Приказа верить в чудеса не поступало
Рассказ, написанный в соавторстве с другом. Ранее выкладывался на фрпг, на конкурс. Название рабочее, отрывок из песни Би-2 – «Волки». Эпиграфом к первой главе и ко всему рассказу выступает стихотворение, взятое со страницы Стихи.ру от автора Кот Басё. В рассказе 10 глав.
I: http://pikabu.ru/story/_2041480
II: http://pikabu.ru/story/_2045503
III: http://pikabu.ru/story/_2048489
IV: http://pikabu.ru/story/_2051834
V: http://pikabu.ru/story/_2054913
VI: http://pikabu.ru/story/_2058336
VII: http://pikabu.ru/story/_2062377
__________________
VIII
Казалось, мир разделился на «до» и «после». Казалось, всё, что было раньше – было страшным сном. Школа, уроки, учителя, родители. Всё это осталось в памяти лишь… отголосками, стёртыми почти до конца кинокадрами. Это было странно – смотреть на мир совсем иначе, чем её учили с детства. На далеко не идеальный мир, в котором она, наконец, научилась сомневаться. На учебники, всё в которых оказалось ложью. На самых близких людей, которые врали сами себе, ей и такому же лживому обществу. Она была свободной, и это пьянило. Она помнила болезненную процедуру по снятию блока в голове, на аппаратуре, которая скрипела и жужжала, но рука Виктора, которого она ещё не помнила, почему-то вселяла уверенность в том, что всё будет хорошо. Пусть её тошнило, пусть голова кружилась ещё несколько часов, но она открыла глаза и поняла, что стала другим человеком. Тем, кем должна была стать по праву рождения. Пусть её родители и заложили в какие-то нужные им черты, какие-то важные параметры, которые пригодятся ей в жизни, но душу они её создать не могли. Это было страшно, действительно страшно – идти на следующий день домой. Она ждала, что там её схватят коменданты и отволокут на очередную чистку, но страх был только из-за родителей, а не из-за процедуры. Она узнала правду и теперь, казалось, готова была и умереть. Но родители молчали, не орали и не вызывали наряд. Мать только сказала, чтобы Лена была осторожнее и всё же – не забывала о следующем годе учебы. А она и не забывала, правда, читала с того момента только книги, забросив учебники на дальнюю полку. И в этих книгах она находила столько нового, что каждая непознанная грань её старого мира играла новыми красками, пахла новыми ароматами. Это было восхитительно. Девочки подарили ей платье, очень красивое желтое платье из мягкой ткани, ни у нее, ни у её старых знакомых не было такого платья.
– Ребята! – закричал кто-то, свесившись с галереи, и взоры десятков людей устремились на него, – Небо ясное.
И все поднялись, отложив дела. Лена смотрела на Виктора, который лежал у неё на коленях.
– Хочешь посмотреть на небо? – Спросил он, забирая из её рук книгу.
– Хочу.
Волшебство, о котором она читала, ворвалось в её жизнь. Волшебство рассыпало звезды по небосклону так много – не сосчитать. Люди стояли на крыше, подняв голову к небу, и улыбались. Многие курили, многие обнимались, но почти все молчали, будто боялись потревожить ночь. Внизу горели фонари, внизу то и дело проезжали машины комендантов, которые искали по дворам и подвалам отщепенцев и анархистов. Но они не видели того, что было наверху и Лене почему-то стало их очень жаль.
– Я читала, что за Стеной такое небо не редкость, – шепотом проговорила Лена, когда Виктор обнимал её со спины, накрывая ладонями живот, – правда?
– Правда. Скоро сама увидишь. Ты не передумала бежать?
– Нет, – Лена качнула головой, широко улыбаясь. Бежать… скорей бы.
Она стояла вместе с другими учениками перед школой, первого сентября, как когда-то говорили «на линейке». Старая школьная форма, такая чужая сейчас, такого нелепого серо-черного цвета, когда под ногами сквозь пожухлую траву прорастают тонкие яркие стебельки, а их никто не замечает, когда над головой всё те же желто-серые облака, а она знает – там за ними огромное небо, бескрайнее, невозможное. И все эти слова, вся эта пропаганда, это все стало таким чужим, что слушать было тошно. Живот за эти месяцы округлился, но, впрочем, даже если все знали о её положении – никто ничего не говорил, все просто смотрели на учителей и слушали.
