Зарисовка №3⁠⁠

Первые розовые лучи едва коснулись спины, как я отрезал рассвет домофонной дверью. Утренний подъезд встретил меня привычным полумраком. Через заляпанное окно в холл проникала полоска слабого света. На подоконнике она цепляла появившуюся за ночь пустую бутылку, скользила по стопке неразобранных квитанций и бледным прямоугольникам ложилась на грязный кафельный пол, устланный окурками.Пировавшие ночью аборигены, видимо стремясь закрепить территорию за собой навеки, оставили в углу темную зловонную метку.

После обеда появится уборщица и наведет порядок, а ночью всё повторится. Согласно теории разбитых окон, мелкие правонарушения порождают бесконечную цепочку таких же, а иногда провоцируют серьезные преступления. Местные жители вряд ли слышали о какой-то там теории, поэтому борьба хаоса и порядка в их подъезде стала стабильностью.

Наверху загремела шахта лифта. В два прыжка я преодолел холл и оказался на лестнице. Тьма отступила. Лишь на пролете между первым и вторым этажами, лишённом и лампочки и окна, темнота царила вечно. Осторожно, почти ощупью, я прокрался до следующего пролета. Еще девять ступенек остались под подошвами. Потом еще девять.

Третий этаж по обыкновению встречает пятном гари во всю стену и сладковато-масляным запахом копоти, поселившимся здесь на долгие годы. Черные разводы, захватив грязно-зеленую стену, тянутся вверх. Пробегают по проводам и кабель-каналам, блекнут. На потолке уже не разводы, а частые черные точки. Будто ночное небо наоборот. На тускло-молочном потолке рассыпаны мириады антрацитовых колких звезд. Ближе к краю они почти сливаются, образуют бесконечные галактики. Отдаляясь, становятся реже, рассыпанней. Где заканчиваются последние из них, разглядеть невозможно.

Впервые я остановился на этом этаже дольше, чем на секунду. Взгляд тут же наткнулся на место, откуда копоть берет своё начало.

Эта дверь походила на что-то инородное. Новая и прочная, с каркасом обитым дубом или другим благородным деревом. Копоть по её контуру не такая густая – видно, пытались оттереть, но не получилось. А закрасить не успели. Я стоял и всматривался в дверь, будто вместо глаз у меня рентген, как у марвеловского героя.

Сознание само стало дорисовывать картины, таящиеся по ту сторону. Переплетаясь с рассказанным Сергеем накануне, они становились четче и яснее.

Со времен постройки дома здесь жила семейная пара. Пока страну колотило перестройкой, они еще держались, но, когда рыночные отношения наполнили города дешевой водкой и безработицей, сдались. Воспитание и мораль начисто отбили желание идти коммерческой тропой, а рэкетирское место под солнцем уже было занято. Начали они пить. Сначала пили редко и радостно. И не понятно, что пьянило больше: водка или ветер перемен.

Время шло, но вместо красивой западной жизни, льющейся с голубого экрана, у них появились дети, зачатые в пьяном угаре. Соседи, по доброй советской привычке, помогали чем могли. Кто пеленками, кто с молочной кухней договориться, кто о садике похлопочет. Кто-то даже подарил старый трехколесный велосипед старшему сыну на день рождения. Отмечая, отец семейства пропил его на следующей день.

К середине тучных нулевых отец уже лежал в могиле, мать заживо разлагалась от цирроза, старший был на малолетке, средний пристрастился к клею, а младшая, Валечка, училась в школе для умственно отсталых. Так бы и сгинули они, пережитки девяностых, если бы не огромная, доставшаяся от родителей, тяга к красивой жизни.

Освободившись, старший сын наспех набросал бизнес-план. Что-то пошло не так, и, отгуляв красиво месяц, он вернулся обратно. А оттуда перекочевал на взрослую зону. Потом был еще один срок.

За это время мать сгнила, но появилась добрая тетушка, оформившая опеку над Валечкой и упрятавшая среднего в психушку. Вскоре оказалось, что тетушка вовсе не добрая фея. Даже хуже злой мачехи.

Но в полной мере ирония судеб проявилась, когда старший отмотал третий срок. Железной рукой он быстро навел порядок и выгнал тетку. Пособие по опеке над Валей теперь делили пополам. Старшему половины пособия оказалось мало и, применив насиженные связи, он быстро определил семнадцатилетнюю сестру на панель. Да и сам периодически не брезговал родственным телом. Через год пособие закончилось, а товарная способность девушки была испорчена беременностью.

Из роддома Валю встречали оба брата. Средний как раз вышел из психушки. На панель молодая мать возвращаться не хотела и предложила родственникам делить деньги, получаемые в качестве матери-одиночки. Денег было немного, но случай помог. Еще через год Валя снова была на сносях. Не могли только понять от кого из братьев. Пока Валечка рожала, предприимчивые братья спорили о степени отцовства и праве на львиную долю пособия. Средний зарезал старшего. Семьдесят восемь ножевых обеспечили его на двенадцать лет казенной робой.

Так и осталась бы Валя с двумя пособиями и полуголодными детьми. Но тут снова появилась тетушка. Прозорливая женщина решила превратить семейную трагедию в способ заработка. Вооружившись белоснежной улыбкой и паленой водкой, она отправилась в гости к племяннице.

Что именно произошло в тот вечер, никто не знает. Два пожарных расчета и скорая установили: квартира выгорела полностью, на пепелище обнаружено три трупа. Предположительно мать и два ребенка.

Через неделю появилась скорбящая тетушка. В черной перчатке была папка с документами на квартиру. Пытаясь поскорее забыть горе, она заменила входную дверь и начала ремонт. Не успела. Весной её арестовали за махинации с финансовыми документами какой-то местной фирмы.

Так незаметно кануло в лету целое семейство. Все, что от них осталось – копоть на третьем этаже и новенькая крепкая дверь, обитая дубом или другим благородным деревом.

Эта очередная совершенно дикая история Сереги кричала – злой фатум сильнее человеческого желания жить красиво.

Но я был уверен, уж смогу как-нибудь обмануть дуру-судьбу.

Другие тексты автора на телеграм-канале
https://t.me/read_me_now