Воспоминания моей бабушки, часть VII, предыдущие части по ссылке в комментариях.
Тут я стала связной. После этого возила туда листовки, которые печатались на гектографах в Лионе (и у нас был такой), а обратно с продуктами. Так постепенно организовывалось сопротивление (Resistance) фашизму.
Оказалось, что Логинову очень повезло: второй пекарь был петэновцем и плохим человеком. В глубоком подполье затаились коммунисты и сочувствующие им, и все время опасность была рядом. Фашисты разгуливали по городу, как у себя дома.
Как-то муж, приехав с работы на заводе, сказал, что один армянин (из русских) прячет у себя военнопленного, очень боится держать его у себя, т.к. живет в центре города, в квартире.
Мы спрятали Сергея на втором этаже в ванной комнате.
Привели к нам Петро Брыля. Начал он рассказывать эпопею своего побега и тут мы убедились, что он был одним из 4-х товарищей, бежавших из плена вместе с Логиновым.
Вот был драматический момент! Посоветовавшись с мужем и предупредив Сергея, я отвела ничего не подозревавшего Петро наверх, якобы показывая ему квартиру. Открыла дверь в ванную, где его ожидал Сергей. Друзья бросились в объятья друг другу!
Так Петро поселился у нас. Днем я боялась выпускать их на улицу. К счастью, поместье окружала высокая стена, а до дороги, на которую выходил второй дом, было добрых 100 метров. Кроме того, деревья скрывали наш участок от взоров жильцов этого дома.
Ночью выводила друзей на улицу, составила план окрестностей, чтобы в случае тревоги, они могли бы бежать и где спрятаться. Но все обходилось хорошо. Нас стали снабжать хлебными и другими карточками. «Веселые ребята» сопротивления делали налеты на мэрии. Служащие с удовольствием поднимали руки вверх и позволяли «грабить» талоны. Ведь это были «свои парни» для каждого честного француза.
Не помню, сколько времени пробыли они у нас. Компартия нашла возможность сперва хорошенько откормить их в деревне, а затем переправить с помощью контрабандистов, в Испанию в Американское посольство. Мы условились, что ребята подадут весточку.
Не знаем о судьбе Брыля, но как-то раз английское радио ВВС, которое слушали регулярно, передало следующее:
Логинов! Логинов! Логинов! Соединился с друзьями.
Дальнейшая его судьба не известна. Адрес их родных мне пришлось сжечь позже в один опасный момент.
У нас так часто прятались «гости», да еще под вымышленными именами, что невозможно и не надо было их запоминать. Скоро, в 1943 г. я уже была связана с совсем другим районом в Оверни.
Также возила туда листовки, и «бабочки», а обратно возвращалась с грузом провизии. Путь был долгий, сложный, с семью километровым подъемом в горы, где организовались регулярные уже отряды партизан FFI (Forces Fransaises de L’Interieur). Туда входили не только коммунисты, но и все ненавидящие фашистов мужчины призывного возраста.
Много я узнала о жизни французских крестьян, об их трудолюбии, честности, патриотизме и глубокой порядочности. Это была глубинка, жили там беднее, чем в Юре, места очень живописные, леса похожи на русские. Не знаю, сколько километров изъездила я на своем велосипеде, который дорог мне, как конь кавалеристу.
В умеренном количестве французский крестьянин пьет вино натуральное, не крепленое, оно входит в рацион его питания, очень редко рюмочку винной водки «marre». Поэтому пьяных просто не встречаешь нигде и я без опаски и оглядки пробиралась по лесам и кручам Оверни. Там я встречала такое же радушие и сердечность. Там мы прятали детей с мамой в опасные моменты.
Конечно, если бы не дорогая моя мамочка, я никогда не смогла бы активно заниматься этим делом.
Она отвечала за все и всех дома и смотрела за детьми.
Наташенька уже училась в лицее, а Леночка была крошкой. Все наши гости, по мере сил, помогали по дому. Благословенный тихий был район нашего домика и как бы отрезан от города и его центра, где на каждом шагу поджидала беда и опасность!
Велосипед назвали «маленькой королевой» (Petite Reine), он был главным способом независимого передвижения. Но троллейбусы и трамваи ходили бесперебойно.
Приходилось развозить по почтовым ящикам листовки в рабочих кварталах, и это было куда страшней, чем в селеньях.
В глубоком подполье прятались ответственные товарищи. Но все-таки весной 1943 г. переправили Логинова и Брыля через контрабандистов в Испанию, где ими должны были заняться в американском посольстве. После короткого сигнала от Логинова, о судьбе этих товарищей больше ничего не известно. После них еще другие пленные прятались у нас, но от нас они уже уходили в отряды французских партизан, т.к. сопротивление организовывалось и росло.
В 1944 г. фашисты все силы оттянули на восток, а в их оккупационных войсках было много югославов и власовцев.
Тут наступили трудные времена. Мне надо было работать на контакт с власовцами, т.к. большинство этих ребят не были настоящими изменниками. Автоматы и ружья не имели патронов, им явно не доверяли. Другое дело, их полицаи – ярые враги Советской власти. Главным образом, из украинских националистов. Эти были вооружены до зубов.