Виктор не пришел в школу ни в этот день, ни в последующие. Возможно, его снова исключили, как исключали из нескольких школ до этого. Но она до сих пор не знала, не понимала, почему его попросту не зачистят, не переломают, не сделают таким же, как они.
Учителя в школе стали другими, их взгляды, слова, их поведение – все это стало другим. Лидия Васильевна стала ещё более нервной, и откуда-то у неё появился кружевной белый платочек, который она часто комкала в руках, пока зачитывала с учебника урок. Директор за лето поседел и при встрече с Леной отводил взгляд, чего она тоже не могла понять. Она искала ответы по старой привычке в глазах учителей, но они молчали, они ничего больше не могли ей сказать. Но её не трогали больше. Ни её, ни семью. А почему она не знала. Она чувствовала, что что-то меняется, что в воздухе, застоявшемся, сухом воздухе потянуло чем-то… иным, доселе незнакомым.
И оно взорвалось, спустя два месяца после начала учебного года. Был ноябрь, но на погоде это почти что никак не отображалось. Пасмурное небо, желто-серые облака, которые обычно к вечеру окрашивались фиолетовым. И один единственный праздник, который отмечали все вместе, но Лена сейчас понимала, насколько же безумен и фанатичен он был. Она ждала часа, когда можно будет выйти на площадь, сидела на полу, скрестив по-турецки ноги и положив руки на живот, раскачивалась из стороны в сторону, словно пытаясь убаюкать толкающегося малыша. Она пела, даже не вспоминая о том, что когда-то знала только марши, колыбельную про звездных медведей.
– Пора, – Виктор возник за спиной, наклонившись к ней, и скользнув рукой к животу, одновременно целуя её в щеку, – ты уверена, что хочешь пойти?
– Да. Только ты от меня не отходи, хорошо?
– Ни за что не отойду.
Она была в платье, в своём желтом платье. Вскинув голову и улыбаясь, шла сквозь толпу, а толпа обступала её. И не было уже страшно, была жалость к этим людям, но страха – нет. Виктор держал её за руку, но они были здесь не одни. То в одном, то в другом человеке она узнавала своих. Вот у женщины из-под пальто торчит тонкая полоса красной юбки, у девочки в волосах заплетена яркая лента. Они были здесь – прозванные анархистами теми людьми, кто боялся перемен и жаждал рабства. Сильный ветер трепал волосы Лены, которые она не стала подвязывать, сильный ветер трепал огромные флаги, которые «украшали» серый пейзаж города. Люди стояли стройными шеренгами, и взгляды их были устремлены на ораторскую сцену. Играл марш, они повторяли слова, Лена смотрела на людей, которые молчали, эти люди смотрели на небо. Она подняла глаза – небо было голубым. Но никто этого не видит. И вдруг с крыш слетела стая голубей и огромным черным облаком взлетела к солнцу, словно пыталась его заслонить. Девушка улыбалась, приложив руки к животу, и уже не слышала марша, не слышала слов, не видела людей вокруг. Было только лишь это бесконечное, огромное небо.
– Лена, – она повернулась к нему, не сразу осознав, что голос его изменился, – Лена, уходим, скорее, уходим!
Страх сковал изнутри, сжалось сердце. Она видела, как сквозь толпу, со всех сторон к ним двигаются военные. Они хватали всех, кто имел хоть какие-то отличительные черты, они хватали женщин и детей. И прочие люди безмолвно стояли, не мешая им, не особо-то обращая внимания.
– Бежим, бежим! – Виктор тянул её за руку, уводя за собой и, она побежала. Но рядом возник человек в форме, девушка почувствовала сильную боль в руке, человек ударом дубинки заставил их разжать руки. Между ними вклинились другие люди.
– Витя! – истошно закричала Лена, рванув за Виктором, которого люди в форме оттесняли от неё, – Витя!!!
