СС и ЕВК #IX
IX. КОММЕРСАНТ ОТ БОГА
О том, как неумение до гроба может довести
Три дня дед Иван топил печь, как в самую холодную зиму.
Максим с бабкой, скрываясь под толстым слоем одеял и покрывал, лежали на печи. Его Величество Кот и Собака-Собака изредка заходили в избу, так как дед не любил, чтобы животные находились в доме.
— Ладно ты, — размеренно говорил Кот, сидя на будке. — Собаки, они должны жить на улице, но коты… Коты — это ведь самое домашнее животное. Первым в дом впускают кого?.. Правильно, кота. А этот дед совсем поехал.
— Скажи спасибо. Скажи спасибо, что он нас кормит, — высунув морду из будки, говорил Собака-Собака.
— Да, за это ему спасибо. Но мне бы всё-таки хотелось бы лежать на печи рядом с Максом. Там тепло. И места достаточно. А ты бы и тут нормально себя чувствовал.
Пёс не счёл нужным отвечать. Он, подняв бровь, взглянул на Кота и продолжил лежать в будке, где ему действительно было вполне комфортно.
Максим проснулся на второй день. Его взгляд был по-прежнему пуст и растерян. Он не понимал, где находится. Спросить было не у кого, и Макс, осмотрев скромную избу, вновь впадал в беспамятство.
На третий день Максим поднял тяжёлые веки.
Дед Иван был в это время в избе. Он тут же вскочил с просиженного кресла и подошёл.
— Как себя чувствуешь?
— Где… где я? — спросил Максим, чувствуя позывы к кашлю.
— Ты у меня дома. Три дня уже лежишь на печи.
— А ты кто?
— Я? — дед растерялся. Неожиданный вопрос. Сколько лет у него никто об этом не интересовался. — Я дед Ваня. Живу тут…
Пока Максим кряхтел и кашлял, дед заметил, как по внешнему подоконнику расхаживает кот. Рыжий, лоснящийся кот грациозно передвигался на крохотном пространстве, вытягивая уши к открытой форточке.
— Вон твой кошак ходит, — смеясь, указал дед.
Максим хотел было посмотреть, но кашель вновь изогнул его в дугу.
— Может, тебе молочка с мёдом принести?
Макс кивнул, продолжая заливаться кашлем.
Дед засуетился, бегая из одного края избы к другому. Он переворачивал кастрюли, ронял крышки, но всё-таки налил молока, положил две полные ложки мёда и сунул кружку в печь.
— Сейчас всё будет.
После затяжного кашля Максим перевернулся на другой бок, заметив рядом с собой бабку. Он не стал спрашивать, кто это, но на всякий случай слегка ткнул пожилую женщину в бок, удостоверившись в её реальности.
Шатаясь, он свесил ноги с печи.
— Мне бы в туалет.
— Давай я тебе ведро принесу, — дед вновь начал суетиться и едва не обронил со стола посуду.
— Нет… не надо.
Макс выбрался из-под одеяла, к своему стыду заметив, что совершенно голый.
Вместе с ведром дед принёс постиранные вещи.
— Помочь?
— Сам… — ответил Макс, пытаясь попасть ногой в штанину. Получалось с трудом. Несколько раз он едва не свалился с печи, путаясь в джинсах.
Дед не стал дожидаться и насильно помог.
— Идти сможешь?
— Да, — неуверенно сказал Максим и стёк на пол. Именно стёк, как какая-то топлёная смола. Как бесформенная жидкость.
Кое-как, держась вначале за печь, потом за стены и мебель, он медленно двигался к выходу.
Дед всегда был рядом, на подстраховке. С невероятной проворностью старик нырнул под руку Максу и отворил перед ним дверь.
Макс замер на пороге, с ненавистью смотря на три ступеньки. Он схватился за перила, но те скрипели и качались так жалобно, что Макс решил справиться без помощи. Обязательно ведь обломятся…
Пока он с осторожностью сапёра преодолевал ступеньки, Собака-Собака на радостях подбежал к хозяину. Пёс носился кругами, и по его глазам было видно, что он бы сейчас с удовольствием прыгнул на Макса, повалил того на пол и обслюнявил ему не только лицо, но и свежие, постиранные вещи.
