У Хромцовых⁠⁠

(Все имена и события – вымышленые. Любые совпадения случайны.)

- Бабушка, бабушка, а расскажи, как ты черта напугала!- просили дети наперебой, взбираясь на занавешенные пестрой тряпкой полати.

Семья Хромцовых уже поужинала. Отец с матерью пошли во двор, обрядить на ночь скотину и все проверить, а бабушка, – Анфиса Семеновна сидела, сгорбившись в свете семилинейки, над рукодельным столиком, перебирая нехитрый детский скарб, – починяя то ли носки, то ли штанишки,  и беззлобно ругаясь вполголоса на маленьких бесенят, на которых все горит как на огне.

Я, после всех волнений устроившийся на широкой лавке, с головой укрывшись безразмерным овчинным тулупом, лениво прислушивался к затихающим звукам засыпавшего дома.

- Ладно уж, расскажу! - Семеновна собрала со стола остатки шитья и задула керосинку. Теперь изба освещалась только неяркой лампадой из красного угла.

- Токмо, вот про меня вы уж слыхали, и вроде как много раз, поентому, расскажу-ко вам про соседку нашу, Сонюшку Муромцеву.

- Про бабу Соню?- раздался из темноты возбужденный детский голосок, да мелькнула в прорехе занавеси вихрастая голова с блестящими глазенками.

- Про баушку, про баушку, – согласилась старушка, - токмо тогда она еще баушкой не была. Лет пятьдесят назад это было, тогда и я еще почитай девкою была, только–только за деда вашего замуж отец выдал царстве ему небесное.

Семеновна умолкла, потом вздохнула, посмотрев на красный угол, и продолжила:

Жила тогда Соня с мужем своим, - Андреем (богу душу он отдал лет почитай десять назад) душа в душу. Всю жисть так прожили! А тогда, давно, парой они очень красивой были, просто загляденье, да справной парой, работной, – как оженились, так сразу избу себе справили, во-он ту, что из окошка видать, да хозяйство наживать начали. А года через три случился тот самый случай.

Помню, дело аккурат под новый год было. Решил Андрей Иваныч по дрова в лес съездить. Запасти, значит, чтоб потом в новогоднюю ночь, да на Рождество значит с дровами быть. Ну, сходил, выписал у председателя кобылку колхозную с санями, подправил да насадил топор. Сонюшка меж тем нехитрую снедь ему приготовила. А поутру, в самую зарань, по свежему снежку, заткнув топорик за пояс, вывел лошадку с конюшни, запряг, да неспешно отправился через выгоны, мимо Погорельцева, в сторону черневшего за заснеженными полями леска.

Соня за домашними делами и не заметила, как пролетел недолгий зимний день. Обрядила скотину, подобрала труху на повети, прибрала избу да выскоблила пол, настрогала лучины на растопку, намолола муки, да ужин приготовила. Вот уже и сумерки спустились. Все чаще поглядывала она в окошко. На улице и вовсе потемнело, а Андрея все нет. Ужин на столе, рушником прикрыт, а Сонюшка у окна, – вглядывается в темноту, мужа выглядывает, да прислушивается, – не скрипнет ли снег под тяжелой поступью. Вдруг, без шума, скрипа открывается входная дверь и в избу заходит Андрей. Улыбается приветливо.

- Здравствуй,- говорит,- жена. Замерз я очень сильно, а еще есть хочу!

- Здравствуй, Андрюша! Проходи, мой милый, ужин давно на столе. Я все глаза выглядела в окошко, тебя ждала, да видимо все же пропустила, как ты подъехал.

- Так я с задков коня поставил. Сейчас отвечеряем, да пойду распрягать – улыбнулся муж. Скинул шапку, тулуп, да за стол направился. А Соня смотрит на него, и чувство у нее странное, - как будто незнакомый мужик перед ней, а не ее муж. Вроде бы и он, - одежда, лицо, а все равно какой-то чужой. Холодок по спине пробежал. Улыбка эта странная, движения очень уж какие-то угловатые что ли? И еще что-то неуловимое, как будто запах. Точно! Запах! Как говорила потом Сонюшка, - то была не свежесть морозной улицы, а очень тонкий запашок чего-то такого несвежего, жухлого. Так на овинах на старых пахнет, червивой прелью или гнилью. А муж, как ни в чем не бывало сел за стол, раскинул рушник и начал есть. Соня осторожно уселась напротив, и стала расспрашивать его про лес, про то, где рубил, да сколько дров привез, да как дорога. Андрей ест, охотно на все отвечает, а сам улыбается все шире. Вот только глаза в то же время, вспоминала потом Соня, оставались неподвижными, неживыми, и смотрели как будто на нее, но в то же время ее не видя. Лицо мужа при этом все больше напоминало эдакую подвижную резиновую маску. И гнилью нет-нет, да в нос шибает. Вдруг, очередной раз подняв глаза, Сонюшка замечает в свете керосинки, что муж ее не отбрасывает тень. Лампа стояла на шестке, свет ее неярко освещал избу. Тень стола, нехитрой посуды на нем, ясно обозначивались на стене. Ее тень, несколько искаженная, так-же присутствовала, а тени Андрея просто не было.

