Пугало
Ты хочешь знать, сколько крови на мне? Достаточно что бы вечно гореть!
Ночь. Луна сегодня как никогда светла. Яркий серебряный свет падает на пшеничное поле, раскинувшееся на невысоких холмах. Ничего не нарушает тишины кроме легкого ветерка, что слабо колышет высокие пшеничные стебли и рассеивает поднимающийся с земли слабый туман. Сейчас поле похоже на темное, с серебряными проблесками море, и это море надвое рассекает неширокий тракт. Огромная пшеница нависает над краями дороги, образуя темную, чуть колышущуюся стену.
По тракту не спеша движется поздний путник. Его плащ драный и грязный, сапоги истрепались настолько, что ни один сапожник не возьмется их чинить. Когда то дорогая белоснежная шелковая рубашка, от долгого путешествия превратилась в серую, рукава, вероятно в прошлом богато расшитые узором и украшенные пышными манжетами, изорваны и еле прикрывают жилистые и мускулистые руки путника. Такие руки могли бы принадлежать наемнику из знаменитых отрядов Вольного союза, но на них отсутствуют необходимые татуировки. Лицо путника, скрытое глубоким капюшоном, бледное и осунувшееся. И, как и одежда, свидетельствует о тяжёлом путешествии, перенесенном этим человеком
Когда то, наверное, этот мужчина разбивал дамам сердца одним лишь взглядом, но лицо его избороздили преждевременные морщины, а свалявшаяся и грязная борода делало похожим на работника ножа и топора. Но даже так, даже сейчас, любой человек вращающийся в высших слоях общества мгновенно узнал бы этом бродяге знаменитого Клауса де Беженье: великолепного мечника, ловкого царедворца, законченного донжуана, абсолютного подлеца. Не смотря на все тяготы пути, его сразу можно было узнать по холодным глазам, всегда сияющим как далекие звезды. Тем самыми глазам, что смотрели на многих дворян Кхалахиса в их последний миг. Те самые глаза, что были свидетелями смерти всех братьев нынешнего короля. Включая трехлетнего малыша Локиса, того самого последнего отпрыска династии великого короля-воина Эйзенхрада. Да, руки Клауса были по плечи в крови, и не всегда эта кровь была пролита честно.
И вот сейчас, когда Клаус взошел на очередной пригорок, эти глаза тревожно осматривали раскинувшееся перед ним пшеничное поле. Царящая здесь тишина пугала этого храбреца, что без колебаний один бросался в драку с десятерыми, в открытую перечил магам и королям. Ни зверя, ни птицы. Да и пшеница, какая то странная - аж в рост человека. Поговаривали, что она растет на человеческой крови и костях, ведь народ здесь пропадает и довольно часто, а в окрестных лесах инквизиторы не раз вылавливали чернокнижников и прочую нечисть, и что характерно, ни один не попытался скрыться в тени громадной пшеницы, предпочтя мучения в церковных застенках. Тут даже карательный отряд инквизиции пропал. Никто не знает, почему после этого поле не сожгли, но факт остается фактом, люди продолжают пропадать, а пшеница растет все также бодро, достигая нереальных размеров, и закрывая людям взор. Только на невысоких пригорках, коих вокруг было множество, можно было нормально осмотреться, и это нервировало. Звёздные глаза опять скользнули по полю... И Клаус вздрогнул - в далеке виднелась фигура пугала. Казалось бы обычное дело, на поле то. Но еще мгновения назад его там не было. Человек зажмурился на секунду, тряхнул головой, и пугала как не бывало! Де Беженье огляделся еще раз, и, ничего не заметив, пробормотал короткую молитву, удивив самого себя, потому как раньше не боялся ни черта, ни бога, а суевериям не придавал значения. Да и достойно ли рыцарю и, что намного более важно и о чем не знал практически никто, одному из лучших убийц школы Влокхиар боятся чего либо. А потому вслед за молитвой Клаус буркнул в адрес всякой чертовщины, и этих гребаных полей в частности, короткое ругательство и поспешил вниз с холма. Спустившись, он оглянулся, и в животе внутренности свернулись в тугой холодный комок, а по коже пробежали мерзкие мурашки.
Его взору предстала чудесная картина - на холме где он не так давно стоял, сейчас торчали шесты с пугалами. Если можно так выразиться.
