Колонна БТРов возвращалась с задания. Во главе колонны как всегда первыми шла группа минеров на своем БТРе.

Мыслями мы все были уже в батальоне, бдительность притуплялась, казалось опасность позади. Жара невыносимая, на раскаленной броне можно жарить яичницу.

Механик-водитель опытный, едет строго по колее, наезженной колесами "бурбухаек". Не раз он подрывался на минах и прекрасно знает, что такое отъехать на 5 см влево или вправо.

Вдоль обочины дороги, слева и справа можно наблюдать ужасную картину войны. Вот лежит перевернутый и сгоревший бензовоз. Рядом подорванный и сгоревший БТР с оторванной башней. Следующий - грузовик, искореженный и сгоревший...

Дорога... Дорога жизни, сколько ребят погибло, а сколько изувеченных?

А этот памятник впритык к дороге -рядовому водителю из 66-й отдельной мотострелковой бригады поставили недавно. Красную звезду, на его пьедестале, кто-то согнул - "духи"??.

Дорога была "тяжелой", где то покрыта куском асфальта, где то глиной, песком или гравием. Эта дорога была для нас родной, минеры знали на ней каждый бугорок, каждый камушек. Но каждый раз судьба преподносила нам все новые и новые испытания. Мы чувствовали за собой большую ответственность за жизнь товарищей... А тем временем БТР ехал, поднимая за собой серую пыль.

Наши взоры были направлены на дорогу. Колонна приближались к небольшому мосту. Сержант Сергей Репин закурил "Охотничьи" сигареты и угостил нас.

- Не нравится мне это место, - сказал сержант Вячеслав Сорокин.

Остановили колонну, разведчики заняли оборону. Справа - черная гора, слева - "зеленка". Обычно в таких местах духи устраивают засады. Вооружившись щупами, мы медленно стали просматривать и щупать дорогу.

Чувствовалось, что еще одно испытание для нас приготовила судьба.

Приближаясь к мосту, я заметил консервную крышку и какой-то провод. Позвал Славика и Сергея. Оценили ситуацию - "итальянка".

Две консервные крышки служат замыкателем сети. Наезжая колесом БТРа или траком БМП по консервной крышке происходит замыкание и мина срабатывает. Мысленно представили последствия, в случае подрыва, чем это грозило нам и ехавшей за нами колонне.

Уничтожить мину на месте невозможно - повредим мост. Броню попросили отъехать на безопасное расстояние. Не знаешь, что сегодня тебе приготовили "духи". Бывало, что они минировали подходы к основной мине-фугасу, противопехотными минами, минами сюрпризами.

За многие годы войны инженерная подготовка "духов" возросла на высокий уровень. Они профессионально знали и выполняли свою работу. За годы войны выросло новое поколение афганцев, основным средством существования которых, была война, а также неразрывно связанное с ней, выращивание и торговля наркотиками.

Все это хорошо финансировалось и поощрялось. За каждого убитого нашего солдата, прапорщика, офицера или подбитую бронетехнику, сбитый вертолет, захваченное вооружение, их ждало большое вознаграждение. У них были свои ставки...

Может именно в этот момент "духи" наблюдали и снимали работу минеров. Страшно было подходить к мине.

Сержант Сергей Репин медленно и осторожно перерезал провода. У всех у нас на лбу выступил холодный пот. Одно неправильное движение, и мы взлетим.... Все это, мы прекрасно понимали.

Первый этап выполнен. Чтобы немножко перевести дыхание, мы закурили сигареты.

Серега матом выругался - Если блядь  подорвемся, то все вместе.

Зацепив "кошкой" мину, мы стали ее тянуть из укрытия. Иногда, духи делали сюрпризы, под основной миной ставили мину ловушку. Выдернули "итальянку" из грунта.

Все чисто, без сюрпризов. Мы чувствовали, что вся колонна наблюдает за нашей работой. Оттащив мину на безопасное расстояние, мы уничтожили ее накладным зарядом - тротиловой шашкой.

Прогремел  взрыв, клубы дыма и пыли поднялися в небо.

Со стороны колонны послышались аплодисменты. Это была самая большая награда в нашей жизни. Еще одна уцелевшая броня, а самое главное, оставшиеся в живых наши товарищи. Мы взобрались на броню, закурили по сигарете и продолжили путь в батальон, внимательно следя за дорогой"...

