Далекие Острова.часть вторая.
Выкладываю продолжение.
первая часть http://pikabu.ru/story/dalekie_ostrova_3851315
************
— Я весь внимание!
— Итак, правило первое: остров, к которому мы приближаемся, запрещается называть Корифеной, а корифену — островом. Поскольку, строго говоря, корифена — это вообще-то рыба такая, а никакой не остров. Многие недоразумения, отравляющие нашу жизнь и вносящие в нее непреодолимую путаницу, связаны как раз с беспечной неточностью в словоупотреблении. В меру своих сил я пытаюсь с этим бороться. Поэтому, чтобы избежать путаницы в мозгах, мы предпочитаем называть наш остров просто нашим островом.
— Любопытно... Но тогда как же вы называете другие острова?
— Черт возьми! Мы так их и называем! Мы называем их другими островами. Например, другой остров Маниги, или другой остров Пала. Ну, и так далее... Удобно, правда?
— Д-да, наверное, — неуверенно пробормотал я, покосившись на чудаковатого старика.
— Правило второе: на острове, который мы называем Нашим Островом, категорически запрещается смотреть телевизор, слушать радио и читать книги. Впрочем, это правило при всем желании довольно трудно было бы нарушить, поскольку у нас нет ни телевизора, ни радио, ни книг. Дело в том, что мы пришли к выводу, что вышеперечисленные средства коммуникации, изобретенные людьми в течение последних шести тысяч лет, не содержат в себе никаких достоверных сведений об окружающей действительности. Больше того, они дезинформируют людей относительно истинной природы вещей. Поэтому нам пришлось полностью отказаться от них. Подобно дельфинам или пришельцам из космоса, мы предпочитаем пользоваться другими носителями информации.
— Вот как! Это какими же?
— Не спеши, сынок! Придет время — узнаешь. Правило третье: на нашем острове и прилегающей к нему акватории запрещено пользоваться измерительными приборами, расчленяющими целостную реальность на обессмысленные фрагменты, как то: календарем, хронометром, градусником, меркой для крупы, ниломером, астролябией и штангенциркулем. Если у тебя есть часы, то ты должен сейчас же выбросить их за борт!
— Часы остались в рюкзаке, а рюкзак на Маниги...
— Что ж, тем лучше! Правило четвертое: на острове и в его окрестностях, а также на борту “Богомольца”, который в некотором смысле является суверенной частью нашей территории, запрещено применять насилие и принуждать кого бы то ни было к чему бы то ни было во имя чего бы то ни было.
— Какое лицемерие! — возмутился я. — Тогда чего же я тут сижу, связанный по рукам и ногам?
— Это особый случай. Ты не оставил мне выбора. Ты вел себя крайне дерзко и вызывающе. Я был просто обязан тебя проучить. Хотя вообще-то я исключительно миролюбивый человек: за всю свою долгую жизнь я и мухи не обидел, можешь мне поверить!
— Оно и видно, — сказал я, указывая глазами на свои путы.
— Правило пятое: на нашем острове разрешено то, что повсеместно запрещено, и запрещено то, что обычно разрешено. Например, у нас не возбраняются такие действия, за которые в большинстве государств приговаривают к пожизненному заключению. И наоборот, мы не поощряем такие поступки, за которые в других странах вручают ордена и правительственные награды...
— Что-то я не совсем понимаю, — перебил я его. — Социальные конвенции шлифовались тысячелетиями, начиная с первобытного стада. А ты, значит, решил в одночасье их отменить? Месьё Гро, я родился в стране провалившихся социальных утопий и экспериментов, поэтому у меня врожденная аллергия на все это говно...
— Да ты меня не дослушал, идиот! Насрать мне на любые “социальные конвенции” или их альтернативы! Я не для того сбежал из своего ебаного “первобытного стада” с его обезьяньей иерархией ценностей, чтобы продолжать оставаться бабуином! Я готов признать легитимной только одну конвенцию: делай, что хочешь, а на остальное — забей! Теперь ты понял, о чем речь?