— Только не прыгай, — предупредил Макс и выставил вперёд руку, едва не повалившись следом.
Вывалив розовый язык, Собака-Собака продолжал бегать по кругу, выкрикивая:
— Макс! Макс! Макс проснулся!
Тут же на тонком деревянном заборе появился и Кот. Он не оказывал такого громкого почтения и заинтересованности. Казалось, ему было только хуже оттого, что Макс проснулся, а эта сумасшедшая собака начала лаять во всю глотку. Кот умостился на крохотном пятачке деревянного столбика, осмотрел шатающегося Максима и бешеного пса, затем обвил себя хвостом и начал вылизывать идеально рыжую шерсть.
Дед Иван не выдержал — всё-таки схватил Макса под руки и довёл до туалета.
— Надеюсь, дальше сам справишься, — стеснительно сказал дед, открыл дверь и тихонечко закрыл её за Максимом.
Дед уселся на крыльцо, свернул самокрутку и закурил. Ему было приятно, что усилия, которые он затратил на перетаскивание Максима в избу, не пропали даром. Две недели он переживал за бабку, что хандрила на печи, а три дня назад ещё и парнишка добавился. Но теперь он был доволен.
Августовское солнце приятно грело кожу старика. Он щурился от яркого света, зная, что одного поставил на ноги. Теперь осталось ещё бабку вылечить, и жизнь наладится.
В этот день Максим почти не двигался, ничего не ел и большую часть времени провёл на печи.
На следующий день стало легче. Молодой организм крепчал, и Максим мог уже передвигаться без посторонней помощи. Он всё ещё часто заходился долгим и тяжёлым кашлем, медленно двигался и чувствовал усталость, словно к каждой конечности была привязана гиря килограмм на шестнадцать, а к голове на все тридцать два.
Дед рассказал Максиму, как именно тот попал в избу.
Его Величество Кот сидел рядом с хозяином и таил некоторую злобу на то, что все лавры достались Собаке-Собаке.
Максим чесал пса за ухом, а Кот демонстративно отвернулся.
Спустя два дня основные признаки болезни исчезли. Состояние было стабильное. Кашля не было. Осталась лёгкая усталость и отрешённость.
Дед Иван и Макс часто сидели вечерами на крыльце, разговаривая о жизни. Дед жаловался на здоровье бабки и с улыбкой вспоминал молодость. Ему было о чём вспомнить. Служба в Польше. Работа на крайнем Севере. Тяжёлый труд в совхозе. Развал СССР. Грустные времена перестройки.
Максиму нравилось слушать старика, так как тот, вспоминая свою жизнь, обо всём рассказывал с улыбкой. Каким бы ужасным ни был рассказ, о каком бы страшном и тяжёлом времени ни вспоминал дед, на его лице всегда сияла улыбка, а в руке тлел окурок самокрутки. Он цедил густой дым сквозь жёлтые зубы и часто заканчивал рассказ словами:
— Каким бы тяжёлым ни было время, а вспоминать об этом всегда приятно. — И старик улыбался. — Я вот тебе чего скажу: если ты думаешь, что всё в жизни плохо, всё валится к чёртовой матери, всё не ладится и крошится, не печалься. Представляешь, как тебе потом будет весело это вспоминать? Пройдут года, и ты, вспоминая свои самые отвратительные моменты жизни, будешь улыбаться.
Максим задумался над словами старика, потому как в его жизни как раз-таки всё не ладилось и летело в тартарары.
Забавно, но дед ни разу не спросил его о причинах, по которым он живёт бродячей жизнью. Максим несколько раз хотел рассказать, но чувствовал, что это будет как-то бестактно. Словно он гордится своим поступком. Словно не для себя и не для Нины это делает, а только лишь для того, чтобы тешить своё самолюбие, рассказывая, какой он молодец, что отправился за своей любовью. И, как бы ему ни хотелось рассказать, он молчал.
Неделя пролетела незаметно.
