желанной целью.

Только вот когда мы вышли из-за угла дома, никакой Дормидонтовны на лавочке не было. А был старший брат Фаридки, Ринат Закиров с дружками. Ему не пришлось ничего говорить, чтоб у меня внутри все похолодело. Их было трое, а нас будь хоть десятеро – шансов никаких, и это вселяло обреченность. Мыш, не особенно разбираясь в социальных пацанских хитросплетениях, уверенно шел первым, не сбавив шаг. Я оглянулся – Пыни не было, он просто не вышел из-за угла. Думаю, я мог бы простоять тут хоть весь вечер, но он бы так и не появился. Это было самым обидным.

- Один на один, - коротко бросил Ринат. Мы были одного роста, но ему было пятнадцать, а это не оставляло мне шансов. Он бил мастерски, двоечкой по ребрам и в скулу – после второго удара я упал. Вновь пришла ярость – вот теперь я был готов драться до последнего, пока буду дышать. Нужно только подняться.

Но случилось то, чего никто не ожидал, и прежде всего сам старший Закиров. Мыш схватил валявшуюся в траве палку и огрел его по спине. Даже его дружки не успели среагировать. Внезапная передышка позволила мне подняться.

Теперь нам точно конец. Мысли были ясными и короткими.

Пыня не объявлялся. Антоша явно был еще на пути туда. Нужно будет как-то объяснить маме синяки.

- Его не трогайте, он больной! – запыхавшись, крикнул я.

Трудно сказать, что они задумали, но ясно было только, что никаких один на один больше не будет. Только вот алгоритмы в голове Мыша опять всех удивили – он просто начал орать что есть сил, как сирена, которая каждый будний вечер в восемнадцать часов возвещала всем жителям военного городка об окончании рабочего дня.

- А-а-а-а-а-а!!! – орал Алеша Камышов, насколько позволяли его легкие, затем делал вдох и вновь начинал орать. Этого было достаточно, чтоб меньше, чем через минуту здесь собралась целая куча народа.

- Мы еще поговорим, - бросил мне Ринат.

Алешу они не тронули.

Но даже сейчас я прекрасно помню, как сияли глаза Мыша, когда мы сидели на лавке минут пять спустя, и он произнес сбивчиво, но решительно:

- За своих… надо бить… иногда. Ты свой.

Он собирал эту неподъемную для себя словесную конструкцию, а сам дрожал, будто голышом оказался на северном полюсе. Я бы хотел сказать, что впоследствии мы стали друзьями, но это не так. Я даже не знаю, где он сейчас и чем занимается. Жив ли он. С Антошей мы видимся редко – большое счастье, когда друзья детства остаются таковыми на всю жизнь, и, кажется, оно обошло меня стороной.

Но я точно знаю, как важно в жизни быть для кого-то своим.