Яд Бахуса - 4⁠⁠

Яд Бахуса: 1, 2, 3

После смерти бати от пулевого делирия мать тянула меня первое время, как могла.

В те дни я был типичным отморозком своего времени. В школу ходил номинально, все больше отирался по углам да по «точкам». Ловил мордой кулаки и сам раздавал маркеры-фингалы. Парни постарше толкали «анашу» и ходили величественной поступью, но мы очковали связываться с наркотой. Промышляли тем, до чего дотягивались наши культяпистые ручонки. Медью, в основном; во главе угла тогда стояла медь для школопендр и бухариков. Пару раз получили в бубен от тех же бухариков при дележке территории. Через два года за медь начнут убивать, свободно валяющаяся под ногами медь станет таким же народным достоянием, как фантики под матрацем.

Мы тырили медь c территорий хиреющих предприятий, которыми город был обложен, как ипохондрик грелками. Проникали туда во все дыры в заборе, и всем было посрать. И на нас посрать, и вообще в целом. Сидит попка-вахтер где-нибудь на проходной и палит массовые хищения, а до нас ему дела нет, как мы с пацанами шныряем по цехам и тырим проволоку в сумари. Сдавали потом. Беспредельщики и бухарики совершали ночные рейды на дачные домики и огороды – мусинские, в основном, те что в районе Мусино,- но для нас это была нравственно табуированная территория. Все наши предки имели по участку, потому что выжить в 90-х без собственных посевов было совершенно немыслимо. И получается, что мы бы крали будто у самих себя.

Однажды Васек Золотарев предложил прятать в мотках проволоки кусочки свинца. Свинец – он тогда даром никому не уперся, мы из него «битки» выплавляли для игр, но он придавал вес. Удельный вес свинца больше меди,- так сказал Васек, и я зауважал его после этих слов, как Бодхисатву. Какое-то время афера прокатывала, и мы озолотились на этой ниве (нет), но в конце концов итог был закономерен. Нас раскусили и поступили согласно кодексу времени: нахерачили в таблоиды, выставив на обзор всему миру назидательные фингалы.

Где-то в том периоде времени я впервые бухнул. Ведь об этом же речь, да? Об этом мне советовал нарколог, всяко не про медь! Проследить весь путь болезни от начала до конца. Речь исключительно о бухле, и о том, какие мы все разнесчастные, перемолотые девяностыми в бесчувственный фарш. Хрень это все собачья. Девяностые – всего лишь повод поныть для неудачников и бухариков, типа меня. Но я ныть точно не буду. Ибо грешен зело.

На вырученные как-то с меди деньги мы решили накупить бухла. Тогда в моде числились коктейли в таких полупидорских сифонах; их мы и затарили. Покупал я, как самый жердяй. Так-то на возрастные ограничения все тогдашние продавцы взирали с презрением, но все равно очевидного цуцика могли завернуть с порога, поэтому я со своим ростом в этом деле считался атаманом. Мы набрали коктейлей полный рюкзак – тот самый, куда ранее складировали медь,- и отправились бухать в садик №49, расположенный в нашем родном 54-м квартале, еще только вчера носившем гордое хулиганское название 54-й Штат.

Меня накрыло с первой же бутылки. Инструментов по определению кондиции во мне не имелось, поэтому я ходил и до всех докапывался:

- Че, думаешь, я пьяный? Я не пьяный! Послушай лучше, чего тебе расскажу!

Пацаны отреагировали на первое в жизни бухло по-разному. Кто-то сразу пошел за веранду блевать. Кто-то ржал, как истеричный конь – ихр-ихр-ихр. Кто-то горланил цоевские песни. Кто-то тупо сидел на скамеечке и лыбился Медному Богу, ниспославшему нам добре проволоку. Васька Золотарев где-то надыбал замазганных детских игрушек и возился с ними втихушу. Леха Агопов по кличке Агопа поймал бычку и начал ко всем цепляться и вызывать на поединок. В итоге нервы у Золотарева не выдержали, он отложил на время свою игрушечную меланхолию и надавал Агопе в бубен так, что тот кувыркнулся в песочницу. Ту самую суровую песочницу, которую мы уже успели зассать.

Позже мой разомлевший от алкоголя разум смутно различил чей-то въедливый ор, а секунду спустя я вмиг протрезвел, осознав, что нас запалили, и ор накатывает приливом. Какой-то тип – то ли сторож, то ли тренер местной сборной – выскочил из здания детсада и, громыхая матершинными сюитами, ринулся в нашу сторону. Присоединиться к нашей вечеринке он явно не планировал, так что мы побросали на произвол судьбы все наше добро –початые и непочатые бутылки – и задали стрекача.

Все, кроме Золотарева.