Бабка отлёживалась на печке. Максим набирался сил, а дед по-прежнему крутил самокрутки и вечерами смолил на крыльце.
Дед Иван в прошлом был неплохим плотником. Многое в доме было сделано его собственными руками. Резные фигурки, столы и стулья, наличники на окнах, узорное крыльцо — всё это дед смастерил давным-давно, когда руки крепко сжимали пилу, топор и стамеску. Сейчас сарай, где находились все инструменты, пришёл в уныние — дед давно там не появлялся.
Максим, не зная, как отблагодарить деда за спасённую жизнь, навёл в сарае порядок.
Одним из вечеров он сидел на лавке во дворе, поглаживая Собаку-Собаку за ухом и слушая тихое мурчание Кота.
Было ещё светло. Солнце только-только коснулось линии горизонта.
Дед вышел на крыльцо, молча скрутил самокрутку и подошёл к Максу.
Тяжело вздохнув, он сказал:
— Отмучалась бабка.
— Как? — вздрогнул Максим, уронив недовольного Кота.
— Вот так… сейчас проведывал её. Окликаю, а она молчит. Подошёл, а она уже холодненькая.
— Но…
— Вот тебе и но, — сказал дед и уселся рядом.
Закурил.
Максим не знал, что сказать и как поддержать старика.
— Всё хорошо. Всё хорошо, — сказал дед.
Молчали.
Долго молчали.
— Я тебя попрошу кое-чего… Сделаешь? — спросил дед не поворачиваясь.
— Что угодно.
— У нас тут есть товары для усопших в селе… но там такие цены неподъёмные, что лучше и не помирать вовсе. Плюс там ещё батюшка наш заправляет всем этим бизнесом. Так что у меня к тебе просьба будет: гроб сколотишь?
— Да, конечно, — резко ответил Максим. — Правда, я этого никогда не делал. И не умею.
— А ты пробовал?
— Не доводилось.
— Попробуй, и всё получится. Если что, я помогу.
На следующий день в дом набилось много народу. Бесконечный поток пожилых людей стекался во двор. Бабушки утешали деда и причитали о его одиночестве.
Максим, дабы скрыться от людских глаз, спрятался в сарае, где не знал, с какого конца подойти к гробу.
— Достали. Все достали! — кляня всех и вся, говорил Кот.
Он вошёл в сарай, запрыгнул на верстак и улёгся на пучок ветоши.
Следом зашёл Собака-Собака.
— Деда. Деда жалко.
— Жалко, — поддержал Максим, держа в руке пилу.
Широкие доски лежали вдоль стены. Множество инструментов аккуратно висело на крючках. Все гвозди, шурупы и шайбы были расфасованы по баночкам.
Максим смотрел на инвентарь, не зная, с чего начать.
Если бы не дед, который зашёл спустя час в сарай, то он бы так и стоял перед выбором.
— Давай я тебе помогу, — сказал старик и уселся на кучу досок.
— Вы себя хорошо чувствуете?
— А что со мной будет? — довольно бодро и весело ответил дед.
До самого вечера они провозились с гробом. Дед указывал, что и как надо делать, а Максим неумело пытался выполнять приказы. Работать было тяжело. Часто дед вскипал и кричал:
— Ну?! Давить надо было, тогда бы отпилил без скола. Эх… — он быстро успокаивался, словно вспоминал, что перед ним не плотник, а простой человек из города, который третий раз в своей жизни пилу в руках держит.
Грустно было делать гроб для человека, которого Максим совсем не знал. Он и имя бабки выведал между делом. Точнее, не выведал, а дед упомянул в одном из рассказов.
К вечеру гроб был готов — гладкий, струганый. Максим даже некоторую гордость испытал за проделанную работу.
— Чего грудь топорщишь? — виляя между ног, сказал Кот.
Через день бабу Люду похоронили.
Дед держался на удивление стойко. В нём чувствовалась некая перемена. Его состояние было больше похоже на обычную головную боль, нежели на потерю жены. Он долго ходил хмурый, и лишь вечером того же дня его прорвало на разговор:
— Батюшка наш — бесячий отродок, — выпалил вдруг дед.