— Ладно... — вздохнул я. — Это понятно. Телема, Кроули, и все такое прочее... Ты мне, дядя, лучше вот что скажи: что я должен делать в качестве наемного работника, получающего четыреста долларов в неделю?
— Я ведь уже сказал: делай, что хочешь!
— Прости, но я тебя не понимаю...
— Я говорю: делай, что хочешь, — с ударением на последнем слове. Поверь мне, это не так-то просто, как может показаться на первый взгляд! Потому что на самом-то деле люди как правило не знают, чего они хотят по-настоящему. Им гораздо проще не задумываться об этом и делать то, что велят другие... Все, парень, приехали!
Папаша Гро заглушил мотор и, выждав время, необходимое для полной остановки баркаса, бросил якорь. Затем он подошел ко мне, запрокинул голову вверх и задумчиво поскреб пятерней в бороде.
— Ну? Чего мы ждем? — спросил я. — Не пора ли меня развязать?
— Будет очень жаль, засранец, если ты тоже меня разочаруешь, — вздохнул старик, развязывая узлы.
Я подвигал онемевшими конечностями и попробовал поднялся на ноги. Я увидел перед собой совсем небольшой, поросший пальмами узкий островок в форме подковы, едва возвышающийся над поверхностью океана, но зато с открытой лагуной, удобной для использования в качестве гавани. В срединной части острова виднелось единственное строение: довольно большое и крепкое бунгало, поставленное на массивные бревенчатые сваи.
На берегу нас встречали двое: смуглая женщина средних лет и девочка-подросток. Обе они были в длинных пестрых юбках, с распущенными темными волосами, — типичные полинезийки, будто только что сошедшие с аляповатых холстов Гогена. Когда мы ступили на берег, они бросились навстречу папаше Гро и повисли у него на шее. Довольный старикан расцеловал островитянок, а затем представил им меня:
— Познакомьтесь-ка, девочки! Это Антон. Он будет жить с нами. Антон, это Вандра. А это Ди — ее дочка. Вообще-то раньше у них были другие имена, но они постарались их забыть.
Я обменялся с обеими островитянками ритуальными поцелуями и поспешил вернуться на баркас: помочь папаше Гро выгрузить покупки и дотащить их до дома.
Затем, искупавшись в лагуне, я с удовольствием выпил со стариком большую стопку светлого рома и закусил его оставшейся от обеда холодной паёлой с мидиями.
В бунгало мне отвели отдельный закуток: небольшую комнату с копровой циновкой вместо двери. У квадратного окна, затянутого сеткой, стоял широкий приземистый топчан, аккуратно заправленный цветастым покрывалом. Длинные полки, тянущиеся вдоль стен, были сплошь заставлены керамическими сосудами и тарелками разной величины, какими-то деревянными туесками, бураками и прочей первобытной утварью. Из артефактов, принадлежащих нашей эпохе, здесь не было ничего, — если не считать пришпиленной к стене маленькой фотографии, выдранной из какого-то журнала: улыбающийся Мехер Баба, обменивающийся рукопожатием с увечным Лари Флинтом, сидящим в инвалидной коляске.
Я снял обувь и запрыгнул на топчан. "Вот ведь куда занесла нелегкая! Край света, твою мать!” — усмехнулся я про себя и, закрыв глаза, как-то уж слишком внезапно провалился, как в пропасть, в глубокий и крепкий сон...
* * *
В последующие две недели со мной не произошло ничего особенно примечательного. Я купался на мелководье, подолгу бродил по острову, лазил на пальмы за мелкими кокосами, ассистировал папаше Гро при починке дизеля, в охотку помогал по хозяйству Вандре и пытался научиться у Ди рыбачить в лагуне с острогой. — Вот, собственно, и все...
