Мотоколяска, телега...
Мотоколяска, телега...
Более часа я колесил по периметру спортивного аэродрома в поисках кротовьих нор. Жена дала задание набрать ведро земли для комнатных цветов. Прошлогодний сухостой, выросший посреди дороги, с металлическим скрежетом скреб по защите двигателя, а машина все больше и больше погружалась в колею. Земляных горок не наблюдалось. Я остановил «девятку», и выйдя из машины, сел на край дороги, свесив ноги в колею. Приехали... Дальше не поеду, посажу машину на днище, кто ее будет вытаскивать.
Закурив, я осмотрелся. Вдалеке в АН-2 загружались парашютисты. Степенно, без суеты. Погода способствовала прыжкам. По краю аэродрома не спеша брела компания детей. Вышли на природу. Невдалеке бабка пасла пару драных коз. По взлетной полосе бродит мужик с корзиной. Грибник, ищет опята. Где-то в небе заливался жаворонок. Блин... Совсем, как в детстве.
--------------------------------------------------------
Какой же это был год? Наверное, конец пятидесятых, а может, начало шестидесятых. Рядом с моим домом жил безногий ветеран войны. Носил он протезы и почему то напоминал мне Мересьева. А ездил на трехколесной мотоколяске. Одна фара посередине, руль в виде трапеции, с рычагами сцепления, тормоза и ручкой газа. Часто он вывозил голоногую детвору за город, в сторону аэродрома. Просто так. Может просто отдохнуть на природе с детьми. Мы возвращались с цветами, огромными шляпами подсолнухов, загоревшими и довольными. Добрый был мужик, дядя Миша. Мы с гвалтом и гомоном набивались в эту коляску, а кто не помещался, сидели сзади на полке для брезента, свесив босые ноги. И оглушительно тарахтя мотоциклетным двигателем, эта машина с натугой везла, веселую толпу на природу.
Чуть наискосок от моего дома проживал другой ветеран-дядька Володька. Он тоже был ранен, контужен. С дядей Мишей они практически не общались. Хоть и воевали на одной войне. Разные они были. Один интеллигент, другой казак. Один вечером под гитару басом мог петь романсы: «... средь шумного бала, случайно...». Другой, растянув двухрядку: «...С нашим атаманом не приходиться тужить...». И мы, детвора его побаивались. Нелюдимый, он мог погнаться с вилами за любым, с кем не находил общий язык. Он один на улице, держал большое хозяйство. Корову, свиней, кур. Как какой-то кулак. Молоко, сметану, масло, яйца - покупали соседи, а летом многочисленные курортники, заполонявшие тихие улицы нашего курортного городка. Грузины, армяне, азербайджанцы. Они приезжали на «двадцать первых» черных «Волгах», и по вечерам, расстилая возле дворов, на траве скатерти, устраивали пикники. Шашлыки, чача, домашнее вино, фрукты. От компании к компании передавались бутылки с напитками. И не было врагов среди них. Никогда не замечалось даже грубых слов в чью-то сторону. Дружба народов Советского Союза.
Но я отвлекся.
Вместо коня у дядьки Володьки был ишак по имени Юрик. Почему он его так назвал, не знаю, но ишак был умный. Слушал только хозяина. Ему не нужна была противоугонка. Да, и не угоняли тогда технику. Так, иногда лошадей, цыгане. А ишаков,ни-ни. Возил он сено, солому, зерно. Много возил. К осени на заднем дворе уже стояла огромная скирда ароматного сена. Под навесом в ящиках, обитых внутри железом, хранилось зерно, жмых. Рядом лежали огромные куски соли.
В тот день дядя Миша опять собирался вывезти детвору на аэродром. Но пока я бегал спросить у родителей разрешения, они уехали. Услышав треск мотоколяски, я выбежал со двора, но лишь увидел удаляющуюся коляску с весело гомонящей ватагой. И слезы непередаваемого горя выступили на моих глазах. Я стоял на дороге, а они лились по щекам, пеленой застилая уезжающую все дальше и дальше машину.