— Чего это? — спросил Макс, усаживаясь поудобнее.
— Имеет свою церквушку, а с народа деньги гребёт лопатой. Видите ли если у него гроб не купишь, то он и отпевать не будет. Мол, гробы неосвященные. Мне-то всё равно, а вот бабка моя верующая была.
— Так ведь батюшка отпевал.
— Ага… из соседнего села который. Мне его часа два пришлось уламывать. Я уже и деньги ему совал, чуть ли не на коленях не просил. А он ехать к нам боялся, чтоб на него не пожаловались, что он на чужой территории людей отпевает. Поделили народ, как скот, и хозяйствуют тут… Эх… А вообще — шло бы оно к чёртовой матери.
Дед скрутил самокрутку и, прищурив глаз, прикурил.
— Ты вот молод, всё рвёшься куда-то… Куда, кстати, идешь-то? — спросил дед.
Максим долго ждал этого вопроса, но услышав его, не знал, что ответить.
— Я эм… за… В общем, в Тулу иду.
— Чего это тебя занесло? Не легче ли на электричке или на автобусе? Или ты этот, как его… хиппи?
— Хиппи! — проорал во всю глотку Кот и повалился со смеху. — Боб Марли…
Макс ногой сдвинул Кота и продолжил:
— Дело в том, что я девушку одну знаю… В общем, я иду к ней.
— А… Девушка — это хорошо. Ты только смотри не отступай. Я вон до своей тоже две недели топал пешком после службы. Устал как собака и думал уже сдаться, но нет — выдержал. И хорошо, что выдержал. Всю жизнь душа в душу прожили. И тебе того же желаю. — Дед замолчал на минутку, потом продолжил: — Странная штука жизнь. Тебе, наверное, старики не раз говорили, что она пролетает как мгновение. Не успеешь обернуться, а уже пора в ящик играть. Говорили, наверное, что надо ценить каждую минуту? Так сказать, пить большими глотками? Доля правды в этом есть, я не отрицаю — жизнь скоротечна. Но стоит покопаться в памяти, как всплывает столько всего… Такие люди в памяти воскрешаются, что порой кажется, будто бы и не с тобой это всё было. Просто надо чаще заглядывать в память — там бывает много всего интересного.
Дед закончил монолог, докурил сигаретку, сплюнул и выбросил окурок.
— Пойду я. Устал сегодня.
Дед ушёл спать. Максим ещё долго сидел на крыльце, поглаживая Кота и Собаку-Собаку.
Он размышлял над словами деда. Что-то родное и правдивое слышалось в них.
Макс думал о том, как бы помочь деду, отблагодарить. Он понимал, что уходить сейчас никак нельзя — нельзя бросать деда один на один с горем.
На следующий день Макс, вооружившись инструментами, решил подправить деду жилище: подлатать забор с калиткой, отремонтировать перила и крыльцо, да и дома работы много нашлось.
Старик странно смотрел на него, но не прошло и часа, как он сам схватился за молоток и с молодцеватой задорность принялся стучать по гвоздям.
Работа кипела. Собака-Собака всегда крутился рядом, грыз палку, играл с хвостом. Кот презрительно смотрел на пса:
— Ему бы только палку грызть да за хвостом гоняться.
— А тебе… А тебе… — отбрыкивался Собака-Собака, не выпуская палку изо рта.
— Не обращай на него внимания, — невнятно сказал Макс, держа губами гвозди.
— Честное слово, как ребёнок, — серьёзно сказал Кот и, пока была возможность, проскочил в избу и улёгся на печку.
Позже Макс, зайдя в дом, увидел Кота переваливающимся по полу, терзая в зубах клубок ниток. Он игриво подкидывал его лапами и с азартом охотника бросался следом, впивался острыми клыками, валился на спину и словно бы отталкивал его от себя задними лапами. Длинная размотанная нить петляла из-под стола, скрываясь за печкой и вновь выныривая возле лавки.
Несколько минут Макс наблюдал за игрой Кота, а потом тихонечко так кашлянул в руку:
— Кхм…
Кот замер.