Представьте себе положение этих ребят, не знающих ни одного слова по французски, в абсолютно чуждом окружении и лишенных какой либо информации. Мы печатали краткие листовки – сведения о положении на фронте, и их распространяла я, т.к. никто из французов не мог ориентироваться в такой сложной обстановке.
Надо было осторожно действовать
Оказалось, что Логинову очень повезло: второй пекарь был петэновцем и плохим человеком. В глубоком подполье затаились коммунисты и сочувствующие им, и все время опасность была рядом. Фашисты разгуливали по городу, как у себя дома.
Как-то муж, приехав с работы на заводе, сказал, что один армянин (из русских) прячет у себя военнопленного, очень боится держать его у себя, т.к. живет в центре города, в квартире.
Мы спрятали Сергея на втором этаже в ванной комнате.
Привели к нам Петро Брыля. Начал он рассказывать эпопею своего побега и тут мы убедились, что он был одним из 4-х товарищей, бежавших из плена вместе с Логиновым.
Вот был драматический момент! Посоветовавшись с мужем и предупредив Сергея, я отвела ничего не подозревавшего Петро наверх, якобы показывая ему квартиру. Открыла дверь в ванную, где его ожидал Сергей. Друзья бросились в объятья друг другу!
Так Петро поселился у нас. Днем я боялась выпускать их на улицу. К счастью, поместье окружала высокая стена, а до дороги, на которую выходил второй дом, было добрых 100 метров. Кроме того, деревья скрывали наш участок от взоров жильцов этого дома.
Ночью выводила друзей на улицу, составила план окрестностей, чтобы в случае тревоги, они могли бы бежать и где спрятаться. Но все обходилось хорошо. Нас стали снабжать хлебными и другими карточками. «Веселые ребята» сопротивления делали налеты на мэрии. Служащие с удовольствием поднимали руки вверх и позволяли «грабить» талоны. Ведь это были «свои парни» для каждого честного француза.
Не помню, сколько времени пробыли они у нас. Компартия нашла возможность сперва хорошенько откормить их в деревне, а затем переправить с помощью контрабандистов, в Испанию в Американское посольство. Мы условились, что ребята подадут весточку.
Не знаем о судьбе Брыля, но как-то раз английское радио ВВС, которое слушали регулярно, передало следующее:
Логинов! Логинов! Логинов! Соединился с друзьями.
Дальнейшая его судьба не известна. Адрес их родных мне пришлось сжечь позже в один опасный момент.
У нас так часто прятались «гости», да еще под вымышленными именами, что невозможно и не надо было их запоминать. Скоро, в 1943 г. я уже была связана с совсем другим районом в Оверни.
Также возила туда листовки, и «бабочки», а обратно возвращалась с грузом провизии. Путь был долгий, сложный, с семью километровым подъемом в горы, где организовались регулярные уже отряды партизан FFI (Forces Fransaises de L’Interieur). Туда входили не только коммунисты, но и все ненавидящие фашистов мужчины призывного возраста.
Много я узнала о жизни французских крестьян, об их трудолюбии, честности, патриотизме и глубокой порядочности. Это была глубинка, жили там беднее, чем в Юре, места очень живописные, леса похожи на русские. Не знаю, сколько километров изъездила я на своем велосипеде, который дорог мне, как конь кавалеристу.
В умеренном количестве французский крестьянин пьет вино натуральное, не крепленое, оно входит в рацион его питания, очень редко рюмочку винной водки «marre». Поэтому пьяных просто не встречаешь нигде и я без опаски и оглядки пробиралась по лесам и кручам Оверни. Там я встречала такое же радушие и сердечность. Там мы прятали детей с мамой в опасные моменты.
Конечно, если бы не дорогая моя мамочка, я никогда не смогла бы активно заниматься этим делом.
Она отвечала за все и всех дома и смотрела за детьми.
Наташенька уже училась в лицее, а Леночка была крошкой. Все наши гости, по мере сил, помогали по дому. Благословенный тихий был район нашего домика и как бы отрезан от города и его центра, где на каждом шагу поджидала беда и опасность!
Велосипед назвали «маленькой королевой» (Petite Reine), он был главным способом независимого передвижения. Но троллейбусы и трамваи ходили бесперебойно.
Приходилось развозить по почтовым ящикам листовки в рабочих кварталах, и это было куда страшней, чем в селеньях.
В глубоком подполье прятались ответственные товарищи. Но все-таки весной 1943 г. переправили Логинова и Брыля через контрабандистов в Испанию, где ими должны были заняться в американском посольстве. После короткого сигнала от Логинова, о судьбе этих товарищей больше ничего не известно. После них еще другие пленные прятались у нас, но от нас они уже уходили в отряды французских партизан, т.к. сопротивление организовывалось и росло.
В 1944 г. фашисты все силы оттянули на восток, а в их оккупационных войсках было много югославов и власовцев.
Тут наступили трудные времена. Мне надо было работать на контакт с власовцами, т.к. большинство этих ребят не были настоящими изменниками. Автоматы и ружья не имели патронов, им явно не доверяли. Другое дело, их полицаи – ярые враги Советской власти. Главным образом, из украинских националистов. Эти были вооружены до зубов.
