Dramona

Плавно скользя по воде, подошел и замер с ювелирной точностью у причала, сторожевой корабль N. Швартовы, прочно закрепленные на причальных кнехтах, временно прекратили безбрежные странствия корабля. Постепенно смолкал шум ходовых механизмов, брошены сходни, корабль, словно конь после дальнего перехода получил передышку, чтобы по сигналу вновь уйти в просторы морей и океанов. Офицеры и мичмана сбегали по сходне, молодцевато отдавая честь флагу, спеша обнять жен, детей, любимых, ожидавших на причале. А кто то просто торопился в кабак, дать отдохнуть душе и телу от штормов, вахт и боевых тревог.

На швартовом канате появился огромный рыжий кот, С изяществом присущим семейству кошачих, он на полусогнутых лапах быстро спустился на причал, и усевшись на кнехте, задумался «Куда идти», Скупое северное солнце освещало причал, и кот на кнехте казался кусочком этого светила, только в темную полоску. Заматеревший, просоленный водами Атлантики, он был мало похож на того кота, которого когда-то подобрал корабельный медик ст, л-т Пономаренко.

Это я, корабельный кот Фрол.

Уловив чутким ухом нестройное кошачье пение со стороны жилых массивов, я твердым шагом двинул в нужном мне направлении,

Она сидела на тонкой ветке невысокой березы, Белая, пушистая, с печальными персидскими глазами. А под деревом, вульгарно подвывая, словно истуканы, сидели пять- шесть котов, похожих на бичей. Увидев меня, они встали, и ощетинившись, заорали еще громче. Особенно разрывался лохматый, со сбившейся в колтуны шерстью черный кот, по всей видимости бывший у них за главного. Мне не ведом драки страх. С корабельными крысами и не такое видали. Драка получилась короткая, как торпедная атака. Еще не опустились на землю клочки черной шерсти, а котов уже и след простыл. Лишь удалявшееся прерывистое мявканье, типа «Мы еще встретимся!». Да легкая царапина под глазом напоминала о короткой схватке.

Спустившаяся с березы белокурая красавица, доверчиво тиранулась о мой бок, и нежно лизнула рану под глазом, положив свою лапку мне на шею. Вот она- любовь с первого взгляда! Какие песни пел я в эту ночь! Какие ей рассказывал рассказы! В песнях были слышны и штормовые ветра, и удары волн о корабль, и тоска морского кота о твердой суше, где нет тошнотворной качки. Я рассказывал ей, как меня, чуть не смыла за борт волна, и как вцепившись в пеньковую бухту, чувствовал, что вот-вот оторвутся когти. И, как мен, полузахлебнувшегося, спас ст. л-т Пономаренко. И как любят и ценят меня на корабле. Даже суровый старпом один раз почесал меня за ухом. А на просьбы с других кораблей одолжить кота-крысолова, все получали решительный отказ. Она слушала меня с полуоткрытым ртом, иногда касаясь моей мощной шеи лапой, нежно проводя щекой по моим усам.

А потом... Потом, я под утро возвращался на корабль, взобравшись никем не замеченный по швартовам. Я скучал по своей красавице, всей душой понимая моряков, ждущих писем от любимых. Мне она письмо не пришлет. Да, и читать я не умею. Так, чуток по семафору...

Корабль вскоре ушел в ремонт, а затем в дальний поход. А через несколько месяцев на прчале появилась белая кошка с четырьмя бело-рыжими котятами. Пятый был рыжий с едва заметными полосами, словно у застиранной тельняшки.

Они подолгу сидели у края причала, вглядываясь в морскую даль.