Это были трупы, некоторые еще сочились кровью, будто еще живы ну или только сдохли, некоторые вздулись от гниения, над ними летали жирные слепни, а кожа была покрыта язвами, некоторые были подвешены к шесту за шкирку, или привязаны собственным позвоночником, кое- где внутренности помогают поддерживать труп на столбе, кое-кто распят или посажен на кол. Лица трупов, чья кожа не была снята или не сгнила, были искажены в ужасной муке. Некоторые трупы были сшиты, но небрежно, как то неестественно, а кое-кто был специально исковеркан - руки вместо ног, части тел от разных людей сшитые вместе. На этих страшных пугалах сидели здоровенные вOроны.
Клаус сглотнул и медленно потащил кинжал из ножен, что были скрыты плащом, хуже зрелища он конечно не видел, но зато видел достаточно таких же. Он приметил один экспонат этой выставки, что сильно отличался от остальных. Он стоял в стороне, был одет... да и вообще был обычным пугалом. «Хоть что-то нормальное». Оно стояло ближе всех, и в лунном свете можно было разглядеть его старый порванный солдатский мундир, изношенные но когда то бывшие щегольскими сапоги. «Совсем как у меня», мелькнуло в голове у Клауса. Он пригляделся, что бы рассмотреть лицо пугала, скрытое широкой соломенной шляпой, видно было только широкую, ненормально широкую ухмылку, явно указывающую на нездоровый разум, а еще у пугала был серп, большой, похожий на боевой серп еще времен язычества, весь в разводах ржавчины или чего-то похожего на ржавчину. И тут пугало подняло голову и стало видно, что его рот был немного разрезан, а потом зашит несколькими неаккуратными стежками, что сейчас почти разошлись. Глаза были треугольными, в них, казалось, горели адские огоньки. Оно сняло шляпу и приветливо, но в тоже время насмешливо помахало ею Клаусу. Не сводя с него глаз Клаус перехватил обратным хватом кинжал и по лезвию заплясали мелкие разряды. Пугало водрузило шляпу на место и скорбно, осуждающе покачало головой, внезапно поднялся жуткий ветер, воронья стая с громким карканьем снялась с трупов, пшеничное море всколыхнулось и укрыло пугало от взгляда Клауса. Так же внезапно ветер утих, и холм оказался вновь пустым, путник облизал пересохшие губы и повел по сторонам глазами. Пусто. Он резко развернулся, одновременно взмахивая кинжалом. Тоже ничего, только вновь поднявшийся легкий ветерок шевелит колосья. Замерев еще на секунду, Клаус рванул по дороге. Ему остались всего лишь полторы мили и он, тьма раздери, выберется с этих траханых старыми богами полей.
Клаусу никогда не было так страшно, даже когда за ним гнались мертвые стражи одной гробницы в Старом Гархараде, а ведь он тогда был лишь сопливым юнцом. Сейчас он чувствовал, как его запятнанная душа дрожит от невыразимого ужаса, ведь в той гробницы он мог только умереть. А сейчас он рисковал многим больше Клаус бежал, как никогда не бегал раньше. Даже когда за ним гнались инквизиторы, после того, как он унес у них из под носа один довольно таки еретический артефакт. Хотя... Нет. Он бежал так же быстро как тогда. Что это жуткое пугало, что инквизиторы, одного поля ягоды сразу чувствуется. Не успел убийца удивится этим странным, лишним в этот момент мыслям, как за его плечом раздался хриплый и немного обиженный голос: "Ну, знаешь ли!! Ты меня с этими скотами то не ровняй! Я все понимаю, ты испугался, но так обижать...!"
Совершив немыслимый прыжок в сторону, да еще и успев в слепую отмахнутся клинком, Клаус перекатился, вскочил и развернулся в сторону говорившего выставив перед собой кинжал, и сразу же крутнулся вокруг собственной оси выискивая противника, потому как на дороге лежал лишь почти разрубленный пополам ворон. Тем временем птица с трудом оперлась на крыло, словно пытаясь встать, тяжело открыла клюв, щелкнула им: "Ну вот что ты за живодер, взял птичку зарубил! с-с-скотина, а я всего лишь поговорить хотел. Вот и пытайся после такого быть милым и гостеприимным!" укоризненно произнес ворон, а потом, уже на последнем вздохе прохрипел: "Птичку жалкоооо....!"