Представьте себе положение этих ребят, не знающих ни одного слова по французски, в абсолютно чуждом окружении и лишенных какой либо информации. Мы печатали краткие листовки – сведения о положении на фронте, и их распространяла я, т.к. никто из французов не мог ориентироваться в такой сложной обстановке.
Надо было осторожно действовать
Воспоминания моей бабушки, часть V.
Сережа сначала перетянул меня работать в аналитическую лабораторию огромного химконцерна Rhone Poulenc (Рон Пуленк). Но мне там не понравилось и я стала работать переводчицей в фирме Кодак Патэ, где кроме работы переводчицы, изучила фото-дело (любительское).
Сперва жили в доме, в котором познакомилась с мужем и куда приехала сразу из Турции.
Но это было тяжело, т.к. отношения мои со свекровью Олимпиадой Владимировной Яворской не ладились. У нее был сильный и властный характер, а я не могла и не умела подчиняться. Кроме того, улица была очень шумная и беспокойная, квартира неважная.
Исходила я все окрестности и мое упорство было вознаграждено. Я нашла в 5-м арондисмане. на горе, среди садов и огородов зеленщиков, чудесную маленькую виллу, в глубине большого сада с виноградником.
Это счастливое место я опишу отдельно.
Тут надо прибавить, что когда я уходила от шелковых богачей, мне подарили отрез на платье крепдешин светло бежевого цвета. Портниха стоила дорого, платье получилось на славу и я в нем расписывалась в мэрии на брачной церемонии. Но шелк был гнилой и расползся лентами. Тогда я решила наказать эту полудохлую богачку и поехала с визитом к ней вместе с мужем. Сережа ничего не знал о моем замысле.
Тем более получилось эффектно! Во Франции инженер химик такого крупного концерна – это фигура. И вот я за чопорным чаем, (я сидела на диванчике) - расправила «ленты» своего платья!
Я вежливо напомнила хозяйке, что это ее подарок. Тут я была уже не мелкой медсестрой, а с хозяйкой на равных, с красивой визитной карточкой, поданной ей горничной!
Лярва эта засуетилась, обещала заменить материал, но я вежливо отказалась, сказав, что второй раз на такой эксперимент не соглашаюсь.
Интересно, как я поступала на работу в филиал международного концерна Кодак Патэ.
Никакой канители. Увидела объявление в витрине на улице Республики, что требуется переводчица машинистка, знающая английский язык. Принесла аттестат об окончании British School, и вид на жительство с правом работать. Директор дал мне несколько писем перевести с французского на англйский и обратно, технический словарь, засек время на перевод и отпечатать их на машинке. Сам ушел.
Я спокойно справилась с этим делом, т.к. письма были короткие – деловые. Позвонила директору, он пришел, проверил и тут же, исправив некоторые неточности расположения текста, принял меня на работу.
Жили мы очень скромно, т.к. брат мужа Георгий Иванович (на 6 лет моложе его) учился в университете и обхаживал мамочку и свою ненормальную сестру Таню, которая вскоре умерла в возрасте 27 лет. По диагнозу профессора Лепика она переболела менингитом в утробе матери, которая во время беременности болела пневмонией. Средний брат мужа, Константин, погиб в Болгарии от несчастного случая на заводе, где он работал. По словам мужа это был умный, чудесный парень.
Сережа был на 9 лет старше меня. Он был моим другом, мужем и моим университетом. Я очень огорчалась, что не могла получить высшее образование. Человеком он был исключительным во всем: по уму, по честности, по исключительной эрудиции, по доброте и нежности.
К сожалению, между нами стояла всегда моя свекровь, которая имела на сыновей огромное влияние и хорошо умела искажать факты.
Сереже приходилось содержать мать, брата и свою семью. Хотя я работала, но с перерывом после рождения Наташеньки, Лены и Вани.
Но я не придавала значения нашему скромному образу жизни, вещизмом тогда и теперь в нашей семье не болели.
Сперва мы купили маленькую подержанную машину, а позже получше. Каждый почти wееk end мы ездили в горы, занимались лыжным спортом, там Альпы близко и даже летом в горах снег.
Летом снимали дешевую дачу на реке Соне, возле острова I-le Roy ( Иль Руа).
Друзья помогали нам приводить все в порядок. На остров плавали, неся на голове одежду и обратно также. Ходил там электропоезд «Голубой» до Лиона и обратно.
Часто ездили и в другие места, которыми изобилует Франция.
Почти каждый год я ездила с Наташенькой на Лазурный Берег Средиземного моря. Там останавливались у итальянского крестьянина Грило, который принимал нас, как родных, и почти ничего не брал за постой. Да еще весь его огород и фрукты были к нашим услугам.
Сердечные были люди, неграмотные, но большой души! Торговали овощами и фруктами, а курорты Cannes. a особенно Yuan-les Pins и Antibes только что развивались. Трудились они от зари до зари с одной помощницей –работницей, построили двух этажный дом с гаражом, который сдавали, а сами жили в халупе и под сводами виноградной лозы.
А потом стали снимать регулярно комнату у Мими Монти (Noemie Monti) рядом поближе к пляжу.
