MaxEvel

История произошла со мной недавно, буквально на днях. Здесь не будет слова о полтергейстах, домовых и призраках, просящих трусы... Но произошедший случай показался мне странным.

Тем вечером я ждала поезда на платформе метро станции «Балтийская». Когда вагон подъехал, я тут же заскочила внутрь и плюхнулась на первое попавшееся свободное место. Ехать мне с работы до дома почти час, и я намеревалась вздремнуть.

Обычно я засыпаю почти сразу же, изредка только открывая глаза, чтобы не проспать свою остановку. А тут уже через пару остановок я проснулась от того, что меня схватил сильный озноб. Мне стало так холодно, словно я зимой на улице еду в машине с открытым верхом. Я открыла глаза и осмотрела взглядом уже полный вагон. Неожиданно мой взгляд резко остановился на одной старушке. Их, конечно, вечером всегда много ездит, но вот эта дама очень сильно привлекла моё внимание.

Она сидела напротив меня и перебирала в руках маленькие ровные бумажки. Ну, знаете, такие, как отрывные листики в офисной канцелярии бывают. Перебирала, как библиотекарша картотеку с фамилиями. Достанет одну, тут же осмотрит вагон. Достанет вторую и тоже на людей поглядывает.

Я, в свою очередь, как в неё вперилась, так взгляда не могла оторвать. И холодно так, до ужаса просто. Бабуля была с суровым взглядом и серьёзным лицом, как сотрудница Почты России. Что меня ещё зацепило, так это то, что она вся в чёрном. Абсолютно вся, вплоть до перчаток и маленькой сумочки с шапочкой.

Рядом со мной сидела девушка со своей подружкой, и они о чём-то громко и очень весело щебетали. Бабушка взяла очередную маленькую бумажку, посмотрела на неё и перевела взгляд на хохочущую девицу. Она на неё долго пялилась, вообще не меняя своего выражения лица.

Я тут же смекнула и полезла за телефоном. Открыла его, сижу и делаю вид, что чего-то там смотрю интересное, а сама камеру на бабульку настраиваю быстрей. Короче, дорогие читатели, «кина не будет - электричество кончилось» в прямом смысле этого слова. Камера у меня повисла - не свернуть, не закрыть, не выключить. Телефон жму - не выключается, перезагрузка не делается. Всё, думаю - хана. Потом телефон грустненько пискнул о трёх процентах зарядки, и выключился сам. Я сидела и соображала, как такое может быть, ведь я его перед уходом подзарядила основательно, и он новый.

И вот, пока я тыкала пальцами туда-сюда, почувствовала, как мурашки по коже табуном тоже в разные стороны. Озноб опять как ударит, я поднимаю глаза и понимаю, что эта бабка меня своим взглядом сверлит. Я как онемела, так страшно стало. Взгляд-то у неё такой... Сильный.

Телефон быстро в кармашек кинула, сама в мурашках вся, а она смотрит и смотрит. Бумажками своими шерстит, психует. На меня смотрит, потом опять в свой "список". Все, видать, перебрала, челюстью уже елозит, чуть ли не зубами скрипит. Я вся трясусь как заяц. Холодно, как на Северном полюсе. Народ хоть бы что, а мы с бабкой, как в матрице: вокруг в замедленном механизме не слышно ничего. Короче, я, бабка и "картотека". В которой меня нет. Бумажки в бабулькиных пальцах шуршали уже пятый раз. Я молилась, когда моя остановка.

Вдруг девчонка рядом со мной как захохочет, я аж, как от гипноза, отошла. Головой верчу, смотрю, бабулька уже внимание на мою громкоголосую соседку переключила. На руки её смотрю, что она одну бумажку из своей стопки вытащила и пальцем зажала, сама на девчонку-то смотрит, а та её как и не замечает вовсе.

На следующей остановке девчонка поцеловала подружку, махнула ей рукой и пошла к выходу. Бабулька за ней. В сторонке стоит и глаз не сводит, а на меня уже не смотрит. Вагон остановился, и девушка с бабулей пропали в толпе. Я, как филин, с глазами по пять копеек развернула голову к окну и увидела, что эта девчонка с бабушкой той вместе под ручку идут. Бабуля впереди, а девушка чуть позади тащится.

Я смотрела на них, пока вагон не тронулся с места, скрыв эту парочку из вида. Я села на место и до дома доехала уже без всяких мурашек. Холода не было никакого. Домой пришла, телефон включаю, в зарядку тыкаю, а он мне радостно пищит, что он полностью заряжен. Вот и как это понимать?

Сейчас вот думаю, что же это за бабушка была. Догадок много. В том числе и то, что она просто не в себе. Весна же, обострение. Но ерунда с телефоном и то, что она увела незнакомую девушку с собой, не даёт мне покоя.

В каждой деревне, поселке, городке есть свои истории. Некоторые из них передаются веками, их рассказывают нам бабушки и прабабушки. Некоторые не такие старые, но тоже цепляют людей. Есть и такие, которые можно подслушать у бабушек, сидящих вечерами на лавочке. Так вот делала и я, когда мне было скучно. Расскажу и вам несколько историй - подслушанных и не подслушанных, случившихся со мной и рассказанных мне друзьями.

***

Первая история была подслушана у моих бабушек.

Жила в нашем доме соседка. Был у нее муж, жуткий любитель налево ходить. Соседка всю жизнь терпела, скандалов не закатывала, но когда была уже на пороге смерти, мужу тут такой наказ дала:

- Ты хоть меня потом не позорь. Как помру, так вспоминай меня, не гуляй по бабам, а то я там стыда не оберусь.

Как сказала, так на следующий день Бог ее к себе и прибрал. Мужик женин наказ не исполнил. Месяца не прошло, притащился домой с другой женщиной.

А через несколько дней родственники, придя к соседке на кладбище, так и присели от шока. На памятнике с фотографии на них смотрела соседка, густо обросшая… бородой. Интересно, почему не рогами.

