Воздушный змей⁠⁠

Мой отец умел мастерить воздушных змеев.

Нет, так вы не поймете. Они были настоящими. Не те аляповатые поделки, которыми в изобилии торгуют на каждом празднике — знаете такие? Две палки и дешевый полиэтилен. Живут ровно один полет, дальше рвутся или гнутся, на усмотрение погоды. Если поднялись хотя бы выше головы — уже, считай, состоялись.

Нет, змеи моего отца были не такими. Многосоставные конструкции, тяжелее обычных раза в два, но поднимающиеся в воздух так охотно, будто бы не весили ни грамма. Крылья птиц разворачивались под потоком воздуха, длинные хвосты вздрагивали, по спинкам драконов пробегала мелкая рябь, будто они дышали…нет, это нельзя описать так просто, это надо было видеть, а пуще того — хотя бы раз поднять такого змея в воздух.

Это была целая наука, и желающий усмирить воздушного змея должен был проявить терпение. Отец в совершенстве управлял каждым своим творением. Одним движением пальца он мог послать змея влево, вправо или заставить нырнуть вниз, к ужасу местных птиц.

Простота управления была обманчива. Я, хоть и старался, к десяти годам овладел его искусством дай Бог наполовину: свободные обитатели неба не желали прислушиваться к пальцам мальчишки, норовя то вырваться, то, наоборот, устремиться в пике к земле.

— Терпение и понимание, — говорил тогда отец. — Относись к ним с уважением, не дергай небрежно, не размахивай катушкой. Дай им немного свободы, но не забывай, кто здесь главный — иначе они будут тебя вести, а не ты их.

Со временем у меня получалось лучше. Мне даже почти удалось договориться со своей любимицей, черной драконицей с рыжими подпалинами на узких крыльях. Хоть она и скалилась на любое мое неосторожное движение, но при должном почтении соизволяла подняться в воздух.

Я уже начинал мечтать, как не только всецело освою науку управления змеями, но и обгоню своего отца по части их создания. Уже начал прикидывать, каким будет мой первый зверь — длиннолапый кот с острыми ушами (дополнительный баланс, но и дополнительная сложность в контроле)…

А потом отец ушел в другую семью.

Сейчас кажется, что я даже не помню, как это произошло. Память подбрасывает только вырванные куски: мама почему-то плачет, и отстраняется, едва отец пытается обнять ее за плечи; раскрытая пасть огромного чемодана, в котором я вижу папин любимый пиджак; странная пустота в коридоре — на полу нет больших ботинок, на вешалке не висит отцовская куртка; поникшие, посеревшие, притихшие воздушные змеи, сбившиеся в нелепо-пеструю стаю на балконе…

Он пытался приходить по выходным, но быстро бросил. Нельзя сказать, что по своей воле: я, привыкший проводить с ним каждый свободный вечер, не мог смириться с жалкой подачкой выходных дней, и каждую субботу встречал яростными нападками, злыми словами, иногда слезами. Он пытался пускать со мной змеев, звал меня в парк. Пытался до тех пор, пока я не закричал, что он приходит не ко мне, а к своим чертовым воздушным погремушкам, и пусть забирает их и проваливает с концами, пока я не порезал этот хлам к такой-то матери.

Больше он не приходил. На балконе воцарились скучные и обычные вещи — старые ведра, пустые чемоданы и горшки из-под цветов. Пальцы мои забыли упругость дрожащей веревки, а глаза разучились высматривать яркие пятна в синеве неба.

Я был совсем взрослым — пятнадцать лет — когда столкнулся с ними. Нет, сначала я заметил змея. Проходя по парку, услышал суматошный гвалт вороньей стаи, негодующей и одновременно испуганной. Взволнованный каким-то детским воспоминанием, я машинально поднял голову и увидел его. Яркий желтый шар парил в небе так легко, будто от него вовсе не тянулось никакой лески, спускающейся вниз, прямо в руку хорошо мне знакомого, пусть и постаревшего человека.

Рядом с ним стоял пацан лет пяти. Он завороженно пялился наверх, сжимая свободную руку отца. Моего и своего отца.

Помню, первой моей мыслью было — подскочить, вырвать леску, закричать и ударить. Я даже сделал несколько шагов, но остановился. Ребенок, забравший себе мое детство, счастливо засмеялся, глядя, как воздушный змей подпрыгнул в воздухе. Что-то сжалось у меня внутри, и я понял, что разревусь, если сделаю еще хотя бы шаг. Поэтому повернулся и побежал, прочь от этих двоих, от счастливых — предателя и вора, ушедшего и укравшего…

Через месяц отца не стало. Обычная авария — если можно так сказать о событии, в котором умирает твой отец.

На похороны я не пошел. Лежал неделю и пытался забыть последнюю встречу, но желтый шар упорно не шел из головы, раз за разом поднимаясь в воздух в моих снах — и падая вниз от порывов ветра.

Сдавшись, я пошел в тот парк. Мне хотелось перебить воспоминания другим пейзажем — пустым и осенним, без идиотских желтых шаров и проклятых лесок, тянущих меня туда, будто сам я был тем змеем и не мог сопротивляться воле своего ведущего.

Еще до поворота на ту тропинку я услышал многоголосое карканье. И ускорил шаг, понимая, что это невозможно, попросту невозможно.

Я повернул и сразу же увидел тот самый желтый шар. Он пытался подняться, но валился от порывов ветра, шурша по траве то одним, то другим боком. Вновь пытался встать — будто пьяный, шатающийся…или ребенок, едва научившийся ходить.

Змея держали двое. Ребенка я уже знал, а вот женщину видел впервые, хоть и мгновенно понял, кто она такая.

— Мама, ну он не летит! Почему он не летит?

— Погоди, — она неумело перехватила катушку в другую руку, будто это могло помочь. Бестолково дернула. — Запуталась…

— Давай позовем папу! Ты не умеешь!

Рука дрогнула, и шар опять повалился на землю. Я прошагал к ним.

— Давайте я.

Снизу вверх на меня уставились два заплаканных, чем-то знакомых глаза. Кажется, похожие я видел в зеркале — только давно.

— А вы умеете? — с надеждой спросила женщина.

Я аккуратно вытащил из ее руки катушку и пошевелил пальцами, чувствуя, как знакомое тепло наполняет холодную пустоту внутри.

— Умею. Теперь — умею.