Отбросив клубок, он начал лизать лапу.
— Значит, ему только палки и за хвостом бегать, а ты у нас серьёзный, — улыбаясь, сказал Макс.
— Да я так… — застеснялся Кот и если бы мог, то обязательно бы покраснел. — Я тут шёл мимо, смотрю — валяется чего-то… Взял да лапой пнул.
— Да, я видел. — Макс забрал стул и, улыбаясь, пошёл обратно, но на выходе его остановил Кот.
— Макс! — тихо и застенчиво окликнул тот.
— Чего?
— Ты это… можешь Собаке-Собаке не говорить?
Максу безумно хотелось как-то съязвить и немного помучить Кота.
— Я привык говорить только правду. В точности как ты меня учил.
— Правильно — я ведь тебя не прошу врать, я тебя прошу лишь не говорить. А уж если спросит, тогда сам решай.
Хитрый, — подумал Макс.
— Ладно, не скажу.
Несколько дней Макс и дед Иван вместе ремонтировали избу.
За это время Макс забил сотню гвоздей, заработал себе несколько мозолей и пару чёрных ногтей.
Макс оставался у деда ещё неделю. Он с увлечённостью ребёнка вырезал в свободное время фигурки из дерева, а дед с удовольствием делился опытом, показывая, как делать правильно.
— Молодец! — часто заключал дед. — Учишься, как я в молодости. Схватываешь всё на лету.
Максу была приятна похвала. Он уже и не помнил, когда последний раз слышал такое обычное и такое приятное слово: молодец!
Всякий раз, когда дед произносил его, по душе разливалось тепло.
Но Макс и сам видел, что дела у него идут хорошо: фигурки с каждым разом получаются всё лучше, появляется много мелких деталей, а сложность резьбы увеличивается.
— Я Максимку своего тоже хотел приучить, но у того рука не лежала. А у тебя лежит. Хорошо лежит. Где ты был лет эдак десять назад? Я б тебя в ученики взял — я тогда ещё сам мог с инструментом возиться.
Макс смотрел на счастливое лицо старика, и ему было невыносимо тяжело понимать, что скоро он вынужден будет расстаться с ним. Он бы с удовольствием остался.
Хорошо в этой деревне. Соседи не докучают. Есть магазин. Есть место для работы. А если он освоит плотницкое дело, то в сравнении с местной молодёжью, которая кроме как пить ничего больше не делает, он будет выглядеть самым завидным женихом. Батюшка, правда, местный паразит, но это ладно…
Невольно у него проскакивала мысль: а может, действительно остаться? Бросить этот шумный город. Дед перепишет на него дом, и Макс будет жить здесь да счастье наживать. Сколотит будку для собаки, украсит её резным узором. Возможно, со временем построит новый дом. Отомстит батюшке-коммерсанту. Женится на местной красавице. И так пройдёт тихая, спокойная жизнь…
Макс просыпался от этих мыслей и с удивлением обнаруживал широкую улыбку на лице, словно эти мечты были для него самыми яркими и самыми желанными.
Но разлука должна была состояться.
Прощаться было тяжело.
Дед, как обычно, слюнявил самокрутку.
— Ну что ж… — сказал старик и замолчал. — Ты это… Цель у тебя хорошая. Только ты это, себя береги. И этих вот береги. Они тебе жизнь спасли, — указал дед на питомцев.
Кот засиял от счастья, что в этот раз и ему досталась чуточка внимания.
— Спасибо, дядя Ваня, — сказал Макс и крепко пожал стариковскую руку — мозолистую, грубую ладонь. — Спасибо вам большое, что спасли меня. Если чего не так было — простите меня.
— Всё так… Всё так, — сказал дед. — А теперь иди. Иди, а то смотреть тяжело. Разревусь ещё на старости лет. Дай только поцелую тебя — и иди.
Макс почувствовал терпкий запах табака и грубую щетинистую щёку старика.
— А теперь иди. Не оглядывайся. Иди навстречу своей любви. Да меня не поминай лихом.
Тяжело было уходить.