(c) Станислав Солонцев

Меня зовут Фрол. Я корабельный кот. Рыжего цвета, с едва заметными темными полосами, как у застиранной тельняшки. С ясными желтыми глазами, большой головой, широк в плечах, узок в бедрах. Ну, и конечно с шикарными усами. У меня один морской поход на тральщике, от которого я отстал, уйдя в самоволку. Так что море мне не с берега знакомо. Я служу на сторожевом корабле N главным спецом по уничтожению крыс. На корабль меня принес старший лейтенант мед. службы Пономаренко, выполняя приказ старпома «из под земли достать кота-крысолова». Взяв с собой литр «шила», он отправился на берег доставать кота, но не достал. А встретились мы с ним в кафе, куда я зашел перекусить, а он со знакомыми офицерами допивал «шило», сетуя на морскую судьбу, матеря крыс и старпома, готовясь получить от него очередное взыскание. Когда он позвал меня, я неторопливо подошел к их столику, составить компанию. Так я оказался за бортом шинели, а затем на борту корабля, в каюте Пономаренко. Как только корабль отошел от причала, меня выпустили из каюты. По запаху я быстро нашел камбуз, где моряки, признав меня своим, сразу же накормили жареной рыбой. Самое достойное место на корабле. Как морской, интеллигентный кот, я содержал свою робу, то есть шерсть в идеальной чистоте, регулярно вылизывая ее и свое мужское достоинство, на палубу не гадил (у меня стоял в каюте Пономаренко индивидуальный толчок из консервной банки), по чужим каютам не шарился, съестное не крал. Жизнь, после двухмесячного шатания на чужом берегу начинала налаживаться. Через неделю ст. л-та Пономаренко вызвал старпом, и задал вопрос: «Сколько принесенный кот поймал крыс?», на что тот ответил: «Кот проходит адаптацию». После чего, я незамедлительно был отправлен в кладовую, где хранились мешки с мукой и крупой, коробки с макаронами и вермишелью, и многое другое несъедобное котами. А потом начались кошмары. Откуда-то появилась крыса, потом еще и еще. Сколько их было, я не успевал считать. Забившись в угол, и стараясь не дышать, и не моргать, я застывшим взглядом смотрел, как они острыми зубами прогрызают мешки с мукой, и с оглушительным треском проделывают дыры в коробках с макаронами. Забыл совсем сказать, что я боюсь крыс. Ну, не то, что боюсь, просто презираю. Но когда их много .... Ночь я провел в ступоре, не смыкая глаз. Крысы меня почему-то не тронули, может, просто не заметили. Когда отдраили дверь, я пулей вылетел из кладовой, примчался в каюту и, усевшись на толчок долго размышлял о создавшейся ситуации. Меня. Одного. На съедение. Вот тебе и морское братство! А через неделю оборзевшие крысы, забравшись в каюту старпома, сгрызли провода в радиоле, на которой старпом любил крутить пластинки с романсами. И самолично явившись в каюту к Пономаренко, сказал, что выкинет этого паршивого кота за борт. Я замер, спрятавшись за офицерской шинелью. Время шло, и крысы совсем распоясались. Их встречали в коридорах, на камбузе, и даже на боевых постах. Ст. л-т Пономаренко рассыпал отравленную крупу, ставил капканы, привлек «химика», провели газовую атаку на крыс. Ничего не помогало. Старпом озверел. Взыскания сыпались одноза другим. Берег не светил Пономаренко до пенсии старпома, и него сдали нервы. Корабль стоял у причала, офицеры сошли на берег. Старший лейтенант зашел к себе в каюту, достал из шкапчика склянку с медицинским спиртом, и налил себе полстакана. Но он не привык пить один. И тут взгляд упал на меня. Он покопался в шкапчике, и нашел пузырек с валерьянкой. Я не любитель пить, но какой запах... . Он напомнил мне весну, когда звучат кошачьи песни, и кошки так желанны и податливы. Ст. л-т плеснул мне в пробку, приглашая к столу. После третьей рюмки Пономаренко, как был в тельняшке и брюках, медленно завалился на койку и уснул. А я, терзаемый муками совести, протиснувшись в дверную щель, нетвердой походкой направился сдаваться старпому. За борт, так за борт! Последнее, помню, двух упитанных крыс у дверей его каюты. Проснулся я от запаха спиртового перегара в мою морду, и от тяжести в теле. Я лежал на плече Пономаренко, на мне была его рука. Медик шумно дышал и постанывал, а в иллюминатор уже заглядывало восходящее солнце. Я смотрел на его лицо, с выросшей за ночь щетиной, и думал, как ему тяжко будет получать с похмелья очередной разнос старпома. Отрыгнулась валерьянка, наверное очень сильно, потому, как ст. л-т открыл глаза, и мы оба вскочили с койки. Пономаренко матюгнулся, голой ногой наступивши на дохлую крысу. В количестве двух штук, трупы этих мерзких животных лежали на палубе, рядом с койкой. Он нагнулся и брезгливо взяв за хвосты, поднял их, не зная, куда деть этих гадов. И тут крыс увидел я. С диким воем, похожим на крик «Мама!», взлетел на загривок Пономаренко, вцепившись в его тело когтями всех четырех лап. Тело заколотилось от страха и похмельной истерики. Не успевший разогнуться медик в свою очередь заорал не своим голосом от неожиданности и боли. Дверь в каюту распахнулась, и в проеме появилась фигура старпома, проходившего в эту роковую для нас минуту мимо каюты. Он увидел стоящего согнувшись, ошалевшего ст. л-та Пономаренко с крысами в руках и котом на шее, и потерял дар речи. Ст. л-т вытянул руки вперед, будто хотел отдать этих крыс старпому, и невнятно произнес: «Вот...Кот...». «Ну, ну»- не нашел других слов старпом, и аккуратно прикрыв дверь, продолжил утренний обход. Крысы полетели в иллюминатор, и я отпустив когти, спрыгнул, сначала на койку, затем на палубу, где получив хороший пинок ногой вылетел в коридор. Пинок полностью протрезвил меня, сознанье просветлело, я четко вспомнил, что это я. Я! Удавил этих двух крыс и принес их по одной в каюту Пономаренко. Я не хотел за борт, и доказал, тоже способен на кое-что. Ну и что, что по-пьяни. Страх перед крысами пропал. Догнав идущего в кладовку за продуктами камбузный наряд, прошмыгнув в у него под ногами в двери, я начал охоту. Забыв про сон и про еду, я несколько суток воевал с этими тварями. Скольких забитых мною крыс вынесли моряки из кладовой, я не считал.
Выйдя из кладовки, попал на подъем флага. Проходя перед строем моряков подранный, прихрамывающий, усталой походкой, чувствовал, как провожают меня уважительными взглядами. Я сел у ноги ст. л-та Пономаренко. «.....флаг....поднять!»-через засыпающее сознание прозвучала команда.
Да. Я корабельный кот Фрол. Боевой номер... .
Он крепко спал на руках ст. л-та Пономаренко.