Автор -Султанбек Хакимов.Фотографии из архива автора.

Начало -Трудяга  МИ - 8. Ч.1

Вести огонь из АГС следовало наводя его вперед по полету с соответствующим упреждением по расстоянию и высоте, сообразно скорости вертолета и навесной траектории летящих гранат.

Наиболее эффективной была стрельба с круга, когда вертолет закладывал вираж вокруг цели и та все время оставалась в поле зрения, позволяя достаточно точно наводить оружие.

В одном таком случае пара Ми-8Т с ведущим капитаном Евгением Сурниным из 280 отдельного вертолетного полка, выполняя 11 июня 1980 года поиск в районе южнее Газни, в предгорьях наткнулась на конный отряд.

Вертолеты недавно переоборудовали под усиленное вооружение, и летчики получили возможность попрактиковаться в стрельбе.

Борттехник Михаил Кель, из поволжских «русских немцев», рассказывал:

«Скакали красиво, как в фильмах про Гражданскую войну, в чалмах и патронташах, бешметы по ветру стелились. Нырнули было в пальмовую рощицу, но командир заложил вокруг нее крутой вираж, отсекая путь. Пока не кинулись врассыпную, я накрыл всю группу короткой очередью гранат на десять. Цель была на виду, рядом, так что фонтаны разрывов видны были очень четко, легли кучно».

АГС-17 «Пламя» на вертолетах в первые годы кампании использовали достаточно широко: к примеру, в эскадрилье Ми-8 Кундузского 181 полка, работавшей в 1981 году в Файзабаде, расход боеприпасов к АГС порой достигал внушительных цифр: 6 февраля — 85 выстрелов; 8 февраля — 82; 13 марта — 300; 21 июня — 261.

Усилению подверглась и система бронезащиты кабины экипажа, которую дополнительно прикрыли закрепленными на наружных кронштейнах стальными экранами толщиной 5 мм.

Внутри броня навешивалась на перегородке за креслами летчиков, на двери со стороны грузовой кабины, по бокам у блистеров, а также снизу на полу и спереди под приборными досками (позднее эти листы сделали откидными, на шарнирах, «гармошкой» — для улучшения обзора на взлете и посадке).

Часть вертолетов уже на заводе оборудовалась системой заполнения баков углекислым газом, предотвращавшим опасность взрыва при попаданиях: баллон ставился в грузовой кабине, однако емкость его была невелика, и борттехник открывал вентиль лишь при угрозе обстрела.

В дополнение к 180 кг «штатной» брони сами летчики обычно укладывали под ногами или вешали на стенки кабины бронежилеты: надевать раскаленные латы в летнюю жару все равно не находилось желающих.

Ими же укрывали дополнительный бак в грузовой кабине или держали под ногами у кормовой огневой точки. Еще одной мерой защиты служили запасные парашюты, которые бросали на нижние панели остекления, рассчитывая, что в плотном шелке спрессованной парашютной ткани пуля непременно застрянет. В новинку многим летчикам было широкое использование бомбового вооружения.

«Восьмерка» допускала применение широкой номенклатуры авиабомб калибром от 50 до 500 кг, с соответствующим прицелом бомбометания ОПБ-1P, однако далеко не все экипажи имели практический опыт бомбометания.

Между тем в арсенале вооружения вертолета бомбы являлись наиболее мощным средством поражения, а сложившаяся обстановка требовала самого широкого их использования.

Не то чтобы противник располагал крупными силами, развитой инфраструктурой или боевой техникой, к чему готовились в боевой учебе дома, — сами местные условия требовали для выполнения буквально любой боевой задачи, связанной с необходимостью огневого воздействия, достаточно внушительных средств и нарядов сил.

Однако по мере использования вертолетного вооружения начали выявляться и его недостатки, особенно ощутимые в накаляющейся обстановке. Оценивший силу авиации противник стал уделять должное внимание ПВО. В душманских отрядах и в охранении баз мятежников все чаще попадались 12,7-мм пулеметы ДШК и еще более мощные 14,5-мм ЗГУ, способные поразить воздушную цель на высоте до 1300—1500 м и дальности в 1500—2000 м.

При встрече с ними бортовые пулеметы «вертушек» уже не давали желаемого преимущества, уступая крупнокалиберному оружию по всем показателям — 50-граммовая пуля ДШК (не говоря уже о более тяжелой 14,5-мм) сохраняла убойную силу далеко за пределами дистанции прицельного огня. Даже если массивная пуля не пробивала броню, она выкалывала куски с ее тыльной стороны, и поток вторичных осколков летел в кабину.