Мими до сих пор дружна с нами, мои всегда у нее бывают во Франции. Да и я гостила у нее в 1979 г. в феврале.
Я никогда не выигрывала в лотерею и денег имела в обрез, но на хороших людей мне всю жизнь везло и сейчас везет. Даже просто в трамвае или автобусе или в магазине. Просто удивительно, сколько хороших людей.
Мамочка очень любила цветы и всегда возилась в садике, а я в огороде имела свою фасоль, помидоры, салат, тыквы, огурцы, горошек, лук порей, черную и красную смородину, малину, абрикос, грушу. Т.к. наш дом находился в большом саду хозяина, а он жил в городе далеко и не интересовался своим садом, то можно было пользоваться его плодами. Домик наш был построен на старом фундаменте и по закону его нельзя было сдавать дороже, чем в 1914 году, поэтому мы платили за него гроши.
«Ищите и обрящите», так сказано в Евангелии. И это был дар Божий!
Домик этот построил для себя и жены художник – витражист. поэтому во всех окнах и двери в кухне–столовой были витражи
В столовой – фрукты, в спальной на огромном окне летели голуби, в маминой и Наташиной комнате воздушные шарики.
Но самый прекрасный был пейзаж в маленькой гостиной комнате.
В красивой дубовой раме слева цветы бульденежа, а справа ирисы. Посредине озеро, вдали остров, на нем скамеечка под апельсиновым деревом. Сделано было так, что вода в озере переливалась, как под бликами солнца.
Был чудный сводчатый погреб, большой чистый чердак для сушки белья зимой.
Очень интересно был устроен туалет. Перед домом было 3 сообщающиеся цистерны, (сверху конечно цемент, ничего не заметно) туда посадили какой-то особый грибок, который разлагал фекальные массы так, что в третьем резервуаре была на вид чистейшая как слеза вода. Она содержала все удобрения. Над ней была колонка с ручным насосом для полива цветников и огорода.
Чудеса!
Старики недолго пользовались чудо-домиком; скоро умерли, и все поместье купил мясник, чтобы просто вложить деньги в недвижимое имущество.
Он был очень рад, что нашел хороших квартирантов.
У меня всегда были куры и кролики.
Вторую машину мы тоже купили по случаю. И вместе с собакой, которая приблудилась к гаражу.
Так появился еще один член семьи – Гамэн - Мальчишка. Он ездил с нами всюду в машине. Я имела права и водила машину наравне с Сережей. Гамэн был чудный спаньель – верный друг и сторож. Были разные кошки, и коты, и котята!
Плохо было то, что пока Наташенька не пошла в школу, не с кем ей было играть.
Ведь Лена родилась на 10 лет позже.
Моя дорогая мамочка взяла себе заботу об учебе Наташеньки.
Где-то в 35 году Олимпиада Владимировна и Горушка переехали в Париж. Там жили ее родная сестра Марсенька, безобидное, доброе, но и безличное создание.
Ее муж князь Цулукидзе после блестящей жизни в Одессе жил на помощь племянника Сережи и на благотворительность.
В 1937 г., кажется, Марсенька умерла, и Горушка решил просватать его за американку миллионершу М-с Emitta Benett (73 года), которая имела все, кроме титула. Она была умна, имела талант скульптора, дворец с огромным садом в Monte-Carlo.
Через год Датико Цулукидзе умер от роскошной жизни, и Эмита сделала своего красивого новоиспеченного племянника своим секретарем и возила его с матерью вместе по шикарным курортам. Потом она решила продать свой дворец в Monte-Carlo и поручила это дело Горушке! Вобщем он молодец! Она подарила ему двухэтажную виллу привратника и разрешила взять туда все, что ему хотелось!
Горушка удачно провел продажу и аукцион.
Дворец стоял на мысе Cap Martin, напротив Monte-Carlo, “а Pavillon Villa”.
К сожалению, Эмита имела дочь, замужем за маркизом, которая жила около Парижа. Этой дочери очень не понравился Горушка, т.к. он лечил ее мать от диабета, а ей хотелось, чтобы она скорее умерла. Эта особа детей не имела, но брала детей из сиротских приютов, а когда им исполнялось 12, 13 лет избавлялась от них, т.к. не хотела казаться старой, выдавая их за своих детей.
Чудовище!
Когда немцы заняли Париж, Горушка спасался с матерью, бежал к нам в Лион, а затем на юг в свою виллу. Эмиту он спасти не мог, а дочь перестала вводить матери инсулин и Эмита вскоре умерла одинокой! Ужасно!
Теперь, когда мы ездим во Францию, то гостим у него. Место прекрасное. Он не женился, т.к. мать всегда его отговаривала. Умерла она в 1958 г., несмотря на все заботы Горушки.
И он без семьи, живет с «приемной» дочерью Nicole, внебрачной дочерью Jeanne, его bonne amie. Жанна тоже часто бывает в их доме. Она и Николь купили себе кооперативную чудную квартиру в Ницце, на горе.
Горушка ведет себя барином, очень умен и эрудирован, окончил 3 факультета и поработал много для создания палеонтологического музея в Монако.