Папаша Гро оказался прав: очень непросто "делать, что хочешь", потому что, как это ни удивительно, человеку особенно-то и нечего хотеть по-настоящему. А отличать истинные потребности от вымышленных я к тому времени уже научился. Постепенно сливаясь душой и телом с природным ритмом острова, океана и небес, я, тем не менее, мало-помалу начал испытывать необъяснимую тревогу и тоску. Я попытался представить себе, что будет, если я останусь в этом мирном раю навсегда, вплоть до самой смерти? Купаться, рыбачить и собирать кокосы... Никаких газет, телевидения и прочего дерьма... Когда малышка Ди подрастет, я женюсь на ней, и у нас пойдут дети... А потом все повторится: дети вырастут и станут взрослыми, они будут рыбачить и собирать кокосы. Мы с Ди состаримся и умрем. Дети моих детей подрастут и научатся рыбачить и лазить за кокосами...
Многие, наверное, мечтали бы о такой судьбе, но как раз ее беспечальная предсказуемость и ввергала меня в глубочайшую тоску. Я совершенно отчетливо осознал, что жить в предсказуемом раю, где ничего не происходит, на самом деле гораздо труднее, чем пытаться выжить в непредсказуемом аду с его постоянными бедами и проблемами. — Столкновение с этим парадоксальным фактом стало для меня поистине страшным открытием!
В самом деле, разве не к этой самой беспроблемной предсказуемости в конечном итоге стремятся в глубине души поголовно все люди на земле? К счастью, абсолютное большинство людей так никогда и не достигает своих сокровеннейших жизненных устремлений. Потому что в противном случае им стало бы нечем и незачем продолжать жить. — Многие драматические актеры просто сопьются или покончат с собой, если Режиссер обяжет их до конца дней своих играть на сцене пролонгированный хэппи-энд “Дафниса и Хлои”.
Но почему же люди так упорно стремятся туда, где им, пожалуй, и не выжить? Самое жуткое место, какое только можно себе вообразить, — это вечный христианский рай с его цветущими кущами и певчими канарейками. К счастью для подавляющего большинства людей, они туда не попадут. И я был искренне рад за них...
Но вскоре дьявол, проникнувшись моими страданиями и прослезившись, вписал в сюжет сполняемой мной буколической пьесы неожиданный драматический поворот...
А дело было так. Однажды вечером папаша Гро крепко напился и приперся ко мне с початой бутылкой виски и двумя стаканами, — донимать меня своей болтовней и поиграть на нервах.
— Ну что, засранец? Не скучно тебе одному? Выпить хочешь?
— Разве что чуть-чуть, самую малость, — согласился я.
Когда мы выпили и раскурили свои голландские трубки (папаша Гро подарил мне отличную “шкиперскую” трубку), пьяный старикашка вдруг завел очень странный разговор.
— Когда я был так же молод, как ты сейчас, — начал он, — я был полным мудаком...
“Охотно верю, — невольно подумал я про себя. — Сдается мне, что в этом смысле старикан и сейчас неплохо сохранился.”
— Так-то вот... М-да... — задумчиво промычал старик. — В моем словаре словом “мудак” называется тот, кто не готов к смерти в любой момент, как хороший самурай. Поскольку смерть есть главное событие в нашей жизни, к ней надо готовиться не менее тщательно, чем к собственной свадьбе: надо быть уверенным в себе, гладко выбритым, хорошо подмытым и с до конца залеченным триппером. Но так как мы не знаем своего часа, мы поэтому должны быть готовы к смерти всегда. Вот скажи-ка мне, ты готов к смерти? В смысле, прямо сейчас, немедленно?
