Статья опубликована в журнале "Кот Шрёдингера": http://kot.sh/statya/775/chelovek-i-schaste
Автор: Анна Титова
Иллюстрации: Георгий Мурышкин
Закон убывающей доходности
Мимика Инглхарта стремительна, как у всякого человека, увлечённого своим предметом изучения. Он то широко улыбается, радуясь благополучию Дании, то мгновенно мрачнеет, вспоминая о голодающих в Зимбабве. Иногда, задумавшись над вопросом, он подолгу молчит и смотрит строго и требовательно.
Мы беседуем в холле учебного центра ВШЭ «Вороново». Кампус спрятан в лесу, сейчас в нём тихо и пусто, как в детском лагере по окончании смены.
[Кот Шрёдингера] Как именно вы высчитываете индекс счастья для жителей разных стран?
[Рональд Инглхарт] Велл… Есть много способов измерить счастье. Один из них, наиболее эффективный — взять и просто расспросить человека… — Инглхарт начинает свой рассказ о счастье с мягкой англосаксонской обстоятельностью. — Но есть и более продвинутая методика: попросить людей вести дневники и подключить их к глобальной Сети, где исследователь будет спрашивать их, счастливы ли они в конкретный момент времени. Глобальная оценка счастья зачастую отличается от того, что показывают конкретные временные замеры. Например, люди часто говорят, что их счастье в детях. При этом 80% времени, потраченного на них, характеризуют негативно. Но, вероятно, 75 часов в месяц, которые папа проводит в машине, чтобы отвезти сына на хоккейную тренировку, стоят одной радостной улыбки сына, завоевавшего награду. Просто люди по-разному оценивают эти минуты.
[КШ] Мне сложно представить, как такое субъективное явление — счастье — можно изучать с научной точки зрения. У счастья есть вообще формальное определение?
[РИ] Ну, я думаю, в целом счастье — это состояние благополучия. Обычно мы измеряем два показателя. Первый — удовлетворённость (satisfaction), которая определяется как рациональное ощущение того, что происходящее соответствует ожиданиям. И второе — счастье как эмоциональное состояние. Тут с вычислениями будет туго, это же чувство. При этом удовлетворение и счастье суть не одно и то же, хоть и идут рука об руку. Счастье — ощущение конкретного момента, например гордость за страну, а удовлетворённость больше связана с такими понятиями, как доход и общее экономическое благосостояние.
[КШ] И до какой степени счастье человека зависит от экономических показателей?
[РИ] Мы опрашиваем людей в разных странах, от самых нищих вроде Буркина-Фасо и Мали до вполне состоятельных типа Швеции. Так вот, между голодающими странами и теми, чьё население очень бедное, но всё-таки как-то питается, разница в уровне счастья очень значительна. Такой резкий рост на графике мы будем наблюдать, пока не дойдём до уровня Португалии. А там уже начинает действовать закон убывающей доходности. Если бы нас с вами посадили на голодную диету, уверен, мы были бы безумно рады получить наконец-то вкусную еду, — ухмыляется профессор, но тут же сдвигает брови, — а когда совершенно ясно, что еды на всех хватит ещё на 10 лет вперёд, это уже не так захватывает. Выход из голода очень важен, это такая ключевая точка.
[КШ] Выходит, граждане благополучных стран счастливы не от изобилия?
[РИ] Люди с большим доходом не намного счастливее бедных. Эта разница вообще удивительна мала: Представьте, ваш доход увеличивается вдвое, а счастье прирастает на каких-то 5%! Так что, я бы сказал, это иллюзия: разбогатею — стану счастливым.
Гены, культура и любовь
[КШ] Может, ощущение счастья как-то прописано в наших генах?
[РИ] Да, генетический компонент существует. Были даже такие исследования: близнецов воспитывали в разных городах и обстоятельствах, но они показали очень похожие уровни счастья. А вот люди, выросшие в одном доме, могут быть счастливы совсем по-разному.
[КШ] Но тем не менее этот генетический компонент не объясняет природу счастья как наследственного дара?