Сзади послышался мерный цокот и звук колес телеги. Я оглянулся. Не спеша, ишак Юрик вез дядьку Володьку, восседающего на доске поперек телеги, и помахивающего кнутом. Я сжался. Этот кнут не раз прохаживался по мне, когда я цеплялся за телегу прокатиться. Они поравнялись со мной, и остановились.
-Влезай,- буркнул дядька Володька. Мигом я очутился в телеге. Никогда еще не ездил с ним вот так, на правах законного пассажира.
-Садись рядом,- и я уселся на доску, заменявшую сиденье. Медленно, грохоча железными ободьями колес по гравийной дороге, мы двинулись в сторону аэродрома.
На краю летного поля стояла коляска дяди Миши. Он, раскрыв крышку двигателя, копался во внутренностях машины, а детки бродили вокруг коляски с расстроенным видом. Но вот раздался треск, из выхлопной трубы вылетел черный дым, ватага быстро взгромоздилась на коляску, и они тронулись. Смеясь и показывая нам пятерней нос.
Началась проселочная дорога. И ход телеги стал мягким, почти не слышным.
Неожиданно дядька Володька встал в полный рост, и держась за вожжи, гикнув, взмахнул кнутом. Юрик, словно арабский скакун, галопом понесся по дороге, и мы, поднимая облака пыли, обошли мотоколяску. Так мы мчались по краю аэродрома до самого конца взлетной полосы. Мимо проносилась высокая, еще не скошенная трава, словно живой изгородью закрывающая частные огороды. Дядька Володька уже не крутил над головой кнут, а Юрик летел, как на крыльях, не сбавляя скорости. Быть может это были первые в его жизни скачки, в которых он должен был прийти первым. Наконец мы остановились. Выпрягши, и пустив пастись Юрика, дядька Володька вынул из телеги косу, подправил ее камнем. Взмах и высокая трава легла на землю.
Он размеренно взмахивал косой, оставляя за собой ровные ряды скошенной травы, а я стоял, заворожено наблюдая за его работой.
Где-то вдалеке бегали и веселились мои друзья. Они не доехали до нас с полкилометра.
Я взял из телеги грабли, и стал сгребать скошенную траву, вопросительно посмотрев на дядьку Володьку. Одобрительный взгляд, и я удвоил свои усилия. Через пару часов мы стали загружать телегу. Дядька бросал вилами терпко пахнувшую траву, а я распределяя ее по телеге утаптывал.
Постепенно получилась огромная копна на телеге. Дядька Володька, срезав косой несколько шляпок подсолнуха, забросил инструмент наверх, забрался сам, и протянув держак от вил, помог забраться мне. Пока мы ехали, стемнело. Я лежал на свежескошенном сене, глядя в качающееся звездное небо, и чувствовал, что сделал в жизни, может быть не необходимый, но правильный шаг. Ныли мышцы рук и ног, но я был счастлив.
Уже зажглись фонари, когда мы медленно въехали на нашу улицу, и я с гордостью с высоты копны смотрел на стоявших возле двора, и с завистью смотревших на меня друзей. Я помог дядьке сгрузить траву возле его дома.
Дядька Володька не сказал спасибо. Лишь когда я уходил, спросил:
-Еще поедешь?
-Поеду,- с готовностью ответил я. За спиной послышался негромкий мат. Обернувшись, я увидел, как дядька Володька вилами добивает на дороге медянку. Мы ехали вместе со змеей.
Дома уже спали, когда я пришел. Положив на скамейку огромные шляпы подсолнухов, я обмылся под летним душем и лег спать. Во дворе под орехом летом стояла кровать. И не одна. Почти весь дом ночевал на свежем воздухе. Заснул моментально. И снилась мне высокая трава. И я ее кошу. И ложится она ровными рядами, как у дядьки Володьки...
--------------------------------------------------------
Рядом со мной приземлился парашютист. Быстро собрав на руки парашют, он снял шлем, и густые черные волосы растеклись по ее плечам. Молодая девчонка.
-Не страшно?
-Да, что ты, дедушка!- засмеялась заливисто. И направилась навстречу несущейся к ней машине.
Ну, вот я уже и дедушка. А жаль!
Ведро земли я все-таки набрал. Вернее наскреб. Исчезли огороды вокруг аэродрома. Исчезли кроты. И жизнь как-то проходит незаметно. И быстро...
