Раечка не нравилась мужчинам.

Я не знаю, что было тому виной – грузная фигура, короткие кривые ноги или длинный нос, к которому впридачу постоянно косил левый глаз.

Мужчины, напротив, интересовали Раечку со времен наступления пубертатного возраста, что случилось уж лет двадцать пять тому назад.

Сильно интересовали.

От робких мечтаний и влажных фантазий до вполне решительного изнасилования пьяного бухгалтера Феликса Ароновича после дружеского застолья на работе. Пройдя через многие натужные, но неудачные попытки совместить свою жизнь с кем-то из существ мужского пола, Раечка вспоминала именно Ароновича с особой теплотой.

Как маяк и ориентир.

Почти вся половая охота Раечки происходила на моих глазах, как соседки по дому и старшей по этажу.

- Лииибе, лииибе, амооре, амооре! – немузыкальным хриплым голосом выводила соседка в любое время суток, заполучив еще один экземпляр самца. Хорошо перфорированный картон, составлявший самую суть стены между квартирами, позволял различать сытые дикарские обертоны в этом крике.

Передо мной прошла целая череда случайных трофеев Раечки – от студента Вадика, испуганно жавшего на кнопку звонка и виновато смотревшего по сторонам до заросшего почти полностью ювенильным пухом Гюндуза, торговавшего на рынке помидорами. Последний, кстати говоря, вполне годился даже и в сожители, пока к нему не прибыла откуда-то из Гянджа увесистая супруга и четверо детей. Визиты прекратились, Раечка неделю красовалась выцветающим синяком под глазом и нервно покашливала в кулак.

Но она не унывала! Радостно оскалив крупные редкие зубы, Раечка заливисто хохотала за стеной. Я понимала: поиски продолжаются. Даже мой престарелый алабай Бобик осознавал это и подтягивал нервным воем соседкиному жизнелюбию.

- Юдифь Соломоновна! Душечка! – однажды летним вечером бросилась ко мне Раечка. Я возвращалась с прогулки и тянула за собой Бобика, не успевшего отметиться у столба перед подъездом, и, потому, сильно недовольного. Собачка едва не хрипела, придушенная ошейником – будешь тут довольным.

Раечка наткнулась на натянутый как канат поводок и едва не упала, но даже это не могло сломить её стойко радостного настроения.

- Я выхожу замуж, Юдичка! – затараторила она. – Он чудо! Просто чудо какой прелесть!

От нас до Одессы, конечно, далековато, но и в Мелитополе есть мастера впихнуть невпихуемое в устную речь.

Особенно, мастерицы, таки да.

- Тридцать шесть лет! Не женат и не был. Без детей, без долгов, под себя ночью не ссыт! – завороженно перечисляла Раечка под угасающий хрип моего питомца. – Даже не сидел, хотя мог.

Я внимательно слушала, одновременно спасая собачку от асфиксии.

- Девятнадцать раз подряд! Я записывала чёрточками на стене. Девятнадцать! И это только за одну ночь! – раскрасневшееся лицо Раечки светилось изнутри, как мангал.

- А по профессии кто? – сухо поинтересовалась я. Ноги после прогулки гудели, хотелось прилечь, но в подъезде это бы выглядело странно.

- Вот! Самое главное! Он бухгалтер. Как Феликс Аронович… - мечтательно закончила Раечка и подняла глаза к потолку. На скошенном изнутри пролете лестницы сгоревшими спичками было выведено «БЛ».

- Заходите при случае, Раечка! – ответила я на её многословный крик души. – Познакомимся.

Михаил на вид был прекрасной парой для соседки.

Совершенно лысый мужик двухметрового роста, с неожиданно армейской выправкой и манерами заводной игрушки. Он медленно, но безостановочно ел, одинаковыми движениями наливал себе водку и пил глотками, как воду. На лице при этом не возникало обычной мужской гримаски, мол, хорошо пошла.

У него вообще никаких эмоций на лице не наблюдалось.