[РИ] Ну да, влияние генетического компонента не стоит преувеличивать. Взять для примера вашу страну. Мы наблюдаем за российским обществом давно, с 1982 года. Тогда счастье было как раз на том уровне, какого можно было бы ожидать от темпов экономического развития страны, но к 1990 году произошло колоссальное падение! СССР ещё не рухнул, но индекс счастья уже пополз вниз. Тут велика была роль кризиса самой экономической модели. Когда-то в СССР верили, что именно она приведёт страну к лучшему будущему. Люди за эту идею даже жизни отдавали! Но к 1990 году наступило полное разочарование. Оно и вызвало крушение государства. И вот 1991 год — СССР не стало, и счастье…
[КШ] Рухнуло?
[РИ] Точно! К 1995 году большинство русских утверждали, что они несчастны. Преступность, падение ВВП, бедность — тут даже генетическая предрасположенность к счастью не поможет. Может быть, для стабильно нормальных условий генетический фактор важен, но, к сожалению, Россия — страна с богатым опытом переживания событий далёких от нормы.
[КШ] Вы говорите, что счастье вряд ли предопределено, потому что жизнь всегда может преподнести страшный сюрприз. Но есть же и другой полюс. Например, Гёте — состоятельный человек, признанный при жизни писатель, любимец женщин — говорил, что был счастлив в жизни минут семь. Такая категория людей, формально вполне счастливых, но субъективно не чувствующих этого, — научная проблема или нет?
[РИ] (Понимающе смеётся.) Наверно, всё-таки есть счастливые и несчастные характеры. Могу предположить, что Гёте просто не был таким восторженным «ми-ми-ми». По крайней мере судя по его произведениям. Между тем, понимаете, всегда есть какой-то базовый уровень счастья, от которого возможны кратковременные отклонения. Например, вы влюбляетесь и выходите замуж за своего прекрасного избранника. С годами счастье от этого знаменательного события, скорее всего, перейдёт в категорию чего-то само собой разумеющегося: «А, этот парень… Он все ещё тут ходит? Ну ладно», — артистично вздыхает Инглхарт. — Изменения в уровне счастья часто бывают временными.
Дайте людям возможность выбирать
[КШ] Ну, а всё-таки что, по-вашему, глобально делает мир счастливее?
[РИ] Думаю, если дать людям свободу, это сделает их счастливее… Например, демократия и счастье несомненно связаны. Демократические режимы из года в год демонстрируют стабильно высокий уровень счастья населения. Но, к сожалению, единый рецепт достижения всеобщей гармонии с помощью демократии неизвестен. Да он бы и не сработал — просто потому, что люди в условиях свободы выбора захотят и будут делать разные вещи. И знаете что? Мы не всегда выбираем то, что сделает нас счастливыми, вот в чём штука.
[КШ] Насколько сегодня представление о счастье подвержено глобализации? Возьмём, к примеру, американца и русского одного возраста и достатка. Будут ли они счастливы одинаково?
[РИ] Говорить об универсальных мировых ценностях пока рано, но мир, вероятно, движется в этом направлении. Пока ещё разница в понимании счастья между странами колоссальна! С одной стороны, это опять-таки связано с бедностью. С другой — с ролью различных верований. Как правило, религиозные люди счастливее. Кстати, самое яркое счастье, что мне приходилось видеть, было зафиксировано с помощью измерений активности конкретных участков головного мозга у медитирующего буддиста.
[КШ] Значит, до общего счастья ещё далеко?
[РИ] Да. Но одно общее решение я бы предложил: дайте людям возможность выбирать, и это сделает их счастливее, — разводит руками Инглхарт, будто извиняясь за очевидную простоту своего рецепта.
[КШ] А как же латиноамериканские страны? Они счастливы, кажется, вопреки многим явлениям своей жизни, да и со свободой выбора там часто не всё так хорошо.
[РИ] Этот регион — интереснейший пример! Несмотря на не самую развитую экономику, люди там гораздо счастливее, чем, скажем, в странах бывшего соцлагеря. С моей точки зрения, им удаётся сохранять очень важный баланс приоритетов. В Латинской Америке большой процент религиозного населения. Плюс развитое чувство патриотизма. Это традиционные черты. Но в последнее время многие из этих стран стали демократичными, и теперь мы наблюдаем там рост толерантности: Мексика, к примеру, легализовала однополые браки раньше США. А как изменилась роль женщины в обществе! Кстати, притеснение какого-то из меньшинств всегда делает менее счастливой всю страну. Потому что притеснять кого-то — это тоже стресс, согласитесь.
