В ад и обратно (5)⁠⁠

Продолжаем знакомиться с книгой Яна Кершоу "В ад и обратно"

Ссылки на предыдущие части:

Перед Первой Мировой

Первая Мировая

Турбулентность

Послевоенное оживление

У Европы, не оправившейся как следует от последствий недавнего мирового пожара, не было ни одного шанса, когда Великая Депрессия перешагнула океан. На волне бума, вызванного скачкообразным ростом экспорта в Европу, американцы отважились вкладывать деньги во всё более рискованные предприятия, и 24 октября 1929 пузырь лопнул. В следующем году массовое сокращение производства и его неизменный спутник безработица перешагнули океан. Социальное страхование не соответствовало масштабам бедствия, к тому же дополнительную нагрузку на госфинансы создало сокращение налоговых поступлений. Правительства пытались контролировать ситуацию путём уменьшения государственных расходов, но это только ухудшило ситуацию. Попытка скоординированного международного ответа на кризис, предпринятая с созывам экономической конференции в Лондоне в 1933 году, эффектным образом провалилась, и странам пришлось выплывать в одиночку, что предсказуемо вызвало всплеск протекционизма с ростом пошлин и валютными войнами и сокращение мировой торговли. А дело шло всё хуже - один за другим стали валиться банки, начав с австрийского Кредитанштальта, за которым пришёл черёд немцев. Сотни, тысячи, миллионы вкладчиков набегали на филиалы в тщетных попытках снять хоть сколько-нибудь из оставшихся средств со счёта. В поисках ликвидности европейские банки кинулись скупать золото, сбрасывая при этом фунты - резервную валюту в тогдашних реалиях золотовалютного стандарта. Такого давления британские финансы не выдержали, и фунт был отвязан от золота, потеряв сразу после этого четверть своей стоимости.

Практически все страны старой Европы были затронуты кризисом, кто-то меньше, кто-то больше. Хуже всего пришлось аграрным экономикам Польши и Югославии, а также Германии, страдавшей от гнёта репараций в комплексе с иссяканием кредитов из-за океана. Ян красочно описывает степень социального страдания в те годы. Худо пришлось крестьянам, страдавшим от падения цен при высохшем кредите, а также рабочим в тяжёлой промышленности. В новых отраслях промышленности - автомобилестроении и электротехнике - дела хоть и не обстояли так плохо, то общую картину повальной бедности это улучшило слабо. Предсказуемым образом кризис создал напряжённость в обществе. Ненависть была направлена и против работающих женщин, "крадущих" рабочие места у мужчин и ухудшающих рождаемость, и против неполноценных граждан, создающих нагрузку на систему социального обеспечения (уже довольно рано по всей Европе и за океаном стали раздаваться призывы к их стерилизации), и против коммунистов, и против евреев. Результатом была резкая радикализация политического спектра, когда центристские партии оставались в безнадёжном меньшинстве.

Знаменательным для будущего Европы, да и всего мира, явилось то, что Депрессия больно ударила по Германии, где система демократического политического правления с треском лопнула, дав дорогу тем, кто внушал народу надежду на спасение. В отличие от устоявшихся демократических стран вроде Британии или Франции, кризис в Рейхе был не только экономическим, но носил государственный, общественный характер. В таких условиях не помогла и отмена репарации, продавленная в 1931 рейхсканцлером Брюнингом. К сожалению, Кершоу не пишет, что внутренняя экономическая политика его правительства была направлена на жёсткую экономию и носила дефляционный характер, что породило недовольство и порой ненависть со стороны населения. В условиях всё ухудшающегося положения НСДАП обещала не только справиться с непокорными левыми (расколотыми на коммунистов и социал-демократов) и "перезагрузить" неспособную государственную систему, но и говорила, что все люди немцы братья, и нужно вместе, засучив рукава, строить новое светлое будущее. Германское население, измотанное тяжестью материальных лишений, готово было в большинстве своём к возвращению авторитарного правления в стране, чтобы сильная рука навела порядок. И Гитлер, придя к власти, оказался человеком слова. В первые же недели своего правления он бросил за решётку десятки тысяч "возмутителей спокойствия" - левых, включив против всех прочих недовольных, оставшихся на свободе, неприкрытый террор. Население было частично запугано, частично подпало под чары вируозного гитлеровского популизма. Полный контроль над государством был достигнут Гитлером за каких-то полгода. Муссолини потребовалось в своё время три года. Многочисленные партии были либо запрещены, либо принуждены к самоликвидации. Оставалась НСДАП, куда теперь широкой рекой вливались карьеристы и квасные патриоты всех мастей. После "ночи длинных ножей" (её, в отличие от поджога рейхстага, Кершоу удосужился упомянуть) был положен конец и внутрипартийной оппозиции.

Как я уже писал выше, из депрессии выходили по-разному. Автор сожалеет во многих местах, что страны в основном придерживались бюджетной дисциплины и старались поддерживать валютный курс. Британия выплывала, однако, за счёт политики дешёвых денег, что плохо согласуется с поддержкой валютного курса (ага, после того, как в 1931 году фунт уже свалился). Здесь как-то неясно Ян описал. Франция тоже закручивала гайки в экономике, и только в 1936 начала ронять франк. Скандинавы, напротив, нарастили государственные расходы и тоже девальвировали свои валюты. Муссолини усилил государственное регулирование экономики и нарастил общественные работы, в то же время последовательно преследуя свою политику государственного корпоративизма. Кершоу, как сторонник либерализма, не в восторге от таких мер и сравнивает рост в тридцатых с тем, что было с начала века (!). Скажу, что это был всё-таки рост, и сравнивать его нужно было с соседями, теми же французами. Поэтому его вывод касательно того, что итальянцы хуже справились, чем либеральные экономики, критики не выдерживает.