Свежая фотография потемнела так, словно провисела на памятнике много лет. Но борода напугала всех. Дошел слух о странной бороде покойной жены и до самого мужа. Пришел он на кладбище и давай там над могилой разоряться:

- Пугай, пугай, да не напугаешь! Не любил я тебя и как изменял, так и буду изменять! Понятно?!

Сплюнул он со злобы и пошел восвояси. В этот же вечер над деревней прошлась страшная гроза и мужика того молнией и убило. Нерадивого мужа схоронили, а как схоронили, так у соседки фотография-то и посветлела, а бороды как и не было вовсе.

***

Еще одну историю рассказывала нам пожилая соседка, когда мы были подростками.

Жила в деревне нашей тетка. Может, и по сей день живет. Рассказывали про нее наши бабули, что мертвых она могла видеть. И в Радоницу она всегда готовила полный стол, а потом залезала на крышу и смотрела, как со стороны кладбища поднимаются умершие и идут к домам своих родных, Пасху праздновать.

Сидит, бывало, на крыше долго, а потом как вскрикнет:

- Идут! Идут! Открывайте двери!

Тут у соседей под сердцем-то и ёкает. Тихо к столу-то и шли. Причем тетку они не сторонились, да и сумасшедшей не считали. Боялись того количества невидимой толпы, которая спускалась с холма. Даже не то что боялись, просто жутко было от того неведомого.

***

Следующая история произошла лично с моей семьей. Такой, как бы сказать, казус на кладбище.

Шли мы, значит, к могилкам родственников. Дошли до родителей деда, положили цветы и конфетки. Постояли немного и пошли дальше, к родителям моей бабушки. Тут я боковым зрением замечаю, что дед притормозил. Оговорюсь, что он у меня тихий и спокойный, но вот временами накатывает на него похулиганить не в то время и не в том месте. Смотрю, на развилке двух тропок копыто лежит, и дед уже ногой замахивается. Не знаю, что со мной случилось, но как подменили меня. В голове перемкнуло и что-то сработало. Как заору на деда, у него аж нога в воздухе зависла и никак не опускалась.

- А ну не трогай! - глаза у меня стали больше пяти копеек. Мой дикий крик прогремел на всю округу так, что вороны шуганулись в разные стороны. Бабушка с тетей озлобленно оглянулись на меня.

- Ты чего творишь?! Нельзя шуметь! Головой-то думай хоть немного!

Я виновато нахмурила лоб, готовая провалиться сквозь землю. Само вырвалось, честное слово. Дед тоже укоризненно глянул на меня и пошел вслед за бабушкой, минуя злополучное копыто.

Я еще постояла какое-то время, разглядывая его. Копыто лежало на развилке рядом с могилами девушки и парня, которые сильно поросли кустами. Конечно, могла и собака притащить, но там вообще не было следов зубов, и оно даже обглодано не было. Не оторвано от ноги, а отрезано ровно и аккуратно. У меня прямо изнутри вырывалось предчувствие опасности и потуги к тому, что нужно отсюда уходить.

А этой же ночью приснился мне сон, как я нахожусь на холме, где расположено кладбище, и бегаю от темноволосой женщины. Лицо у нее было красивое, сама она примерно лет тридцати. Женщина гонялась за мной, замахивалась руками, намереваясь убить. Когда я уже почти выбилась из сил, то начала кричать молитвы ей в лицо. Буквально на моих глазах эта женщина стала рычать и страшно изменяться. Руки и ноги стали вытягиваться в длину, кожа стала сухой и приобрела рыже-коричневый цвет. Лицо сморщилось, обнажая лошадиные зубы, а рот вместо рычания стал издавать скрипящие звуки, словно кто-то медленно открывал несмазанную дверь. Мне было так страшно, но я не переставала молиться, пока чудовище не сдалось и не удалилось восвояси.

Потом дед рассказал мне, что тоже видел кошмарный сон с каким-то монстром, но подробности я спрашивать уже не стала. Такие вот дела.

***

Был у меня одноклассник Санька. После школы мы с ним долго еще общались. Любили мы всякие истории про кладбища, про призраков да про домовых рассказывать. Вот о них сейчас речь и пойдет.

Когда-то Сашка жил у бабушки. А дом у ней старенький, с большой и теплой печью. Как ляжешь туда, так и заснешь крепко. Уютно и тепло, да еще и пахнет на весь дом свежим бабушкиным хлебом.

Все бы и хорошо, но вот только не любил Санек стричься. Отрастит вечно космы как у девки и ходит лохматый, хуже бомжа уличного. Как бабушка ему ни говорила, как ни ругалась, все без толку.

- Вот доходишь срамным-то таким, домовой тебе все волосы попутает, будешь знать! - сетовала она. - Ни одна девка не посмотрит на тебя!

- Ой, да ладно тебе, ба! - отмахнулся Санька и забрался на печку спать.

Утром дом огласился истошным визгом. Сашка орал, как резаный, пытаясь отодрать волосы от гвоздей. В бревенчатой стене торчали их шляпки, и волосы непонятным образом накрепко были к ним привязаны, образуя скомканную волосяную паутину. Мало того, от лохматой шевелюры Саньки остались только мелкие косички, свалянные во что-то грязное и непонятное. В Африке бы, наверное, позавидовали.

- Говорила я тебе! Говорила, - мурлыкала себе под нос бабушка, состригая култыши с Санькиной головы. Он только смиренно сидел и тихо хныкал. - В следующий раз не косички заплетет он тебе, а вообще лысый останешься!

С тех пор Сашка волосы не отращивает, так с ежиком и ходит. Все боится, что домовой ему потом грязных моднявых дредов наделает.

***

Эта история тоже поведана мне Санькой. Та самая бабушка его умерла, и он перебрался обратно к маме в квартиру.

Как-то пошел он к бабушке на могилку. Идет по тропинке и вдруг слышит знакомый голос:

- Саша… Санечка…

Он головой-то завертел, а понять не может, откуда звук идет. Чуть вперед продвинулся и увидел перед собой кусты. Заросли были такие густые, что в их темени было ничего и не разглядеть.

