Еще стройный и беззаботный

Повалило постов про детей-инвалидов и дегенератов-родителей, по вине которых дети действительно становятся инвалидами.

Пять копеечек, так как не совсем история обычная. Даже, наверное, местами поучительная.

Я прожил значительную часть сознательной жизни в самом обычном городе. Промышленный такой город, с достатком люди жили и живут.

Обычный двор, обычные дети. И переехала в соседний дом семья: бабушка, мама и маленькая девочка, лет пяти-шести. Рыженькая такая, хохотунья, попрыгунья. Познакомились мы с нею, приняли в свою компанию.

Спустя пару лет он сломала себе шейку бедра. Я уж даже обстоятельств не помню - то ли с качели брякнулась, то ли с забора. Операции, штифты, сначала стационар, потом дом.

Конечно, мы ее не бросали, ходили в гости, развлекали как могли. Како-то время прошло, она начала понемногу ходить по квартире даже.

А потом начались странности. Ну, ясен пень, что мы дети, а это шум, безумие, ад и израиль. Маме не понравилось. Первый звоночек был безобидным.

- Дети, вам пора домой, Аня устала, ей надо отдыхать!

- Ма, но я не устала.

- Нет, устала, у тебя ослаблен организм. Ложись.

Ну чо, нам сказали домой - значит, домой.

А дальше покатилось. Нас стали реже пускать в гости. Аня глядела на нас из окна. Потом ее мать купила инвалидную коляску и стала вывозить Аню во двор. Ее попытки встать пресекались истериками "у тебя еще не до конца все срослось". Аня постепенно прекратила с нами общаться. Мать провозила коляску мимо нас, они на нас даже не глядели. Мы были обижены и не понимали, что за хурма творится.

Шли годы. Мама возила Аню в коляске, хотя тут уже ежу было ясно, что не в ноге дело, а в голове. Из хрупкой веселушки Аня превратилась в жирную свинью со спутанными, грязными волосами. C брезгливым выражением рыла и ненавистью во взгляде.

И самое главное - теперь она орала на мать, требуя куда-либо ее везти или что-то купить. А у матери появился затравленный вид. Да, сон разума порождает чудовищ и бедная баба, как мне кажется, в итоге поняла, что сотворила.

В следующий раз я встретил Аню, когда приехал в родной город много лет спустя. Буквально на пару дней - давно уже покинул я его. И я бы не узнал ее - мало ли людей на инвалидных колясках ездит?

Я шел по улице и болтал со своей сестрой - статной блондинкой с голубыми глазами. Впрочем, я тоже вполне статный и с голубыми глазами)) Магазин, какие-то быдловатые маргинальные граждане трутся и оппа. Я прямо порезался об этот полный ненависти взгляд. Она меня узнала, да и сестру мою тоже.

Она меня ненавидела. Ненавидела за то, что я иду беззаботный по улице, а она сидит в коляске. Наверняка она ненавидела и свою мать. Я прям физически это ощущал.

Ее инвалидность.

Помните старый-старый боян на военно-конструкторскую тему?

Северные корейцы сделали шутку реальностью:

Да, это роторные шестиствольные пулеметы калибра 14,5 мм на артиллерийском станке. Для чего они нужны, учитывая отсутствие механических приводов наведения и относительно малую дальность стрельбы - загадка, как и многое в армии КНДР. Зато, вот, старая картинка вспомнилась...

Реформы, как известно, во все эпохи и в любом месте – время хаоса. В российской армии реформы длятся уже без малого двадцать пять лет, и с ними связано множество удивительных или даже диких историй. Например, героя сегодняшнего интервью фортуна военных реформ перенесла с рядовой солдатской должности в самое сердце Министерства Обороны.

- Добрый день, Вас зовут…

- Допустим, Марк Николаевич. Мое положение не позволяет мне быть излишне разговорчивым и откровенным – я, видите ли, являю собой пример очень распространенного в нашей армии явления, когда что-то теоретически невозможно, а на практике необходимо и потому существует. Но об этой практике лучше молчать.

- То есть Вы не вправе назвать мне даже место своей работы?

- Службы. Работают на чужого дядю, как известно, а родину защищать – это служба. И для нашего разговора существенно лишь, что эта служба проходит в одном из департаментов центрального аппарата Министерства Обороны.

- Тогда назовите хотя бы свою должность.

- Я помощник одного из руководителей тылового ведомства, начальника департамента. Впрочем, помощник – это слишком громко звучит. Делопроизводитель, секретарь, в чем-то ординарец или денщик… Трудно определить.

- И как вам служится при своем звании в таком месте?

- Как служится? Да как всем. Стойко переношу тяготы и лишения воинской службы (смеется). На самом деле очень интересно служится. И люди уникальные кругом, и события, в общем-то, исторически разворачиваются – это я про реформу армии – а с моего места много видно. Звание особо никого не волнует, лишь бы с работой справлялся – даже и приятно порой видеть, как к тебе за помощью обращаются майоры да полковники и уважительно выслушивают твое мнение.