Ни секунды не колеблясь, я утвердительно кивнул головой. Папаша Гро усмехнулся и вынул из карманов своих безразмерных штанов два предмета — здоровенный хромированный револьвер и увесистый холщовый мешочек. Положив то и другое на стол, он сказал:
— А вот сейчас и проверим, так ли это. Сыграем с тобой с тобой в одну старинную русскую игру... Это ведь вы придумали русскую рулетку, да? Иначе с какой стати ее назвали бы русской, не так ли? Это — армейский “Смит и Вессон”. Калибр — 357-магнум. С двухсот шагов валит тапира с одного выстрела, — проверено! Я по случаю купил его у знакомых филиппинских бандитов, на Минданао. В барабане — семь отверстий, по числу дней в неделе. Все они пока пусты — видишь? В этом мешке — пятьдесят один холостой патрон без пороха и с выбитыми капсюлями, плюс еще один, боевой. — Вся эта арифметика напоминает календарный год с его пятьюдесятью двумя неделями, не правда ли? Сейчас я выберу из мешка один какой-нибудь патрон, — наугад, не глядя, — и вставлю его в гнездо, в одно из семи. Затем я раскручу барабан, приставлю ствол к твоей тупой башке и взведу курок. Потом я нажму на спуск... Твои шансы составляют ровно триста шестьдесят пять против одного, — количество дней в високосном году. Как ты понимаешь, фортуне придется уж очень сильно постараться, чтобы отправить тебя на тот свет именно сегодня. Но если случится так, что как раз это сейчас и произойдет, — что ж, значит, завтра утром я скормлю твое бренное тело рифовым акулам. Думаю, ты придешься им по вкусу. Но если все обойдется — сможешь пока тянуть свои дни и дальше... Это хорошая игра, малыш! Прочищает мозги — лучше некуда! Кому в переносном, а кому и в самом прямом смысле слова...
— Хорошо, месьё Гро, я согласен. Но только с условием, что сперва ты сыграешь в эту игру сам с собой. Так будет честнее.
— Это нетрудно. Но в таком случае твои шансы понизятся на одну единицу и составят триста шестьдесят четыре против одного.
— Это ничего, — сказал ты.
Папаша Гро пару раз встряхнул холщовый мешочек, потом сунул в него руку и вынул один патрон. Затем он вставил патрон в гнездо, захлопнул замок и с сухим треском раскрутил барабан о предплечье. Приставив ствол под подбородок, старик весело подмигнул и нажал на спуск. Я услышал негромкий сухой щелчок.
— Вот видишь, это совсем не страшно, — сказал старик, вынимая из револьвера одинокий патрон. — Теперь твоя очередь. Смотри, милый, не обосрись!
Не на шутку разозлившись на полоумного старикашку, я решил во что бы то ни стало показать ему, что-почём, и чтоб надолго запомнилось!
“Дядьке стало скучно, захотелось поиграться, — думал я. — Ладно, сейчас поиграемся, твою мать!”
Я плеснул себе полстакана виски, выдохнул воздух и залпом выпил. Затем я сунул руку в мешок и вынул оттуда горсть патронов. Заполнив барабан всеми семью патронами, я приставил револьвер к своему виску, зажмурился — и защелкал гашеткой...
— Хватит! Хватит! — испуганно замахал руками старик, когда количество щелчков намного превысило число “7”. — Отдай пушку, русский придурок!
Я швырнул револьвер на стол и сказал:
— Вот что я тебе скажу, старый козел… Мне двадцать пять лет, я молод, и мне нужна баба. Вот ты говоришь: делай, что хочешь. В настоящий момент я хочу ебаться. И это не блажь. Я не видел бабы месяца четыре, а то и больше. Думаю, ты понимаешь, насколько это противоестественно. Поэтому завтра же утром ты выйдешь на своем ржавом корыте в море и доставишь мне двух блядей из ближайшего портового кабака. Даю тебе на это сорок восемь часов. В противном случае мне придется трахнуть твою жену. Ты меня понял? Все, время пошло...
Я взялся за бутылку и опрокинул в пересохшее горло остатки виски. Папаша Гро рассмеялся и дружески потрепал меня по плечу.
