"Вертушка" ушла на Баграм.Ч.3
В составе первой группы авиации в Афганистан прибыли разведчики МиГ-21Р
Начало -"Вертушка" ушла на Баграм.Ч.1
БЕССОННИЦА
...А прибыл я в Кабул почти за год до Панджшерской операции. Замена личного состава в "полтиннике", как называли 50-й смешанный полк, производилась в июне-июле. Когда прилетел сюда в июле 1981 года, первое, что бросилось в глаза, - самые разнообразные типы летательных аппаратов.
Казалось, что попал на аэродром-музей или на авиасалон. Здесь были самолеты Ан-12, Ан-26 и Ан-30, знакомые мне, чистому вертолетчику, только по лекциям и рассказам однокашников из группы транспортной авиации в академии.
Дальше шли стоянки вертолетов Ми-8 и Ми-24, которые уже получили здесь свои названия. "Полосатые" - Ми-24, "Зелененькие" - Ми-8.
Еще дальше стояли МиГ-21Р разведчиков. Командир "полтинника" Борис Будников, которого я и приехал менять, успокоил, что "миги" будут подчиняться мне только оперативно, мне за них отвечать не придется.
Я старался тогда не показывать свои испуг и смущение вертолетчика перед этой разномастностью. Не представлял себе, как справлюсь. Глаза боятся, а руки делают - уже через полгода я сам летал на Ан-26, и он стал мне таким же родным, как вертолет. Этот самолет, по-своему, спас мою летную судьбу.
После окончания операции по блокированию района Панджшер интенсивность боевых вылетов моего полка заметно снизилась. Продолжали полеты на сопровождение колонн. Перевозили продовольствие в отдаленные кишлаки Афганистана, которые были отрезаны от любой помощи по земле и вымерли бы от голода, если б не летчики.
Не прекращались полеты по эвакуации больных и раненых. Но все это не шло ни в какое сравнение с интенсивностью, физической и психической нагрузкой и боевым напряжением в период Панджшерской операции.
Многим летчикам требовался тогда физический и больше всего душевный отдых. Большая группа офицеров полка была отправлена в профилакторий в Ташкент.
Мне, как командиру части, было сложнее, и уехать я никуда не мог. Нашелся неустановленный доброхот, который довел до сведения нашего командующего генерала Шканакина, что я уже две недели не могу заснуть.
Я до сих пор с уважением и благодарностью вспоминаю приказ генерала полеты на вертолетах Павлову прекратить, на "Антоне" - максимально сократить. Если бы мне запретили летать полностью в то время, не знаю, как сложилась бы моя летная судьба, да и вообще дальнейшая жизнь.
Я продолжал летать на самолете Ан-26, обычно, в самые ранние часы, до утреннего намаза, когда все еще спят.
Поэтому новости и обстановку в Афганистане всегда знал из первых уст. В Афганистане не существует железных дорог; автомобильных дорог очень мало, и они труднодоступны. А значит, Ан-26 из Кабула - это и почта, и дефицитные продтовары вроде полузамороженной говядины, соков и прочего.
Еще это и армейские новости, которые тоже ценились очень дорого, порой дороже продуктов.
НЕ ПРИШЛОСЬ...
...Мы стояли на аэродроме с полковником Анатолием Ивановичем Бурковым, начальником оперативного отдела вышестоящего штаба. В конце марта температура воздуха была свыше тридцати градусов. Единственное укрытие от палящего солнца - тент, из-под которого мы и наблюдали, как экипажи вертолетов на загруженных продовольствием машинах ушли по точкам. В эфире тишина. Бурков, вытирая пот со лба и обмахиваясь газетой, продолжал разговор на тему, которую обсуждал со мной уже давно.
Хотел решить проблему своего сына. Сын Анатолия Ивановича капитан Валерий Бурков закончил военное училище по специальности "военный штурман", Два года назад был списан с летной работы по состоянию здоровья. Теперь служил в отдаленном гарнизоне на Дальней Востоке. После лечения он страстно хотел восстановиться на летной должности и непременно попасть в действующую часть, в Афганистан. Бурков говорил мне, что сам решит все так, чтобы, пройдя комиссию, сын получил назначение именно в "полтинник".
Меня он просил назначить капитана Буркова штурманом на Ан-26. К сожалению, отцу так и не пришлось служить вместе с сыном. Это еще одна трагедия афганской войны.
Однажды полк выполнял весь день лишь эпизодические вылеты, личный состав занимался по плану командиров - осматривал технику, ремонтировал рулежные дорожки, пополнял боекомплект. Техники и специалисты тыла обеспечивали вылеты вертолетов наших соседей, которые участвовали в проведении "зачистки" небольшого куска "зеленки" в Кабульской долине.
