Рассказы штурмана Игоря Жилина (ч.7)
Корабли постоят
На пути в Анадырь в пятницу после обеда мы благополучно приземлились в Толмачёво — это аэропорт Новосибирска. Ехать в город за семнадцать километров мы не собирались. Решили поужинать в ресторане аэропорта. Как говорил наш командир эскадрильи:
— Экипажи военно-транспортной авиации опасны только в первые три дня командировки. Пока у них деньги есть. Потом их хоть голыми руками бери.
А поскольку у нас был только второй день, мы решили гульнуть. То есть скромно поужинать без излишеств. Ну что для таких орлов пара бутылок водки на семерых?
Ансамбль, игравший в ресторане, намётанным взглядом определил в семи молодых военных командировочный экипаж. Музыканты, убедившись, что мы успешно уговорили заказанное спиртное, стали посвящать нам свои песни, раскручивая на деньги. В то время были популярными песни Высоцкого. Командиру корабля особенно нравилась песня со словами:
— Корабли постоят и ложатся на курс, но они возвращаются сквозь непогоду…
Аппетит пришёл во время еды - заказали ещё пару бутылок. Раза три командир посылал правого лётчика просить музыкантов исполнить понравившуюся песню. Начались танцы. Командиру приглянулась невысокая миловидная женщина. Он её несколько раз приглашал танцевать. В итоге она оказалась за нашим столом.
— Ребята, а вы что отмечаете? — спросила женщина нас.
— Просто приятный пятничный вечер, — ответил командир. — А завтра опять в небо. Слышите, как душевно поют: «Корабли постоят и ложатся на курс».
— А как же предполётный режим? — не унималась подруга командира.
— Да что тут бояться? В аэропорту только пульс определяют. Тут и мёртвый врача пройдёт. Смотри, какие у меня орлы!
— Ну, ну, — задумчиво протянула она в ответ.
Командир хотел её проводить, но женщина под каким-то благовидным предлогом рано ушла из ресторана.
Ушли и мы. Утром, собираясь на вылет, поехали в аэропорт на медицинский и штурманский контроль. Когда мы вошли в кабинет врача, то нас невольно охватил ступор. За столом в белом халате сидела наша вчерашняя знакомая.
— Ну что, командир, корабли постоят? — произнесла она с милой улыбкой.
Больше вопросов не было.
Наш корабль в этот день действительно остался на земле. Соблюдая предполётный режим, улетели мы только в понедельник…
Контроль готовности к контролю
Дивизионный контроль готовности к полёту двух экипажей Ил-18, основного и резервного, в одну из африканских стран близился к завершению. Лётчики чётко ответили на вопросы командира дивизии, нарисовали на память схемы захода на аэродромы посадки. Штурман дивизии проверил подготовку полётных карт. Замечаний практически не было. Ещё бы, не первый раз в Африку летят. Положение усугубляло то, что со дня обретения независимости этой страной предстояло впервые доставить туда советскую военную делегацию.
В класс тихо вошёл начальник особого отдела дивизии. Вошёл и молча сел в углу за свободный стол. Давая последние напутствия, генерал обратился к контрразведчику:
— Виктор Павлович, у вас есть что сказать экипажам?
Одёрнув китель, подполковник вышел к доске со словами:
— Товарищи! Про бдительность я уже не говорю, она всегда должна быть на высоте. Обращаю ваше внимание на то, что вы, так сказать, первые ласточки. До вас никто из экипажей дивизии в эту страну не летал. Поэтому, по возможности, незаметно карандашиком, чтобы местные не увидели, черкните где-нибудь данные аэродрома. По прилёту передадите их мне. Ваши товарищи будут вам благодарны.
— Какие данные? — комдив аж привстал от удивления.
— Ну, я не знаю, какие. Например, длина полосы, частоты радиосвязи и приводов. Короче, всё, что удастся узнать.
Экипажи, онемев и округлив глаза, смотрели на особиста в недоумении. Тишину нарушил генерал, бросая на стол перед подполковником аэронавигационный сборник фирмы «Jepessen»:
— Виктор Павлович, а это ты видел?
— Нет. А что это за книга? — начальник особого отдела с нескрываемым удивлением стал листать сборник.