Встреча со «сваркой», как прозвали крупнокалиберные пулеметы за характерные вспышки выстрелов, не раз оборачивалась трагично. В 280 полку 23 июля 1980 года погиб попавший под огонь ДШК экипаж замполита эскадрильи капитана Николая Епифанова. В операции под Кандагаром летчики выполняли задачу по корректировке огня артиллерии и, кружа над селением Спинахула, попали под огонь замаскированного пулемета. Очередь с пары сотен метров пришлась прямо по кабине, поразив летчиков, машина резко пошла вниз и взорвалась на окраине кишлака.

31 июля 1980 года, при высадке десанта южнее Газни Ми-8 капитана Михаила Трошева из 280 полка получил очередь из ДШК в упор. Пули прошили баки, двигатели и разнесли электроарматуру.

Штурман Сергей Антонов позже вспоминал:

«Горели страшно, всем бортом: по грузовой кабине лился пылающий керосин, в спину дышало жаром, глаза ел черный дым. Я различал перед собой лишь линию горизонта, командира за тучей копоти уже не видел и только по движению ручки чувствовал — рядом живой. Машина последний раз нас выручила, продержавшись минуту, пока шли к земле. Садились вслепую, ткнувшись носом в валун. Взорвалась она, как только мы отбежали в сторону. В подбиравшей «восьмерке» нас не могли узнать — лица и руки были покрыты жирной гарью, так что блестели только глаза и зубы...»

В ноябрьской операции 1985 года в провинции Кандагар вертолеты совершили высадку 19 тактических десантов общей численностью 2190 человек, выполнив 508 вылетов, и провели за то же время 127 авиаударов.

Из общего числа вылетов 31 % занимала огневая поддержка, а 69% — десантирование и обеспечение войск, для которых главной задачей было отнюдь не усиление стрелкового вооружения «борта». Риск при этом был слишком велик, ведь в подбитом вертолете могло погибнуть вместе с экипажем все отделение десантников.

Сама «восьмерка» использовалась далеко не лучшим образом, и подавление противника отводилось более эффективным средствам — боевым вертолетам, штурмовикам и артиллерии. В ходе высадки десантов на одной из площадок 23 ноября были сбиты вертолеты Ми-8МТ капитанов Капитонова и Домрачева.

Командир 280 ОВП полковник Юрий Филюшин после неудачного начала принял решение лично возглавить высадку, но его Ми-8МТ попал под огонь и взорвался в воздухе, в нем погибли все находившиеся на борту.

Потери, как отмечалось при разборе операции, стали следствием плохой организованности действий, неподготовленности руководства и неумения распределить силы при встрече с зенитным противодействием. Еще одним недостатком называлась неподготовленность десанта к ведению огня с борта вертолетов при поддержке высадки.

Выручала прочность и надежность конструкции «восьмерки», позволявшая летчикам рассчитывать на выносливую машину далее при повреждениях буквально катастрофического характера.

Иной раз вертолеты возвращались избитыми до такой степени, что невероятным казалось само спасение экипажа.

Автор- Александр Новожилов.

В первой вертолетной «волне», направившейся в Афганистан в начале января 1980 года, имелся лишь один боевой Ми-24.

Основную же массу составляли транспортные Ми-6 и Ми-8, доставлявшие десантников и грузы.

Однако спустя пару месяцев все большую долю в деятельности армейской авиации стали занимать вылеты на боевое применение. В дальнейшем вертолетное вооружение претерпело значительные изменения, отражавшие сам ход афганской войны, ее тактику и стратегию.

Основой вертолетных частей к этому времени оставались Ми-8, составлявшие две трети вертолетного парка ВВС 40 армии, которая стала единственной в советских Вооруженных Силах, получившей собственную авиацию.

Поначалу силы эти были весьма скромными: по состоянию на первые дни января 1980 года, авиация 40 армии располагала лишь парой вертолетных эскадрилий - 302 отдельная вертолетная эскадрилья в Шинданде и одной эскадрильей из состава 280 отдельного вертолетного полка в Кандагаре, в которых насчитывалось всего два десятка машин (еще одна вертолетная эскадрилья под началом подполковника Белова базировалась в Баграме с «довоенных» времен и формально не входила в состав 40 армии, действуя по указаниям советского Главного военного советника в интересах афганских вооруженных сил).