- Санечка! - вскрикнули из кустов.

Сашка аж подпрыгнул на месте, но к зарослям не подошел. Через мгновение оттуда из глубины появилась фигура. Саня даже и дышать забыл от страха. В кустах стояла его покойная бабушка. Она протянула к нему руку и позвала:

- Пойдем. У меня семечки есть. Ты же их любишь. Пойдем погрызем.

Тут из ее руки что-то посыпалось, но на семечки похоже не было. Какой-то сор, пыль и горсть мелких веточек.

Санька схватила мелкая дрожь, он развернулся и не оборачиваясь побежал к выходу. До дома он тоже летел, не сбавляя хода. Так весь вечер в комнате и просидел, и на кладбище он так больше и не ходит.

***

Есть в наших краях такая история. Даже не история, а байка, которой уже достаточно много лет. Вот сколько живу, а слышу уже не один раз. Её в самую пору под вечер в компаниях рассказывать.

Как и у каждой компании, было у нас раньше место для посиделок излюбленное. Находилось оно возле железнодорожной линии, по обеим сторонам которой возвышались высокие обрывистые холмы, поросшие кустами. Вот на одном из таких холмов любили сидеть и мы. Ножками болтать, пивка попить да проезжающим поездам помахать.

И вот как-то сидим мы, музыку слушаем и на поезда пялимся. Внезапно один друг вспомнил эту историю и стал нам рассказывать.

Раньше тут другая компания гуляла, и была в этой компании пара влюбленных. Сильно они друг друга любили, но вот парень шибко уж ревнивый был. В один вечер приревновал он ее к другу. Пошли они на этот холм поговорить да в запале ссоры махать руками стали. Девчонка его толкнула, парень споткнулся и на рельсы полетел. Поезд был уже близко и остановиться не успел. Так паренька и не стало, а спустя год та девчонка пропала. Искали все кто мог. Потом в тех кустах на холме её мертвой нашли, а причину смерти так и не установили. Мол, насильственных следов нет, отпечатков тоже. Дело закрыли.

С того времени на другой стороне холма время от времени стали трупы девушек находить. Поговаривали о маньяке, которого так и не нашли. Ведь, как и у первой девушки, никаких следов… А среди молодых слух пошел, что это дух того парня не успокоился и мстит за свою смерть, и по тем кустам лучше одному не ходить.

Пока друг рассказывал, на холме уж темнеть начало. Внизу пронесся поезд, издавая длинный громкий гудок. И вот сидишь после истории, как из реальности выпал, а от гула поезда и сердце вниз падает. На душе тоскливо так и жутко. Все молчат и в кусты напротив вглядываются. Не по себе становится, и приходить сюда уже не хочется.

автор Индиго

Недавно беседовали с С., моим коллегой. Поведал мне историю:

- Мы обычно на новый год улетаем куда-нибудь, - начал С. - До того, как мелкий родился, в Тай или на Бали. С мелким в Египет. А тут все один к одному: кризис, курс доллара, Египет закрыли. Прикинули, что в этот раз экзотическое путешествие всей семьей не потянем. Моя говорит:

- Поехали тогда к бабушке в деревню.

Я сначала чуть не послал ее: охренительный вариант, вместо «олл инклюзив» в глушь под Истру ехать. Но мелкий вдруг маму поддержал. Короче, набили полный багажник продуктами, поехали.

Деревня, где бабка жены живет, глухомань. Таких в Подмосковье, считай, не осталось почти. Я имею в виду, что ни один коттеджный поселок еще к околице вплотную не подступил. Хотя лес под застройку уже вырубают на пути, видели. Дорога так себе, на джипе проедешь.  В самой деревне полторы улицы. Бабкин дом предпоследний. В последнем зимой не живет уже никто. Таких в деревне половина. Тракторов ни у кого за забором не видел, а снежный плуг в нескольких дворах есть. У бабки огород, забор-штакетник, за ним что-то вроде поля при деревне (там картошку, кажется, сажают), а еще дальше лесок начинается. Метров триста до него, наверное, может, пятьсот. Лес жидкий, чахлый.

Как ни странно, время хорошо провели. Елку я рубить не стал. Во дворе у бабки столб деревянный, электрический. Я на уровне головы гвозди в него по кругу повбивал, в землю – электроды (в сарае откуда-то нашлись). Веревки натянул, гирлянды развесил. Как на Кутузовском получилось! Телевизор есть, еды навалом. Бабка рада: внучка и правнук приехали! Мы там, если честно, редко бываем. Не тянет меня в деревню. Но тут вышел новый год с импортозамещением.

Первого января, как проспались, хотели с мелким снежную бабу слепить. Не вышло, снега много, но он пушистый, сухой, плохо липнет. Время уже сильно после обеда, три, наверное. Серые такие сумерки. Ладно, я курю, мелкий по двору бродит. Копошится у забора. Деваться там некуда, я спокоен. Потом смотрю: он с кем-то общается. Псина снаружи подбрела. Двор-терьер в ошейнике. Белый, в рыжих и черных пятнах. В снегу по самое пузо стоит, и борозда куда-то к лесу тянется. Одно пятно вокруг глаза, из-за него кажется, будто собакер подмигивает. Мелкий говорит:

- Он кушать хочет, давай покормим!

Я в окошко стукнул, жена сосисок дала. Подошел к штакетнику, псу одну протягиваю. Он топчется, морду тянет, но не подходит. Я бросил сосиску на снег, она утонула. Пес даже носом не повел.

- Сытый, - говорю мелкому.

Он возражает:

- Тебя боится.

Ну, я сыну сосиски в руки сунул, говорю:

- Корми сам, - потому как псина совершенно безобидная.

Отошел, чтобы не дымить на своего, сигарету новую закурил. Пса за сыном не видно почти. Тут вдруг мелкий радостно так: взял, взял! И шорх, шорх – это собакен к лесу в снегу погреб.

Дома командую мелкому:

- Мой руки, их пес облизал.

Мелкий:

- Не облизывал!