(c) Станислав Солонцев

Корабельный кот Фрол возвращался на свой сторожевик N. Приподнятое настроение не портил даже поднявшийся ветер, дующий в морду. Сход на берег удался, без мордобоев, полный любви и песен. Ветер усиливался, начинало смеркаться, и Фрол бодро шел по краю тротуара, мурлыкая про себя какую-то мелодию. Проходя мимо шелестящей желтыми листьями высокой березы, он чутким ухом уловил непонятные звуки. Фрол остановился, и задрал голову, внимательно всматриваясь в качающуюся крону дерева. Там, среди дрожащих на ветру листьев, на тонкой ветке, словно зацепившийся целлофановый пакет, сидел крохотный котенок, вцепившийся в нее мертвой хваткой. Он и издавал похожие на мяуканье звуки. Как он туда попал? Может собаки загнали? Фрол оглянулся, поблизости никого не было. Он
вздохнул, с легкостью прыгнул на ствол, и как заправский матрос по вантам, начал подниматься вверх. Достигнув нужной высоты, он перевел дух, и осторожно по тонким ветвям подобрался к котенку. Глаза малыша слезились от ветра, он жалобно мяукнул, увидев Фрола
-Помоги!- увидел в глазах котенка Фрол.
Подобравшись вплотную, Фрол крепко взял котенка зубами за загривок, и медленно развернувшись, стал спускаться вниз. Никогда еще Фролу не приходилось работать спасателем. Котенок становился все тяжелее и тяжелее, и он словно в тумане, едва не теряя сознание, добрался до земли. Опустив котенка на пожухлую траву, он застыл, как бы забыв разжать зубы. Котенок мяукнул, и Фрол, словно очнувшись, разжал онемевшую челюсть , и внимательно посмотрел на него. Возраст - месяца три, расцветка - черными пятнами, как у питона. Порыв ветра поднял его шерсть, обнажив рыжий подшерсток. Что-то знакомое Фрол увидел в спасенном. Быстро темнело.
-Ну, бывай,- по-своему сказал Фрол, и зашагал в сторону причала. Через несколько шагов он обернулся. За ним семенил котенок.
-Нельзя тебе со мной. На службе я,- рыкнул Фрол.
Но котенок не отставал. Так поругиваясь, Фрол подошел к сходне сторожевика, и остановился. Котенок сел рядом.
-Ну, ладно...
Прикрывая своим огромным телом малого, он неслышно взбежал на борт корабля. Вахтенный, сделав вид, что не заметил гостя, весело усмехнулся. Никем незамеченные они добрались до каюты судового медика ст. лейтенанта Пономаренко. Фрол давно научился открывать ее, подпрыгивая и цепляясь лапой за ручку двери.
Когда Пономаренко вернулся в каюту, Фрол сидел на своей циновке и вылизывал найденыша.
-Фрол! Ты, что с ума сошел? На хрена ты, приволок его на корабль?- медик перешел на фальцет.
ЗАКОН ПОДЛОСТИ. Мимо проходил старпом.
-Что за крик?- он толкнул приоткрытую дверь каюты.
-Пономаренко! Что за зоопарк?- старпом, увидев котов, пришел в ярость. Фрола он терпел, и даже уважал. Но чтобы два кота на его корабле, это слишком.
-Этого в кладовку, а этого за борт!
Внезапно Фрол вскочил и, приняв боевую стойку, зашипел. Шерсть поднялась дыбом, и он казалось, увеличившись вдвое, стал похож на небольшого, но разъяренного тигра.
Старпом опешил, но быстро взял себя в руки.
-Смирно!- рявкнул он.
Щелкнули каблуки старлея. Плюхнулся на задницу Фрол, по струнке поставив передние лапы. Лишь хвост нервно бил по палубе. Рядом с Фролом, приняв такую же позу, и испуганно смотря на старпома, сел котенок.
-Цирк!- процедил сквозь зубы старпом, и резко захлопнув дверь, ушел к себе в каюту.