«Восьмерки» в начальный период были представлены почти исключительно моделью Ми-8Т, однако уже с весны в части начали поступать более мощные Ми-8МТ. Ми-8 встретили войну далеко не безоружными: на фермах по бокам, предусмотренных для подвески вооружения, они могли нести до четырех 16-зарядных блоков УБ-16-57УМВП.

Снаряжавшихся 57 мм НАР типа С-5, или бомбы калибром до 250 кг (допускалась и подвеска пары «пятисоток», причем Ми-8Т брали только «короткие» бомбы старых моделей, а на Ми-8МТ могли подвешиваться и «длинные» ФАБ-500М62).

Более мощные «эмтэшки» отличались также конструкцией ферм и имели шесть узлов подвески, позволявших использовать 32-ствольные блоки УБ-32 и иное вооружение.

По всей видимости, первыми «отметиться» в боевой обстановке довелось вертолетчикам 302 эскадрильи, переброшенной из Ашхабада: обеспечивая прохождение воинских колонн, уже 31 декабря 1979 года их «восьмерки» подавляли огневые точки вдоль дороги за приграничной Кушкой.

Той же работой пришлось заниматься и новогодним утром следующего дня: расчищая путь армии, «вертушки» эскадрильи обрабатывали кишлаки у перевала Рабати-Мирза.

Война начиналась прямо на глазах у их коллег из 280 полка, проходивших с десантными группами выше, своим курсом, по направлению к Шинданду и Кандагару. Стычка с противником едва не стоила потери Ми-8 уже 30 декабря 1979 года.

Вертолет заместителя командира 181 отдельного вертолетного полка В.К. Гайнутдинова, выполнявший разведывательный полет, попал под автоматный огонь и получил множественные повреждения: насквозь пробит был лонжерон лопасти несущего винта (в дыру запросто можно было просунуть палец), а перебитый трубопровод гидравлики привел к отказу управления «шаг-газом», вынудив идти на вынужденную посадку.

На теряющем управление вертолете летчику удалось продержаться в воздухе еще 11 минут, дотянув до безопасного места (сами летчики, правда, потом трезво оценивали случившееся, считая, что к замеченной группе «бородатых» с оружием соваться не следовало, и относя инцидент на недостаток опыта).

Это был второй боевой вылет экипажа В. К. Гайнутдинова, ставшего вскоре легендарной личностью среди летчиков-«афганцев» и получившего звание Героя Советского Союза уже в апреле 1980 года.

В апреле 1980 года Ми-8 замполита эскадрильи 181 отдельного вертолетного полка В. Копчикова, подбитый огнем противника, сел на вынужденную прямо на центральную площадь кишлака Ромуаниши. На выручку экипажу пошел комэска майор В. Щербаков.

С воздуха вертолетчиков прикрывала пара капитана В. Оболонина, кружившая над селением. Работать НАР было затруднительно, поскольку севший вертолет находился непосредственно среди дувалов и был риск задеть своих.

Помогло наличие на борту установленных в дверях пулеметов, огнем которых борттехники отсекали противника, не давая тому приблизиться к подбитому вертолету. Подсев рядом, Щербаков забрал экипажи и, отстреливаясь, ушел из-под огня.

Буквально накануне, 30 марта 1980 года, при подобных обстоятельствах В. Оболонину и замкомандиру 181 полка майору В. Гайнутдинову пришлось выручать экипаж: другого подбитого Ми-8.

Машина капитана Ю. Власова выполнила аварийную посадку в Файзабадском ущелье у Бахарака, в самых что ни на есть душманских местах, куда и залетать было небезопасно.

В экипаже командира при попытке сесть рядом был убит борттехник, однако Оболонину удалось подобрать летчиков сбитого Ми-8, буквально выхватив их из-под огня, и уйти, отбиваясь из пулеметов.

Для «настоящей войны», в которую быстро переросла афганская кампания, вооружение «восьмерок» нуждалось в усилении.

Вскоре помимо пулеметов, «восьмерки» получали 30-мм пехотный автоматический гранатомет АТС-17 «Пламя», устанавливавшийся в дверном проеме.

У мотострелков это грозное оружие, обладавшее высокой плотностью огня и навесной траекторией, позволявшей накрывать противника в окопах и на обратных скатах высот, было очень популярно, служа настоящей «взводной артиллерией».