На командный пункт поступил доклад. В районе населенного пункта Чарикар ракетой "земля-воздух" сбит вертолет Ми-24, выполнявший облет района. К месту происшествия сразу взлетела пара "зеленых". На борту ведущего в качестве старшего группы по расследованию был полковник Бурков. Целесообразно в таких случаях лететь старшим группы летчику или инженеру. Никто приказа Анатолию Буркову на этот вылет не давал.
Видимо, приказала совесть. Долг старшего товарища потребовал от полковника вылететь как можно быстрее, чтобы оказать возможную помощь экипажу, упавшему в горах. Анатолий - весь в этом поступке. Ему до всего было дело. Летное, инженерное или тыловое - ничего чужого для него не было, за все он чувствовал ответственность. Над местом падения вертолета барражировал второй "полосатый". Оставшись без ведомого, его командир обнаружил позицию, откуда был пуск ракеты. Со второй атаки он уничтожил огневую точку. Сорок минут Ми-24 кружил над районом падения своего ведомого и ждал подкрепления; все это время на земле стояла полная тишина.
Только когда сюда прибыл и завис над местом падения Ми-8, на котором прилетел Бурков, затишье разорвала очередь ДШК.
Душманский стрелок полчаса таился и не обнаруживал себя, а теперь длинной очередью уперся прямо в двигатели зависшего над ним вертолета.
Командир экипажа ничего не смог сделать. Он взял шаг газ вверх, чтоб смягчить удар вертолета о склон горы. Горящая машина легла на левый бок и комом пламени поползла вниз по склону, остановившись метров через двадцать.
ДВА КАПИТАНА
Внешне они ничем не отличались от остальных вновь прибывших из Союза летчиков третьей эскадрильи. Так получилось, что группа, в которой находился их командир с документами, застряла на промежуточном аэродроме. И эти два капитана прибыли раньше командира.
Я стоял метрах в сорока от самолета и внимательно, с большим любопытством рассматривал лица офицеров, наблюдал за разгрузкой небогатого походного скарба летчиков. Вокруг сновали самые разные люди.
Кто-то что-то спрашивал у командира экипажа самолета, кто-то встречал знакомых, дежурный по комендатуре уточнял время, когда в самолет можно будет производить посадку личного состава, убывающего домой, в Союз.
Все было, как в обычном аэропорту, только не было суеты, не было среди встречающих, провожающих и пассажиров женщин.
Облокотившись на горячий капот "газика", я думал, что через два-три дня с некоторыми из новичков мне придется идти на выполнение боевых задач, а через месяц-полтора я буду знать о каждом из них все или почти все. А сейчас мне до боли хотелось незримо проникнуть в сознание каждого, кто сходил сейчас по рампе из самолета на афганскую землю.
Что у него на душе, о чем он сейчас думает? Готов ли он морально войти в ритм боевой работы полка?
Мое внимание привлекли два молодых подтянутых капитана. Я пошел им навстречу. Один из них выдвинулся вперед для доклада. Стало ясно, что он заместитель командира эскадрильи капитан Сурцуков.
Он четко доложил о прибытии группы, представил своего товарища: "Это капитан Садохин. Наш комиссар". Здороваясь, я заметил им, что звание комиссара нужно еще заслужить. "Я буду им", - кратко ответил Садохин. Это были первые его слова, услышанные мной. Слова эти были сказаны мягко, тихо, но с такой уверенностью, что я невольно посмотрел ему в глаза. Увидел открытый взгляд, чуть улыбающееся лицо, сразу к себе располагающее.
Здесь же рядом находились "летчики Гамзы и Расула", как называли мы по именам командиров афганских вертолетчиков. Они тоже пришли встречать "шурави мушаверов", с которыми им предстояло вместе воевать.
Приветствия и поздравления со счастливым прибытием мешались на разных языках. Афганские "Салам Алейкум! Хубости, Джурусти? Бехе хуб аст". Русские ответные реплики "Здравствуйте! Как дела, как здоровье? Очень хорошо" - что означало точный перевод афганских приветствий.
Знакомились, пожимали руки, похлопывали по плечу, заводили первые разговоры. Первая встреча оказалась очень краткой. Она была прервана сигналом со стоянки вертолетов Расула. Афганцы сказали, что им на вылет, и быстро направились на стоянки к своим машинам.
Через несколько минут воздух вокруг наполнился гулом и свистом выходящих на режим турбин вертолетов. Лопасти винтов как бы нехотя, лениво раскачивались, постепенно убыстряя свой бег. Скоро они слились в сплошной вращающийся диск, который теперь полностью повиновался летчику.
Несмотря на то что "капеэмки" обильно поливали грунт, пыль вокруг вертолетов вихрями пошла по стоянке, закрывая от взора выруливающие вертолеты. Они выползали из этой стены пыли на бетон площадки и, занимая места, в боевом порядке, парами производили взлет.