— Надо приходить не к концу, а к указанному времени начала контроля готовности. Тогда бы ты узнал, что мы здесь полтора часа обсуждали то, что ты просишь у экипажей добыть. Здесь всё открыто опубликовано. Чувствую, мне придётся с тобой проводить предварительный контроль готовности к контролю экипажей. А то несёшь тут сам не зная что. Не хватало ещё попасться там местным контрразведчикам!
Посрамлённый и обиженный подполковник сел на своё место. А командир дивизии, завершая проверку готовности, обратился ко всем присутствующим:
— Вопросы есть? Нет? Контроль окончен. Счастливого полёта!
Контрольный сборник
Чтобы доставить на Дальний Восток авиационный двигатель и жаровую трубу к истребителю, прилетели мы на аэродром в Чкаловском, загрузились, переночевали, а утром пришли на штурманский контроль.
— Ты, давай, заполняй бортжурнал, — говорит мне командир. — А я пока сверю сборники.
Сборники — это такие книги с грифом «Секретно», в которых публиковались данные аэродромов. Кто помнит, Советский Союз занимал шестую часть суши, поэтому сборников было несколько — в них аэродромы были сгруппированы по регионам. А поскольку данные иногда менялись, то приходили телеграммы — внести от руки в сборники эти изменения. На каждом аэродроме были контрольные экземпляры сборников, куда специально обученные товарищи своевременно вносили поправки. Остальные экипажи перед каждым полётом полистно сверяли бортовые экземпляры с контрольными. Слово НОТАМ для нас было тогда равноценно китайской грамоте.
Заполнив бортовой журнал, я подписал его у дежурного штурмана. Смотрю, мой Василич пыхтит над пятидесятым сборником. Был такой в зелёной обложке с данными аэродромов европейской части Союза. Чем руководствовались те, кто присваивал им номера, одному Богу известно. Наверное, хотели запутать вероятного противника.
— Что так долго? — спрашиваю я у командира. — Ведь я только вчера их все сверял.
— Не знаю, как ты сверял, почти на каждой странице есть изменения. То ли до нас телеграммы поздно доходят, то ли наша секретная часть ни хрена не работает, — отвечает мне Василич, утирая пот со лба. — Я уже пол-ластика истёр и полкарандаша исписал.
Закончив с одним сборником, мы улетаем на Дальний Восток.
По возвращении домой получаем задание — сделать ещё один рейс по тому же маршруту. Сверяю сборники, начиная с пятидесятого. Действительно, почти на каждой странице приходится вносить изменения. Крамольная мысль невольно возникает у меня:
— Командир, ты точно в Чкаловском сборник сверил или только в конце запись о сверке сделал?
— Да ты что? — обиженно восклицает Василич. — Видел, как я вспотел, когда занимался этой писаниной. Легче при минимуме пару посадок сделать, чем копаться в этих бумажках.
Прилетаем в Чкаловский. Готовимся лететь дальше. Прошу в секретной части контрольные сборники. Не дают.
— У нас тут какой-то чудак на букву «М» весь пятидесятый сборник испоганил. Руки бы ему оторвать. Пришлось новый заказывать и полистно вносить все действующие изменения. Мы теперь на руки контрольные экземпляры не даём. Вы должны перед вылетом сборники у себя на аэродроме сверять.
И тут я всё понял. Мой командир, добросовестно сделав запись о сверке в нашем сборнике, затем поменял их местами и правил контрольный экземпляр. По понятным причинам, признаваться в этом мы не стали и скромно полетели дальше. Зачем нам лишняя популярность?
Кормилец
После многочасового полёта трудяга Ан-12 приземлился на истребительном аэродроме в Забайкалье. Пока командир со штурманом ушли пробивать разрешение на дальнейший перелёт, борттехник, заправив самолёт, присел на входную стремянку.
От близлежащих домов к самолёту набежали пацаны — дети военных. В отдалённых гарнизонах посадка незнакомого самолёта для детей — целое событие.
— Дяденька, это какой самолёт? — спрашивают они борттехника.
— Это Ан-12, ребята, — отвечает он им приветливо.
— А он бочку делать может? — интересуются мальчишки.
— Нет, не может, — вздохнув, отвечает борттехник.
— А боевой разворот? — не унимаются непрошеные гости.
— Тоже не может. Да ему это и не надо.
— А что же он тогда делает?