К числу несомненных достоинств гранатомета относились и боеприпасы осколочного действия, обеспечивавшие эффективное поражение живой силы.

Продолжение следует...

Автор -Александр Новожилов.

С середины лета 1988 года мы начали готовиться к выводу из Афганистана. Наш полк, дислоцированный в провинциях Кундуз, Тахар и Баглан, участвовал в армейской операции по расчистке маршрута выхода на территорию Союза через Пули-Хумри в Хайратон.

В это же время проводилась передача наших сторожевых застав – блок-постов афганской армии и царандою, на армейском жаргоне – «зелёным», этим цветом обозначались места их дислокации на полевых картах.

В начале августа я, заместитель командира второй роты по политической части, получил приказ выехать на заставу «Треугольник» для подготовки её к передаче «зелёным». Эта самая дальняя застава была расположена в уезде Даври-Рабат провинции Кундуз в предгорье, на самом краю плато и «зелёнки».

Мне много раз приходилось оставаться здесь за командира. В пятистах метрах от заставы находился кишлак, в котором был отряд самообороны. Командовал им местный житель Кадыр, уважаемый дехканами и прилично говоривший по-русски.

После того как при первом знакомстве в апреле 1987 года я рассказал, что моего прадеда тоже звали Кадыром, наши отношения стали дружескими. Однажды при разговоре с глазу на глаз он даже предложил мне… жениться на его дочери. Дальновидный был мужик, догадывался, что как только шурави уйдут с заставы, мирная жизнь здесь кончится. Правда, я родниться с ним не собирался – меня дома ждала невеста. В неполные двадцать три года мне пришлось решать классическую командирскую двухходовку: как продержаться и при этом сохранить жизни семнадцати бойцов, уже собравшихся домой.

Год с лишним мы с селянами не доставляли друг другу особых проблем, даже наоборот. Местные, зная, что из сладостей у нас только сгущёнка да сахар, приносили летом арбузы, зимой – сухофрукты. Мы в ответ собирали им коробку армейских деликатесов – тушёнку, сгущёнку, печенье, карамель. Ежедневно наблюдая текущую своим чередом размеренную жизнь кишлака, за год мы, конечно, к местным привыкли и неприятных сюрпризов с их стороны не ждали. Вот и в этот раз, приехав на заставу, я привычно поинтересовался у командира взвода лейтенанта Мирзоева, как дела у Кадыра. Оказалось, вот уже несколько дней ни командира местных дехкан, ни его людей не видно.

Помню, подумал тогда: будет возможность, надо навестить соседа. До передачи заставы афганцам нужно было передать им «в наследство» зенитное орудие с боекомплектом, гранаты и другие боеприпасы. Их собрали в ящики. Себе, следуя приказу, оставили по пять боекомплектов на каждый ствол. Сопровождать колонну в полк отправился взводный, а я принял командование заставой. Остались два отделения стрелков и отделение радиоразведки, вместе со мной – восемнадцать человек плюс техника – две «ограниченно годных к строевой службе» БМП-2, из которых одна машина заводилась только буксиром, а у второй была неисправна «рогатка» – зенитная установка ЗУ-23-2 и автоматический гранатомет АГС-17 «Пламя».

Перед построением на вечерний развод я привычно поднялся в командирскую башенку – глинобитную постройку с бойницами на крыше казармы. Показалось странным, что не видно стада, которое в это время гонят на ночлег, да и в самом кишлаке было непривычно тихо, даже собаки не лаяли.

Нападение на заставу началось одновременно с моей командой подчинённым: «В две шеренги становись!» Первые гранаты из ручного противотанкового гранатомёта ударили в стену казармы и в ёмкость с водой. Осколков не было, так что никто из бойцов не пострадал.

Дым и пыль не успели развеяться, как начался плотный ружейно-автоматный огонь.

Скомандовав бойцам: «К бою!», радисту: «За мной!», бросился опять к башне: «Откуда бьют?» К свисту и шлепкам пуль добавились разрывы мин.

С верхотуры я увидел, что стреляют не только из «зелёнки», как это частенько бывало и раньше, но и из кишлака, и со стороны гор – со всех сторон, кроме голого плато. Я понял, что на заставу пожаловали серьёзные гости, которые решили выгнать хозяев на полянку и «проводить с музыкой» в сторону Кундуза. Как стемнело, обстрел возобновился.