- Как же так, - спрашиваю, - он же сосиски слизал?

А мелкий объясняет:

- Он вот так их забрал (тут С. изобразил: вытянул вперед руку с растопыренной пятерней, свел пальцы в щепоть и ко рту их поднес).

- Ага, - говорю. - Прямо вот так. Лапой в рот.

Мой кивает: папа все правильно понял!

На другой день псина снова пришла. Стоит за забором, молчит и ждет. Подмигивает.

Я сходил, взял колбаски. Немного, пару кусочков. Протягиваю – не берет. Руку тяну дальше – отступает. Бока в снегу, спина, башка и хвост над сугробом торчит. Подождал, посмотрел на меня и к лесу. Да, кстати, снова конец дня был. Пес на меня все оборачивался. Метров через сто пятьдесят притормозил. Там из снега что-то торчало – не то палка, не то железка. Он на нее, похоже, справил нужду. Лапу поднял, а она какая-то чудная, сломанная, что ли. Будто изгиб у нее лишний. Ну, и к лесу. Я колбасу на снег за изгородь бросил. Туда, где он примят был. Не на стол же возвращать.

На следующий день после завтрака вышел покурить. Зачем-то к забору подошел колбасу проверить. А ее нет. Пес, похоже, приходил. Не то чтобы я специально следы запоминал, но борозда новая появилась рядом со штакетинами. Я сверху глянул… Там отпечаток один получше других получился. Точнее, он один и вышел, остальные просто осыпались. След… Короче, четыре пальца.

С. поджал большой палец под ладонь и растопырил оставшиеся, показал мне.

Я подумал сначала, что вороний. Но у птиц один палец назад торчит. А тут они веером. Да и ворон я в деревне еще не видел с приезда. Стою, смотрю. Понимаю, что ерунда полная. Сигарету спалил. Зацепило меня.

Вышел со двора, обогнул соседний участок. Хотел по следам к лесу пройти, проследить, откуда пес приходит. Зачем – сам не знаю. Лыж у меня не было, у бабки – тоже, конечно. Ботинки у меня высокие, тимберленды. Поперся через поле. Сгоряча ничего, а потом снег выше колена. Метров через сто спекся. Это кажется, что по снегу идти легко, раз он пушистый. От меня пар, в боку режет, пить хочется, хоть снег горстями жри. И тут впереди, между кустами, знакомая морда. На меня глядит. До пса – вдвое дальше, чем до дворов. Я дыхание перевел. И вдруг подумал: что, если собакер мне сейчас пятерней помашет? Привет, мол? И такой меня мороз продрал на ровном месте! Только что кипел от натуги, а тут чуть не трясусь от озноба. И страшно отчего-то, пусть день на дворе, хоть и серенький. Я обратно. А оттого, что спиной к лесу, еще жутче.

Я бы решил, что ко мне белочка в гости зашла, а не собачка. Но пил-то умеренно, и не самогон, а коньячок, с собой привез.

Перед закатом еще по деревне прогулялся: раз на псе ошейник, значит, он от кого-то приходит? А населенных пунктов поблизости нет. Может, местный, крюки пишет? Не нашел.

Вечером дождался, когда жена мелкого стала укладывать. К бабке наедине подвалил:

- А что тут у вас с бродячими собаками? Не бешеные ли?

Та помолчала, а потом в глаза мне:

- Видел, что ли? Из леса приходили?

- Не приходили, а приходил. Один. Сосиски ест. Мы его с мелким кормили.

- И хорошо, что покормили. Только во двор не приглашайте.

- Почему? И что за собака?

- Ни почему. Негоже это. Хоть собаку, хоть кого. Пришли, ушли в лес – и бог с ними. Беду просто так не принесут, бояться нечего. Главное - не приглашать и калитку перед ними не распахивать.

Я ее пытался еще расспросить. Про пальцы. Про то, как пес еду в рот запихивает. Уперлась дура старая. Нечего, мол, ей больше рассказать. И вообще, спать пора.

Утром я своих построил, в машину загрузил и домой. Жена удивилась, мелкий ныл. Бабка промолчала.

Я, если подумать, не от самой псины деру дал. А от той серьезности, с какой меня бабка выслушала. Не улыбнулась, пальцем у виска не покрутила. И инструктировала четко: не приглашать.

Своей не рассказывал. Жена не бабка, подумает, что допился. Самое главное - не знаю теперь, как в дальнейшем от таких поездок отбрехиваться. Сам не хочу, и семье там делать нечего.

Я, между прочим, мелкого потом еще не раз пытал. Но он тоже хорош – вечно насочиняет себе такого, что сам поверит. Просил его пса деревенского нарисовать. Нарисовал огурец с головой, ножки-линии с черточками-пальцами. Правда, он и лошадь так рисует, только размером побольше (горожанин, лошадку живую не видел). И других собак так же. Вот только у всех животных пальцы на картинках прямые, а у твари из леса вниз загнуты.

Так сложилось, что родилась я и выросла в так называемой «нехорошей квартире». А нехорошей она была из-за постоянно происходивших в ней событий, которым не было, и нет объяснений.

Любые необъяснимые явления, происходящие в ней, моментально приписывались домовому. Кто уронил с полки на пол часы, исправно идущие уже пятнадцать лет? Кто помял часть булочек, расставленных на столе, чтобы они поднимались? Кто перерыл всё бельё в шкафу? И, наконец, кто запер кошку в ванной? Известно кто – домовой.

Но помимо этих житейских происшествий, происходили и другие события, которые на самом деле уже ничем нельзя было объяснить: ни случайностью, ни забывчивостью, ни действиями «на автомате». Человек устроен так, что он боится неизвестности, а особенно пугает его то, что он не может увидеть.

