ТОЧКИ (1 часть)⁠⁠

Вот и думаю иногда: «Нахуя?». Нахуя мы такие любопытные и усталые, бредём в пыли, как вечно голодные антилопы, то натыкаясь друг на друга, то удаляясь. Слово бильярдные шары, блядь!

Мы считаем, что время движется вместе с нами, а пространство наоборот, отдельно. И любая встреча воспринимается как тайный знак, как гаишник за кустами вонючей сирени. Случайность машет нам полосатой палочкой, а потом мы покорно съезжаем на обочину дороги в ожидании чуда или же штрафных санкций.

О, мерцающие звёздочки, зачем мы помним то, что не имеет никакого смысла? Ведь нет его, смысла-то. Только движение по кривым и вектора, лишённые направления. Север, юг, вверх, вниз, направо, налево, далеко или близко.

Потом память выжигает на жёстком, скрипучем диске нули и единицы, сплетая воедино нить случайных событий и дурацких поступков. А когда наступает ночь и луна садится на трубу соседнего дома, мы открываем папки, чтобы проиграть файлы собственной судьбы в формате mkv. Мы смотрим фильмы. Сердце перестает стучать или наоборот ебашит в барабан грудины, словно шаман на якутском празднике Исыаах.

Мы вновь летим в ту сторону, откуда пахнет железнодорожной гарью и водочным перегаром, где вкус первой крови смешался с первым поцелуем в беседке у давно спиленной липы.

Мысли материальны настолько, что хочется верить в любую чушь, включая возвращение в те времена и исключая эти. Мы путаемся в сетях прошлого и героически плюём на настоящее. И уже нет никакого удивления, что в точках наших встреч всё-таки есть этот самый чёртов смысл. И эти точки единственные, что не может отнять смерть. Единственное.

Часть 1 (хроника событий)

Липецк, 1988 г. Вечер

Песни петь – это вам не ссать за ларьком в талый снег, пытаясь написать имя любимой девушки. Песни петь под гитару – это восторг, сравнимый с рождением СССР. Впрочем, поют под гитару многие, но в гробу я видел те песни, которые поют многие.

Барды. Да, их называют бардами. Это такие люди, которым от нехуй делать, но хочется петь. И обязательно у костра и непременно под гитару и уж совсем необходимо — под печёную картошку и водку.

Как правило, это люди, читавшие какого-то Мандельштама, труды по высшей математике, исторические романы и квитанции об оплате коммунальных платежей.

А я вот читал выговоры в комсомольской карточке и сообщения на винно-водочных этикетках, на предмет «оборотов» и количества сахара.

— Вот вам «Золотая осень», больше нету ни хуя, – сказал Генок, сваливая на прожжённый стол сумку с пятью волшебными амфорами.

— Сырьё купил? – строго спросил с него коллектив.

— «Орбита», — грустно сказал он и осторожно положил рядом три порции закуси.

— «Орбита» хуями побита. Ничего, сойдёт, – сказал Санёк, выдувая из стаканов дохлых мух.

Почему во всех ДК, включая этот, в комнатах художественной самодеятельности всегда на подоконниках стояла пара стаканов с бордовым, липким дном и сухими насекомыми? Из них пили деды и внуки. Из них сегодня пили мы, а завтра те, кто придёт за нами.

Повод действительно был.

Наш клуб «Палитра» (неофициально «Поллитра») готовился выехать хуй знает куда — в прибалтийский город Таллинн, где производили жвачку «Калев» и на городской ратуше крутился флюгер в виде мужика со знаменем. Говорят, он «спалил» своих подельников властям и за это его увековечили те самые власти.

Впрочем, это всё мелочи, по сравнению с тем, что наше путешествие организовал обком комсомола с подачи товарищей из Прибалтики. Ведь там будет проходить фестиваль авторской или ещё какой-то там песни, что тоже не важно.

Короче, на хуй сопли. Мы разливали «Золотую осень» аристократично, насколько это вообще было возможно. Напомню, что этот напиток был экологически чист и натурально ароматен. Там был плодово-ягодный букет, который никогда не откроют наши классовые враги. Уж если они не получили военную тайну Мальчиша Кибальчиша, то состав яблочного нектара с незамысловатой этикеткой на бутылке этим ублюдкам просто недоступен.

Только сильные духом и пламенные сердцем достойны вкушать «Золотую осень» из гранёных стаканов с липкими краями, закусывая сырками «Орбита». И мы вкушали, практически без лозунгов и салонных бесед.

До поезда оставалось ещё полчаса, а внизу у колонн ждало такси с грустным зелёным огоньком за стеклом.