Теперь 1982 г., он недавно имел 5-ый инсульт, но мечтает приехать в Россию этим летом и побывать в своей любимой Одессе.
Он очень успешно лечит сам себя вопреки всем назначениям врачей. Пока он жив, то мои дети смогут ездить во Францию, но на Николь нет никакой надежды, хотя она и носит его , т.е. нашу фамилию. Mademoiselle Minard Javorskaya.
Дневник моей бабушки, часть III
Предыдущие части в ссылке в комментах...
В институт приезжала Колонтай. Она очень хорошо объяснила нам детям происходящее, и к нам поместили сироток, из Сиротского дома.
Стало очень весело и необычно. Дети есть дети, все нам казалось интересно в этих новых подружках.
Весной 18-го года многие переболели скарлатиной и я в том числе. Шли бои, здание института стояло на высоте, и в парке установили батарею.
Снаряды перелетали через сад, и многие окна были разбиты и забиты старыми одеялами. Чтобы скоротать время в лазарете, мы много пели и устраивали спектакли в палатах. Ученья, конечно, не было, хотя меня это огорчало, я очень любила учиться.
Навсегда запомнила медсестричку, которая меня выходила; ее теплые слова и нежные руки, А имя ее давно забыла!
Я забыла сказать, что в Петрограде я очень часто болела и тоже сидела скучала в лазарете. После теплого климата Прикарпатья – сырой и холодный Петроград!
Из полтавских воспоминаний помню, как ели котлеты из кошачьего мяса, как стояли в бесконечных очередях за хлебом, как ходили добывать керосин из разбитой цистерны. Ходили под пулями.
Красным пришлось отступить, и летом 18-го года мы добрались до Симферополя, где, как говорили, жизнь была легче. Там я очень болела. Брюшным тифом.
Правда, рынок был богатейший, т.к. вывозить продукты из Крыма было некуда и нечем.
Мы жили в тесном углу какой-то общей квартиры на ул. Розы Люксембург.
Но двор был большой, была сирень, абрикосовые деревья и большое ореховое дерево, на которое я залезала учить уроки, т.к. готовилась поступать почему-то в реальное училище, куда и выдержала экзамены в сентябре 1920 г.
Летом этого же года ездила к подружке в Севастополь, где к моей огромной радости научилась быстро плавать.
Этим же летом вернулось мое увлечение танцем. С подругой мы часами импровизировали на какой-то цементной площадке за городом. Еще помню огромные фруктовые сады по берегу реки Салгир, где сторож позволял детям есть фруктов, сколько хотели, и уносить с собой. За это мы помогали ему сгребать в кучи падалицу и делать компост.
Не без добрых душ на свете!
Так учила меня жизнь.
Среди всего этого мы очень бедствовали, т.к. фактически были беспомощными нищими.
Мы с подругой, без ведома родителей, «промышляли» следующим образом: на базаре расстилали старый цветастый платок и плясали наши «импровизации». За это нам платили чебуреками, кусочками мяса, яичками и всякой снедью, не говоря уже о фруктах!
Хотя мама удивлялась дома, но я умела ее убедить, что это не краденое, а подаренное! На самом-то деле это было заработанное. И было мне тогда 12 – 13 лет, и была я очень щупленькая и худенькая девчушка.
Но вот осенью 1920 года пришла беда: моей матери пришлось сделать серьезную операцию, как вдове военного ей ее делали в военном госпитале. Хозяева выгнали меня на улицу с моими вещичками. А были у нас только постель, чемоданчик и связка учебников, которыми я больше всего дорожила, т.к. купить их в магазине было невозможно.
Добрые соседи по беде отвели меня в госпиталь, где я приютилась в каморке.
А шли уже сильные бои на Перекопе, госпиталь вместе с отступающими белогвардейскими частями эвакуировали в Севастополь. Оттуда всех раненых и больных пароход английского Красного Креста вывез в Константинополь.
Помню, как разрывалось мое сердечко, когда я стояла на палубе, и берег моей Родины сливался с дымкой тумана и уходил, уходил, уплывал надолго. И опять в дороге этой я болела, на этот раз – возвратным тифом. Мама долго поправлялась после операции, ей вырезали запущенную фибромиому весом в 6 фунтов.
Турция, экзотика, гомон, многоязычная толпа.
А для нас горе, горе, горе.
Но и тут повезло: англичане, вернее шотландская миссия, собрала всех потерявших родителей русских детей и устроила «походную школу».
Я говорю походную, т.к. она размещалась в огромных армейских палатках, место было выбрано неудачно – малярийное, и все начали болеть, и дети и персонал.
Мама опять летом в госпитале с осложнениями, а я совсем в другом конце, за городом в палатке – лазарете. Никаких вестей от мамы я не получала.
Помню, как меня переводили из большой палатки в маленькую, где лежала наша медсестра англичанка Miss Alice.
Санитары несли меня и говорили между собой, что до утра я не доживу. А мне это было совсем безразлично, так я намучилась!
Помню, как той ночью мне хотелось пить, как я металась, но сестричка сама была очень больна и не могла мне помочь.