Однажды ночью я проснулась оттого, что сильный дождь барабанил по подоконникам, а деревья шелестели листвой и склонялись от сильного ветра. Какое-то время я просто лежала и слушала шум дождя. Но вдруг в проём приоткрытой двери я увидела тусклый свет, словно кто-то в коридоре ходил со свечой. В то время мы часто сталкивались с отключением света. Не знаю, с чем именно это было связано, но порой приходилось сидеть без света несколько часов. Мысль о том, что кто-то не спит, очень меня порадовала. Я встала с кровати и пошла к двери спальни. Открыла дверь и увидела тусклый свет из кухни. «Наверное, бабушка опять не спит», - подумала я и пошла через зал в направлении кухни. Миновав зал, я оказалась в коридоре и вдруг услышала, как кто-то задул свечу. Я остановилась перед кухней и просто стояла какое-то время в темноте, ожидая, что бабушка выйдет из кухни. Но в кухне было тихо. Я потянулась к выключателю и включила свет. Свет был, а кухня была пуста. Никакой свечи нигде не было, как и не было никого, кто мог бы её задуть. Однако в воздухе чувствовался запах горячего воска. Не выключив свет, я рванула назад в кровать.

Свет в кухне горел до утра. Не спала до утра и я. А наутро я услышала единственное разумное объяснения ночному происшествию. Бабушка сказала: «Это был домовой». Конечно, а кто же.

Домовой в нашей квартире был чем-то обыденным, рядовым. Родители считали, что был он непременно у всех без исключения, как холодильник «Бирюса» или пылесос «Ракета».

Конечно, сомнений не было никогда в том, что он был. Его очень часто было слышно: топот босых маленьких ножек под утро, звук сдвигающихся-раздвигающихся штор по ночам, звон посуды и многие другие «звуковые эффекты» пугающего действия. Однако одно дело слышать его, а совсем другое дело увидеть. Не помню, чтобы я горела желанием увидеть-таки этого загадочного домового. Но всё-таки довелось.

Шкаф с постельным бельём стоял рядом с моей кроватью. Его дверца открывалась так, что загораживала обзор, и из-за неё с кровати не было видно, кто открыл дверцу. Однажды утром я проснулась оттого, что кто-то, открыв дверцу шкафа, перебирает бельё. Внимания я никакого на это не обратила: мама или бабушка обычно там хозяйничали, я отвернулась лицом к стене. Кто-то уже перебрал бельё, закрыл дверцу шкафа, а потом похлопал меня по ноге со словами: «Поспи, поспи». И всё бы ничего, да только голос этот не принадлежал ни маме, ни бабушке, был он какой-то шипящий. Я резко обернулась и уже в дверях спальни увидела небольшое существо серого цвета, похожее на большого кота, но только без хвоста. Вдруг оно оглянулось, задержавшись на секунду в дверном проёме, словно почувствовав, что я смотрю на него. Тогда я поняла, что кота он напоминал очень отдалённо. Похож он был, скорее, на маленького человека. Его морщинистое лицо и тело покрывала недлинная серая шёрстка. Шёрстка эта была негустая: кое-где под ней виднелась тёмно-серая кожа. Выражение его лица стало удивлённым, словно он понял, что я его вижу. А потом он отвернулся и скрылся в зале, а я, испугавшись, нырнула с головой под одеяло.

Вот так мы и свиделись. Теперь этот загадочный персонаж обрёл определённые черты. Я часто вспоминала его причудливую внешность и представляла себе, где бы он мог сейчас находиться в квартире. Когда я была одна дома и вдруг слышала стук посуды на кухне, я живо бежала туда в надежде снова увидеть его. Нет, я не бесстрашный человек, спешащий навстречу неизведанному. Я просто ещё раз хотела убедиться, что в то утро я его точно видела, что это не было сном. Осторожно выглядывая из-за угла кухни и осматривая её, я была уже готова спасаться бегством в ванную и там закрыться на щеколду. Но, увы, больше его увидеть мне не пришлось. Зато пришлось убедиться, что чувством юмора он обладает. Хотя и очень специфическим.

Окна нашей квартиры выходили на частный сектор. Перед взором открывался чудесный вид: гаражи, бани, огороды. Кошка моя большую часть времени проводила на улице. Иногда я видела её бредущую через огород или ныряющую под гараж.

Вот уж у кого не складывались отношения с домовым, так это у неё. Иногда она мирно спала в кресле, и вдруг я замечала, как будто невидимый палец тычет в кошку. Шерсть сминалась, казалось, словно тот участок её тела, которого касался этот палец, проминался под ним. Кошка поднимала голову и шипела на кого-то. Она либо спрыгивала и убегала, либо этот кто-то начинал её спихивать. Было видно, как кошка неестественно начинала перемещаться по креслу к краю, а затем падала и убегала.

Однажды я делала уроки в своей комнате. Окно было открыто. В воздухе царил запах весны и дыма затопленных бань. Вдруг под окном закричали кошки. Именно так, как они кричат вперемешку с воем и шипением. На их крик я не обращала особого внимания, они частенько исполняли свои серенады под окнами. Однако мне показалось, что я слышу голос своей кошки. Я привстала на стуле, пытаясь увидеть, не моя ли кошка кричит за окном. Вдруг из зала я услышала смех, который заставил меня от ужаса и неожиданности плюхнуться на стул. Как будто смеялся простуженный старичок: как-то сипло, казалось, он вот-вот раскашляется. В квартире я была одна. Меня охватил леденящий кровь ужас. А в это время за окном между кошками началась настоящая драка. Судя по воплям, они сцепились и катались кубарем по земле. Кто-то в зале просто заливался смехом. А я в ужасе вслушивалась в переливы этого сиплого смеха, всё сильнее съёживаясь.

Кошки затихли, видимо, разбежались. Смех прекратился. Наступила звенящая тишина. Я так и не встала со стула до прихода мамы. Около двух часов я сидела в состоянии такого ужаса, что удивляюсь до сих пор, как я в обморок не упала. Я хотела убежать на улицу, но мысль о том, что мне пришлось бы бежать через зал, останавливала меня. Ведь в зале был он – домовой.

Вечером с прогулки вернулась моя кошка, и я догадалась, над чем так самозабвенно смеялся домовой. Кошка была покусанной и злой. Видимо, наблюдая из окна кошачью драку, он находил её очень смешной. Не любил он мою кошку.