— Ничего не выйдет, малыш! Во-первых, “Богомолец” сейчас не на ходу, — я только вчера разобрал систему зажигания...
— Это твои проблемы, — перебил я его.
— Погоди, дай сказать!.. Во-вторых, Вандра, насколько я ее знаю, под тебя не ляжет, даже не надейся! В-третьих, ты и сам ее не хочешь, так как ты еще ни разу не посмотрел на нее как на женщину, — уж я бы это заметил! В-четвертых, примерно полгода тому назад малышка Ди стала девушкой. В-пятых, ты ей, кажется, нравишься. — Удивительно! Никогда бы не подумал, что у нее может быть такой скверный вкус!.. В-шестых, мы с Вандрой не будем возражать, если она с твоей помощью со временем захочет стать женщиной...
— Что-о! — заорал я. — Да как ты мог подумать, что я способен посягнуть на малышку Ди!
— В-седьмых, если тебе так уж приспичило, можешь подрочить, когда я уйду...
С этими словами папаша Гро, прихватив с собой револьвер и мешок с патронами, вышел из комнаты...
* * *
Несколько дней спустя к острову причалил белоснежный катер с двумя азиатами бандитского вида на борту, — за все время первые гости из внешнего мира. Папаша Гро, весело помахав перед собой толстым серым конвертом, поднялся к ним на борт.
Стоя с биноклем у окна, я наблюдал за тем, как один из азиатов деловито пересчитывает деньги из конверта. За спиной у него, в такт ритмичным движениям рук, тасующих зеленые банкноты, покачивался вороненый “Узи” на тонком кожаном ремешке... Покончив с этим делом, он кивнул головой и передал папаше Гро плотный пластиковый пакет, крест-накрест заклеенный коричневым скотчем. Довольный старик, сунув пакет в карман, пожал руки обоим гангстерам и спустился с трапа.
Спустя минуту катер, взревев мощным движком, круто развернулся, подняв большую волну, и рванул вперед...
Выходя из дома, я столкнулся на пороге с Вандрой.
— Кто эти люди, на катере? — спросил я.
— Это китайцы, — ответила она. — Они привозят нам компоненты.
Так и не решившись спросить Вандру о том, что за компоненты привозят папаше Гро китайцы, я взял на кухне корзинку и отправился на пляж: гоняться за мелкими крабами и собирать мидий...
Поздно вечером меня опять посетил папаша Гро — на этот раз абсолютно трезвый. Он явно находился в приподнятом настроении.
— Скажи мне, о северный варвар! Ты когда-нибудь видел восход солнца над Тихим океаном? — спросил он, фамильярно усаживаясь на мою постель.
— Конечно, — ответил я. — А в чем дело?
— А я так вот думаю, что еще не видел. Завтра утром, рано-рано, еще до рассвета, мы зайдем за тобой. Ты должен быть голоден, зол и свеж, — объявил он и, бодро вскочив со своего места, вышел из комнаты.
Так и не поняв, что все это значит, я откинулся на подушку и вскоре заснул...
Была еще ночь, когда сквозь недосмотренный сон я почувствовал, что кто-то робко трясет меня за плечо. Я открыл глаза — и едва различил в предрассветных сумерках заспанное личико малышки Ди.
— Вставай! — сказала она. — Мы уже готовы.
Я приподнялся на постели, протер глаза и вспомнил вчерашний разговор. Я нехотя встал с кровати и пошел умываться, чтобы смыть с себя сон.
Вандра и папаша Гро, действительно, были уже на ногах.
— Можно глоток кофе? — спросил я.
— Нет, сейчас нельзя, — покачала головой Вандра.
Мы направились к восточной оконечности острова, — туда, где на белом песке пляжа темнели полуразмытые приливом следы от давнишнего кострища. Папаша Гро нес на плече вязанку дров, а Вандра — квадратную корзинку, в которой позвякивала посуда: котелок, бутыль с пресной водой и четыре керамические плошки.