Но Клаус его уже не слышал, он снова побежал, да так что оставил после себя пылевую завесу.
Пыль осела, на дорогу сел еще один ворон, сейчас можно было заметить что, как и первый, ворон был из тех здоровенных, что сидели на трупах. он склонил голову на бок укоризненно глядя в след Клаусу и пробормотал: "эх люди, люди, вечно куда то торопитесь. и ведь даже не дослушал." А потом вновь взлетел.
Клаус почти выбрался с поля, он поднажал видя границу за которой начинался лес, он был весь напряжен и предельно внимателен. Такие суки, как пугало, ужасно любят обламывать перед самим финишем. И вот 5 метров 3 1 все!!! он выбрался!!!! Но не остановился, продолжая бежать, а то кто его знает, может дотянется, хотя вообще то такие духи не могли выходить за границы своих владений, но у чернокнижника призвавшего этот кошмар, наверняка найдется еще что ни будь в запасе. А то, что чернокнижник есть, Клаус не сомневался, а кто тогда говорил? Тёмные духи говорить не умеют, по крайней мере, на человеческом языке.
Он остановился только через две мили, глубоко забравшись в лес, он перевел дыхание, и решил немного остановиться и отдохнуть от пережитого ужаса. Клаус уселся на поваленное дерево, что лежало не далеко от тропы, не смотря на желание расслабится он внимательно прислушивался к ночным звукам. Все тихо. Не так, когда давящая тишина падает на лес, когда по ней крадется очередной ужас ночи. Нет. Это был тихий шум нормального леса. И тут его за плечо кто то тронул. Клаус вскочил как ужаленный, выхватывая нож, но это было не Пугало. Маленький, карликовый старичок, снисходительно глядел на него снизу вверх. «Ты это чагой то, милок?» спросил он низким и надтреснутым голосом. «Ааэаэа» только и смог ответить Клаус, старичок пожал плечами, и сказал: "я тебя поздравить пришёл, а ты на меня с железяками кидаешься". «Поздравить?» сумел выдавить из себя, судорожно переводящий дух, Клаус. «Ну да, ты ж вырвался то от супостата. От пугала этого окаянного». стра
Ночь. Луна сегодня как никогда светла. Яркий серебряный свет падает на пшеничное поле, раскинувшееся на невысоких холмах. Ничего не нарушает тишины кроме легкого ветерка, что слабо колышет высокие пшеничные стебли и рассеивает поднимающийся с земли слабый туман. Сейчас поле похоже на темное, с серебряными проблесками море, и это море надвое рассекает неширокий тракт. Огромная пшеница нависает над краями дороги, образуя темную, чуть колышущуюся стену.
По тракту не спеша движется поздний путник. Его плащ драный и грязный, сапоги истрепались настолько, что ни один сапожник не возьмется их чинить. Когда то дорогая белоснежная шелковая рубашка, от долгого путешествия превратилась в серую, рукава, вероятно в прошлом богато расшитые узором и украшенные пышными манжетами, изорваны и еле прикрывают жилистые и мускулистые руки путника. Такие руки могли бы принадлежать наемнику из знаменитых отрядов Вольного союза, но на них отсутствуют необходимые татуировки. Лицо путника, скрытое глубоким капюшоном, бледное и осунувшееся. И, как и одежда, свидетельствует о тяжёлом путешествии, перенесенном этим человеком
Когда то, наверное, этот мужчина разбивал дамам сердца одним лишь взглядом, но лицо его избороздили преждевременные морщины, а свалявшаяся и грязная борода делало похожим на работника ножа и топора. Но даже так, даже сейчас, любой человек вращающийся в высших слоях общества мгновенно узнал бы этом бродяге знаменитого Клауса де Беженье: великолепного мечника, ловкого царедворца, законченного донжуана, абсолютного подлеца. Не смотря на все тяготы пути, его сразу можно было узнать по холодным глазам, всегда сияющим как далекие звезды. Тем самыми глазам, что смотрели на многих дворян Кхалахиса в их последний миг. Те самые глаза, что были свидетелями смерти всех братьев нынешнего короля. Включая трехлетнего малыша Локиса, того самого последнего отпрыска династии великого короля-воина Эйзенхрада. Да, руки Клауса были по плечи в крови, и не всегда эта кровь была пролита честно.