Так вышло, что мне пришлось на неделю уйти на больничный. За это время случилось в нашем цеху и конкретно там, где я работаю, несчастье – погиб молодой электрик. Двадцать два года парню, только из армии. В обед зашла к слесарям – они с электриками вместе сидят – разговорились, и тут дядь Юра, самый старый из всех, грустно так говорит:

- А ведь Вадька-то предупреждал, не послушался Димок…

Дядя Вадя работал на заводе чуть ли не со дня его открытия. Электрик, мастер на все руки. Учитывая, что специфика завода напрямую связана с трансформаторами и прочими подстанциями, дядю Вадю очень ценили и уважали, у начальства он был в почёте. На смену, рюмочки не приняв, не выходил, правда, смотрели на это сквозь пальцы.

И случилось так, что привезли новый автомат, импортный. Позвали дядю Вадю ставить. И в качестве стимула выдали бутылку импортного же вермута. В обед позвал дядя Вадя корешей на дегустацию, только сели, он вспомнил, что где-то что-то не обесточил, сорвался, даже не пригубив… И за стол больше не вернулся. Автомат оказался неисправен, и получил дядя Вадя несколько ампер. Погиб мгновенно.

С тех самых пор все электрики знают – если в цеху тянет горелым мясом, где-то на линии неисправность, которая может стоить человеку жизни. Один не ходи и всё по сто раз проверь. Что характерно, чуют этот запах только коллеги дяди Вади. И никто больше. Верят они в примету свято. И вот в тот самый день, когда погиб Димок, его сменщик предупредил: аккуратно, паря, жареным тянет. Димок только рукой махнул.

А тут вызов на наш чёртов форез. Пробивает где-то. Форез – это огромная ванна, с одной стороны – пост оператора, с другой – площадка, где расположены приборы. Когда на площадке кто-то есть, положено обесточить пульт управления, плюс загорается красная сигнальная лампа и контур размыкается. Пока на площадке человек, ток подать не получится. Как так вышло, что погасла аварийка, почему не обесточили пульт, и не разомкнулся контур, выясняют до сих пор. Из-за ванны Димка с поста не видно было, оператор вернулся с обеда - пульт работает, сигналка не горит - ну и подал ток…

Правда, с этого дня форез наш барахлит нешуточно, почти месяц вокруг него с бубном пляшут, и поломки каждый раз разные. Мужики невесело шутят – Димок мстит, а по праздникам поминают уже двоих…

Глаз

Про этого товарища слышала и на обучении – матчасть, так сказать, и от наших газовщиц.

В цеху стоят газовые печи. Метан. В случае, если происходит выброс, утечка или другая неисправность, срабатывает датчик. Газовщик обязан: отключить горелку, дождаться, пока заработает датчик, свидетельствующий о том, что пламя погасло, включить дымоотсос и только после всего этого заглянуть в печь через специальный глазок, чтобы визуально убедиться в отсутствии пламени.

Несколько лет назад газовщик, парень, редкое исключение – обычно это женщины, работа – чисто синекура, для жен и любовниц, - увидав тревожный сигнал, нарушил инструкцию. Отключить-то горелку отключил, но не дождался, пока датчик подтвердит, что пламени нет – и сунулся посмотреть. А там – метановый хлопок. Взрыв, проще говоря. Снесло парню половину головы.

И с того дня, если заглянуть в глазок печи, можно увидеть, как с той стороны на тебя тоже смотрит глаз. Смотрит и моргает…

Подвал

Рядом с этой печью есть вход в подвал. Компрессорная. Там всегда темно. Слесаря говорят – никакими силами не могут там освещение провести. Горит, вышибает, искрит, что угодно, но темно. И всё тут. Мол, погиб там по пьянке слесарь, компрессор ремонтировали, сняли кожух, дальше мнения расходятся, не то голову разбил об острый край, не то током шарахнуло. Короче, погиб. И в темноте часто слышат мужики тяжёлое сиплое дыхание и шаркающие шаги за спиной. А если споткнёшься – мягкая рука поддержит за локоть, не давая упасть…

Наладчик

Было дело, в ванной предварительной промывки заживо сварился наладчик. Делали цепь на линии, сорвался, упал. Ванна – кипяток, к тому же – с кислотами. Умер не сразу, поварился, свидетель говорит – доставали по кускам, а крики ещё пару лет покоя не давали тем, кто слышал. Самого его с тех пор не видят, но на ванной раз в месяц стабильно меняют датчики – сбоить начинают и всё время показывают сто градусов, сколько и было в тот злополучный день в ванне…

Кто?

А вот это я видела и вижу своими глазами по сей день.

У нас на линии три поста. По номерам узлов, справа налево – тридцать пятый, тридцать восьмой и сороковой. На тридцать восьмом оператор, как правило, не сидит. Во-первых, прямо под ним агрегат, и жутко вибрирует пол. Во-вторых, узлы прекрасно просматриваются с двух крайних постов. Так что обычно тот, кто дежурит на среднем, уходит поболтать на крайние.

Так вот, стала краем глаза замечать напротив ванны на этом посту человека. Сначала не обращала внимания, думала, девки наши, через несколько дней осенило – пост-то пустой. Поворачиваешь голову – быстрое смазанное движение вперёд и – никого. Стала присматриваться, скашивая глаза. Вроде высокий, бледный, в синей спецовке, короткие тёмные волосы, кто такой, бог его знает. Не страшно, и на том спасибо. Стоит себе и стоит, руки за спину. Как я. Днём ли, ночью, без разницы. Иногда видно в зеркалах, которые висят над постами, мелькает за головой.

Но после новогодних праздников, будучи не в настроении, я снова попыталась разглядеть странного товарища. И в этот раз, когда метнулся вперёд, что-то меня смутило. Блик. Которого не должно быть, никаких отражающих поверхностей там нет. Дошло до меня, когда подняла руку, почесать мочку – на праздниках я повесила в левое ухо две серьги, металлические, отполировав их до блеска. Это что получается, я себя вижу? Ну да, всё сходится. Говорят, появление двойника – не к добру, а совсем даже наоборот. Решила аккуратно поприставать к девкам, на предмет выяснения.

