Жил-был я. Мама. Продолжение.⁠⁠

Тогда в Саратове бабушка с дедом даже не успели попрощаться. Просто дед не пришел вечером на вокзал. Бабушка пошла на базар, и ей сказали, что у всех подряд мужиков проверяли документы. Всех кто не местный уводили в военкомат под ружье. А когда она вернулась дядю Ваню и маму уже забрали в милицию, где она и нашла их. Потом их оформили беженцами и посадили на эвакуационный поезд до Актюбинска. По приезду там же на вокзале беженцев стали распределять по подводам. Объявили, что они едут в один из колхозов, где будут жить и работать во время войны. На подводах они ехали дня три, а на четвертое утро люди проснулись, а подвод вместе с местными казаками нет. Ночью они сбежали от беженцев, завезя всех в пустыню.

Бабушка рассказывала, что ей стало неспокойно уже на второй день. Она поспрашивала у местных, в какой стороне что находится. Поэтому когда подводы исчезли, у бабули был план идти на юг. По ее расчетам там находился ближайший крупный населенный пункт - Казалинск. Шли осторожно недели полторы. Всю еду бабушка отдавала детям, сама же кушала, что поймает или найдет. В результате к концу похода бабушка сильно заболела брюшным тифом, но сумела вывести детей до станции и там, на лавочке просто отключилась. Прибежавший фельдшер объявил её умершей. Бабушку увезли в морг ближайшего военного госпиталя, а дядя Ваня с мамой спрятались. Позже в морге бабушка стала стонать и ее перевезли в палату для безнадежных. Но и там через три месяца она сумела выкарабкаться, потом еще почти месяц числилась тяжелобольной. К этому времени мамы с дядей Ваней в Казалинске уже не было. Где их искать бабушка не знала, и помогать ей в поисках было некому. Поэтому бабушка всю войну проработала санитаркой-нянечкой в военном госпитале под Казалинском. Надежду найти детей она оставила на послевоенное время.

Дядя Ваня (14 лет) и мама (4 года) остались на станции. Сбились в кучу с другими эвакуированными беспризорниками и выживали, как могли примерно месяц. Мама рассказывала, что её обязанностью было побираться на базаре материшинными частушками, типа:

Ах ты юбка моя

Юбка тюлевая

По базару босиком

Запиздюливала…

Через месяц всю их группу поймали милиционеры и отвезли со станции в город Казалинск в детский дом-распределитель. В нем дети-сироты проходили примерно месячный карантин, потом их развозили по детским домам Туркмении, Узбекистана и Казахстана. В детдоме-распределителе было голодно. Пайки были маленькие, даже малышам не хватало, но дядя Ваня как уже почти взросленький пристроился на кухне помогать и регулярно подкармливал маму. Когда старшие забирали у малых их пайки дядя Ваня по маминой жалобе приходил и «восстанавливал справедливость». Но и мама уже знала, что если у тебя пытаются забирать еду надо драться, орать, кусаться. Тогда старшаки отстанут. С наступлением холодов стало вообще грустно. Детям вместо сказок рассказывали про подвиги героев и страдания людей от фашистов. Все дети сидели и ревели почти каждый день. Мама с ее характером долго это терпеть не могла. Однажды во время такой полит подготовки, она громко хрюкнула. Дети замерли, воспитательница прекратила читать, а мама губами изобразила порчу воздуха. Дети засмеялись. Её тут же вывели и начали отчитывать:

- Да как ты смеешь маленькая мерзавка..

- А чё вы нас пугаете. И так всем плохо, холодно, голодно страшно и вы ещё каждый день пугаете.

Очень красивая и строгая воспитательница ничего не сказала, но теперь помимо политинформации стала им еще и сказки рассказывать, от этого было гораздо теплее и легче по воспоминаниям мамы. Через два месяца дядю Ваню и маму распределили в детдом в Уштобе под Талды-Курганом.

Поезд шел поздней осенью очень долго. Останавливались подолгу на различных станциях, добывали себе пропитание как могли, в том числе и воровством. Дядя Ваня по прежнему опекал сестренку, как мог. Но видимо у него произошел конфликт с другими старшаками настолько, что на последних перегонах уже за Алма-Атой он сбежал с поезда. Почему так никогда и не рассказывал, но видимо были причины, раз спрыгнул с поезда на ходу в пустой заснеженной степи. Дядя Ваня не погиб, блуждая по степи, он наткнулся на

хибару, в которой жили старик со старухой. За неделю до появления дяди Вани они получили похоронку на единственного сына. Они и приняли его, а позже оформили дядю Ваню под опеку. После войны, когда пришло время, он хоронил их как родной сын.

В Уштобинском детдоме порядка было больше. Младшие жили отдельно от старших, и хоть по-прежнему еды не хватало (мама рассказывала про суп из лебеды и крапивы), отстоять свой кусок хлеба среди сверстников все-таки было полегче. Будучи детдомовцами шкодили конечно как все дети. Только их шкоды чаще касались того, чтобы прокормиться. Прежде всего воровали уголь на станции, забирались в идущие медленно вагонетки, набивали мешок или просто выбрасывали уголь на землю. Потом подбирали, набивали мешок, и его можно было выменять на буханку хлеба. Однажды мама с подружкой сперли аккуратно по кочану капусты из телеги, проезжавшей мимо. Хрумкали прямо во время урока и были застуканы учительницей. Их отвели в учительскую, и пошли за директором. Пока учителя ходили они съели всю капусту и их пронесло. Был испорчен какой-то журнал, который тут же засунули в печку. Пришел директор: «Где капуста?» - «Да не было никакой капусты». Стали искать, и действительно нет. Но по запаху нашли следы преступления и наказали вдвойне.

Я всегда удивлялся, как мама фактически такие страшные истории рассказывала с юмором, даже когда эпизод касался страшной травмы (она упала с дерева в воду и у нее лопнули барабанные перепонки), которая сильно сократила ее жизнь. Сегодня я думаю, именно это умение заглянуть в глаза смерти и рассмеяться, спасало ее в годы войны.

Продолжение следует…