- И ни с какой надменностью или третированием не приходилось сталкиваться? Что Вы, мол, за выскочка, простой солдат выше офицеров забрался.

- Ну, во-первых, не выше. Вся моя значимость – это тень моего начальника, падающего на каждое мое слово и мое действие. А во-вторых, конечно, случаются иногда стычки, но гораздо чаще встречаешь внимательное и покровительственное отношение, как по причине все той же начальственной тени за моей спиной, так и по причине того, что меня просто окружают люди, годящиеся мне, как правило, в отцы.

- Так как же Вас занесло в центральный аппарат?

- Военная тайна (смеется). Если в двух словах, то ситуация выглядит так: начальнику департамента полагается офицер-помощник, но так как мой начальник лишь временно исполняющий обязанности, офицера ему никто не дает… Вот и выкрутился он, найдя меня в одной подотчетной части.

- И что Вам приходится делать?

- Постоянно находится в приемной, принимать входящие звонки и факсы, контролировать посещение кабинета, следить за документооборотом… еще о форме генеральской заботится, о наличии всех нужных вещей и расходных материалов, взаимодействовать со всеми обслуживающими инстанциями, вроде электриков и уборщиц. Иногда какие-то персональные поручения выполняю: схемы рисую, презентации, карты.

- Вот вы упомянули тяготы и лишения. В чем они заключаются? Это же центр города, цивилизация кругом, люди с высшим образованием повсюду – о таком только мечтать, казалось бы.

Разумеется, мою службу даже близко не сравнить с дежурствами на РЛС или у границы. Но своих проблем хватает, главным образом – со сном. Отбой после полуночи, подъем в семь утра – а кресло мягкое, а звук вентиляторов убаюкивающий, а кругом ни души. Все тело наполняется дремотой, голова сама склоняется набок, веки тяжелеют... Спасти может только звонок телефона или чей-нибудь начальственный окрик. И потеря ощущения времени. День похож на день, час похож на час, поэтому все что происходит, привязывается в памяти в лучшем случае к числам, а при переводе календарей по вечерам я удивляюсь – как, уже середина недели? Уже конец? Вчера только выходные были...

- А уникальные люди, которых Вы упоминали – это кто?

- Офицеры департамента. Они в большинстве своем очень опытные люди, иногда с боевым прошлым. Самых разных специальностей – артиллеристы, пехотинцы, десантники. Начальник мой – танкист, кстати. С удовольствием слушаю истории, которые они рассказывают, пока ждут приема. Рассказывают иногда мне, иногда друг другу. Обо всем – о службе, о женщинах, о командировках, о молодости, о политике, о футболе... В это время можно услышать, как нашего замминистра называют «лялечкой», обыденным языком говорят о миллионных суммах и, не сдерживаясь в выражениях, комментируют новости армейской и государственной жизни.

- Теперь давайте блиц-интервью по Вашим впечатлениям. Я начинаю предложение с эпитета, а Вы его продолжаете. Итак, в Вашей работе самое главное…

- Самое главное? Громко и четко сказать «Есть!». И вообще внятно разговаривать; на каждый вопрос иметь короткий, но обстоятельный ответ, успокаивающий любые подозрения. Исполнять порученное при этом вовсе не обязательно.

- Самое приятное?

– Компьютер. Хочешь – читай, хочешь – играй, хочешь – кино смотри. Инструмент для творчества или прожигания времени. Только в экран через плечо никому не давай заглядывать.

- Самое страшное?

– Конечно же, заместитель Министра обороны. Не знаю, почему его все боятся, но на всякий случай тоже боюсь. Мало ли у министров заместителей, но в наших стенах, если услышишь «Замминистра сказал, замминистра сделал» – никому и в голову не придет переспрашивать, о ком речь. Так что самое значимое – это тоже он.

- Самое печальное?

– Открытие, что люди в погонах мыслят теми же категориями, что и люди в штатском.

- Самое абсурдное?

– Легкий налет игры, условности на всем, что меня окружает. Возвращаешься с ужина, а в приемной офицеры сидят и спорят, кого же это начальник в своем кабинете воспитывает так, что крики сквозь две двери слышно. А тот выйдет, отряхнется, как петух после драки, и словно не было ничего.

- Самое опасное?

– Ощущение вины. Зацепят, раскрутят, подчинят – стоит лишь допустить, что ты неправ. Как говорит мой начальник «Не казни себя, в армии всегда найдется кому тебя казнить».

- Самое необходимое?

– Уверенность. В собственной правоте, в верности принятого решения, в истинности утверждений – на худой конец, хотя бы в том, что тебя не поймают. Со спокойным голосом и непроницаемым взглядом (и папкой в руках) из любой передряги можно выбраться, а если беспокойство заметно – лучше не начинай.

- И под конец – что вы можете сказать о будущем нашей армии, каким оно вам видится?

– Знаете, пытаться предугадать или спланировать будущее – дело безнадежное. Случиться может самое невероятное, и вся моя история тому доказательством.