Они не удивились. Видят его все. И каждая описывает по-разному. Марина – как невысокую женщину с длинными тёмными волосами, Галя – как блондинку с яркими заколками. Надо ли говорить, как выглядят они сами? Поймала тётеньку из другой смены, она работает дольше всех. Тётя Надя только хитро прищурилась:

- Увидела? Не бойся, ничего не сделает. Эт наш типа домовой. Безобидный совсем. Кто видит, тот работать будет без проблем, показался, значит, признал. Только котиков не трогай.

Котиков? Ну да, шляются у нас по линии кот и кошка. И ведь правда, любят спать на том месте, где обычно стоит товарищ. Прям на голом полу дрыхнут, на железе, хотя обычно лезут на кресло или кучу ветоши. Тепло тут не при чем, пол одинаковой температуры на всей линии.

Очень длиннотекст, оценивайте свои силы.

Три года назад моя хорошая подруга Вика родила первенца и, как водится, лежала в послеродовой палате. Роды у нее были тяжелые, ребенок наглотался околоплодной жидкости, и его держали в реанимации. Матери на кормление его, естественно, не приносили, и что с ним, тоже толком не говорили. Подруга страшно переживала, и самое плохое - ей не с кем было разделить тревогу. Остальные мамочки тоже рожали в первый раз, и все у них было благополучно. Так она и терзалась, пока не положили к ней в палату женщину, которая ждала уже третьего ребенка. Галина (так звали новую соседку) Вику поняла и старалась утешать и поддерживать. Ее первая дочка тоже была тяжелым ребенком. Женщины подружились, и в один из вечеров Галка рассказала свою странную историю.

Сама Галина замуж вышла рано и почти сразу забеременела. Так что дочку под сердцем она носила уже в 19 лет. Несмотря на молодость, мамой она была ответственной, на осмотры ходила регулярно, анализы сдавала вовремя, не отлынивала и соблюдала все рекомендации. Жили они с мужем тогда в однокомнатной квартире на 7 этаже, под самой крышей старой многоэтажки. Лифт часто ломался, и Гале приходилось ходить с огромным животом вверх и вниз. Но в те времена она была молодой и здоровой и особо не жаловалась.

Срок уже был приличным, когда она собралась на очередной осмотр (прим. автора: по мужской, своей, природе я не скажу точно, какой был срок - просто знаю, что примерно 7-8 месяцев). Стала она, как обычно, спускаться по лестнице. Идет, думает о своем. В какой-то момент очнулась, ей показалось, что идет она уже довольно давно и вроде бы должна была дойти к этому времени до первого этажа. Посмотрела вокруг - третий. Пожала плечами и дальше пошла. Спускается, а конца лестницы и не видно. По Галкиным словам "ее как туманом накрыло" - понимает, что что-то ненормальное происходит, что такого просто быть не может, и не понимает, что же ей делать. Только одно отчетливое желание - поскорее спуститься вниз и выбраться наружу. Спускается, уже и идти тяжело, но все равно старается двигаться быстрей. А лестница тем временем начала меняться. Сначала она была самой обычной стандартной узкой лестницей, как в любом старом доме - кособокие перила, двери квартир. Постепенно стены раздвигались, лестничная клетка становилась все шире, а двери исчезли вовсе. В конце концов она шла по какому-то очень темному, серому месту, лестница стала широкой, раза в три шире, чем та, по которой она шла, выйдя из квартиры. На Галину уже начал накатывать приступ дикой паники - шутка ли, начать спускаться в подъезде родного дома, а оказаться в совершенно незнакомом месте? Ей хотелось сбежать, спасти ребенка, вывернуться, скрыться. А лестницы как не было конца, так и не предвиделось. Этаж все также тянулся за этажом. Женщина уже задыхалась, держась за живот, и шла очень медленно, когда услышала на несколько этажей выше себя шаги. Они были уверенными и звонкими, как словно какая-то женщина бодро шагает на каблуках. Галя остановилась, решила перевести дух, отдышаться и подождать того, кто идет. Ее не пугала перспектива столкнуться с чем-то страшным и неведомым. Тогда, по ее словам, она просто обрадовалась, что кто-то еще живой есть в этом жутком месте. Что можно спросить дорогу или просто пристроится "в хвост" и выбраться.

Спускавшимся человеком действительно оказалась женщина на каблуках. Вернее, молодая девушка лет на пять старше самой Гали в строгом пиджаке и юбке до колен. Лицо Галине показалось смутно знакомым. Еще ей запомнилась странная полоска белой кожи на горле девушки. Когда она поравнялась с Галей, то просто окинула ее долгим взглядом и молча продолжила спускаться. Галина, как и хотела, увязалась за ней. Попыталась заговорить с незнакомкой, узнать у нее, куда идти, но та ее проигнорировала. Правда, идти стала чуть медленнее, словно давала возможность глубоко беременной спутнице следовать за собой, не торопясь.

Буквально через несколько лестничных пролетов они, наконец-то, добрались до первого этажа. Заканчивалась лестница очень темным коридором и массивной двустворчатой железной дверью. Девушка подошла к самой двери, взялась за ручку и, оглянувшись на уже обрадованную и измотанную Галку, сказала: "А с девочкой тебе не сюда. Вернись на три этажа выше и пройди по коридору. Тебе туда" - и вышла.

Галя, не понимая почему, но понимая, что речь шла о ее дочке, безропотно поднялась на три этажа вверх, хотя ее и грыз страх, что двери не будет или она окажется закрытой, а начни она снова спускаться вниз - и опять "застрянет" на бесконечной лестнице. Она действительно нашла дверь там, где ей сказали, и вышла.