– Матвей, уведи её, уведи её быстро! – Услышала она его крик и в этот же момент под локоть её кто-то схватил. Она хотела рвануться, но хватка была железной.
– Пусти! – Зарычала она, чувствуя, как из глаз хлынули слезы, злые, горючие слезы.
– Угомонись! – Рявкнул в ответ Матвей, утаскивая Лену прочь.
***
– Мне так страшно, мамочка… мне так страшно, пожалуйста, пожалуйста, давайте найдём его, давайте его отыщем, ну же… ну же, давайте… пожалуйста, ребята, Матюш, Катя… ну же.
Она металась от одного товарища к другому, сцепив руки, будто в молитве, хотя и совершенно не знала, что это такое. Но никто не уходил на поиски Виктора. Они скрылись в подвале неприметного здания, далеко от места их убежища. Здесь их было одиннадцать человек. Сначала было шестеро, но за последние два часа пришло ещё пятеро – изрядно побитые, истекающие кровью. Девочки зашивали раны здесь же, смывали кровь водой, наливали стопку водки для храбрости и плескали эту же водку на раны. И в каждом, кто приходил и был избит до неузнаваемости, Лена искала Виктора, заламывала руки и плакала, не могла сидеть, хотя ноги уже гудели от усталости.
Час, два, три, пришло ещё девять человек, но сейчас почти все спали. Только двое дежурили у дверей. Лена то просыпалась, то засыпала и только свеча, глядя на которую она ориентировалась по времени, освещала подвал. Остальные свечи решено было погасить.
Стук в дверь, Лена, закусив губу, слушала ритм, угадывая в нём скрытый шифр.
– Открывай, – шепнул Матвей другу, наставив на дверь самодельный обрез. Тот шагнул к двери и распахнул. Кто-то шагнул в дверной проём, падая на грудь парня. Матвей метнулся к вошедшему, положив на пол оружие.
– Кто там, кто там, Матюша? – Вскочив, Лена почему-то осталась на месте, почувствовав, что сердце её готово выскочить из груди, – кто там?!
– Живой, – облегченно выдохнул Матвей, когда они уложили пришедшего на пол и закрыли дверь. – Это Витя.
I: http://pikabu.ru/story/_2041480
II: http://pikabu.ru/story/_2045503
III: http://pikabu.ru/story/_2048489
IV: http://pikabu.ru/story/_2051834
V: http://pikabu.ru/story/_2054913
VI: http://pikabu.ru/story/_2058336
VII: http://pikabu.ru/story/_2062377
__________________
VIII
Казалось, мир разделился на «до» и «после». Казалось, всё, что было раньше – было страшным сном. Школа, уроки, учителя, родители. Всё это осталось в памяти лишь… отголосками, стёртыми почти до конца кинокадрами. Это было странно – смотреть на мир совсем иначе, чем её учили с детства. На далеко не идеальный мир, в котором она, наконец, научилась сомневаться. На учебники, всё в которых оказалось ложью. На самых близких людей, которые врали сами себе, ей и такому же лживому обществу. Она была свободной, и это пьянило. Она помнила болезненную процедуру по снятию блока в голове, на аппаратуре, которая скрипела и жужжала, но рука Виктора, которого она ещё не помнила, почему-то вселяла уверенность в том, что всё будет хорошо. Пусть её тошнило, пусть голова кружилась ещё несколько часов, но она открыла глаза и поняла, что стала другим человеком. Тем, кем должна была стать по праву рождения. Пусть её родители и заложили в какие-то нужные им черты, какие-то важные параметры, которые пригодятся ей в жизни, но душу они её создать не могли. Это было страшно, действительно страшно – идти на следующий день домой. Она ждала, что там её схватят коменданты и отволокут на очередную чистку, но страх был только из-за родителей, а не из-за процедуры. Она узнала правду и теперь, казалось, готова была и умереть. Но родители молчали, не орали и не вызывали наряд. Мать только сказала, чтобы Лена была осторожнее и всё же – не забывала о следующем годе учебы. А она и не забывала, правда, читала с того момента только книги, забросив учебники на дальнюю полку. И в этих книгах она находила столько нового, что каждая непознанная грань её старого мира играла новыми красками, пахла новыми ароматами. Это было восхитительно. Девочки подарили ей платье, очень красивое желтое платье из мягкой ткани, ни у нее, ни у её старых знакомых не было такого платья.