(с) Станислав Солонцев
Более часа я колесил по периметру спортивного аэродрома в поисках кротовьих нор. Жена дала задание набрать ведро земли для комнатных цветов. Прошлогодний сухостой, выросший посреди дороги, с металлическим скрежетом скреб по защите двигателя, а машина все больше и больше погружалась в колею. Земляных горок не наблюдалось. Я остановил «девятку», и выйдя из машины, сел на край дороги, свесив ноги в колею. Приехали... Дальше не поеду, посажу машину на днище, кто ее будет вытаскивать.
Закурив, я осмотрелся. Вдалеке в АН-2 загружались парашютисты. Степенно, без суеты. Погода способствовала прыжкам. По краю аэродрома не спеша брела компания детей. Вышли на природу. Невдалеке бабка пасла пару драных коз. По взлетной полосе бродит мужик с корзиной. Грибник, ищет опята. Где-то в небе заливался жаворонок. Блин... Совсем, как в детстве.
--------------------------------------------------------
Какой же это был год? Наверное, конец пятидесятых, а может, начало шестидесятых. Рядом с моим домом жил безногий ветеран войны. Носил он протезы и почему то напоминал мне Мересьева. А ездил на трехколесной мотоколяске. Одна фара посередине, руль в виде трапеции, с рычагами сцепления, тормоза и ручкой газа. Часто он вывозил голоногую детвору за город, в сторону аэродрома. Просто так. Может просто отдохнуть на природе с детьми. Мы возвращались с цветами, огромными шляпами подсолнухов, загоревшими и довольными. Добрый был мужик, дядя Миша. Мы с гвалтом и гомоном набивались в эту коляску, а кто не помещался, сидели сзади на полке для брезента, свесив босые ноги. И оглушительно тарахтя мотоциклетным двигателем, эта машина с натугой везла, веселую толпу на природу.
Чуть наискосок от моего дома проживал другой ветеран-дядька Володька. Он тоже был ранен, контужен. С дядей Мишей они практически не общались. Хоть и воевали на одной войне. Разные они были. Один интеллигент, другой казак. Один вечером под гитару басом мог петь романсы: «... средь шумного бала, случайно...». Другой, растянув двухрядку: «...С нашим атаманом не приходиться тужить...». И мы, детвора его побаивались. Нелюдимый, он мог погнаться с вилами за любым, с кем не находил общий язык. Он один на улице, держал большое хозяйство. Корову, свиней, кур. Как какой-то кулак. Молоко, сметану, масло, яйца - покупали соседи, а летом многочисленные курортники, заполонявшие тихие улицы нашего курортного городка. Грузины, армяне, азербайджанцы. Они приезжали на «двадцать первых» черных «Волгах», и по вечерам, расстилая возле дворов, на траве скатерти, устраивали пикники. Шашлыки, чача, домашнее вино, фрукты. От компании к компании передавались бутылки с напитками. И не было врагов среди них. Никогда не замечалось даже грубых слов в чью-то сторону. Дружба народов Советского Союза.
Но я отвлекся.
Вместо коня у дядьки Володьки был ишак по имени Юрик. Почему он его так назвал, не знаю, но ишак был умный. Слушал только хозяина. Ему не нужна была противоугонка. Да, и не угоняли тогда технику. Так, иногда лошадей, цыгане. А ишаков,ни-ни. Возил он сено, солому, зерно. Много возил. К осени на заднем дворе уже стояла огромная скирда ароматного сена. Под навесом в ящиках, обитых внутри железом, хранилось зерно, жмых. Рядом лежали огромные куски соли.
В тот день дядя Миша опять собирался вывезти детвору на аэродром. Но пока я бегал спросить у родителей разрешения, они уехали. Услышав треск мотоколяски, я выбежал со двора, но лишь увидел удаляющуюся коляску с весело гомонящей ватагой. И слезы непередаваемого горя выступили на моих глазах. Я стоял на дороге, а они лились по щекам, пеленой застилая уезжающую все дальше и дальше машину.
Сзади послышался мерный цокот и звук колес телеги. Я оглянулся. Не спеша, ишак Юрик вез дядьку Володьку, восседающего на доске поперек телеги, и помахивающего кнутом. Я сжался. Этот кнут не раз прохаживался по мне, когда я цеплялся за телегу прокатиться. Они поравнялись со мной, и остановились.