Словно родную душу нашёл в этой деревне… в этом мире.
Макс взвалил на плечи набитый припасами рюкзак.
— Кот, Собака-Собака, попрощайтесь с дедушкой!
— Спасибо, дед! — пролаял пёс.
Кот отмолчался.
— Кот! — сурово сказал Макс.
— Он не пускал меня в дом. Да и не поймёт он ни черта. Толку от моего прощания.
— Кот!
— Ладно-ладно… Хоть ты меня и не пускал в дом, но спасибо тебе, что приютил и что с голоду не дал умереть.
— И вам спасибо, — ответил дед, словно понял их.
— Пойдём.
С тяжёлым сердцем они покидали двор — обновлённый двор с ровной калиткой и забором, с аккуратными наличниками и крепкими перилами, с низкой лавкой, где красуются резные фигурки.
Дед дошёл до ворот и закрыл за ними калитку. Тихо, без скрипа.
Пока шли до трассы, Собака-Собака рассказывал, как долго они с дедом тащили больного Макса.
— Вот по этой… по этой дороге, — забегая вперёд, говорил пёс.
— И я тащил, — промурчал Кот.
Собака-Собака грозно оглянулся на Кота, насупив брови.
— А что — нет, что ли? Половину дороги шёл, половину лежал. И ещё чуть-чуть тащил, — оправдывался Кот.
Вышли на дорогу к двенадцати часам.
— Вон там наша цель! — сказал Макс, всматриваясь в даль.
— Там наша погибель, — поправил Кот.
— Пессимист, — взглянул Макс на Кота.
— Идиот, — ответил тот.
Долго шли молча. Макс по старинке вытягивал руку — вдруг кто подвезёт? Но никто не останавливался.
Заночевали в глухом лесу.
Кот недовольно бурчал.
— Чего-чего… как бы тяжело не было у деда, а всё-таки лучше, чем в этом гробу спать.
— Терпи… вот дойдём до Тулы, — начал привычную речь Максим, но Кот оборвал его.
— …И что? Будем спать в Туле в палатке — невелика разница. А скоро сентябрь. Мне уже холодно, а заморозки начнутся — вот тогда ты сам увидишь, как нам будет хорошо спаться в Туле.
— Спи! — гаркнул Собака-Собака.
— А ты чего разорался? Думаешь, если сильнее меня физически, то всё можно?
— Кот, замолчи, — вступился Макс. — Дай поспать. Если хочешь покричать, выйди в лес да ори там себе на здоровье. А здесь веди себя тихо.
— За что мне всё это?
Кот назло Максу и Собаке-Собаке долго укладывался. Топтался, переваливался, менял место и специально махал пушистым хвостом под носами у обоих.
Позавтракав домашней курочкой и запив всё это дело домашним молоком, путники отправились дальше.
Идти было легко: рюкзак казался не таким тяжёлым, солнце казалось не таким жарким, и даже Кот казался не таким противным — молча шёл по обочине, периодически сплёвывая дорожную пыль. Собака-Собака в обычной своей манере срывался вперёд обнюхивать дорогу.
Ночи становились длиннее и намного холоднее.
Кот нехотя выползал из палатки. Точнее, он оттуда вовсе не выползал — его приходилось вышвыривать в утреннюю прохладу, где он жался в комок, выискивая тепло.
— За что? За что мне это? — сонным голосом говорил Кот.
Иногда и Макс задумывался над этим вопросом. За что ему всё это? Точнее, он перефразировал вопрос и задавал его немного иначе: на что мне всё это? Зачем?
Но каждый раз, когда в его душе зрели семена сомнения, он вспоминал Нину. Вспоминал её вьющиеся волосы, её большие карие глаза, и, хотя на улице было лето, она всегда представлялась ему такой, какую он видел её в последний раз: голубой пуховик и белый шарф.