- Что то ты жена, - улыбаясь произнес мужчина, - неласкова нынче со мной? Двигайся ближе, повечеряем вместе.

Соня поднялась, но вместо того, чтоб двинуться ближе к мужу, сделала шаг назад, стараясь тем не менее не выказать страх. А у самой, словно птицы в силке, мысли в голове мечутся: «Что же это за наваждение такое? Морок то, или нечистый, пока мужа нет, притащил к ней свои копыта? Копыта! Говаривала бабка с Ерино, что если вилку уронить, так можно проверить черт это, или не черт. Ежели это окажется черт, то под столом вместо ног будут копыта,  навроде коровьих!»

Так она и сделала. Подсев к мужу чуть ближе, улучила момент, да смахнула со стола вилку. Охнув, тут же заглянула под стол. И остолбенела от того что увидела! Под столом ничего не было. Ни ног, ни нижней половины туловища, - ничего! Как будто за столом никого и не сидело вовсе! Поднимает Сонюшка вилку да распрямляется над столом, а сама ни жива ни мертва от ужаса. А Андрей как сидел, так и сидит. Улыбается, да на нее смотрит. Вот только улыбка теперь больше похожа на оскал от уха до уха, и зубов как будто раза в два прибавилось. И глаза, – выпуклые, чернющие, – как две капли кипящего дегтя.

- Догадалась! – проскрипел он каким-то надтреснутым, но гулким шепотом.

Соня, резко отшатнувшись, мелко-мелко крестилась, да пыталась вспомнить хоть какую-нибудь подходящую случаю молитву. Сделав пару шагов назад, и упершись спиной во входную дверь, она таки нашла сил пролепетать: «Господи, спаси меня!»

- Не о себе, о муже подумай!- низко рыкнула тварь, что сидела теперь против ее, и внезапно на входную дверь, что была за спиной девушки, обрушился могучий удар такой силы, что в стоявшей рядом горке зазвенели стекла, и попадала посуда. Резко обернувшись, Соня ничего не увидела, а когда повернулась к столу, там тоже никого уже не было.

Не помня себя, бросилась она из дома! Простоволосая, босая, несмотря на зимнюю стужу, единым духом примчалась она к председателю, и, запинаясь и замирая, рассказала ему обо всем произошедшем. Рассказала о том, что муж ее, с утра уехав за дровами, так и не вернулся из лесу. Председатель колхоза, – башковитый он был, сразу смекнув, что дело неладно, стал поднимать мужиков. Запрягли пару дровней, и вооружившись топорами да ружьями, отправились на поиски. Снега днем не было, и санный след, уходящий в сторону леса в свете «летучих мышей» был виден отчетливо. Ближе к полуночи нашли Андрея. Упавшим деревом придавило ему ногу, да так, что не смог он выбраться, а топор недалече в пень был воткнут. Недалече, а все-же не дотянешься. Вот и ждал бедолага, когда спохватятся его в деревне, околел весь, от холода чуть живой. А лошаденка, к дереву привязанная, топчется, ржет тихонько, да вздрагивает от страха. Хорошо что волков той зимой мало было, не то бы поминай как звали. Выходила Соня Андрея. Пару недель спустя уж по хозяйству хлопотал. После перелома прихрамывать стал немного, а так, считай, легко отделался. Вот так нечистый, возможно сам того не желая, предупредил Сонюшку, что с мужем ее неладно, а тому, вроде как, и вовсе жизнь спас.

- Все, пострелята, спать! – добродушно прикрикнула старушка, наглухо зашторивая полати и потушив керосинку. Мною к тому времени уже почти овладели сонные грезы. Под тулупом было тепло, и слегка пахло пылью, шорохи и возня засыпающего дома доносились все тише, сливаясь с стрекотом сверчка, свистом и всхрапыванием, что сопровождают дыхание засыпающих людей, пока не превратились в сплошную тишину, монотонную и глубокую, как воды какого-нибудь отдаленного лесного озера.