И вот сейчас, когда Клаус взошел на очередной пригорок, эти глаза тревожно осматривали раскинувшееся перед ним пшеничное поле. Царящая здесь тишина пугала этого храбреца, что без колебаний один бросался в драку с десятерыми, в открытую перечил магам и королям. Ни зверя, ни птицы. Да и пшеница, какая то странная - аж в рост человека. Поговаривали, что она растет на человеческой крови и костях, ведь народ здесь пропадает и довольно часто, а в окрестных лесах инквизиторы не раз вылавливали чернокнижников и прочую нечисть, и что характерно, ни один не попытался скрыться в тени громадной пшеницы, предпочтя мучения в церковных застенках. Тут даже карательный отряд инквизиции пропал. Никто не знает, почему после этого поле не сожгли, но факт остается фактом, люди продолжают пропадать, а пшеница растет все также бодро, достигая нереальных размеров, и закрывая людям взор. Только на невысоких пригорках, коих вокруг было множество, можно было нормально осмотреться, и это нервировало. Звёздные глаза опять скользнули по полю... И Клаус вздрогнул - в далеке виднелась фигура пугала. Казалось бы обычное дело, на поле то. Но еще мгновения назад его там не было. Человек зажмурился на секунду, тряхнул головой, и пугала как не бывало! Де Беженье огляделся еще раз, и, ничего не заметив, пробормотал короткую молитву, удивив самого себя, потому как раньше не боялся ни черта, ни бога, а суевериям не придавал значения. Да и достойно ли рыцарю и, что намного более важно и о чем не знал практически никто, одному из лучших убийц школы Влокхиар боятся чего либо. А потому вслед за молитвой Клаус буркнул в адрес всякой чертовщины, и этих гребаных полей в частности, короткое ругательство и поспешил вниз с холма. Спустившись, он оглянулся, и в животе внутренности свернулись в тугой холодный комок, а по коже пробежали мерзкие мурашки.
Его взору предстала чудесная картина - на холме где он не так давно стоял, сейчас торчали шесты с пугалами. Если можно так выразиться.
Это были трупы, некоторые еще сочились кровью, будто еще живы ну или только сдохли, некоторые вздулись от гниения, над ними летали жирные слепни, а кожа была покрыта язвами, некоторые были подвешены к шесту за шкирку, или привязаны собственным позвоночником, кое- где внутренности помогают поддерживать труп на столбе, кое-кто распят или посажен на кол. Лица трупов, чья кожа не была снята или не сгнила, были искажены в ужасной муке. Некоторые трупы были сшиты, но небрежно, как то неестественно, а кое-кто был специально исковеркан - руки вместо ног, части тел от разных людей сшитые вместе. На этих страшных пугалах сидели здоровенные вOроны.
Клаус сглотнул и медленно потащил кинжал из ножен, что были скрыты плащом, хуже зрелища он конечно не видел, но зато видел достаточно таких же. Он приметил один экспонат этой выставки, что сильно отличался от остальных. Он стоял в стороне, был одет... да и вообще был обычным пугалом. «Хоть что-то нормальное». Оно стояло ближе всех, и в лунном свете можно было разглядеть его старый порванный солдатский мундир, изношенные но когда то бывшие щегольскими сапоги. «Совсем как у меня», мелькнуло в голове у Клауса. Он пригляделся, что бы рассмотреть лицо пугала, скрытое широкой соломенной шляпой, видно было только широкую, ненормально широкую ухмылку, явно указывающую на нездоровый разум, а еще у пугала был серп, большой, похожий на боевой серп еще времен язычества, весь в разводах ржавчины или чего-то похожего на ржавчину. И тут пугало подняло голову и стало видно, что его рот был немного разрезан, а потом зашит несколькими неаккуратными стежками, что сейчас почти разошлись. Глаза были треугольными, в них, казалось, горели адские огоньки. Оно сняло шляпу и приветливо, но в тоже время насмешливо помахало ею Клаусу. Не сводя с него глаз Клаус перехватил обратным хватом кинжал и по лезвию заплясали мелкие разряды. Пугало водрузило шляпу на место и скорбно, осуждающе покачало головой, внезапно поднялся жуткий ветер, воронья стая с громким карканьем снялась с трупов, пшеничное море всколыхнулось и укрыло пугало от взгляда Клауса. Так же внезапно ветер утих, и холм оказался вновь пустым, путник облизал пересохшие губы и повел по сторонам глазами. Пусто. Он резко развернулся, одновременно взмахивая кинжалом. Тоже ничего, только вновь поднявшийся легкий ветерок шевелит колосья. Замерев еще на секунду, Клаус рванул по дороге. Ему остались всего лишь полторы мили и он, тьма раздери, выберется с этих траханых старыми богами полей.