[КШ] Два главных фактора — религиозность и патриотизм, — мне кажется, характерны и для России. В то же время патриотизм в Латинской Америке явно отличается от нынешнего российского.
[РИ] Да, я уверен, что мексиканское счастье не зависит от возможностей тягаться с США! Отличие России в том, что у неё есть опыт сверхдержавы. Я даже думаю, дело не столько в опыте, сколько в вере в то, что страна ведёт мир в светлое будущее. Поэтому развал был так унизителен и вы стремитесь вернуть этот золотой век. А вот счастье Дании, например, никак не зависит от её мощи. Это вообще уникальная история. Дания — постоянный лидер рейтингов счастья с 1973 года. Так что могу вам точно сказать: чтобы быть счастливым, совсем не обязательно быть сверхдержавой.
[КШ] Мне кажется, многим русским жизнь в Скандинавских странах показалась бы невыносимо скучной.
[РИ] И это очень грустная история. Трагедия всегда намного интереснее, не так ли?
[КШ] Похоже на то.
[РИ] Да, Анна Каренина гораздо глубже, чем неунывающие персонажи детских сказок. В русской литературе вообще много трагедий. Если всё у вас в жизни сложится хорошо и благополучно, вы никогда не станете героем настоящей драмы. Швейцария тоже довольно счастливая страна, при этом не участвует в войнах, не живёт этой жаждой интересных времён. Пфф, скука! Но вообще очень неплохое место для жизни, — улыбается Инглхарт.
Поколение постматериализма
[КШ] Как меняются ценности и понимание счастья?
[РИ] Медленно. Со сменой поколений. Принципиальный момент в том, что много столетий люди жили с чётким пониманием: моё выживание — это большой вопрос. От голода умирало огромное количество народу. И только после Второй мировой войны поколение, выросшее на Западе, стало воспринимать выживание как вещь само собой разумеющуюся. И это очень сильно изменило картину мира. Для людей, чьи ценности в первую очередь определяются физической безопасностью, доход играет очень важную роль. А вот постматериалисты не мыслят счастья без свободы выбора. Так что вместе с культурой меняется и природа счастья.
Когда я был маленький, считалось, что личное экономическое процветание — хорошая штука. Две машины, дом, семья. Я тоже был в этом абсолютно убеждён. Потом это ощущение поменялось. Мой отец, бизнесмен-трудоголик, был в шоке, когда узнал, что я хочу заниматься наукой. Ты же никогда не заработаешь денег! Наверное, американскую мечту моего детства можно описать как «мир и благосостояние». Выиграть Вторую мировую? Очень важно. Но иметь две машины тоже весьма неплохо.
[КШ] То есть когда общество достигает определённого, достаточно высокого уровня экономического развития и граждане чувствуют себя защищёнными, молодое поколение в какой-то момент перестаёт интересоваться заработком и выходит на улицы требовать больших гражданских свобод, ищет новые формы самовыражения. Баррикады в Париже 1968 года подтверждают вашу теорию?
[РИ] Да, и это была очень интересная история: послевоенное поколение, ворвавшееся в политику…
[КШ] Но тогда вопрос о России. В каком-то смысле мы достигли сейчас того уровня безопасности жизни, когда молодёжи самое время выходить на площади и требовать чего-то большего, провозглашать новые идеи. Но, кажется, культурной революции, как во Франции, не происходит.
[РИ] Так молодёжь же и вышла у вас на площади в 2011 году! — бурно удивляется учёный, — Просто сейчас их заставили замолчать. Потому что они меньшинство, а меньшинство легко заставить замолчать. Я надеюсь, что спустя какой-то, пусть даже немалый срок Россия станет процветающей страной, и тогда ситуация со свободой выбора улучшится. Но протест против итогов парламентских выборов 2011 года был однозначным подтверждением теории постматериализма. А потом последовала реакция на фоне ухудшения отношений с Западом, которое влечёт за собой рост патриотических чувств у большинства населения.
[КШ] Сегодняшняя американская молодёжь сильно отличается от поколения, например, 1980-х?