Всю ночь старпом ворочался, пытаясь уснуть. Стоило ему задремать, и начинался странный сон. Будто команда сторожевика состоит из рыжих и пятнистых котов. Он просыпался в ужасе, выкуривал сигарету, опять ложился, стараясь уснуть. Но в сон снова приходили коты. И опять рука тянулась за сигаретой.

Полгода назад его шестилетняя дочь попала под машину. Врачи ее спасли, но она перестала говорить. Целыми днями она сидела у окна, что- то выводя тонким пальчиком на стекле. Ее ничего не интересовало. Ни игрушки, ни мультики, ни книжки с яркими картинками. Дочка полностью ушла в себя, став похожей на маленькую статую.

Утром в двери каюты корабельного медика Пономаренко раздался негромкий стук. Отдраив ее, он увидел старпома.
-Слышишь, старлей. Отдай мне котенка,- услышал медик.
Готовый ко всему, но только не к этому, Пономаренко растерялся. Он нагнулся, и, взяв лежащий рядом с Фролом комочек, молча протянул его старпому. Тот осторожно взял его, и, кивнув головой, удалился. Фрол внимательно наблюдал, не двигаясь с места.
Сходя с корабля, старпом ,бережно придерживая борт шинели отдал честь Флагу, и быстрым шагом направился к себе на квартиру. Он ускорял шаг, будто опасаясь опоздать к чему-то важному. К тому, что не может произойти без него.
Открыв своим ключом дверь, и поцеловав в щеку жену, он, не раздеваясь, стремительно вошел в комнату дочки. Та, как обычно сидела у окна и смотрела на улицу.
Старпом вытащил из-за пазухи котенка, и остановился возле дочки, держа его на ладонях.
-Папочка!- прошептала она, нежно прижав к груди котенка.
Старпом смахнул внезапно выступившую слезу. Рядом беззвучно плакала жена.

-Это Фролу,- старпом неловко сунул ст. л-ту Пономаренко две банки говяжьей тушенки.
-За что?
На хмуром лице старпома мелькнула улыбка.