– Ребята! – закричал кто-то, свесившись с галереи, и взоры десятков людей устремились на него, – Небо ясное.
И все поднялись, отложив дела. Лена смотрела на Виктора, который лежал у неё на коленях.
– Хочешь посмотреть на небо? – Спросил он, забирая из её рук книгу.
– Хочу.
Волшебство, о котором она читала, ворвалось в её жизнь. Волшебство рассыпало звезды по небосклону так много – не сосчитать. Люди стояли на крыше, подняв голову к небу, и улыбались. Многие курили, многие обнимались, но почти все молчали, будто боялись потревожить ночь. Внизу горели фонари, внизу то и дело проезжали машины комендантов, которые искали по дворам и подвалам отщепенцев и анархистов. Но они не видели того, что было наверху и Лене почему-то стало их очень жаль.
– Я читала, что за Стеной такое небо не редкость, – шепотом проговорила Лена, когда Виктор обнимал её со спины, накрывая ладонями живот, – правда?
– Правда. Скоро сама увидишь. Ты не передумала бежать?
– Нет, – Лена качнула головой, широко улыбаясь. Бежать… скорей бы.
Она стояла вместе с другими учениками перед школой, первого сентября, как когда-то говорили «на линейке». Старая школьная форма, такая чужая сейчас, такого нелепого серо-черного цвета, когда под ногами сквозь пожухлую траву прорастают тонкие яркие стебельки, а их никто не замечает, когда над головой всё те же желто-серые облака, а она знает – там за ними огромное небо, бескрайнее, невозможное. И все эти слова, вся эта пропаганда, это все стало таким чужим, что слушать было тошно. Живот за эти месяцы округлился, но, впрочем, даже если все знали о её положении – никто ничего не говорил, все просто смотрели на учителей и слушали.
Виктор не пришел в школу ни в этот день, ни в последующие. Возможно, его снова исключили, как исключали из нескольких школ до этого. Но она до сих пор не знала, не понимала, почему его попросту не зачистят, не переломают, не сделают таким же, как они.
Учителя в школе стали другими, их взгляды, слова, их поведение – все это стало другим. Лидия Васильевна стала ещё более нервной, и откуда-то у неё появился кружевной белый платочек, который она часто комкала в руках, пока зачитывала с учебника урок. Директор за лето поседел и при встрече с Леной отводил взгляд, чего она тоже не могла понять. Она искала ответы по старой привычке в глазах учителей, но они молчали, они ничего больше не могли ей сказать. Но её не трогали больше. Ни её, ни семью. А почему она не знала. Она чувствовала, что что-то меняется, что в воздухе, застоявшемся, сухом воздухе потянуло чем-то… иным, доселе незнакомым.
И оно взорвалось, спустя два месяца после начала учебного года. Был ноябрь, но на погоде это почти что никак не отображалось. Пасмурное небо, желто-серые облака, которые обычно к вечеру окрашивались фиолетовым. И один единственный праздник, который отмечали все вместе, но Лена сейчас понимала, насколько же безумен и фанатичен он был. Она ждала часа, когда можно будет выйти на площадь, сидела на полу, скрестив по-турецки ноги и положив руки на живот, раскачивалась из стороны в сторону, словно пытаясь убаюкать толкающегося малыша. Она пела, даже не вспоминая о том, что когда-то знала только марши, колыбельную про звездных медведей.
– Пора, – Виктор возник за спиной, наклонившись к ней, и скользнув рукой к животу, одновременно целуя её в щеку, – ты уверена, что хочешь пойти?
– Да. Только ты от меня не отходи, хорошо?
– Ни за что не отойду.