[РИ] Большие изменения пришли в американское общество с послевоенным поколением, вспомнить хотя бы эти протесты со слоганами вроде «Не доверяй никому, кто старше тридцати». Так вот, сегодня такой плакат смотрелся бы очень глупо, потому что те, кому за тридцать, нынче не очень-то отличаются от тех, кому за пятьдесят.
[КШ] Только в США или вообще по всему миру?
[РИ] Для США это более характерно, потому что страна достаточно долго живёт в спокойствии и достатке. В Испании и Германии разница между поколениями ещё очень заметна, а в Южной Корее просто огромна.
[КШ] Какими были ваши идеалы в двадцать лет?
[РИ] Ну… я стал политологом, чтобы помочь всем нам избежать третьей мировой войны.
Не сдавайтесь так рано!
[КШ] Первая и Вторая мировая война во многом покончили с идеей человеческого в человеке. Коммунизм тоже не сработал, с демократическими странами не всё так красиво, как хотелось бы. ООН стала неэффективна… Можно долго продолжать. Вам не кажется, что мир переживает серьёзный кризис идей? Мне 23 года, и я не знаю, в какую духовно-политическую концепцию могла бы сейчас поверить. Принципиально новые ценности вообще ещё могут появиться?
[РИ] Так они же появляются! — не сдается учёный, — Всё время. Мир меняется. Мы в раю? Нет. Мы всё ещё устраиваем кровопролития? Да. Но если посмотреть на сегодняшний день из глубины веков, мы увидим, что насилия стало гораздо меньше. Геноцид когда-то был нормой жизни. Именно это и творили люди, завоевав очередной город или страну. Конечно, в XX веке геноцид приобрёл шокирующие формы, но практиковаться начал гораздо раньше. Триста лет назад в Англии было в 10 раз больше убийств, чем сейчас. Война сегодня перестала быть единственно возможным способом выяснения отношений между государствами. Всё это очень позитивные тренды. Я понимаю, что, произнося это, я обрекаю себя на комментарии вроде: какой дурак, он думает, что всё хорошо. Нет, не хорошо. Так что не сдавайтесь так рано! — растерянно и сочувственно смотрит на меня Инглхарт, — Вот Индия и Китай постепенно преодолевают ужасающую бедность, а люди, мне кажется, ведут себя лучше, когда выходят из состояния отчаяния.
[КШ] Так как же быть с идеями?
[РИ] Я всё-таки думаю, что демократия — это хорошая идея. И кстати, демократия почти никогда не воюет против демократии. Люди сейчас вообще не так сильно боятся друг друга.
Россия — это девочка с золотыми листьями
[КШ] Последние пять лет вы по полгода проводите в России. Наблюдали ли вы какие-нибудь проявления русского характера, которые вас удивили?
[РИ] Русские люди очень заботливые. Однажды у меня случилась проблема со здоровьем. И коллеги не просто отвезли меня в больницу, но нашли через папу одного студента хорошего пульмонолога, а сам студент поехал со мной, чтобы переводить разговоры с врачами. С такими проявлениями поддержки в России я сталкивался не раз.
[КШ] А какое у вас ощущение от России в целом?
[РИ] Как-то осенью я шёл по улице. Я скучал по своему дому в Висконсине и по пути собирал опавшие листья — хотелось украсить своё рабочее место. И тут я увидел маленькую девочку. Наверное, она шла домой из детского садика. Глядя на меня, она тоже начала собирать листочки, подбирая только ярко-жёлтые, золотые, потому что ей казалось, что они самые красивые. Так мы и шли. А потом, когда я уже составил свой букет, она подошла ко мне и протянула эти золотые листочки, которые казались ей самыми красивыми. И тогда я подумал: как же это замечательно! Россия теперь ассоциируется у меня с этой девочкой.
[КШ] Что вы думаете о будущем наших стран?
[РИ] Я думаю, что нынешнее противостояние очень печально и ничего хорошего не принесёт ни России, ни США. Но уверен: этот очень неудачный период продлится недолго.
[КШ] Третьей мировой войны не будет?
[РИ] Нет. Это было бы так глупо!
Опубликовано в журнале «Кот Шрёдингера» №10 (12) за октябрь 2015 г.