Думаю, что той ночью у меня был кризис, потому что я стала поправляться и даже помогала дорогой нежной Miss Alice, которая чуть не умерла.
Нашу British School for Russian Orphans «Британскую школу для русских детей» перевели на остров Проти в Мраморном море, где климат был очень здоровый.
Жили мы в старинном греческом монастыре наверху этого маленького островка, со всех сторон обдуваемого ветрами. Жили чудесно, с чудесными людьми.
Вечная благодарность и память моим директорам Мистеру Coffey, Churchnard, y и Deans,y!
Что это были за люди!
Они были протестантскими священниками, но ходили в обычном платье.
Что за чудный человек сестричка Alice!
Скольких детей они спасли, обогрели, оживили, дали воспитание, образование, профессию. Сколько душевного тепла и любви и справедливости.
Все наши наставники – шотландцы были людьми стойкими, закаленными и спортивными. Спорт в школе стоял на высоком месте, и спрашивали с нас строго. Теннис, баскетбол, мини-гольф, плавание, ныряние, гребля и лодки парусные. Учителя многие были русские, но английский язык, географию и историю Великобритании преподавали шотландцы. Большим уважением и любовью пользовался учитель географии, учительница французского языка Людмила Григорьевна Галич и чудесный наш регент хора Филатов. Остальные так себе, посредственности. Русский язык знаю благодаря маме и чтению классиков.
Вскоре после поступления в эту школу, м-р Coffey позвал меня и сказал, что дает мне месяц испытательного срока. Если буду учиться на отлично, маму возьмут на работу в школу. Представьте себе, как я старалась. Легко было с предметами на русском языке. А как быть с английским? Помогло знание французского языка и дорогая сестричка Alice. Ночью, сидя в туалете зубрила наизусть подписанные русскими буквами слова, под ее диктовку.
На работу маму взяли. Работала она с малышами, т.к. плохо слышала, и помогала в бельевой.
У каждой старшей девочки (Префекта) было 14 человек подопечных малышей. Они сидели за столами по 7 с каждой стороны, а я во главе, я учила их правильно себя вести во время еды, имела право наказать без добавки сладкого. В дортуаре стояло 28 кроваток с младшими детьми, по 14 с каждой стороны. Милочка Галич, моя чудесная подруга, и я спали у окон за голубой занавеской и отвечали за поведение «своих» детишек.
Так заложены были во мне основы педагогики.
Мы следили за умыванием, купанием, аккуратностью и чистотой одежды, за нормальным сном.
Летом каждое утро все сбегали вниз к морю умываться до пояса, затем поднимались на нашу горку, где на площадке уже ждал нас м-р Coffey с утренней зарядкой!
Каким вкусным казался нам porrigde с вареньем и молоко! Ничего на тарелках не оставалось.
Старшие были разбиты на команды «морских чаек» (sea gulls), по четыре в каждой + 5ая – боцман.
Чудные шлюпки на тихой глади Мраморного моря!
И под парусами ходили, а инструктором у нас был настоящий моряк. Он нас заставлял учить труднейшие узлы вязать и технику гребли и под парусом.
А шефствовал над нами английский дредноут «Мальборо». Матросы часто приглашали нас к себе на борт и сами приезжали к нам.
Каких только аттракционов они не выдумывали и сами веселились, как дети. Вот эту английскую, какую-то спортивную непосредственность я очень ценю.
Далеко были семьи у этих матросов, и с нами они как бы окунались в семейную обстановку. Баловали нас, чем могли. Мне подарили кораблик со всеми снастями, сделанный искусно в бутылке!
Наши наставники делили с нами радости и горести и духовно поддерживали и воспитывали силу воли.
В сочельник отправляли нас спать рано, но заснуть никто не мог, т.к. знали, что м-р Coffeу, переодевшись Санта Клаусом (Дедом Морозом) будет разносить нам подарки. Но все притворялись спящими.
На следующий день 25-го был чудесный обед, с традиционными английскими блюдами и рождественским пудингом.
Потом был бал–маскарад, к которому задолго готовились. Помню, как м-р Coffeу оделся обезъянкой!
Была у нас чудесная православная церковь, т.к. мы жили в старинном греческом монастыре. Был и свой священник, добрейший отец Василий Эльнединский.
Благодаря чудному регенту хор был очень хороший. У меня было контральто.
Был и балалаечный оркестр, в котором я играла на домре. Много было всяких «кружков»: фото кружок, стенография, английская. и русская машинопись, рукоделие, вязание.
Помещение убирали сами, по нарядам, но с помощью взрослых. Даже младшие все ухаживали за цветами, вытирали пыль и помогали на кухне с овощами.
Одежда была скромная – форма, а теплые вещи присылали из Англии.
По своей врожденной честности наши шотландцы не замечали, как многие русские нагревали себе на этих вещах ручки!
Вообще духовно, почти все русские, за немногим исключением, были от нас дальше и думали больше о своих выгодах.
Личность определяет человека. Насколько ярко помнишь добрых, сильных духом, справедливых, настолько мелкота стерлась в памяти, не оставив следа.
