Помню перед самым судом утром принесли газету «Знамя юнности». Не кто-нибудь принес, а сам старший этажа. Это особое к заключенному внимание. Старшего этажа зек видит только раз в день, когда тот принимает на дежурство этаж. Старший этажа – огромный и очень злой беларус позвал меня к кормушке и громко в кормушку закричал: "Ну все пиздец тебе, Рабинович, сейчас тебя по полной программе захуячут", - и просунул газету в кормушку. Я развернул газету и увидел статью Паши Якубовича «Черные диски».
- Сколько ты у государства накрал? – спросил мент.
- По объебону, - 13 тысяч, - ответил я.
- Ну, все, тебе расстрел ! - наслаждаясь звуком своего голоса в помещении 3-го корпуса СИЗО-УЖ-15 ИЗ -1 - закричал он.
Весь этаж его. Около тысячи человек в его власти. Вот прикажут покамерно свести весь этаж в подвал и сдать расстрельной бригаде, и он сделает.
Я уже не плохо знал тюрьму, перечитал все эти УК и УПК.
Знаете ли вы, например, что 119 статья УПК, которая попросту описывает процедуру ареста, совпадает по номеру со статьей 119 УК – мужеложство. Половое сношение мужчины с мужчиной. Часть первая: это по взаимному удовольствию и вторая: с применением насилия. Из-за этого случайного совпадения бываеют в камере разные конфузы и даже ломаются человеческие судьбы.
Конечно, моя статья 160 была мною изучена досконально. И в формулировке статьи была дырка, которую я сразу увидел и показал адвокату. В принципе этого было бы достаточно, чтобы отмести такой кейс где-нибудь в бруклинском гражданском суде, но нам навесили уголовку и держали в тюрьме почти год в одной камере со всякой человеческой сволочью. Дырка состояла в том, что, как объяснялось в приложении к статье, запрещается создание копий грампластинок и магнитных лент. А копировать ленту по-русски означает: сделать из ленты другую ленту и нанести на нее магнитную запись. Мы же копировали с пластинки на ленту и наше действие просто не описывалось запретом.
. Судья, когда моя адвокатша сделала заявление на суде, просто охуел, остановил заседание и побежал куда-то звонить по телефону.
- Кто у него адвокатша? – спросили там, куда он звонил.
- Калмыкова, - сказал судья.
- Это дочка того самого Калмыкова?
- Она.
- Калмыков уже давно на пенсии. Посылай ее нахуй! – сказали там.
И судебное заседание продолжилось.
Но до этого счастливого дня нужно было еще дожить.
А сейчас я стоял перед кормушкой с объебоном в руках, а за спиной у меня стояла вся камера и ждала что я буду делать. И не только камера, меня знал весь этаж. Я был серьезным пацаном - адвокатом у своей камеры и несколько раз мне уже удалось серьезно помочь людям советом, меня занали и уважали. Я занекал у себя том УПК еще из старой камеры, уголовный же кодекс, я знал наизусть. Например: статья 115 УК – изнасилование: половое сношение с применением насилия.
Насилие подразумевает применение физической силы, угроз, использование алкоголя или наркотиков.
И слух обо мне пошел в другие камеры. Стали приходить записки и я давал советы по почте (по тюремной, конечно), людям которых никогда не видел. И несколько раз выковыривали пацаны из стены и из скамеек адресованные мне записки с благодарностями.
Я сдела небольшую риторическую паузу и также громко закричал менту в ответ: "Хуйня все, начальник. У меня статья до четырех лет по второй части в особо крупных размерх."
- Ты спиздил 13 тысяч и тебе только четыре года дадут, да кому ты мозга ебешь? Я знаешь сколько таких как ты в подвал свел и тебя жида сведу.
- Начальник, - сказал я, - у тебя на этаже в камере 34 лежит УК и библиотекарша его уже год забрать ни как не может. Возьми у них УК и я тебе докажу. Если я прав, оставишь книжку нашей камере.
- А если не прав, - спросил он?
- А я прав, потому что...
- А если не прав, - перебил он меня, я тебя в подвал сведу....
В общем книжка УК БССР осталась у нас в камере, а мне, вместо того чтобы расстрелять, дали два с половиной химии.