Мы втроём были призваны забрать из помещения дорожные гитары производства БССР (Молодечно) и блокноты с ручками. Вся остальная рать ждала нас на вокзале с сумками и тоской в глазных яблоках.

— Ну, по «последней». И вдаль дорога уведёт путника усталого… – провозгласил я, чувствуя, как стены мягко плывут вокруг нас, словно привидения.

Мы выпили как люди и, похватав зачехлённые инструменты, бросились вон из ДК, навстречу приключениям и чужим ветрам.

Липецк, 1988 г. Полночь

На перроне было шумно, прохладно и темно.

Вся шобла КСП столпилась у седьмого вагона, словно на митинге. Шевелились рюкзаки, гитары и очки Тани Плошкиной. Все галдели и размахивали руками.

Когда увидели нас, шум возрос в разы.

— Где вы блядь, проёбываетесь? – заорал председатель клуба Славка.

— А ты нихуя не кипятись, сами пораскидали инструменты по всему ДК, собирай за вас, ик… – ответил Санёк, тщетно пытавшийся побороть осеннюю икоту.

— По вагонам! – отвернулся от него Славка.

— По вагинам! – потёр руки Генок.

В его сумке были припасены три портвейна «Кавказ», что давало ему свободу слова. В вагоне мы долго толкались телами, устраиваясь на ночь.

Мне было похуй где спать, но некоторым, особо привередливым, пришлось заёбывать товарищей всякими проблемами.

Никогда не понимал этой дурацкой возни с первыми и вторыми полками. Да спи ты, сука, где хочешь, хоть в тамбуре, под железнодорожную песню буферов. Нет же, подавай им первые полки, а то со вторых они боятся наебнуться.

Я раз восемь падал с этих полок и бился башкой об стол. Хуйня, скажу я вам. Всё зависит от количества, а иногда и качества выпитого. Ежели, к примеру, вы наполнены благородной водкой, то это — второе пришествие, а если дешевым вермутом, то это – изгнание из Рая, как повезёт.

Наконец, поезд тронулся. За окном поплыли вокзальные светотени, похожие на чёрно-белое кино.

В самом вагоне царил полумрак и громадная проводница, предупредившая нас насчёт пения под луной и соблюдения чистоты унитаза.

Конечно, многие завалились спать как пенсионеры, но кое-кто решил воспользоваться романтикой и притащил в наше купе винные напитки. В их числе был и Славка. Ну, ещё Оля с Наташей и какой-то приблудившийся капитан из порта Ванино.

Мы начали с портвейна, а продолжили «Солнечной долиной», жрали девичьи пирожки и варёную колбасу по 2 руб. 20 коп. от капитана. Разговоры велись на неопределённые темы. Мужской пол лез к женскому на предмет подъебнуться. Поскольку в вагоне ещё томились посторонние граждане с детьми и инвалидами, то туалет и тамбур были постоянно заняты.

Мы повесили фонарик и стали играть в «дурака». А во что ещё можно играть в этом дурацком поезде № 29.

Сколько раз проверено – садишься в полночь, пьёшь до двух-трёх часов, блюёшь под стол и спишь, как полено. Утром в столице похмеляешься остатками портвейна (а это, согласитесь, мука) и бредёшь, как Вечный жид в метро.

Но сегодня мы засиделись часов до четырёх.

Генок мял сиськи Оли, я утонул где-то в пучинах юбки Наташи. Капитан, словно шарманка, вещал бесконечную песню о каких-то камчатских крабах. Славка уронил голову на стол и периодически поднимал большой палец – типа «всё заебись». Это уже после карт. Иногда из туалета возвращался Сашка.

Ушли Оля и Наташа. Я залез на полку первым, Генок вторым. Капитан из порта Ванино продолжал сидеть внизу, как вурдалак. Он что-то спрашивал у пустоты и сам же отвечал ей. Санёк уныло захрапел под моей полкой.

Хоть я и залез первым, но сблевал на окно вторым. Генок меня опередил. Программа была выполнена, а дальше всё как у мастеров: «Тьма, пришедшая хуй знает откуда, накрыла ненавидимый прокуратором город…».

Поезд гремел своими стальными костями по рельсам, приближаясь к городу-герою Москве.

Москва, 1988 г. Утро

Локомотив уткнулся в Павелецкий вокзал вялым, потным членом.

По вагону забегали люди и проводница. Она кричала нам на тему остатков капитанской колбасы на прокопченном стекле, которые, словно сопли, ползли всю ночь к столу, портя вид природы и легендарную картину прибытия поезда. Она кричала на самого капитана из порта Ванино, который врос в угол купе, как древесный гриб.

