А вы как переносите те моменты, когда вам нечем заниматься? Не те моменты, когда вы, оставив свои дела в состоянии аль денте, прокрастинируете втыкая в интернет, а когда вот реально нечем себя занять? Маетесь, небось? А если вам нечем заняться день, два, десять, сорок, пятьдесят, восемьдесят?
Вот и подводники маются, хотя, вроде бы, всё время чем-то заняты в своих автономных плаваниях. Но тут, понимаете, какая штука получается – как со звуком. Определённый уровень стабильного шума ваш мозг устаёт обрабатывать и проводит возле него черту, подписывает её словом «тишина» и – вуаля! Шум есть, а вы его не слышите. Так и с монотонными занятиями, которые повторяются изо дня в день и из месяца в месяц, видимо. Мозг, в конце-концов, подводит черту, пишет «бездельничаю» и – вуаля! Начинается маета и придумывание всяческих развлечений из подручного реквизита. Проводят, например, дни специалиста – это такой военно-морской КВН без Верника в жюри. Каждая боевая часть придумывает что-нибудь смешное, типа частушек на злободневные темы, сценок художественной самодеятельности или видеомонтажа и развлекает этим остальные боевые части, собранные старшим на борту в кают-компании с недовольными рожами. Потом подводят итоги и тем, кто выиграл, выдают приз – пирог пекут яблочный и хлопают в ладоши. Мы как-то выиграли такой пирог своей боевой частью, но я его так и не попробовал – что там того пирога: метр на пол метра, на семьдесят человек? Отдали матросам.
Или эстафеты боевых смен. Вот посмотрел бы я в глаза тому, кто это выдумал – наверняка ведь замполит какой. Суть этих соревнований заключается в том, что на каждой из трёх боевых смен по кораблю ходит комиссия с секундомером и командует в первом отсеке открыть в ручную клапан осушения отсека, во втором – клапан вентиляции ЦГБ (вручную естественно) и так далее до девятнадцатого. Потом сравнивают результаты по таблице и какую-то смену объявляют лучшей, что никаких преимуществ ей не даёт, что, в принципе вообще нормально и по жизни в нашей стране – объявили тебя лучшим, так хули тебе ещё надо, правильно? И после каждого вот этого прохода, командир дивизиона живучести проползает все девятнадцать отсеков и проверяет, а привели ли всю матчасть в исходное и не задели ли туловищами какие-нибудь соседние клапана и манипуляторы. Потому, что бляди такие, постоянно это делают, а так-то лодка в море и вместо залихвасткого всплытия в дифферентом на нос и креном стремящимся к нолю, вполне себе можно всплыть, как каракатица раком, что является форменным позором для моряка-подводника и поводом впасть в уныние не менее чем на шесть минут! Ещё, конечно, шаталась по флоту традиция лепить пельмени. От гремучей смеси злости из-за недосыпа и желания подъебнуть товарища фарша для пельменей почти не требовалось – хватало пуговиц, гаек, болтиков, лампочек и какой-то непонятной хрени, которую турбинисты из своих турбин выколупливали. Ох и бульончик получался! Но так как это занятие самое бессмысленное и неоправданное, то у нас от этой традиции быстро отказались, а то чуть не бунт назревал, страшно сказать, из-за лепки пельмений.
За первых два месяца, все эти мероприятия проходят и прекращаются, что от истерик КДЖ, что от назревающих бунтов, что просто исчерпав себя и наступает последний – третий месяц.
К третьему месяцу организм уже привыкает почти ко всему, с точки зрения физиологии – и к опреснённой воде и к постоянному шуму и к чёрт пойми какой кормёжке и к зацикленному на вахты режиму дня и к режиму питания (завтрак в три часа утра или вечерний чай в пол пятого, опять же, утра) и к недостатку женского внимания и к недостатку кислорода в воздухе. Вот, казалось бы, можно и начинать жить, как люди, но нет – на первый план, гордо выпятив свою плоскую грудь выходит госпожа Скука. И сигареты. Почти у всех кончаются сигареты. Вот вы курили когда-нибудь фотобумагу, заварку или вату, вымоченную в чае? Вот и я не курил, да. Хорошо ещё, если начхим в экипаже хитрый (сами начхимы предпочитают произносить это слово как «опытный», что, по – моему, сути не меняет, но сильно опресняет её) и бычки с первых месяцев не выбрасывал за борт, как положено по инструкции, а аккуратненько трамбовал в дуковский мешок. Золотые люди они, такие начхимы, доложу я вам! Мало того, что трубы вентиляции от никотиновой смолы чистят, так ещё и жирными бычками могут угостить. Самые интересные, конечно, последние две недели, когда задачи уже выполнены и все просто начинают ждать, когда же уже домой. Именно из-за этих двух последних недель, подводникам и не выдают ласты, а то они ими грести начали бы, чтоб домой быстрее прискакать. А те ласты, которые положены по штату лёгким водолазам, хранятся под замком в сейфе. Опечатанном печатью КДЖ.