Когда обходил позиции по траншеям, на бруствере разорвалась мина. Меня засыпало землёй и камнями. Очнулся – в ушах звон, ремень автомата разрезало осколком, каску сорвало с головы Когда доложил в центр боевого управления полка о том, что принял бой, и услышал в ответ: «Держись своими силами, все боевые подразделения полка – в другой провинции», в голове замелькали отчаянные мысли: «В обороне не выдержим, уйти не сможем – единственный путь отхода наверняка заминирован. Как быть?» 

Только в сравнении с приказом всё это – несущественные мелочи. Сказано «держаться своими силами», значит, будем держаться. В неполные двадцать три года мне пришлось решать классическую командирскую двухходовку: как продержаться и при этом сохранить жизни семнадцати бойцов, уже собравшихся домой. С первым ходом не ошибся: слабое место в обороне заставы было со стороны дружественного кишлака – только стрелковые ячейки и запасной капонир для БМП.

В него мы перетащили неисправную машину с исправным орудием – долбить по кишлаку. Для усиления его огневой мощи срыли левый бруствер на позиции «рогатки» и развернули её в сторону кишлака. Перемещение нашего главного калибра непрерывным огнём из АГС и пулемета ПК прикрывали бойцы отделения сержанта Бальчунаса.

Как только БМП встала в капонир, духи сделали ответный ход – пошли в атаку со стороны кишлака. По кратчайшему расстоянию полезли через дувалы в ложбину, которая разделяла кишлак и заставу. Огнём главного калибра по дувалам мы отрезали первую волну наступающих. Я дал команду вскрыть склад с «наследством» «зелёных» и разобрать ручные гранаты. Крепко угостила наступающих и зенитка.

Духи растерялись и, стреляя куда попало, рванули в «зелёнку». Через некоторое время по заставе заработали стодвадцатимиллиметровые миномёты. Штука серьёзная – дальность стрельбы у него семь километров, а откуда бьёт, определить с земли невозможно. Вышел по рации на заставу артполка, попросил помочь огнём, дал координаты кишлака, так как опорный пункт бородатых, скорее всего, был там.

Помогли сразу, кишлак вдруг весь будто подпрыгнул и скрылся в облаке дыма и пыли. Но и нам перепало – пятьсот метров для гаубичных осколков не расстояние, так что после первого залпа от поддержки «бога войны» я тут же отказался.

Когда наступило затишье, собрал сержантов. Ребят трясло, сигареты в рот не попадали, но в глазах у каждого читалось ясно: «Лоханулись, духи поганые! Гвардейцев на понт не возьмёшь!» 

Уточнил – потерь нет, боекомплект к автоматам и «рогатке» израсходован наполовину, гранаты к «Пламени» – почти все. Зато ручных гранат и патронов полно, есть чем воевать. А вот вода из пробитой осколками ёмкости вытекла… Из умывальников, из бани, с кухни собрали литров пять – по кружке на брата. При плюс сорока по Цельсию в тени – слёзы.

Вспомнил, что в детстве видел фильм о борьбе с басмачами, красноармейцы там спасались от жажды, набивая рот камешками-голышами. На всякий случай запаслись и камешками…

По расходу боеприпасов приказал: огонь из автоматов вести только в крайнем случае, из БМП – исключительно по моей команде. Зенитку, гранаты, пулеметы ПК, снайперские винтовки, то есть всё, что стреляет, применять по мере надобности. Спать в окопах – вполглаза, вполуха. На ночь удвоить посты наблюдения. Как стемнело, обстрел возобновился. Когда обходил позиции по траншеям, на бруствере разорвалась мина. Меня засыпало землёй и камнями.

Очнулся – в ушах звон, ремень автомата разрезало осколком, каску сорвало с головы. Встал, отряхнулся, как собака, и пошёл дальше. Смотрю, впереди Гена Пристенский бьёт по кишлаку – пулемёт дергается, трассеры вижу, а звуков нет. Пытаюсь подсказать ему, куда стрелять – голоса своего не слышу. Отодвинул сержанта от пулемёта, дал очередь по низу дувала, туда, где вспышки выстрелов: «Понял, куда стрелять надо?» Кивает – понял. Немного погодя звуки прорезались. Обошёл все позиции, подбодрил бойцов.