Когда мы пришли на место, папаша Гро развел огонь, а Вандра, налив в котелок немного воды и осторожно всыпав туда пригоршню легкого, как прах, светло-коричневого порошка, принялась готовить вместе с дочерью некое варево. Я молча стоял в сторонке, не принимая никакого участия в подготовке к ритуалу, и рассеянно наблюдал за тем, как стремительно бледнеет на горизонте тонкая, слегка выпуклая граница океана и небес. Где-то вдалеке уже проснулись невидимые чайки и теперь оглашали пустынные окрестности редкими тоскливыми криками...
Когда все было готово, папаша Гро велел мне подойти к догорающему костру.
— Пора! — сказал он, обращаясь ко всем присутствующим.
Вандра сняла с углей котелок и осторожно разлила по чашкам мутноватую жидкость, по цвету (но не по запаху!) похожую на какао.
— Что это за отрава? — спросил я.
— Семена анадевантеры перегрины пополам с корой лианы банистериопсис каапи... если тебе это интересно, — ответил папаша Гро. — Ну, и еще кое-какой детонатор... Вот это, парень, и есть наша Грамота, а заодно и Книга Книг. Сейчас ты убедишься в том, что до сих пор ничего не знал о мире, в котором живешь.
Папаша Гро, Вандра и малышка Ди подняли свои чашки и медленно, маленькими глотками, выпили зелье. Удостоверившись в том, что они не собираются падать замертво, я тоже поднес к устам свою плошку и, стараясь особо не принюхиваться, залпом опрокинул в себя теплое горьковатое пойло.
— Вот-вот взойдет солнце, — сказал старик, ставя на песок пустую чашку.
— Мы должны взяться за руки, — напомнила Вандра.
— Да, конечно, — кивнул папаша Гро.
Вытянувшись в линию, мы взялись за руки, обратив лица на восток. Слева от меня оказалась Вандра, а справа — малышка Ди, стоящая между мной и папашей Гро. Не сводя глаз с горизонта, старик слегка склонил голову набок и произнес, обращаясь только ко мне:
— Сейчас ты поймешь, что чувствует лампочка Эдисона, когда ее ввинчивают в патрон...
Это были последние человеческие слова, которые я услышал. Потому что на горизонте внезапно сверкнула ослепительная бесшумная вспышка, со скоростью света проложившая по неровной поверхности океана огненную тропинку, — прямо к моим ногам, от самого солнца! В ту же секунду мне показалось, будто я — что-то вроде пиротехнического снаряда, которым только что выстрелили из пушки, чтобы устроить праздничный фейерверк... Где-то там, высоко-высоко в небесах, бесконечно далеко от поверхности океана и земли, я наконец воспламенился и, оглушительно бабахнув, разорвался на мириады сверкающих радужных брызг...
...От-та-та оно ка-а-ак!!!
..обращение в свет Там где сходятся все вопрошания Все ответы на все Вопросы о Здесь эпицентр Понимания все это Вокруг о боже боже да да нет нет я Бог он Бог она Бог они Бог мы Бог да да поэтому есть Бога нет есть Ничего нет Меня нет есть Все едино Границ нет преград нет нет нет Ничто нельзя разъять Ничто неделимое Его нет Мы движемся вплавь вплавь вплавь Океан это Ди вода вода она красная вода она вода светится во Мне плыву вплавь вплавь плыву в Красной Воде которая Ди которая Небо которая Земля да да которая Все из чего плещется Мир воплощается это Да все вращается неподвижно Это все пресуществляется в Само Собой и в этом вся Суть неподвижного Нет нет таких слов назвать Это как Я так вот оно что и Откуда все это диво и Куда которое Никуда не приводит и Некуда приходить Я уже Здесь это это это Которое никогда никуда не гаснет Я здесь тут всегда вечное Навсегда...