— Деньги, сынки. Кормилец делает деньги, — с мудрой улыбкой ответил им хозяин самолёта.
Космонавты
В преддверии очередного, какого уже по счёту — не помню, но эпохального, как всегда, съезда КПСС, молодой прапорщик медицинской службы, оглушённый призывными мантрами замполитов, обратился к начмеду училища с просьбой отпустить его на неделю в отпуск по семейным обстоятельствам:
— Хочу на съезде поделиться с коммунистами своими соображениями.
— Ты что, не проспался после вчерашнего, Пирогов ты наш несостоявшийся? Не валяй дурака, иди, занимайся своими делами, — отмахнулся от него начмед.
Подполковник не подозревал, что всё этим не закончится — прапорщик пошел к начальнику училища с набросками своих тезисов. Дело начинало приобретать серьёзный оборот. Выслушав его бредни и пообещав во всём разобраться, генерал набрал номер начмеда:
— У меня только что был твой медбрат. В Москву на съезд просился. Он у тебя нормальный? Ты проверь его на адекватность, но аккуратно — так, чтобы шума не было. Всё-таки предстоит серьезное политическое мероприятие. Политработники могут раздуть это дело. Неприятностей потом не оберёшься.
Начмед, не беря на себя ответственность, решил послать прапорщика в госпиталь в Киев на психиатрическое обследование. А чтобы тот раньше времени не догадался, приставил к нему для сопровождения двух крепких лётчиков из учебного авиационного полка со словами:
— Повезёшь в госпиталь на комиссию кандидатов в космонавты. Дело государственной важности. Кого попало не пошлёшь. Когда вернёшься, обмозгуем твою поездку в Москву. Вот их документы, — и вручает прапорщику запечатанный пакет с вложенной в него старой газетой. Настоящее направление было у лётчиков.
Окрыленный оказанным доверием, в поезде медбрат вёл себя адекватно — хлестал водку, ни в чём не уступая «космонавтам»…
Наутро в приёмном отделении прапорщик доложил:
— Вот, принимайте. Двух космонавтов вам привёз.
А поскольку у прапорщика на петлицах были рюмки со змеёй — эмблемой медиков, а у офицеров — авиационные птички, ему в ответ понимающе заулыбались:
— Ты смотри, уже пачками стали привозить. Такие молодые. Сейчас мы их определим в «космос».
Насилу ребята отбились. Пришлось вскрывать пакет с газетой и показывать настоящее направление. Прапорщик не находил слов от такого предательства. Его препроводили в палату, и съезд он смотрел по телевизору.
Крепкий тыл
Прилетели мы с главкомом ПВО на один из истребительных аэродромов под Нижним Новгородом. Дело было вечером. Пока заправили самолёт, пока сдали его под охрану, совсем припозднились. Часам к девяти вечера подтянулись к лётной столовой на ужин. Хорошо, что местный диспетчер заранее позвонил, чтобы нас там ждали.
У истребителей всегда хорошо кормили. Но то, что мы увидели в этот раз, нас просто ошеломило. На столах румянились горячие пирожки с разными начинками, маринованные грибочки, различные соленья, белоснежное сало со «слезой». Все эти закуски дополняли отбивные величиной с ладонь на тарелках с жареной картошкой.
От такого неожиданного изобилия у нас слюнки потекли.
— Вот что значит ПВО! Это же надо так! Не то что наш бардак!
С жадностью голодных волков накинулись мы на всё это великолепие, не уставая нахваливать гостеприимство хозяев. Молоденькая официантка мило улыбалась, предлагая добавки. Закончив ужин и договорившись о времени завтрака, пошли на ночлег в гостиницу.
Утром в столовой нас ожидало полнейшее разочарование. Всё те же, как везде, сваренные до синевы желтка яйца, подсохший сыр, котлеты, в которых хлеба было явно больше, чем мяса с гарниром непонятного происхождения. Вместо симпатичной официантки между столами ходила грузная тётка неопределённого возраста.
На наш вопрос, как за одну ночь могли произойти такие метаморфозы, она, грустно улыбнувшись, ответила:
— А что вы хотите? Вчера заведующая столовой натаскала из дома всяких деликатесов. Хочет, чтобы её мужа — он у нас зам по тылу — в Москву перевели. Думала, главком будет ужинать, а он отказался. Не нести же всё назад. Вот вам и отдали.
