Время немытых яблок⁠⁠

Кажется, я немного скучаю по детской безжалостности к миру. Как будто доверие к жизни в детстве выражается не в том, что ты выдержишь этот мир, а как раз наоборот — в том, что мир выдержит тебя. Особенно это проявлялось в деревне, в окружении таких же... естествоиспытателей — вот, оказывается, что на самом деле означает это слово.

Мы были бесцеремонны до крайности ко всему, что нас окружало. Мы били бутылки, оставляя грязные осколки в траве там, где сами будем ходить. Мы вбивали гвозди в стволы деревьев и сдирали с них кору, если нам было это нужно и даже если можно было без этого обойтись. Мы воровали с соседских грядок горох, воровали огурцы и жрали их прямо тут же, лёжа в сыроватых межах, а чужую вырванную молодую морковь если и вытирали от свежей земли, то об футболку, которая была ещё грязнее.

Найдя дохлого крота, мы играли им в футбол, потому что подземный хомяк сам виноват, что похож на набитый гречкой носок, и сам виноват, что пришел умирать на поверхность.

Найдя дохлую птичку, мы хоронили ее со всеми почестями, потому что детская душа жаждала ритуала, и потому что птица — это не крот. Но через день мы раскапывали птичью могилку, чтобы посмотреть, что происходит, когда после ритуала все расходятся по домам. И громко крича от притворного омерзения, по очереди тёрли пальцы о кожаную заплатку на моих штанах, потому что кто-то из нас авторитетно заявил, что только так стирается запах разложения.

Мы раскачивались на верхушках молодой ольхи и с любопытством проверяли на себе, согнется ли на этот раз деревце, упруго опустив нас до земли, или сломается посередине, дав тарзану-испытателю преодолеть остаток пути в свободном падении.

Мы поджигали банки с бензином — конечно же, тоже ворованным — не думая о том, как мы потом будем его тушить. Мы трясли яблони изо всех сил, а потом хватали с земли только двадцатую часть опавших яблок, оставляя остальное гнить, или бросаясь ими друг другу в голову. А когда не было под рукой яблок, мы бросались камнями и железками от трансформаторов, и кто не спрятался, тот был не виноват так же, как тот, кто бросил.

Мы рассказывали друг другу страшные истории про тех, кто поступал так же, как мы, но кому не повезло — и он остался без глаза, или руки, или его вообще больше не видели. И тут же смеялись над ними, потому что у них не было с нами ничего общего.

Мы обзывали друг друга, не боясь обидеть, а сами обижались яростно, не боясь вызвать у обидчика чувство вины.

Мы никогда не прощались по вечерам, потому что вместо этого всегда обсуждали, что будем делать завтра. Просто однажды наступило утро, когда мы не сделали того, что вместе запланировали. И не сделали этого до сих пор.