В амбулатории царили тишина и порядок. Ярко горели лампочки, в банке плавал аппендикс и в тумбочке, на второй полке были разложены в хронологическом порядке, вырванные зубы.
Доктор Андрей вздохнул:
- Ну хоть бы кто зуб вырывать пришёл, а? Не, ну чего они здоровые такие?
- Здрасьте, так-то моя очередь зуб рвать, обознатушки вышли, коллега! – и доктор Саша перевернул страницу опостылевшего ему романа про какую-то непонятную тягомотину с убийством наследника. Роман был скучный, пресный и не увлекал за собой далее третьей страницы, но всё остальное было прочитано и приходилось себя заставлять.
Фельдшер Володя промолчал: он нашёл себе занятие и сидел довольный, наматывая вату на палочки. Если бы вы его спросили зачем он это делает и кому нужны ватные палочки в таком количестве, то фельдшер Володя, пожелал бы поставить вам пятилитровую клизму, для снятия давления с мозга. Он и сам не знал, короче. В амбулаторию поскреблись. Доктора встрепенулись, как тетерева на току. Скрипнула дверь и вошёл киповец Вова. Нет, ну дверь, на самом деле, не скрипела, конечно, - это же подводная лодка, а не изба бабы Любы в деревне Малые Глухари, но так звучит лучше, чем «Дверь открылась», поэтому вы читайте, что она скрипнула, но знайте, что просто открылась. - Привет, айболиты!
- Здорово, животное!
- А чё это я животное?
- Классику читать надо, Владимир! Айболит был ветеринаром!
- А, не, ну я так, задобрить вас чтобы и всё такое.
- Ну задобрил, говори.
- Блин. Спать не могу вообще, ребята.
- Опять золотого корня нализался, алч безвольный?
- Да не, вы что! Один раз было, два месяца уже ни капли в рот!
- А чего не спишь тогда?
- Да откуда я знаю? Спать хочу, а не спится, хоть ты тресни.
- Ты тока тут не трескайся, а то мыть потом долго за тобой придётся. Ладно, так и запишем: пациент с жалобами на инсомнию.
- На что с жалобами? Не, у меня бессонница просто! Доктора вздохнули и переглянулись.
- Ну ясно, дадим тебе снотворного. Андрей выдвинул ящичек, в котором были насыпаны бело-зелёные капсулы.
- Подождите, коллега! – остановил его Саша, - вот так вот, не измерив физическое состояние пациента!
- Да я на глаз его состояние вижу
- А жаль. Хотелось бы поразвлекаться. У вас, Владимир, может живот побаливает, или там спина, например?
- Нененененене, ребята! Всё нормально у меня, вообще! Только спать не могу. Два дня уже. Даже на вахте.
- Ладно, - Андрей насыпал горсть пилюль в пакетик, - принимай за пол часа до предполагаемого сна по одной таблэтке! Не больше, Вова, ибо препарат сильный, не то, что второе, но и третье пришествие проспишь! И на вахте не спать! Спать только в положенное время!
- Ой, да один раз было, чо пристали-то? Один раз – не адидас!
И довольный Вова ускакал, прижимая к груди заветный кулёк со спасением от помешательства.
- Эх, ребята! Третий день, как младенец сплю! – хвалился потом Вова.
- То-то воняет так по ночам в каюте…младенцами! А что тебе доктор прописал? – поинтересовался трюмный Борисыч.
- Не знаю, секретные какие-то капсулы. Разработка одного секретного НИИ – только на подводные лодки выдают!
- А покаж-ка?
- Вооот они, мои спасители.
- Странно, - хмыкнул Борисыч, - у меня намедни несварение пищевода приключилось, запор по нашему, по рабоче-крестьянскому, так мне доктор точно такие же пилюли и выдал. А с какой шуфлятки он их тебе доставал? Да и мне с той же самой. Чую, что нас где-то наёбывают, а где – понять не могу, надо разобраться. Борисыч постелил на столике листик бумаги, раскрыл капсула и высыпал из неё белый порошок.
- Странно
- Что странно?
- Да блестит он странно, порошок этот, - Борисыч послюнявил палец и ткнул его в горстку.
- Борисыч, ты чего? Раз в капсуле, значит горькое пипец, доктор предупреждал, чтоб сразу глотать, а то, говорит и блевануть можно!
- Не ссы, моряк! Мы трюмные, если и блюём, то внутрь себя!
- Это как?
- Станешь трюмным – узнаешь, - и Борисыч слизнул порошёк с пальца, - ага. Ну-ка попробуй, Вова.
- Да ну…чот как-то я опасаюсь!
- Не ссы, говорю, пробуй!
Володя попробовал.
- Сахар!