А ещё он вспоминал деда Ивана. И Валеру с Инной и маленькой девочкой Юлей вспоминал. Ему не верилось, что за столь короткий промежуток времени с ним успело случиться столько всего. Не встреть он этих двух паршивых зверей, так бы и жил в съёмной квартире, платил бы ренту, пил бы вино… Жил бы себе и не думал, что кому-то сделал плохо, не думал бы о своей полной безответственности и постоянном страхе перед новым. А сейчас…
Сейчас он спит в палатке примерно в пятидесяти километрах от Тулы — спит и не хочет вставать, потому как холодно.
Но не возвращаться ведь назад! Обратная дорога займёт больше времени, так что остаётся идти только вперёд.
Вперёд…
Вот и Собака-Собака поддержал.
— Пора! Пора! — пролаял пёс, тыкаясь носом в молнию палатки.
Макс расстегнул дверцу, и пёс с детским восторгом выскочил на улицу.
— Дверь! Дверь! — вопил Кот, сжавшись в клубок. — Макс, скажи, чтобы он дверь закрыл. Столько холода напустил…
— Пора вставать, — сказал Макс и, потирая глаза, выполз из палатки.
Кот, как обычно, прятался в спальном мешке до последнего. Он выбирался, лишь когда чуял завтрак. Вот и сегодня его сонная физиономия, подёргивая усами, высунулась наружу как раз воврремя.
— Уже готов? — выкрикнул он, не желая показываться целиком.
— Да. Готово! — ответил пёс.
Кот лениво вышел на траву, высоко задирая лапы по росе.
— Как же мерзко. Отвратительно. Буэ…
Он подсел ближе к небольшому костру.
— Но!.. — только и сказал Кот, когда увидел пустую воду, едва начинающую закипать. — Ты ведь сказал…
— Обманул! Обманул! — довольно пролаял пёс.
— Ну вас! — обмолвился Кот и медленно побрёл обратно к палатке.
Собака-Собака опередил Кота и встал в проходе.
— Дай пройти, блохастый.
— Хватит!
— Последний раз говорю, дай пройти…
Макс не обращал на них внимания. Он был занят приготовлением завтрака.
— Хватит спать! — огрызнулся пёс.
Кот изогнулся в дугу, распушил хвост и начал шипеть.
— Дай пройти! — грозно сказал он.
Собака-Собака не двигался с места.
Кот бросился на пса и вцепился тому в морду. Клубок из рыжего и белого начал кататься возле палатки, точно как в первый день их знакомства.
Бросив завтрак, Макс побежал разнимать эту схватку. В порыве ярости Кот поцарапал не только собачий нос, но и руку Макса.
— Ай! — вскрикнул Макс.
Собака-Собака и Кот разошлись в стороны и с испугом посмотрели на хозяина.
В их глазах читался страх.
— Согрелись?!
Ответа не последовало.
— Сейчас двоих без завтрака оставлю.
— Он. Он начал первый! — пролаял пёс.
— Едой наказывать нельзя, — парировал Его Величество.
— Мне всё можно. Если не будете жить дружно, будете ходить голодными. Вам понятно?
Первым кивнул Кот.
Собака-Собака медлил, но, посмотрев на присмиревшего Кота, покорно склонил голову.
— А теперь сядьте смирно и молчите в тряпочку.
Сели по разным сторонам костра.
Ели молча.
Собака-Собака облизывался и причмокивал. Кот ел аристократично — маленькими кусочками, долго пережёвывая полусырую курицу.
Хоть Макс и угомонил своих питомцев, но он видел, что они не помирились. Оба в душе затаили злобу.
К обеду солнце разогрело землю, и идти стало сложнее.
Не жаловались.
Макс тянул руку в надежде, что остановится хоть кто-то…
Остановился.
Огромная фура с длинным прицепом тормознула возле путников, обдав их сухой пылью и жаром.
— В Тулу? — спросил мужик в засаленной майке и с усами как у моржа.
— В Тулу, — не веря своему счастью, ответил Макс.
— Запрыгивай.
— Я не один.
— У меня тут только два места.
— С животными можно?
Водитель осмотрел не очень чистый салон и, ухмыльнувшись, сказал:
— Вряд ли они смогут тут что-то испачкать.
Не успел Макс поставить ногу на ступеньку, как Кот и Собака опередили его.
Продолжение в комментариях