А Фрол, увидев себя в зеркале, понял, почему котенок показался ему знакомым. У него на морде были такие же, как у Фрола две темные стрелки, идущие от глаз, как бы удлиняя их. И рыжий подшерсток. А рыжих котов, кроме Фрола в этом районе не водилось. Да и кошка тогда была с расцветкой, как у питона...
(c) Станислав Солонцев

Мотоколяска, телега...
Более часа я колесил по периметру спортивного аэродрома в поисках кротовьих нор. Жена дала задание набрать ведро земли для комнатных цветов. Прошлогодний сухостой, выросший посреди дороги, с металлическим скрежетом скреб по защите двигателя, а машина все больше и больше погружалась в колею. Земляных горок не наблюдалось. Я остановил «девятку», и выйдя из машины, сел на край дороги, свесив ноги в колею. Приехали... Дальше не поеду, посажу машину на днище, кто ее будет вытаскивать.
Закурив, я осмотрелся. Вдалеке в АН-2 загружались парашютисты. Степенно, без суеты. Погода способствовала прыжкам. По краю аэродрома не спеша брела компания детей. Вышли на природу. Невдалеке бабка пасла пару драных коз. По взлетной полосе бродит мужик с корзиной. Грибник, ищет опята. Где-то в небе заливался жаворонок. Блин... Совсем, как в детстве.
--------------------------------------------------------
Какой же это был год? Наверное, конец пятидесятых, а может, начало шестидесятых. Рядом с моим домом жил безногий ветеран войны. Носил он протезы и почему то напоминал мне Мересьева. А ездил на трехколесной мотоколяске. Одна фара посередине, руль в виде трапеции, с рычагами сцепления, тормоза и ручкой газа. Часто он вывозил голоногую детвору за город, в сторону аэродрома. Просто так. Может просто отдохнуть на природе с детьми. Мы возвращались с цветами, огромными шляпами подсолнухов, загоревшими и довольными. Добрый был мужик, дядя Миша. Мы с гвалтом и гомоном набивались в эту коляску, а кто не помещался, сидели сзади на полке для брезента, свесив босые ноги. И оглушительно тарахтя мотоциклетным двигателем, эта машина с натугой везла, веселую толпу на природу.
Чуть наискосок от моего дома проживал другой ветеран-дядька Володька. Он тоже был ранен, контужен. С дядей Мишей они практически не общались. Хоть и воевали на одной войне. Разные они были. Один интеллигент, другой казак. Один вечером под гитару басом мог петь романсы: «... средь шумного бала, случайно...». Другой, растянув двухрядку: «...С нашим атаманом не приходиться тужить...». И мы, детвора его побаивались. Нелюдимый, он мог погнаться с вилами за любым, с кем не находил общий язык. Он один на улице, держал большое хозяйство. Корову, свиней, кур. Как какой-то кулак. Молоко, сметану, масло, яйца - покупали соседи, а летом многочисленные курортники, заполонявшие тихие улицы нашего курортного городка. Грузины, армяне, азербайджанцы. Они приезжали на «двадцать первых» черных «Волгах», и по вечерам, расстилая возле дворов, на траве скатерти, устраивали пикники. Шашлыки, чача, домашнее вино, фрукты. От компании к компании передавались бутылки с напитками. И не было врагов среди них. Никогда не замечалось даже грубых слов в чью-то сторону. Дружба народов Советского Союза.
Но я отвлекся.
Вместо коня у дядьки Володьки был ишак по имени Юрик. Почему он его так назвал, не знаю, но ишак был умный. Слушал только хозяина. Ему не нужна была противоугонка. Да, и не угоняли тогда технику. Так, иногда лошадей, цыгане. А ишаков,ни-ни. Возил он сено, солому, зерно. Много возил. К осени на заднем дворе уже стояла огромная скирда ароматного сена. Под навесом в ящиках, обитых внутри железом, хранилось зерно, жмых. Рядом лежали огромные куски соли.
В тот день дядя Миша опять собирался вывезти детвору на аэродром. Но пока я бегал спросить у родителей разрешения, они уехали. Услышав треск мотоколяски, я выбежал со двора, но лишь увидел удаляющуюся коляску с весело гомонящей ватагой. И слезы непередаваемого горя выступили на моих глазах. Я стоял на дороге, а они лились по щекам, пеленой застилая уезжающую все дальше и дальше машину.