- Мишенька, голубчик! Попробуй уже рыбу с вялеными огурцами! Из Молочного лимана почти сама пришла! Фирменный рецепт покойного Вениамина Георгиевича, упокой его душу грешную Святой Пантелеймон! – Раечка носилась по кухне, как возбужденный метеорит. – Супруг нашей дорогой Юдифи Соломоновны таки знал толк в здоровом питании на ночь!

Михаил скосил свои блекло-серые глаза и посмотрел на тарелку. Через неровно порезанные кружки огурцов на него внимательно глядела рыба. Взгляды скрестились. Я невольно отметила, что глаза у фирменного блюда и суженого соседки были одинаковыми. Не просто мёртвыми, но и увидевшими перед смертью что-то неприятное.

- Угу! – неопределенно пробурчал Михаил. Он вообще был неразговорчив.

- Да что угу, что угу! – завелась Раечка. – Тебе надо хорошо кушать! Обязательно! Бухгалтерия – это сложная работа, отнимает силы, уж я-то знаю.

В уголках глаз у нее показались предательские слезинки.

- Угу, - повторил Михаил и налил еще водки.

Катастрофа случилась через два дня. Волоча ранним утром с рынка две сумки полезного для Бобика укропа, я опять-таки поднималась по лестнице. Остановилась передохнуть, когда услышала этажом выше тяжелое сопение и характерные звуки зажигания спичек.

Чххх, шшшшш. Пауза. И снова – чххх…

- Поймаю, гаденыш, будешь весь подъезд красить! – с натугой заорала я.

- Это не мальчишки, Юдичка… Это я, - перестав сопеть, откликнулась Раечка. – Горе у меня…

С трудом преодолев этаж, я увидела, что моя соседка сидит на ступеньках, выставив из-под задравшегося подола юбки кривые волосатые ноги. Раечка была босиком, отчего своим видом напоминала бомжа Евхаристия, жившего в подвале. Только он так не косил.

- Горе у меня, соседушка… Мишенька… - горло у нее пережало спазмом. Раечка смачно высморкалась и вытерла руку о стену.

- Ушёл, что ли? Или женат, подлец, оказался? – сочувственно протянула я. – Ну, другого найдешь. Какие твои годы?

- Хуже… - подняв на меня пьяные заплаканные глаза, ответила Раечка. – У нас ночью снова секс был.

Ну, это она могла и не рассказывать – у меня и так бессонница, а от ритмичных ударов кровати в стену даже Бобик просыпался и нервно икал.

- Так вот… Мы новую позу пробовали, Юдичка. Простите, что так откровенно, но это важно! И когда он свисал с люстры вниз головой, я его ткнула в волосатую родинку. Была у него такая, над пупком. А он… Ох, ты ж мать моя Тереза и все её присные, сука на хрен! У него зажужжало что-то внутри, глаза засветились, а из ступней пламя вырвалось, как из плиты на кухне, когда конфорку снимаешь, чтобы куренка опалить. Потом из ушей антенны выдвинулись.

Я ошеломленно слушала.

Раечка всхлипнула и продолжала:

- Он взлетел, Юдичка, прямо в воздух взлетел посреди комнаты, жужжит, светится и изнутри – а он и рта не раскрыл! – голос такой громкий: «Первый брак комом! Вперед, мои злобные завоеватели! Космос ждет смелых!». Потом щелкнуло что-то, зашипело и говорит по-гагарински: «Эрекция, потенция и дефлорация! Поехали!». Как был голышом, в открытое окно вылетел и только огни из ног уменьшаются в небе, уменьшаются…

Раечка тихо, как на поминках разрыдалась. Слезы ручьем, а ничего не слышно.

- Может, вернётся? – неуверенно проговорила я. – Они, мужики, полетать иногда здоровы… Ещё и выпивши…

- Не вернётся он, никогда уже не вернётся… Утречком телевизор включила, а там - по CNN - новости. Сбили его потенциальные друзья, над Колорадо. Решили, что спутник-шпион это. А Мишенька мой сгорел к едреням в плотных слоях атмосферы…

Она снова беззвучно заплакала.

Я подняла глаза и увидела, что к надписи на потолке прибавилось «ЯДСТВО».

Вот так вот.

Чххх, шшшшш…