Прибывшие из Союза летчики, окружив меня, внимательно смотрели, как уходят их новые знакомые на боевое задание. Вслед замыкающей паре афганцев Ми-8 с другого конца аэродрома взлетело звено "полосатых" Ми-24. Эти, со звездами, были наши.
У афганцев сегодня был тяжелый день. С раннего утра стали поступать сведения о движении банд и караванов душманов с оружием со стороны Пакистанской границы. Активизировалась деятельность банд и во внутренних провинциях. Основные силы афганцев были брошены туда, и их командиры обратились к нам за помощью - прикрыть их группу "зеленых", которые занимаются плановой перевозкой продуктов населению труднодоступных провинций Бамиан и Гур.
Капитаны Сурцуков и Садохин - отличные офицеры, заместители командира эскадрильи, классные специалисты своего дела.
Они и по жизни шагали вместе, дополняя друг друга в работе с летным и инженерно-техническим составом. Оба остро переживали ошибки летчиков, воспринимая их как свои собственные.
У Сурцукова по мимике на лице и жестикуляции всегда можно было точно определить, как идет выполнение его летчиками боевого задания. Он всегда анализировал все свои действия и действия своих товарищей на заданиях, даже если задачи выполнялись отлично.
После посадки командиры экипажей неспешно подтягивались к командирскому вертолету, по пути, успевая перекинуться друг с другом впечатлениями о полете.
Сурцуков начинал"разнос":
- Ну что, орелики? Все живы-здоровы? Что, Чиндяев, решил побыстрее выполнить взлет? Шаг энергичней взял, тангаж увеличил, а он и провалился, да?! "Молодец" - исправил ошибку "быстро и классно". Плавненько шаг придержал, тангаж уменьшил, а потом снова начал разгон. Так ведь? Вот поэтому из-за твоего такого взлета весь боевой порядок и растянулся на два километра. Вот поэтому группа прикрытия капитана Коршунова не могла своевременно нанести удар по работавшему по вам ДШК...
А ты, Король, что? Ждал вторую серию подарков в свой вертолет? Сколько у тебя пробоин? Это еще мало, добрый тебе душман попался...
Чиндяев стоял смущенный, чувствуя себя неуютно под командирским взглядом.
А Королыдук с веселым прищуром оправдывался: "Командир, я смотрю, стреляет, гад, а сам думаю, сзади ваша пара за мной топает, сейчас врежет. И точно, только пыль пошла..."
Но Сурцуков был уже непробиваем:
- Так ты еще думал! Завтра на земле будем вместе думать, как прикрывать друг друга. А шутить потом будем в Магдагачи.
Капитан Садохин, улыбаясь, трогал друга за плечо и тихо говорил: "Комполка идет, приготовься доложить". Меня, конечно, не было, и в эту минуту я к ним не собирался идти. Но пауза делала свое дело, все успокаивались и расходились писать полные донесения о результатах, чтоб представить их в штаб за каждый экипаж. А крайний вылет потом разбирали после обеда в партийных группах звеньев. Разбирали спокойно, когда все уже улеглось в голове, да и сами командиры по-другому уже оценивали свои действия и действия подчиненных. Разговоры получались серьезными.
Замполит Садохин старался, чтоб все выводы в ходе таких разговоров "по-партийному" делали сами летчики, сами до всего додумывались, сам комиссар вступал в спор только, чтобы направить разговор в правильное русло.
Капитаны Сурцуков и Садохин постоянно учились сами и учили подчиненных. Требовали от них выполнения разработанных заданий с точностью до секунды по времени и до метра в пространстве.
Они очень остро чувствовали ответственность за судьбу этих "ореликов", как называл своих летчиков Сурцуков. Оба быстро усвоили, что успех любого боевого задания кроется в четком знании своих действий всех экипажей в воздухе. Слова легендарного русского полководца Суворова о том, что каждый солдат должен знать свой маневр, сохранили свою актуальность и через двести лет. На пороге двадцать первого века суворовские принципы подготовки подчиненных к бою хорошо срабатывали даже в воздухе над Афганистаном.
В доведении действий вертолетчиков до автоматизма, в строжайшей дисциплине последовательности выполнения маневра был единственный секрет успеха любой операции.
Требовать напряжения всех сил подчиненных в учебе Сурцуков и Садохин имели право не только по Уставу, а еще потому, что по-настоящему были примером для своих товарищей и на земле, и в бою. Два капитана могли часами сидеть и обсуждать варианты выполнения боевого вылета. Если возникала трудность в определении оптимального варианта, кто-нибудь из них обычно говорил, что пора отправляться к летчикам, послушать их идеи.
Им было по двадцать шесть лет, но выглядели они гораздо старше. Может быть, оттого что им приходилось ставить своим товарищам боевые задачи и нести за них ответственность.
Боевые приказы не на тактическом фоне, а по реальной обстановке, где нет четкого обозначения своих и чужих, где в любую минуту в самом неожиданном месте мог появиться враг...