А ребята: «Всё нормально, товарищ старший лейтенант, только пить охота, может, вниз в «зелёнку» сбегаем, метров сто всего – там арык большой? Когда не стреляют, слышно, как вода журчит». Идти к арыку вызвались два радиоразведчика. Дали им два ведра, для отвлечения духов открыли беспокоящий огонь по кишлаку и «зелёнке».

Но незамеченными пройти не удалось, одного добровольца ранили. Вёдра остались пустыми…

За ночь обстрел возобновлялся несколько раз, но из миномётов уже не били. И то хорошо. Как рассвело, прошёлся по заставе. При каждом шаге наступал на осколки, стены казармы пробиты. Днём оборудовали несколько запасных огневых позиций, почистили оружие.

У духов, судя по редким винтовочным выстрелам и близким фонтанчикам песка на бруствере, появился снайпер. Дал команду бойцам из окопов не высовываться. Натянули тенты, чтобы хоть как-то укрыться от палящего солнца.

Снарядили магазины, поставили несколько дополнительных растяжек со стороны «зелёнки» и стали ждать ночи. Вторая ночь и следующие сутки прошли спокойно. Заставать нас врасплох духи больше не пробовали, но спать не давала жажда.

Колонна из полка с представителем штаба дивизии и афганской пехотой пришла на третьи сутки. С головной брони спрыгнул майор в новенькой – немятой и невыцветшей, как у нас, хэбэшке.

Когда я подошел к нему для доклада, он мне и рта раскрыть не дал, рявкнул хорошо поставленным казарменным голосом: «Старлей, почему небрит?» 

Ладонь у меня в правый висок воткнулась так, что пальцы подломились. Как мог громко, я ему ответил: «Если вам, товарищ майор, моя рожа не нравится, могу задницу показать, она в штанах отсиделась – мытая и бритая».

Что было потом… Кто от смеха, кто от гнева надрывался.

Рассказывать об этом не буду ,а в голове только одна мысль кувыркалась: со вторым ходом я тоже не ошибся – все семнадцать моих бойцов живы, теперь только «за речку», домой…

На память о заставе «Треугольник» и её защитниках, Кадыре и его дочери, успешно решённой двухходовке и встрече с майором из штаба полка мне остались медаль «Воину-интернационалисту от благодарного народа Афганистана», несколько пожелтевших фотографий, не знающий износу мотострелковый комбез и… привычка спать вполглаза и вполуха.

Автор -Булат Валиуллин.Фото из его альбома

Первый боевой выход всегда остается в памяти, только потому что он первый.

Потом их было очень много и просто привыкаешь в постоянной опасности. Каждый раз уходишь и прощаешься мысленно с близкими, война есть война и наши противники - опытные воины.

Не обходилось и без потерь, к ним тоже привыкаешь, но всегда остается горечь и осадок на душе: только вчера вместе смеялись шуткам, ели кашу из котелка и вот нет в живых боевого друга.

Наверное каждый из нас,  помнит и свой первый бой и другие, помнит все свои переживания и впечатления, но многие хранят их в глубине души и редко кто-то чужой услышит крик души. Многие заливали потом эту память водкой. Прошло уж много времени с той поры, а моя память вновь и вновь возвращает меня туда, в прошлое.

Тогда думать о смысле войны было некогда. Молча поднимались по тревоге и шли выполнять приказ. Мы выполняли добросовестно всю ту черновую работу, которая была уготована нам на той войне.

На боевые задания (засады, реализации) обычно ходили ночью, за исключением рейдов. Одевались обычно: горные костюмы, КЗС-ки, спецназовские песчанки, масхалаты, кроссовки. Поверх бронежилета надевали "лифчик". Лифчик был удобней, чем подсумки. В него входило шесть магазинов к автомату, четыре гранаты и четыре осветительные ракеты, две из которых были обычные, одна красная и одна зеленая. За спиной обычный "духовский" рюкзак или РД. В нем обычно носили патроны россыпью в мешочках, гранаты, спальник, сухой паёк и воду во фляжках.

Зарядив оружие и поставив его на предохранитель, мы отправлялись в путь, перед этим обязательно попрыгав на месте, чтоб потом ни что в пути не брякало и не звенело. Так было всегда. Так было и в этот раз.

Роте была поставлена задача: "Произвести разведку в провинции Гильменд".

Вышли мы ночью из Гиришка, где располагался тогда третий батальон нашего полка, 371 гвардейского мотострелкового. Шли как обычно ходят в разведке, в колонну по одному. Расстояние друг от друга 3-4 метра. Впереди головной дозор, слева и справа - боковые дозоры.