Васек первым из нас осознал, что время пионерии и бегства от сторожей давно закончилось. Как подытожилось жирным росчерком кабинетных указов время идеалов, девизов, пиетета, субординации и элементарного уважения. Время наставлений и беспрекословного послушания, время отказа в пользу старших от места в транспорте, время соблюдения чистоты и морального облика, время безопасных прогулок с родителями поздним вечером у кинотеатра «Строитель», время счастья. Внезапно мир оплели джунгли, и повылезали ночные хищники, и приходилось выживать. А первым этапом выживания во все временя считалась стихийная ломка старых стереотипов, а если не получается – что ж, всегда есть она, родименькая, пусть даже обернутая в полупидорскую тару. Бухни, челдобрек! И все заладится. Вдарь по одной, прочисти мозги. Ты сам поймешь, как заблуждался.

В какой-то момент я обернулся на бегу, и стереотипы треснули безвозвратно, и я прекратил бег. А Васек его и не начинал. Васек, пока мы драпали, увлеченно долбил по морде этого то ли сторожа, то ли тренера местной сборной по плаванью. И в итоге впечатал его мордой в песок той самой песочницы, куда ранее определил Агопу. Которого я, к слову сказать, вовсе не наблюдал бегущим с нами, а куда тот делся – хрен знает. Он мне и на следующий день нигде не попадался – походу, хворал с похмелюги.

Они все умерли потом… Включая Агопу, сковырнувшегося от передоза, Васю Золотарева, избитого однажды так, что у него потекли мозги, паренька по имени Антон Кислицын, брякнувшегося по пьяни под поезд и размазанного по рельсам ириской, вечно грязноватого Саню Односумова, который кого-то почикал в драке, после чего не вылезал из тюрем и вскоре там и сгнил,- и много кто еще. Вся моя дворовая шпана на небесах, а стало быть – нет у меня прошлого.

Но оно возвращается. Стоит лишь мне опрокинуть рюмаху с утра, оно возвращается, а перед тем, как я сошел с ума и стал кидаться на людей, я заливал с утра на протяжении нескольких лет. Память о прошлом возвращается, а вот текущие события я могу путать или вовсе забывать, и случай с Димой Ваняткином должен был меня предостеречь, но я не внял. А когда наша братия внимала знакам? Разве что в угоду Статье №2 АК РФ.

В тот вечер в детстве я ощутил столь мощный прилив энергии от алкоголя, от ломки шаблонов, от завершения чего-то надоедливого и тошного, что никак не мог заставить себя зайти домой. Но алкоголиком еще не стал. И я был свободен в выборе - завершить на этом этапе, как многие люди, впервые попробовав наркотики, ограничиваются единственным опытом, и живут потом всю жизнь счастливо и буднично. Алкоголиком я стал со второго раза, и об этом тоже, вероятно, надо будет написать, ведь нарколог повелел.

Даже после того, как надвинулась ночь, и мои корефаны растеклись по домам, я стартовал бродить по улицам. Мне хотелось приключений, или же просто зачесалось в одном месте в штанах, но в силу малолетства я этого не осознавал. Я шагал, балдея, по ночному тротуару вдоль улицы Островского в сторону Калинина, впереди меня тащился какой-то тип, и я машинально подстроил темп, чтобы мне не пришлось его обгонять – в дни моей молодости могло прилететь в рыло только за то, что некошерно обогнал ровного поцыка.

Навстречу из-за угла вынырнули четыре мента, идущие навстречу цепочкой по росту дураков,- патрулирование улиц осуществлялось на регулярной основе в тот год. Когда менты поравнялись с идущим впереди меня типом, то двое из них вдруг на ровном месте ринулись к нему с дубинками и стали охаживать по бокам. Озвучивая при этом правила поведения в обществе, в частности - норму придерживаться правой стороны тротуара, а не как корова подскажет. Мне расхотелось гулять, и я решил, что мне пиндык. Мало того, что я тоже шарашил по левому краю – след в след за впередиидущим типом,- так еще и был бухим! Терпиле удалось высвободиться и задать деру, и менты его преследовать не стали. Я ожидал своей очереди пройти сквозь строй дубинок, но менты лишь смерили меня молчаливым осуждением, и мы разошлись. Я резво втопил в сторону дома, где задрых до обеда.

Год спустя померли две мои двоюродные прабабки. Всецело непримечательное действо, притом что я с ними не общался и видел воочию раза полтора. За исключением двух моментов, которые никак не назвать незначительными. Номер один: бабульки обитали через стенку в смежных хатах, на первом этаже по улице Ленина, невдалеке от Обелиска, в самом центре города. Номер два: хаты безоговорочно перешли по наследству нам с мамкой.

Мать тут же сориентировалась, объединила обе хаты, перевела их в нежилой фонд и стала сдавать в аренду под офисы. А позже грянул бум на гаражи, и цены на капитальные постройки взвинтились до небес, и мать разом продала всю оставшуюся после отца недвижку и купила мне отдельную двухкомнатную квартиру на той же улице, но кварталом севернее. Ту самую, в которой я жил с Леной и двумя детьми, Лешкой и Артемкой. Ту самую, в которой сейчас пишу эти строки в лютом одиночестве, потому что я убил всю свою семью.

С той поры ни я, ни мать не знали проблем с деньгами. Мама больше уже не работала. А что до меня – я не работал вовсе. Иногда ради кайфа устраивался в магаз продавцом. В основном – чтобы оснастить свои возлияния приколюшной компанией.

Продолжение следует...