Не знаю, попал ли этот зам по тылу в Москву, но уверен: с таким крепким тылом в лице его супруги он далеко пойдёт.
Кроки изучали
Далеко за полночь сели на Сахалине. Лихо сруливаем направо и стоп — приехали! Вместо рулёжки какая-то дорога и запрещающий проезд дорожный знак у самого винта первого двигателя. Выпускаем разведчиков.
Знак стоит капитально: металлическая труба диаметром сантиметров пятнадцать в диске колеса от грузовика, а диск забетонирован. Выходим всем экипажем, кроме командира. И начинаются дикие пляски папуасов у этой самой трубы. Сам знак кувалдой (есть такой инструмент на Ан-12) мы своротили, а затем попытались свалить трубу. Куда там! Стоит, как Александрийский столп.
Двигатели работают, РП спрашивает, почему не разворачиваемся. Если пилить ножовкой, займёт часа полтора, да и полотен столько не напасёшься. А вдруг будет заходить ещё какой-нибудь самолёт, хвост-то у нас на ВПП. Что делать?
Четыре специалиста с высшим образованием, двое со среднетехническим. У нашего воздушного стрелка за плечами была лишь средняя школа, оконченная на тройки. Он тупо ухватил проклятую трубу и потянул вверх — она и вылезла. Оказалась, диск-то был забетонирован, а труба просто вставлена в центральное отверстие.
Все наши потуги заняли минут пятнадцать. Мы развернулись и благополучно зарулили на стоянку. На вопрос РП, что мы там так долго делали, пришлось ответить:
— Кроки аэродрома изучали.
* * *
С Сахалина мы перелетели на Камчатку. Всё хорошо. Закупились красной рыбой и икрой — тоже красной. Сказочно отдохнули в Паратунке (ни в коем случае не в ПаратунЬке). Собрались домой…
Врача прошли, полётный лист подписан. Ждём под крылом заявленного времени вылета. Командир говорит правому лётчику:
— Андрюша, сходи, посмотри, есть ли в том конце ВПП рулёжка, чтобы мы не влетели, как на Сахалине.
Андрей у нас — курсант Балашовского ВВАУЛ на стажировке. Парень хороший, исполнительный.
Подошло время вылета. Экипаж занимает свои места. Нет Андрея. Решаем потихоньку запускаться. Может, живот у парня свело. Услышит, прибежит.
Запустили все двигатели. Нет Андрея. Командир уже израсходовал всю, что знал, ненормативную лексику. Нет Андрея. РП спрашивает, почему не выруливаем. Говорим, что двигатели прогреваем (это летом-то).
Проходит минут двадцать. Видим, бежит Андрей по рулёжке, аж пар из него валит. Командир хотел убить его сразу. Впустили Андрюшу через аварийный люк — мокрого всего от пота. И первыми его словами были:
— Командир, там есть РД.
Тут все затряслись от смеха. Андрей — парень исполнительный, но не сообразительный. Его посылали взглянуть в сборник на кроки аэродрома, а он сбегал кросс километров пять, зато принёс информацию, которую мы уже знали.
Когда мы вырулили на исполнительный, РП опять спросил, в чём причина задержки. Командир ответил:
— Пешком кроки аэродрома изучали.
Кто быстрее летает
Главный маршал авиации Пстыго прилетел инспектировать тяжёлобомбардировочную авиационную дивизию…
Как всегда, в дивизии объявили тревогу. Личный состав, как обычно, носился по аэродрому, словно ему намазали одно место скипидаром. Но вот первая паника улеглась, всё успокоились, и стратегические ракетоносцы с полной заправкой и вооружением порулили на взлётно-посадочную полосу. Главный маршал вместе с командиром дивизии наблюдал с вышки КДП, как тяжёлые самолёты, натужно ревя двигателями, разбегались и с последних плит полосы медленно поднимались в воздух.
— Что-то они у тебя как-то нехотя взлетают. Вот, проверял я истребителей, так они на форсаже в один миг отрываются — и их уже не видно, — обратился Пстыго к командиру дивизии.
Что на это мог ответить генерал, всю свою жизнь посвятивший дальней авиации.
— Да, товарищ главный маршал, истребители летают быстрее… Зато мои экипажи после полёта на радиус ссут дольше, чем летают ваши истребители.
Немая сцена…