Клаусу никогда не было так страшно, даже когда за ним гнались мертвые стражи одной гробницы в Старом Гархараде, а ведь он тогда был лишь сопливым юнцом. Сейчас он чувствовал, как его запятнанная душа дрожит от невыразимого ужаса, ведь в той гробницы он мог только умереть. А сейчас он рисковал многим больше Клаус бежал, как никогда не бегал раньше. Даже когда за ним гнались инквизиторы, после того, как он унес у них из под носа один довольно таки еретический артефакт. Хотя... Нет. Он бежал так же быстро как тогда. Что это жуткое пугало, что инквизиторы, одного поля ягоды сразу чувствуется. Не успел убийца удивится этим странным, лишним в этот момент мыслям, как за его плечом раздался хриплый и немного обиженный голос: "Ну, знаешь ли!! Ты меня с этими скотами то не ровняй! Я все понимаю, ты испугался, но так обижать...!"
Совершив немыслимый прыжок в сторону, да еще и успев в слепую отмахнутся клинком, Клаус перекатился, вскочил и развернулся в сторону говорившего выставив перед собой кинжал, и сразу же крутнулся вокруг собственной оси выискивая противника, потому как на дороге лежал лишь почти разрубленный пополам ворон. Тем временем птица с трудом оперлась на крыло, словно пытаясь встать, тяжело открыла клюв, щелкнула им: "Ну вот что ты за живодер, взял птичку зарубил! с-с-скотина, а я всего лишь поговорить хотел. Вот и пытайся после такого быть милым и гостеприимным!" укоризненно произнес ворон, а потом, уже на последнем вздохе прохрипел: "Птичку жалкоооо....!"
Но Клаус его уже не слышал, он снова побежал, да так что оставил после себя пылевую завесу.
Пыль осела, на дорогу сел еще один ворон, сейчас можно было заметить что, как и первый, ворон был из тех здоровенных, что сидели на трупах. он склонил голову на бок укоризненно глядя в след Клаусу и пробормотал: "эх люди, люди, вечно куда то торопитесь. и ведь даже не дослушал." А потом вновь взлетел.
Клаус почти выбрался с поля, он поднажал видя границу за которой начинался лес, он был весь напряжен и предельно внимателен. Такие суки, как пугало, ужасно любят обламывать перед самим финишем. И вот 5 метров 3 1 все!!! он выбрался!!!! Но не остановился, продолжая бежать, а то кто его знает, может дотянется, хотя вообще то такие духи не могли выходить за границы своих владений, но у чернокнижника призвавшего этот кошмар, наверняка найдется еще что ни будь в запасе. А то, что чернокнижник есть, Клаус не сомневался, а кто тогда говорил? Тёмные духи говорить не умеют, по крайней мере, на человеческом языке.
Он остановился только через две мили, глубоко забравшись в лес, он перевел дыхание, и решил немного остановиться и отдохнуть от пережитого ужаса. Клаус уселся на поваленное дерево, что лежало не далеко от тропы, не смотря на желание расслабится он внимательно прислушивался к ночным звукам. Все тихо. Не так, когда давящая тишина падает на лес, когда по ней крадется очередной ужас ночи. Нет. Это был тихий шум нормального леса. И тут его за плечо кто то тронул. Клаус вскочил как ужаленный, выхватывая нож, но это было не Пугало. Маленький, карликовый старичок, снисходительно глядел на него снизу вверх. «Ты это чагой то, милок?» спросил он низким и надтреснутым голосом. «Ааэаэа» только и смог ответить Клаус, старичок пожал плечами, и сказал: "я тебя поздравить пришёл, а ты на меня с железяками кидаешься". «Поздравить?» сумел выдавить из себя, судорожно переводящий дух, Клаус. «Ну да, ты ж вырвался то от супостата. От пугала этого окаянного». стра