Это время выпало у меня из памяти как ненужный хлам. Я очнулся только в метро с больной головой и сонными товарищами—бардами.

Конечно, не всем было хуёво, но это очень пошлый подход к коллективизму. Мы тряслись в металлической трубе как зайцы и липкими губами пытались договориться о планах и экскурсиях.

Да, я забыл сказать, что из Москвы в Ленинград мы должны добираться самолётом, как в грустной комедии Эльдара Рязанова. До этого самого самолёта у нас оставалось чуть ли не полдня свободного времени.

Кто-то бредил посещением музеев и Кремля, кто-то призывал прогуляться в Парк Горького, кто-то вообще плёл всякую хуйню насчёт ГУМа. Мы же втроём твёрдо решили идти на Арбат.

На то было несколько причин. Там можно поиграть для публики и набрать денег на выпивку. Там охуенная булыжная мостовая. И ещё на Арбате много всяких придурков вроде нас, с которыми можно выпить и пообщаться на темы «Новой волны».

Короче, распрощавшись с основной «массой», мы вышли на «Курской» и перешли на «Арбатско-Покровскую» линию.

Москва, 1988 г. День

Вынырнув из подземелья, мы подсчитали свои финансовые возможности. Они позволяли, но не особо радовали. Пришлось купить «Столичную» и «Фанту». Да, может, это было не совсем эстетично, зато надёжно, как Т-34.

Пили в подворотне, где-то в районе «Дома актёра». Потом вышли на Арбат — как мушкетёры. Перед нами открылся мир молодёжной субкультуры и таинственное чистилище художников.

Пока наши головы приходили в спиртовую норму, вокруг зарождалась арбатская барахолка творчества и самовыражения. Да, тогда на этой знаменитой улице ещё не всё было поделено и капиталистическая плесень не поселилась в её уютных закоулках. Гости и жители столицы бродили по брусчатке, в восторге останавливаясь у всяких неординарных личностей. А их было там…

Какой-то седой рокер, обставившись гитарными «примочками», наяривал всяко разно на потёртом Gibsonе, словно адский мститель. Пара пацанов орали на углу что-то из Цоя, а художник напротив рисовал на большом ватманском листе толстую мадам с немецким профилем. Худой, как палочник, барабанщик ебашил по консервным банкам, словно это была установка Sonor. Неплохо впрочем «вливал» чувак.

Когда всё это порядком настоебало, нам пришлось устроиться у какого-то магазинчика, расчехлить гитарки и пошло, поехало.

— Это шизофрения-а-а!!! – ревел я в толпу.

— Мы рождены, чтоб сказку сделать былью-ю-ю!!! – хором продолжали мы вместе.

Набор наших антреприз был разнообразен и неожидан. Мы пели всё, что приходило в голову, включая песню про какого-то ёжика с дыркой.

Вокруг нас тоже собирались люди и кидали в гитарные чехлы мелочь. Блядь, сколько её было! Интересно, как обогащались постоянные, арбатские артисты и художники? Мама родная! Вот он какой этот рынок, о котором мы читали в журнале «Крокодил».

Генок пару раз бегал за коньяком и беляшами. Вы только не смейтесь. Беляши с коньяком жрать можно, только потом никому об этом не говорите.

Мы не вылезали из Арбата практически до времени «Х». С нами уже вкушали алкоголь местные художники и рисовали голых баб.

С этими рисунками мы и припиздили в аэропорт, где официальная делегация липецких и прочих бардов с подозрением осматривала наши карманы. А там были денежки. Да, граждане, там были советские денежки, отложенные на иронию судьбы.

Мы понимали, что в Северной столице у нас будет мало времени на осмотр достопримечательностей и ещё меньше возможностей творчески выпить «Агдама».

В самолёте мы размягчились настолько, что вели себя подобно герою всё того же новогоднего фильма. Наверное, под нами проносились серые облака и всякие там ландшафты — хуй его знает. Лично мне снилась та толстая мадам с немецким профилем, которая пела песню об альпийских лугах.

Ленинград, 1988 г. Вечер

Ленинград. Пулково. Время не помню. Какой-то горизонтальный эскалатор и автобус «Икарус» с фиолетовыми полосами на бортах…

Ленинград, 1988 г. Тот же вечер

Метро с железными ставнями на станциях. Казанский собор. Панки. Митьки. «Букет Кубани». Сенатская площадь. Аперитив «Степной» за 1 руб. 60 к. Варшавский вокзал. Плацкартный вагон до Таллина.

(2010 г.)