Моя дорогая мамочка была рядом со мной. Чудесный педагог – воспитатель, кристальной души человек, глубоко знающий русский язык и литературу, она воспитала во мне любовь к нашим классикам. Я общалась с ней сравнительно мало, т.к. была очень загружена учебой и многочисленными обязанностями «префекта», но все равно каждый день мы виделись и беседовали.
Постепенно старш
В институт приезжала Колонтай. Она очень хорошо объяснила нам детям происходящее, и к нам поместили сироток, из Сиротского дома.
Стало очень весело и необычно. Дети есть дети, все нам казалось интересно в этих новых подружках.
Весной 18-го года многие переболели скарлатиной и я в том числе. Шли бои, здание института стояло на высоте, и в парке установили батарею.
Снаряды перелетали через сад, и многие окна были разбиты и забиты старыми одеялами. Чтобы скоротать время в лазарете, мы много пели и устраивали спектакли в палатах. Ученья, конечно, не было, хотя меня это огорчало, я очень любила учиться.
Навсегда запомнила медсестричку, которая меня выходила; ее теплые слова и нежные руки, А имя ее давно забыла!
Я забыла сказать, что в Петрограде я очень часто болела и тоже сидела скучала в лазарете. После теплого климата Прикарпатья – сырой и холодный Петроград!
Из полтавских воспоминаний помню, как ели котлеты из кошачьего мяса, как стояли в бесконечных очередях за хлебом, как ходили добывать керосин из разбитой цистерны. Ходили под пулями.
Красным пришлось отступить, и летом 18-го года мы добрались до Симферополя, где, как говорили, жизнь была легче. Там я очень болела. Брюшным тифом.
Правда, рынок был богатейший, т.к. вывозить продукты из Крыма было некуда и нечем.
Мы жили в тесном углу какой-то общей квартиры на ул. Розы Люксембург.
Но двор был большой, была сирень, абрикосовые деревья и большое ореховое дерево, на которое я залезала учить уроки, т.к. готовилась поступать почему-то в реальное училище, куда и выдержала экзамены в сентябре 1920 г.
Летом этого же года ездила к подружке в Севастополь, где к моей огромной радости научилась быстро плавать.
Этим же летом вернулось мое увлечение танцем. С подругой мы часами импровизировали на какой-то цементной площадке за городом. Еще помню огромные фруктовые сады по берегу реки Салгир, где сторож позволял детям есть фруктов, сколько хотели, и уносить с собой. За это мы помогали ему сгребать в кучи падалицу и делать компост.
Не без добрых душ на свете!
Так учила меня жизнь.
Среди всего этого мы очень бедствовали, т.к. фактически были беспомощными нищими.
Мы с подругой, без ведома родителей, «промышляли» следующим образом: на базаре расстилали старый цветастый платок и плясали наши «импровизации». За это нам платили чебуреками, кусочками мяса, яичками и всякой снедью, не говоря уже о фруктах!
Хотя мама удивлялась дома, но я умела ее убедить, что это не краденое, а подаренное! На самом-то деле это было заработанное. И было мне тогда 12 – 13 лет, и была я очень щупленькая и худенькая девчушка.
Но вот осенью 1920 года пришла беда: моей матери пришлось сделать серьезную операцию, как вдове военного ей ее делали в военном госпитале. Хозяева выгнали меня на улицу с моими вещичками. А были у нас только постель, чемоданчик и связка учебников, которыми я больше всего дорожила, т.к. купить их в магазине было невозможно.
Добрые соседи по беде отвели меня в госпиталь, где я приютилась в каморке.
А шли уже сильные бои на Перекопе, госпиталь вместе с отступающими белогвардейскими частями эвакуировали в Севастополь. Оттуда всех раненых и больных пароход английского Красного Креста вывез в Константинополь.
Помню, как разрывалось мое сердечко, когда я стояла на палубе, и берег моей Родины сливался с дымкой тумана и уходил, уходил, уплывал надолго. И опять в дороге этой я болела, на этот раз – возвратным тифом. Мама долго поправлялась после операции, ей вырезали запущенную фибромиому весом в 6 фунтов.
Турция, экзотика, гомон, многоязычная толпа.
А для нас горе, горе, горе.
Но и тут повезло: англичане, вернее шотландская миссия, собрала всех потерявших родителей русских детей и устроила «походную школу».
Я говорю походную, т.к. она размещалась в огромных армейских палатках, место было выбрано неудачно – малярийное, и все начали болеть, и дети и персонал.
Мама опять летом в госпитале с осложнениями, а я совсем в другом конце, за городом в палатке – лазарете. Никаких вестей от мамы я не получала.
Помню, как меня переводили из большой палатки в маленькую, где лежала наша медсестра англичанка Miss Alice.
Санитары несли меня и говорили между собой, что до утра я не доживу. А мне это было совсем безразлично, так я намучилась!
Помню, как той ночью мне хотелось пить, как я металась, но сестричка сама была очень больна и не могла мне помочь.
Думаю, что той ночью у меня был кризис, потому что я стала поправляться и даже помогала дорогой нежной Miss Alice, которая чуть не умерла.
Нашу British School for Russian Orphans «Британскую школу для русских детей» перевели на остров Проти в Мраморном море, где климат был очень здоровый.