- Бля буду сахар!
- Чувствую надо с кем-то поговорить, да Борисыч?
- Да. Побежали в амбулаторию! Кто последний – тот минёр! Да, в некоторых отсеках на Акуле можно бегать, если вы конечно знаете, в каком месте надо пригнуться, чтоб не отшибить себе рога и где нужно повернуться бочком, чтоб не выбить плечо. Главное в беге на подводной лодке – не хлопать переборками, но подводники и так ими не хлопают потому, что инстинкт. По этому самому инстинкту закрывания переборок сразу понятно сколько времени человек провёл на борту. Если первый раз закрывает переборку, то обязательно ею лязгнет и все окружающие на него посмотрят, как на облезлую выхухоль, а командир отсека покажет кувалду и вкрадчивым голосом с бархатными оттенками скажет:
- Друг. Ещё раз….
Потом человек начинает закрывать переборку медленно и двумя руками – она же тяжёлая, железная и с защёлкой, которую нужно защёлкнуть иначе не повернётся кремальерное кольцо. И все на него такие смотрят (командир отсека уже кувалду приготовил, улыбается во весь рот) и думают: «Ну. Родишь ты уже или нет, а?».
- А как вы закрываете переборки одной рукой и они не лязгают? – спросил меня один учёный капитан.
- Вот так, - говорю. И показываю.
- Не, ну я вижу, а как?
- Ну вот. Так – снова показываю.
- А объяснить можешь?
- Это нельзя объяснить, друг! Можно только показать! Хочешь, ещё раз покажу? Добежали до амбулатории вместе – прослыть минёром никому не хотелось. Доктора как раз пытались расписать пулю с пресными лицами – расписывать пулю на одних и тех же людей три месяца подряд удовольствие сомнительного рода, так как повадки уже изучены, блеф невозможен, а так – просто перекладывание карт.
- О! Механоиды! – обрадовались доктора – болит что?
- Пока нет – сурово сказал суровый Борисыч, - Андрей, это что?
И показал бело-зелёную капсулу.
- Таблетка. И коню понятно.
- От чего она?
- А чья она?
- Моя.
- Значит, от запора.
- А эта? – показал Вова точно такую же таблетку.
- А эта чья?
- А эта – моя.
- Значит эта – от бессонницы. Что вы такие взволнованные –то, не понимаю? Автономку на месяц продлили?
- Хуже, Андрей! Намного хуже! Нас наёбывают!
- Это кто?
- Это ты!
- Это как?
- В них сахарная пудра!!!!
- И что?
- В смысле и что?
- Наебал-то я вас как? У тебя запор прошёл? Прошёл. Ты спишь? Спишь. Так в чём наёбка-то?
- Дык ты нас сахаром лечишь!
- И что? Вы мусульмане может? Вам сахар нельзя в этом месяце употреблять?
- Не, ну Андрюха…
- Ну что «Андрюха»? Я вот когда к вам в сауну иду мыться, я у вас спрашиваю откуда там берётся тепло и вода морская в бассейне? Нет? Так какого хуя вы в мою матчасть лезете? Что за детское любопытство, я вас спрашиваю и нарушение корабельных инструкций?
- Клизмы приготовить? – встрял фельдшер Володя.
- Дык это…- замялись Борисыч с Вовой, - а как оно так-то выходит?
- Научный метод такой. Плацебо называется. Глянь, Саня, прибежали тут дартаньяны меня педерастом называть, ну ты видал, а? Меня, блядь, врача – психиатра, терапевта, стоматолога и нервопатолога, эти мазуты кормовые учить будут, как мне их лечить! Час штрафного преферанса за недоверие к доктору!
- Ну ладно…ты это…не кипятись…раздавай тогда, чтоли.
- И по банке компота!
- Ладно.
- С каждого!
- Да поняли.
- Каждому! – добавил Саша. Ну несли потом им компот, конечно, за недоверие расплачивались. Кто ж с докторами на подводной лодке ругаться станет? Как вообще этим вот всем можно заниматься, спрашивают меня некоторые люди. Да заниматься вообще чем угодно можно, в принципе. Желательно при этом любить то, чем занимаешься, тогда всё происходит легко, естественно и доставляет удовольствие. Можно, конечно, и не любя заниматься чем-то, но один вопрос останется нерешённым при этом – зачем? Ну вот в чём тогда смысл жизни? Работать, работать, работать, ныть как тебя заебала эта работа, опять работать, потом снова работать, потом вспоминать про эту работу, притворяясь саркастичным циником, а, на самом деле, чувствуя пустоту в некоторых уголках своей души и удивляясь, собираясь умирать: «Погодите, ребята, а жить-то когда?». А некогда жить-то: в этом и есть самое неразрешимое противоречие существования. Так зачем тогда заниматься тем, что не любишь? На вторую серию надеясь? Ну-ну, ну-ну…