В смысле оппозиции, диссидентства и всякого другого подполья Минск в 80-е годы был стерильным. Самиздата не было вообще.
Однажды сионист Гриша Хесс принес на ночь подшивку газеты Новое Русское Слово, Валерий Лебедев был проездом из Москвы и давал подержать в руках Континент, да хорошо сделанная копия книги Зиновьева «Зияющие высоты» хранилась в подполье у Роберта Мирончика.
Глушилки глушили. «Наши речи за десять шагов не слышны..»
Были, правда, сионисты с довольно скучными сионистскими брошюрами, календариками еврейских праздников, учебниками иврита и одинокой затрепанной книжкой журнала 22. Мне этот журнал подарил Боря Либенсон, как только я взял его в руки, увидев идиотскую улыбку на моем лице. Русскоязычный литературный журнал был сионистам не нужен.
А по настоящему на самиздат я попал, когда познакомился с Валерием Петровичем Лебедевым. Лебедев - минчанин. У него в квартире на Волгоградской пел Галич. Я не поверил, если бы не услышал записи Галича с голосом Лебедева на подпевках и в паузах.
У Валерия Петровича сейчас свой политико-информационный блог: lebed.com A тогда он преподавал философию в физико-техническом институте в Москве. Я поехал к нему в гости в Москву. Утром приехал, вечером уехал.
Должен вам сказать, что они там в Москве в каком-нибудь 1984 году совершенно оборзели. Город был набит иностранцами. И не африканским и арабскими студентами (маупами гэтыми чорными, как говорит моя теща), а настоящими. Город был завален самиздатом.
Самиздат делился на две основные категории: сионистский и общечеловеческий. Общечеловеческий, в свою очередь, делился на клевету и пропаганду соответственно разным статьям УК (первая до трех лет общака, вторая до 15 мордовских лагерей).
Клеветы я набрал у Лебедева целый чемодан, а пропаганду в профессионально сделаных негативах (все на мелкозернистой фото пленке) его уважаемая теща повезла в пачках какого-то дефицита, который в те годы доставляли из Москвы в Минск. Это был Архипелаг Гулаг. Весь Полное издание.
Сперва я стал читать его через фильмоскоп, проецируя изображение на стену. "Мене, мене, текел, упарсин".
Если пленку заряжать «неправильно», то получается тот же текст, что и на позитиве, но белыми буквами по черному. В таком виде, в темноте ГУЛАГ воспринимался даже лучше. И от чтения белым по черному, от темноты и может быть и от самого ГУЛГА у меня, чувствительного еврейского литературного мальчика, поехала крыша. Я поклялся, что напечатаю этот ГУЛАГ в позитивах и дам почитать как можно большему количеству людей.
Но это была серьезная задача и одному мне было не справиться. Я нашел себе сообщника в лице некого Евгения Липковича, 1957 года рождения, еврея по национальности, личности карайне одиозной, без определенного, рода занятий, утверждающего, что был исключен из БПИ за антисемитизм.
Липа просто рвался в бой, но никакого руководства к действию у него не было. Я нашел его в Троицком, где Липа в этот момент находился в естественном, природном состоянии, затащил в темноту и развратил с помощью настенного фильмоскопа.
Уже после первых 36 кадраов негативов я понял, что Липа готов и взял с него клятву следующего содержания:
«Я, юный антисоветчик Советского Союза, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю....»
Все можно было доверить Липе, кроме одного, Липе никогда не следовало доверять делать что-либо руками. Я купил в культтоварах на Волгоградской фотореактивы, большую пачку фотобумаги и отдал старый отцовский увеличитель. Он засветил угол бумаги, смешал проявиетель с закрепителем и залил негативы каким-то липким сладким говном.
За это Липа был наказан пятнадцатью сутками шабашки по установке оборудования для травосушилки на смолевической птицефабрике, из коих отработал три на покрытии несущих конструкций краской серебрянкой.
А напечатал ГУЛАГ Толя Жидович, физик, кандидат наук. Толя работал в каком-то секретном НИИ. Заперся в физической лаборатории, включил красные запрещающие знаки "Не входить", и за рабочий день замолотил весь ГУЛАГ на полуавтоматической немецкой машине. Толя сейчас очень скромно живет в Минске.