-Влезай,- буркнул дядька Володька. Мигом я очутился в телеге. Никогда еще не ездил с ним вот так, на правах законного пассажира.
-Садись рядом,- и я уселся на доску, заменявшую сиденье. Медленно, грохоча железными ободьями колес по гравийной дороге, мы двинулись в сторону аэродрома.
На краю летного поля стояла коляска дяди Миши. Он, раскрыв крышку двигателя, копался во внутренностях машины, а детки бродили вокруг коляски с расстроенным видом. Но вот раздался треск, из выхлопной трубы вылетел черный дым, ватага быстро взгромоздилась на коляску, и они тронулись. Смеясь и показывая нам пятерней нос.
Началась проселочная дорога. И ход телеги стал мягким, почти не слышным.
Неожиданно дядька Володька встал в полный рост, и держась за вожжи, гикнув, взмахнул кнутом. Юрик, словно арабский скакун, галопом понесся по дороге, и мы, поднимая облака пыли, обошли мотоколяску. Так мы мчались по краю аэродрома до самого конца взлетной полосы. Мимо проносилась высокая, еще не скошенная трава, словно живой изгородью закрывающая частные огороды. Дядька Володька уже не крутил над головой кнут, а Юрик летел, как на крыльях, не сбавляя скорости. Быть может это были первые в его жизни скачки, в которых он должен был прийти первым. Наконец мы остановились. Выпрягши, и пустив пастись Юрика, дядька Володька вынул из телеги косу, подправил ее камнем. Взмах и высокая трава легла на землю.
Он размеренно взмахивал косой, оставляя за собой ровные ряды скошенной травы, а я стоял, заворожено наблюдая за его работой.
Где-то вдалеке бегали и веселились мои друзья. Они не доехали до нас с полкилометра.
Я взял из телеги грабли, и стал сгребать скошенную траву, вопросительно посмотрев на дядьку Володьку. Одобрительный взгляд, и я удвоил свои усилия. Через пару часов мы стали загружать телегу. Дядька бросал вилами терпко пахнувшую траву, а я распределяя ее по телеге утаптывал.
Постепенно получилась огромная копна на телеге. Дядька Володька, срезав косой несколько шляпок подсолнуха, забросил инструмент наверх, забрался сам, и протянув держак от вил, помог забраться мне. Пока мы ехали, стемнело. Я лежал на свежескошенном сене, глядя в качающееся звездное небо, и чувствовал, что сделал в жизни, может быть не необходимый, но правильный шаг. Ныли мышцы рук и ног, но я был счастлив.
Уже зажглись фонари, когда мы медленно въехали на нашу улицу, и я с гордостью с высоты копны смотрел на стоявших возле двора, и с завистью смотревших на меня друзей. Я помог дядьке сгрузить траву возле его дома.
Дядька Володька не сказал спасибо. Лишь когда я уходил, спросил:
-Еще поедешь?
-Поеду,- с готовностью ответил я. За спиной послышался негромкий мат. Обернувшись, я увидел, как дядька Володька вилами добивает на дороге медянку. Мы ехали вместе со змеей.
Дома уже спали, когда я пришел. Положив на скамейку огромные шляпы подсолнухов, я обмылся под летним душем и лег спать. Во дворе под орехом летом стояла кровать. И не одна. Почти весь дом ночевал на свежем воздухе. Заснул моментально. И снилась мне высокая трава. И я ее кошу. И ложится она ровными рядами, как у дядьки Володьки...
--------------------------------------------------------
Рядом со мной приземлился парашютист. Быстро собрав на руки парашют, он снял шлем, и густые черные волосы растеклись по ее плечам. Молодая девчонка.
-Не страшно?
-Да, что ты, дедушка!- засмеялась заливисто. И направилась навстречу несущейся к ней машине.
Ну, вот я уже и дедушка. А жаль!
Ведро земли я все-таки набрал. Вернее наскреб. Исчезли огороды вокруг аэродрома. Исчезли кроты. И жизнь как-то проходит незаметно. И быстро...
(с) Станислав Солонцев