Она была в платье, в своём желтом платье. Вскинув голову и улыбаясь, шла сквозь толпу, а толпа обступала её. И не было уже страшно, была жалость к этим людям, но страха – нет. Виктор держал её за руку, но они были здесь не одни. То в одном, то в другом человеке она узнавала своих. Вот у женщины из-под пальто торчит тонкая полоса красной юбки, у девочки в волосах заплетена яркая лента. Они были здесь – прозванные анархистами теми людьми, кто боялся перемен и жаждал рабства. Сильный ветер трепал волосы Лены, которые она не стала подвязывать, сильный ветер трепал огромные флаги, которые «украшали» серый пейзаж города. Люди стояли стройными шеренгами, и взгляды их были устремлены на ораторскую сцену. Играл марш, они повторяли слова, Лена смотрела на людей, которые молчали, эти люди смотрели на небо. Она подняла глаза – небо было голубым. Но никто этого не видит. И вдруг с крыш слетела стая голубей и огромным черным облаком взлетела к солнцу, словно пыталась его заслонить. Девушка улыбалась, приложив руки к животу, и уже не слышала марша, не слышала слов, не видела людей вокруг. Было только лишь это бесконечное, огромное небо.
– Лена, – она повернулась к нему, не сразу осознав, что голос его изменился, – Лена, уходим, скорее, уходим!
Страх сковал изнутри, сжалось сердце. Она видела, как сквозь толпу, со всех сторон к ним двигаются военные. Они хватали всех, кто имел хоть какие-то отличительные черты, они хватали женщин и детей. И прочие люди безмолвно стояли, не мешая им, не особо-то обращая внимания.
– Бежим, бежим! – Виктор тянул её за руку, уводя за собой и, она побежала. Но рядом возник человек в форме, девушка почувствовала сильную боль в руке, человек ударом дубинки заставил их разжать руки. Между ними вклинились другие люди.
– Витя! – истошно закричала Лена, рванув за Виктором, которого люди в форме оттесняли от неё, – Витя!!!
– Матвей, уведи её, уведи её быстро! – Услышала она его крик и в этот же момент под локоть её кто-то схватил. Она хотела рвануться, но хватка была железной.
– Пусти! – Зарычала она, чувствуя, как из глаз хлынули слезы, злые, горючие слезы.
– Угомонись! – Рявкнул в ответ Матвей, утаскивая Лену прочь.
***
– Мне так страшно, мамочка… мне так страшно, пожалуйста, пожалуйста, давайте найдём его, давайте его отыщем, ну же… ну же, давайте… пожалуйста, ребята, Матюш, Катя… ну же.
Она металась от одного товарища к другому, сцепив руки, будто в молитве, хотя и совершенно не знала, что это такое. Но никто не уходил на поиски Виктора. Они скрылись в подвале неприметного здания, далеко от места их убежища. Здесь их было одиннадцать человек. Сначала было шестеро, но за последние два часа пришло ещё пятеро – изрядно побитые, истекающие кровью. Девочки зашивали раны здесь же, смывали кровь водой, наливали стопку водки для храбрости и плескали эту же водку на раны. И в каждом, кто приходил и был избит до неузнаваемости, Лена искала Виктора, заламывала руки и плакала, не могла сидеть, хотя ноги уже гудели от усталости.
Час, два, три, пришло ещё девять человек, но сейчас почти все спали. Только двое дежурили у дверей. Лена то просыпалась, то засыпала и только свеча, глядя на которую она ориентировалась по времени, освещала подвал. Остальные свечи решено было погасить.
Стук в дверь, Лена, закусив губу, слушала ритм, угадывая в нём скрытый шифр.
– Открывай, – шепнул Матвей другу, наставив на дверь самодельный обрез. Тот шагнул к двери и распахнул. Кто-то шагнул в дверной проём, падая на грудь парня. Матвей метнулся к вошедшему, положив на пол оружие.
– Кто там, кто там, Матюша? – Вскочив, Лена почему-то осталась на месте, почувствовав, что сердце её готово выскочить из груди, – кто там?!
– Живой, – облегченно выдохнул Матвей, когда они уложили пришедшего на пол и закрыли дверь. – Это Витя.