Весь ГУЛАГ на фотографиях вошел в школьный портфель. Это был старый школьный портфель Виктора Мирончика. Роберт Мирончик пожертвовал портфель своего сына на «наше безнадежное дело», а Виктору купили новый портфель.
Поначалу Гулаг давали читать на три дня, но те кому давали тоже давали кому-то еще, и эти вторые норовили кому-нибудь хотя бы на ночь, а те 3-е тянули и не хотели возвращать и пару раз ГУЛАГ отдавали частями. Если книга была в виде машинописного текста или ксерокопий, ее переплетали. Всегда находился кто-нибудь, кто переплетал, скреплял или выписывал полустертые буквы в тексте из любви и благодарности к книге.
Вторым источником и составной частью Самиздата оказался замечательный человек - Леня Глезеров в той же Москве. У Глезерова была роскошнейшая библиотека клеветнических измышлений, порочащих Советский общественный и государственный строй. Я прочитал Набокова, Алданова, Чуковскую, Гинзбург, Метрополь, неизданного Бунина...
Первой книгой Набокова, которую я увидел была "Король, дама, валет". Я проглотил книгу за ночь, а рано утром притащил переплетенный ксерокс самому близкому и доверенному своему другу Виктору Анисимову. "Вот Набоков, - это потерянное звено в эволюции русской литературы", - сказал я пафосно. Через несколько дней, когда я зашел за книгой, его жена Таня сунула мне переплетенный ксерокс в руки и с раздражением сказала: "У нас нет времени читать всю эту ерунду". Мужу она объяснила, что Рабинович сам пишет всю эту чушь, и подделывает под самиздат. Ни какого писателя Сирина в природе не существует, она это знает точно.
Как оказалось потом, того же мнения придерживался КГБ, но это уже другая история.
http://www.proza.ru/2014/02/17/362

Перевозку вызвали на окраину Минска в новый район на Юго-Западе, в квартиру на девятом этаже. Сказали, что есть направление из диспансера. Фельдшер на визит не пошел, сказал, что знает этого больного, он тихий, сам пойдет.
Вместе с психбригадой в кабину лифта втиснулся мужичонка, сперва лицом к двери, потом развернулся и сказал:
- Здравствуйте.
Старый опытный санитар Коля Лабецкий посмотрел на него внимательно и спросил:
- Это мы к тебе едем?
- Ко мне, - сказал мужик, - у меня обострение, меня нужно срочно госпитализировать.
В квартире на девятом этаже не было ни какой мебели, а на полу по всей площади квартиры лежали самые разные предметы, которые в одновременном сочетании друг с другом могут встречаться только на грязном бруклинском побережье после шторма.
- Кто вызвал бригаду? - спросил Лабецкий.
- Не знаю сказал мужичок. Кто-то вызывал, а я не знаю кто.
- Да, он сам себе вызывает, - сказал Лабецкий. Вот жизнь у них, признали ебанатом и сразу развод, инвалидность и отдельная квартира. Наш фельдшер Петька уже 10 лет по общагам мается, жениться никак не может, а этому раз и однокомнатная без очереди. Смотрите, как он ее засрал. Где ты это все собрал? – спросил он у мужика.
- Само нанесло, - сказал мужик.
- Откуда? – спросил Лабецкий.
- Да оттуда, - сказал мужик и показал неопределенно рукой, и в тот же момент стены квартиры исчезли и фельдшер и два санитара оказались на берегу океана, в лицо им дул влажный соленый ветер, над головой кружились и кричали чайки, в дали виднелся необыкновенной красоты мост, вдоль линии горизонта с неспешностью часовой стрелки двигался пароход. Замерев от ужаса и восторга, они увидели как сама-собой в океане возникла большая с разводами пены, похожая на глыбу зеленого мрамора волна и стала стремительно приближаться.
- Ты кончай это! - заорал на мужика Лабецкий и отвесил ему оплеуху. Ты что думаешь, я не понимаю кто ты такой, что ты делаешь. Я таких как ты за двадцать лет в бригаде знаешь сколько видал. Ты может сейчас мне войну устроишь или землетрясение. Я специально пойду в Новинках в семнадцатое отделение и скажу, чтобы тебе гвардейскую сульфазина заделали, растяжку и укутку.
- Извините, - сказал мужик.
- Ага, извините, смотри я из-за тебя, блядь, ноги промочил.