Сзади послышался мерный цокот и звук колес телеги. Я оглянулся. Не спеша, ишак Юрик вез дядьку Володьку, восседающего на доске поперек телеги, и помахивающего кнутом. Я сжался. Этот кнут не раз прохаживался по мне, когда я цеплялся за телегу прокатиться. Они поравнялись со мной, и остановились.
-Влезай,- буркнул дядька Володька. Мигом я очутился в телеге. Никогда еще не ездил с ним вот так, на правах законного пассажира.
-Садись рядом,- и я уселся на доску, заменявшую сиденье. Медленно, грохоча железными ободьями колес по гравийной дороге, мы двинулись в сторону аэродрома.
На краю летного поля стояла коляска дяди Миши. Он, раскрыв крышку двигателя, копался во внутренностях машины, а детки бродили вокруг коляски с расстроенным видом. Но вот раздался треск, из выхлопной трубы вылетел черный дым, ватага быстро взгромоздилась на коляску, и они тронулись. Смеясь и показывая нам пятерней нос.
Началась проселочная дорога. И ход телеги стал мягким, почти не слышным.
Неожиданно дядька Володька встал в полный рост, и держась за вожжи, гикнув, взмахнул кнутом. Юрик, словно арабский скакун, галопом понесся по дороге, и мы, поднимая облака пыли, обошли мотоколяску. Так мы мчались по краю аэродрома до самого конца взлетной полосы. Мимо проносилась высокая, еще не скошенная трава, словно живой изгородью закрывающая частные огороды. Дядька Володька уже не крутил над головой кнут, а Юрик летел, как на крыльях, не сбавляя скорости. Быть может это были первые в его жизни скачки, в которых он должен был прийти первым. Наконец мы остановились. Выпрягши, и пустив пастись Юрика, дядька Володька вынул из телеги косу, подправил ее камнем. Взмах и высокая трава легла на землю.
Он размеренно взмахивал косой, оставляя за собой ровные ряды скошенной травы, а я стоял, заворожено наблюдая за его работой.
Где-то вдалеке бегали и веселились мои друзья. Они не доехали до нас с полкилометра.
Я взял из телеги грабли, и стал сгребать скошенную траву, вопросительно посмотрев на дядьку Володьку. Одобрительный взгляд, и я удвоил свои усилия. Через пару часов мы стали загружать телегу. Дядька бросал вилами терпко пахнувшую траву, а я распределяя ее по телеге утаптывал.
Постепенно получилась огромная копна на телеге. Дядька Володька, срезав косой несколько шляпок подсолнуха, забросил инструмент наверх, забрался сам, и протянув держак от вил, помог забраться мне. Пока мы ехали, стемнело. Я лежал на свежескошенном сене, глядя в качающееся звездное небо, и чувствовал, что сделал в жизни, может быть не необходимый, но правильный шаг. Ныли мышцы рук и ног, но я был счастлив.
Уже зажглись фонари, когда мы медленно въехали на нашу улицу, и я с гордостью с высоты копны смотрел на стоявших возле двора, и с завистью смотревших на меня друзей. Я помог дядьке сгрузить траву возле его дома.
Дядька Володька не сказал спасибо. Лишь когда я уходил, спросил:
-Еще поедешь?
-Поеду,- с готовностью ответил я. За спиной послышался негромкий мат. Обернувшись, я увидел, как дядька Володька вилами добивает на дороге медянку. Мы ехали вместе со змеей.
Дома уже спали, когда я пришел. Положив на скамейку огромные шляпы подсолнухов, я обмылся под летним душем и лег спать. Во дворе под орехом летом стояла кровать. И не одна. Почти весь дом ночевал на свежем воздухе. Заснул моментально. И снилась мне высокая трава. И я ее кошу. И ложится она ровными рядами, как у дядьки Володьки...
--------------------------------------------------------
Рядом со мной приземлился парашютист. Быстро собрав на руки парашют, он снял шлем, и густые черные волосы растеклись по ее плечам. Молодая девчонка.
-Не страшно?
-Да, что ты, дедушка!- засмеялась заливисто. И направилась навстречу несущейся к ней машине.
Ну, вот я уже и дедушка. А жаль!
Ведро земли я все-таки набрал. Вернее наскреб. Исчезли огороды вокруг аэродрома. Исчезли кроты. И жизнь как-то проходит незаметно. И быстро...

(с) Станислав Солонцев