Жили мы в старинном греческом монастыре наверху этого маленького островка, со всех сторон обдуваемого ветрами. Жили чудесно, с чудесными людьми.
Вечная благодарность и память моим директорам Мистеру Coffey, Churchnard, y и Deans,y!
Что это были за люди!
Они были протестантскими священниками, но ходили в обычном платье.
Что за чудный человек сестричка Alice!
Скольких детей они спасли, обогрели, оживили, дали воспитание, образование, профессию. Сколько душевного тепла и любви и справедливости.
Все наши наставники – шотландцы были людьми стойкими, закаленными и спортивными. Спорт в школе стоял на высоком месте, и спрашивали с нас строго. Теннис, баскетбол, мини-гольф, плавание, ныряние, гребля и лодки парусные. Учителя многие были русские, но английский язык, географию и историю Великобритании преподавали шотландцы. Большим уважением и любовью пользовался учитель географии, учительница французского языка Людмила Григорьевна Галич и чудесный наш регент хора Филатов. Остальные так себе, посредственности. Русский язык знаю благодаря маме и чтению классиков.
Вскоре после поступления в эту школу, м-р Coffey позвал меня и сказал, что дает мне месяц испытательного срока. Если буду учиться на отлично, маму возьмут на работу в школу. Представьте себе, как я старалась. Легко было с предметами на русском языке. А как быть с английским? Помогло знание французского языка и дорогая сестричка Alice. Ночью, сидя в туалете зубрила наизусть подписанные русскими буквами слова, под ее диктовку.
На работу маму взяли. Работала она с малышами, т.к. плохо слышала, и помогала в бельевой.
У каждой старшей девочки (Префекта) было 14 человек подопечных малышей. Они сидели за столами по 7 с каждой стороны, а я во главе, я учила их правильно себя вести во время еды, имела право наказать без добавки сладкого. В дортуаре стояло 28 кроваток с младшими детьми, по 14 с каждой стороны. Милочка Галич, моя чудесная подруга, и я спали у окон за голубой занавеской и отвечали за поведение «своих» детишек.
Так заложены были во мне основы педагогики.
Мы следили за умыванием, купанием, аккуратностью и чистотой одежды, за нормальным сном.
Летом каждое утро все сбегали вниз к морю умываться до пояса, затем поднимались на нашу горку, где на площадке уже ждал нас м-р Coffey с утренней зарядкой!
Каким вкусным казался нам porrigde с вареньем и молоко! Ничего на тарелках не оставалось.
Старшие были разбиты на команды «морских чаек» (sea gulls), по четыре в каждой + 5ая – боцман.
Чудные шлюпки на тихой глади Мраморного моря!
И под парусами ходили, а инструктором у нас был настоящий моряк. Он нас заставлял учить труднейшие узлы вязать и технику гребли и под парусом.
А шефствовал над нами английский дредноут «Мальборо». Матросы часто приглашали нас к себе на борт и сами приезжали к нам.
Каких только аттракционов они не выдумывали и сами веселились, как дети. Вот эту английскую, какую-то спортивную непосредственность я очень ценю.
Далеко были семьи у этих матросов, и с нами они как бы окунались в семейную обстановку. Баловали нас, чем могли. Мне подарили кораблик со всеми снастями, сделанный искусно в бутылке!
Наши наставники делили с нами радости и горести и духовно поддерживали и воспитывали силу воли.
В сочельник отправляли нас спать рано, но заснуть никто не мог, т.к. знали, что м-р Coffeу, переодевшись Санта Клаусом (Дедом Морозом) будет разносить нам подарки. Но все притворялись спящими.
На следующий день 25-го был чудесный обед, с традиционными английскими блюдами и рождественским пудингом.
Потом был бал–маскарад, к которому задолго готовились. Помню, как м-р Coffeу оделся обезъянкой!
Была у нас чудесная православная церковь, т.к. мы жили в старинном греческом монастыре. Был и свой священник, добрейший отец Василий Эльнединский.
Благодаря чудному регенту хор был очень хороший. У меня было контральто.
Был и балалаечный оркестр, в котором я играла на домре. Много было всяких «кружков»: фото кружок, стенография, английская. и русская машинопись, рукоделие, вязание.
Помещение убирали сами, по нарядам, но с помощью взрослых. Даже младшие все ухаживали за цветами, вытирали пыль и помогали на кухне с овощами.
Одежда была скромная – форма, а теплые вещи присылали из Англии.
По своей врожденной честности наши шотландцы не замечали, как многие русские нагревали себе на этих вещах ручки!
Вообще духовно, почти все русские, за немногим исключением, были от нас дальше и думали больше о своих выгодах.
Личность определяет человека. Насколько ярко помнишь добрых, сильных духом, справедливых, настолько мелкота стерлась в памяти, не оставив следа.
Моя дорогая мамочка была рядом со мной. Чудесный педагог – воспитатель, кристальной души человек, глубоко знающий русский язык и литературу, она воспитала во мне любовь к нашим классикам. Я общалась с ней сравнительно мало, т.к. была очень загружена учебой и многочисленными обязанностями «префекта», но все равно каждый день мы виделись и беседовали.
Постепенно старш