Очнулась Галка в больнице. Оказалось, что она долго была без сознания. Сначала у девушки чуть не случилась истерика, так как живот ее был плоским - она потеряла ребенка. Но ее успокоили - ребенок жив, хотя и в реанимации. Они обе - и она, и ее дочка выжили и поправились. Было много больниц, капельниц, уколов, слез, проблем, и нервов, и осложнений, но с обеими в итоге было все в порядке.

Никто точно так и не знает, от чего это случилось - то ли от того, что она споткнулась и упала, и у нее начались преждевременные роды; то ли, наоборот, от того, что у нее начались роды, она потеряла сознание и упала. Но факт остался фактом - на третьем этаже в подъезде своего дома она потеряла сознание, соседка-пенсионерка, услышав звук падения и узнав Галку, вызвала скорую помощь. Девушку увезли, спасти успели обеих: и мать, и младенца.

Но самое странное в этой истории выяснилось позднее. Прошло какое-то время, Галка уже была с ребенком дома, и к ней потянулась вереница подруг. Пришла и Маша, одна из самых близких, и Галка в числе прочего из пережитого ужаса рассказала ей историю с лестницей и девушкой в костюме. Маша сначала удивилась, потом насторожилась и попросила уточнить, как незнакомка выглядела.

Услышав более точное описание, Машка начала рыдать. Оказалось, в тот же день, когда упала Галя, только на несколько часов раньше у подруги умерла двоюродная сестра Ира. Тоже в подъезде своего дома. Ее задушил отец ее будущего ребенка, не желавший брать на себя ответственность. Он уже был женат на весьма обеспеченной мадам, старше себя на десять лет, и знал, что ребенок на стороне - конец его обеспеченной, легкой жизни. Мужик хотел аборта (срок еще был маленьким), но Ирина была полна решимости родить и воспитать, даже без его поддержки. Ира всегда выходила из дома очень рано, в пять утра, и он просто подкараулил ее этажом выше, подбежал сзади и, набросив веревку на шею, удушил. Естественно, его быстро нашли и посадили.

О смерти Иры Галке никто не рассказывал - не хотели волновать молодую мать после недавних потрясений. Да с Галиной Ирина встречалась всего несколько раз на праздниках Маши - пару раз на днях рождения, один раз в Новый год. Они нашли фото Иры в альбомах с праздничными фото - это действительно была она, женщина в сером костюме. Поэтому-то Галке и показалось знакомым ее лицо...

Галина до сих пор ставит свечки при случае за упокой Ириной души в храме и молится, хотя и не особенно набожна. Просто она искренне верит, что не посоветуй Ира ей выйти в другую дверь - и Галка бы вышла в дверь мертвых... Вряд ли тогда они бы с дочкой выжили. Или до сих пор бы скитались по той жуткой лестнице.

P.S. Так как я принадлежу к сильной половине человечества, и своих детей у меня пока нет, то некоторые детали, касающиеся беременности, возможно, искажены. Прошу простить меня за эти неточности, я пытался уточнить везде, где мог, но что-то так и осталась недоступным для моего понимания.

Дочку одной моей знакомой с раннего детства мучили кошмары, но рассказать предмет своих страхов она толком не могла из-за малого возраста. Часто в игре или в разговоре она могла заявить родителям: «Я была мальчиком» или спросить: «А почему я больше не мальчик?». Когда девочке было около 9 лет, она смогла в подробностях описать мучивший её кошмар. Он был каждый раз один и тот же.

Большая семья маленького Димы жила в скромном семейном поместье, расположенном недалеко от старой деревушки и густого леса. Точнее будет сказать, что семья там не жила, а собиралась на лето. Помимо Диминых родителей, с его годовалой сестрёнкой, в поместье приезжали дядя и тётя со своими детьми, друзья семьи, в доме жили няня, кухарка, дворник. Почти каждый день дети ходили в сопровождении няни в лес, собирали ягоды и грибы, иногда, но очень редко, ходили купаться на местную речку, хотя и не положено было «барским детям купаться вместе с деревенскими». Обычно это была счастливейшая пора в их жизни, но только не этим летом.

Вокруг царили тревога и напряжение, взрослые постоянно сохраняли серьёзность, о чём-то переговаривались, не обращая внимания на детей. Дима помнит, как однажды утром в дом пришли вооружённые люди и увели всех мужчин «на разговор» в лес. Все, кто остался в доме, молчали и старались убедить детей, что так и надо, что всё хорошо, но Дима знал, что ни его папа, ни его дядя больше из леса не вернутся. Так и произошло. А вот вооружённые люди вернулись. Дима помнит, как ходил по комнатам и «чего-то ждал», он видел, как в проходе висела «удавленная тётя», люди с оружием ходили в их доме, как в своём, «они курили в комнатах, тушили окурки об мебель и складывали их обратно в карманы или бросали на пол», «знакомых людей становилось всё меньше». Дима хотел, чтобы это всё скорее закончилось. Одно волновало мальчика: он очень любил свою маленькую сестрёнку и хотел её уберечь от «злых людей». Он помнит, как просил «чужого дядю» оставить её, но в усмешку над Димой её не стало первой…

Вот такой сон рассказала девочка своим родителям. Сон обычно начинался с момента, когда мужчин уводили в лес, а они делали вид, что сейчас всё решат и вернутся. Про большую семью, поместье, летние забавы - всё это она как будто знала и помнила, а точнее, знал и помнил Дима. После того как содержание сна было раскрыто, начались хождения по врачам, психологам. Все пытались разгадать причину таких странных фантазий. Причину так и не нашли, по крайней мере такую, которая смогла бы хоть что-то внятно объяснить и успокоить родителей. Тем не менее, после работы с психологом кошмары полностью ушли. Все подробности того сна девочка помнит и продолжает воспринимать так, как будто это произошло с ней на самом деле, просто относится к этому, как к «позавчерашнему падению с велосипеда».

Все фразы в кавычках не случайны, это цитаты самой девочки, которая в детстве часто в своей речи использовала необычные фигуры речи и устаревшие слова, например «чаять», «научать», «негоже». На данный момент эти словечки почти полностью ушли из её оборота.