Я шел тогда в основной колонне. Перед этим выходом наш взводный "Витёха" вручил мне СВД-шку. Я успел неплохо к ней пристреляться. Да и наш взводный - лейтенант Назаренко сам стрелял отлично.

Позже, когда мы участвовали в операции в провинции Фарах, он с моей СВД "снял" духа на довольно приличном расстоянии. Недалеко от кишлака (если не ошибаюсь, Яхчаль) вдруг неожиданно появились силуэты "духов". Первые огонь открыли наши дозоры, затем все стальные. Когда всё стихло, мы пошли цепью на прочёску.

Когда вспыхивали осветительные ракеты мы падали, ложились, потому что от ракет было светло как днем. "Чижы" были еще не обстреляны, поэтому возле каждого молодого кто-то находился из старослужащих. По возможности он давал команду что делать в такой ситуации, а если кто-либо не понимал, то приходилось внушать ему пинком или прикладом. Снова кто-то запустил ракету и опять надо падать на землю. Что я и сделал. Передо мной лежал убитый "дух".

Руки у него были раскинуты по сторонам, чалма размотана, откуда-то из глубины груди слышался странный хрип, булькала вытекающая кровь, превращаясь на земле в жижу. Я впервые увидел так близко "духа".

Пока я его разглядывал, подбежал Саня Туляков - будущий без пяти минут "дед". Он сказал мне: "Чё разлегся, вставай, давай вперед!" и исчез в темноте.

Далее мы прочесали местность и еще нашли двух духов. Они еще были живы. Один был ранен, другой упал на колени и начал кричать: "Дуст!", что вроде означало, что типа он наш друг.

Тут все перемешалось. Послышался нарастающий гул моторов. Это шла наша броня.

Взводный Витёха дал мне автомат АКМ с ПБС и сказал: "Давай быстро кончай с ними!" Я начал стрелять. Один из духов сразу замолк, но другой еще долго, как мне показалось, вскрикивал. Я стрелял и стрелял, пока у меня из рук на забрали автомат сказав хватит. От пережитого тряслись руки.

Хотя. Так может и надо было делать. Сколько бывало случаев, когда мы брали пленных, приводили их с собой. А потом наши особисты после допроса передавали их "зеленым" - сарбосам. И через некоторое время наши бывшие пленные снова оказывались на свободе с оружием в руках. И снова воевали и убивали нас. И поэтому мы и не церемонились. У нас в разведке говорили: "Хороший дух, это мертвый дух!"

Опишу один из эпизодов, происшедших с нами позднее. В 1987 году, ротным тогда был капитан Дадаев, мы взяли караван духовский. Случился похожий случай. Один дух уцелел при перестрелке,  он плакал, падал к коленям к нашему бойцу. Таджик Ахмед (переводчик) расстрелял его. В глазах у Ахмеда я заметил лишь гордость. Тогда никто из нас не задумывался над своими поступками. Шла война. И может твой выстрел сейчас спасет чью-то солдатскую жизнь потом(если не свою). Любой из нас готов был поступить точно так же.

Этой же ночью мы выдвинулись дальше.

Обогнув гору, вышли к реке и остановились возле кишлака рядом с зеленкой. Днем мы увидели двух духов с автоматами, рассекающих на мотоцикле.

В общем они катались, катались и нарвались на наблюдательный пост. А ребята наши (взводный и Фещенко Володька) церемониться не стали с ними. Тихо видимо устранить не удалось. Затеялась небольшая "войнушка", которая закончилась с применением гранаты.

Охренев от нашей дерзости, духи из кишлака открыли шквальный беспорядочный огонь из минометов и безоткатного орудия. Таким образом они обозначили все свои огневые точки. Их координаты были тотчас переданы для вызова огня нашей артиллерии. Успешно справившись с задачей, мы покидали тот район.

Кругом еще громыхали разрывы, свист пуль, и наш ротный, как будто бы не происходило ничего особенного, ехал на духовском мотоцикле.

Прошло уж столько лет, многие детали происходивших событий, конечно стираются из памяти, и поэтому приходится слегка напрягать её, чтоб восстановить как всё было.

Это была война. Страшная и некрасивая. Такой, наверно, она всегда была в любые времена.

Автор-Алексей Яндыков.