Германия же после прихода нацистов к власти, быстро вышла из кризиса. Автор пишет, что Гитлеру повезло, потому что экономика якобы уже сама начала выплывать, забывая, что предыдущее руководство страны добилось отмены выплаты репараций, что было очень важно. Но ещё большую роль сыграла государственная политика стимулирования с такими чертами, как увеличение госрасходов на инфраструктуру (автобаны и т.п.), укрепление сельского хозяйства и с течением времени всё более весомое - военное строительство. Для всего этого требовался критический импорт, и в условиях недостатка валюты, немцы были вынуждены прибегнуть к практике поставок по двусторонним договорам со странами Восточной Европы, от которых они стали таким образом зависимы. К сожалению, Ян не упомянул, что немецкая экономическая политика опиралась на существенное расширение кредита, и это в свою очередь увеличивало долги государства. Эти долги кто-то рано или поздно должен был платить, и ответ гитлеровцев был известен уже заранее: платить должен поверженный неприятель. Кершоу справедливо пишет, что огромные инвестиции в военку конца тридцатых требовалось как-то отбивать, и альтернативы "территоральному расширению" не было.

Фашизм был на подъёме не только в Германии, но и практически по всей Европе. В той или иной форме, авторитарные правые режимы установились повсюду, кроме стран-победителей в прошлой войне, а также стран, остававшихся нейтральными: Британии, Франции, Швейцарии, Бенилюксе и Скандинавии. Это недвусмысленно говорит о крахе послевоенного мироустройства. Не все фашисты были одинаковы: эти движения были по природе своей разношёрстными, и создание единого движения наподобие Коминтерна оказалось невозможным. Попытка учреждения какого-то объединительного органа в Швейцарии была проигнорирована немецкими нацистами, и крайне правые не смогли найти какую-то общую основу для своих доктрин (чем-то похоже-невнятным кончился и недавний консервативный форум в СПб). Но что-то общее у них, конечно же, было. Кершоу  выделяет следующие черты:

- упор на единство нации;

- теория расовой (необязательно биологической) исключительности;

- стремление к силовому сокрушению политических врагов, особенно коммунистов;

- опора на дисциплину и милитаризм;

- вера в авторитарное правление.

Были ещё черты, свойственные отдельным движениям, как то империализм, анти-капитализм или корпоративизм. Замечу, что развитие подобного мировозрения было подготовлено десятилетиями интеллектуального труда мыслителей, начиная с Ницше, и явилось одним из закономерных продолжений светской традиции мышления в условиях, когда христианство сошло со сцены.

Чем привлекали правые радикалы широкие массы? Прежде всего нацизм, как консервативное движение, обещающее защитить и "регенерировать" народ, противостоял угрозам тех лет,прежде всего марксизму большевистского толка. (А чем был страшен большевизм европейцам? Правильно, экспроприациями.) Социальной базой правых радикалов были те, кому было что терять, будь то крупный капиталист, мелкий лавочник или простой крестьянин (даже пролетарию уже было что терять, помимо своих цепей, потому в нацисты записывались и простые рабочие и молодёжь, которые были чем-то вроде хунвейбинов тогдашней "культурной революции"). И чем острее было положение в стране, тем сильнее были поляризованы общества. Потому в побитых кризисом странах Центральной и Восточной Европы и установились авторитарные режимы, и даже во Франции, где правых серьёзно побили объединённые левые, они сохранили влияние на общество и послужили базой для позднейшего коллаборантства. Ян видит причины триумфа крайне правых в Германии и Италии в полной дискредитации государственной власти, слабости элит, фрагментации партийной политики и свободе построения новых движений. Я в свою очередь замечу, что главную роль сыграла поддержка со стороны крупного капитала (кому-кому, а им было больше всех терять), видящего в наци силу, обещающую, а, главное, способную справиться с большевистской угрозой. В наши дни угроза большевизма отступила, и потому возрождение нацизма кажется на первый взгляд, маловероятным. Тем не менее, случись новая Депрессия, в обществах снова может созреть заказ на "защиту от угроз", и история вполне может повториться.

Кершоу пишет, что угрозу мира в Европе представляли те режимы, которые были ориентированы на территориальную экспансию, а именно Италия и Германия. И если итальянцы хотели "расширяться" в основном в средиземноморском и африканском направлениях, то экспансия немцев происходила в сердце Европы, что неизбежно зажгло искры нового противостояния. К сожалению, автор не задался вопросом о том, почему фашисты как правило были ориентированы на расширении "жизненного пространства". А ответ прост: когда жизнь, несмотря на то, что ненавистные левые уже брошены в тюрьмы, всё ещё не улучшается, не остаётся другого пути для канализации народного недовольства, как объявить крестовый поход на кого-либо или установить тоталитарную систему террона внутри страны, а ещё лучше - то и другое вместе. Всё это хорошо согласуется с имперскими устремлениями национального капитала, которые с момента окончания прошлой войны никуда не делись.