Тень Усть-Илги (Часть 5/5)⁠⁠

Тень Усть-Илги (Часть 4/5)

Глава 8. Возвращение

Олег проснулся утром выспавшимся и отдохнувшим. Солнечные лучи пробивались сквозь занавеску, освещая комнату мягким золотистым светом. Он потянулся, чувствуя, как приятная истома покидает его тело. Впервые за долгое время сон был крепким и спокойным.

Куницын сел на кровати и взял телефон, чтобы проверить время. Экран ожил, показывая непрочитанное сообщение. СМС.

Подполковник Скворцов: «Мамедов-старший объявлен в розыск. Возвращайся».

Олег застыл. Это было сродни какому-то чуду, потому что подполковник никогда не писал сообщений. Для него мобильный телефон существовал исключительно ради звонков. «СМС — блажь молодежная», — неизменно бурчал начальник Олега, когда кто-то предлагал ему воспользоваться этой функцией. Капитан ненадолго задумался, потом набрал ответное СМС: «Сдаю отчет и выезжаю».

Олег провел в Усть-Илге еще неделю, завершая дело и передавая все материалы местным властям. Официально смерть мальчика была признана произошедшей от истощения в результате потери в лесу. Возраст определили приблизительно, документы о личности найти не удалось. Заявлений о пропаже так и не поступило. Тело было похоронено на сельском кладбище с соблюдением всех формальностей.

За эту неделю Олег много разговаривал с Иваном. Тот рассказывал о шаманских традициях своего народа, о том, как древние знания помогают понимать современный мир.

— Наука не все может объяснить, — говорил он. — Есть вещи, которые лежат глубже логики и фактов. В сердце, в генетической памяти, в связи с предками.

— И вы в это верите?

— А вы? — Иван улыбнулся своей знакомой полуулыбкой. — После всего-то, что видели?

Олег не мог ответить однозначно. Рациональная часть его разума по-прежнему искала логические объяснения произошедшему. Но сердце подсказывало другое.

В последний день перед отъездом они снова поехали к камням. Место выглядело совершенно обычно — просто поляна в лесу с древними эвенкийскими знаками. Никаких следов мистических событий, никаких аномалий.

— Спокойно стало, — заметил Иван.

— Да. Будто ничего и не было.

— Но было. И мы это помним. И это важно.

По дороге обратно они зашли в Молодежный проведать Егора Николаевича. Тот встретил их улыбкой — впервые за все время знакомства.

— Хорошо стало, — сказал он. — Буян опять в лес ходит, зверушки бегают, птицы поют. И я высыпаться начал нормально.

— А планы какие? — поинтересовался Олег.

— Думаю, в село или даже райцентр перебраться — в Усть-Илге или в Жигалово дом куплю. А то тут одному и правда как-то совсем тоскливо.

— Ну что же, хорошая идея.

— А Вы как? В Москву возвращаетесь?

— Да. Служба.

Утром следующего дня Иван повез Олега в Иркутск на поезд. По дороге они почти не разговаривали.

— Не будете скучать по здешним-то красотам? — спросил Иван, когда они подъезжали к вокзалу.

— Не знаю. А Вы со временем не начнете скучать по размеренной городской жизни?

— Тоже не знаю, — Иван улыбнулся. — Но думаю, что каждый человек должен быть там, где его душа чувствует себя дома.

— А где Ваша душа чувствует себя дома?

— Здесь. В этих местах, среди этих людей. А Ваша?

Олег посмотрел в окно на проплывающую мимо тайгу, на бескрайние просторы, которые месяц назад казались ему пугающими и чужими.

— Знаете, раньше я был бы уверен, что в Москве. А сейчас... сейчас уже не уверен.

На вокзале они попрощались как старые друзья.

— Если что — звоните, — сказал Иван. — Мобильная связь в Усть-Илге работает, сами знаете как, но рано или поздно дозвонитесь.

— Обязательно. И Вы звоните, если понадобится помощь.

— Хорошо.

Поезд тронулся. Олег смотрел в окно, как удаляется Иркутск, как снова начинается бескрайняя тайга. Но теперь она не пугала его. Наоборот — в ней было что-то умиротворяющее, вечное.

Москва встретила капитана Куницына привычным хаосом — нескончаемым потоком машин на Садовом кольце, гулом миллионного муравейника и тем особенным запахом мегаполиса, где асфальт спорит с выхлопными газами за право считаться главным ароматом столицы. После сибирской тишины это было похоже на погружение в кипящий котел.

Олег сидел в такси и смотрел на знакомые с детства улицы, но они казались теперь какими-то чужими, словно декорации к спектаклю, в котором он когда-то играл главную роль, а теперь оказался лишь случайным зрителем. Водитель — армянин средних лет с золотой цепью на мохнатой груди — что-то весело рассказывал по hands-free, периодически вставляя крепкие выражения. Олег слушал вполуха этот поток московской жизни и думал о том, как странно устроен мир: там, в Усть-Илге, люди волнуются о каждой мелочи, каждый знает каждого, а здесь миллионы существуют рядом, но врозь, как песчинки в пустыне.

В управлении его встретили без особого энтузиазма — обыденно, как встречают человека, вернувшегося из обычной командировки. Подполковник Скворцов пролистал его отчет, кивнул и буркнул что-то вроде: «Хорошо, что разобрались с этим цирком». Никого не интересовали подробности — мертвый ребенок неизвестного происхождения, захороненный по всем правилам, дело закрыто, галочка поставлена.

— Мамедов-старший объявился в Турции, — сообщил начальник, складывая документы в папку. — Наркотрафик через Сирию организовывал. Теперь он Интерполу интереснее, чем нам. Так что твой отпуск по семейным обстоятельствам можно считать завершенным.

Олег кивнул, понимая горькую иронию ситуации. Месяц назад известие об аресте Мамедова стало бы для него настоящим праздником — враг повержен, справедливость восторжествовала. Теперь это казалось мелкой победой в игре, правила которой он начинал забывать.

В своей московской квартире — двухкомнатной хрущевке на Юго-Западе — Куницын почувствовал себя Алисой, вернувшейся из Зазеркалья. Все было на своих местах: книги на полках, фотографии на стене, даже цветок на подоконнике выжил благодаря заботливой соседке. Но пространство казалось тесным, воздух — спертым, а за окном вместо бескрайней тайги маячили серые коробки панельных домов.

Он заварил чай — не тот крепкий напиток из самовара, что пил с Анной Васильевной, а обычный пакетированный «Липтон» — и сел у окна. В кармане джинсов лежал кусочек бересты с непонятным символом, который он так и не показывал Ивану. Зачем-то Олег вытащил его и долго крутил в пальцах, размышляя о том, что некоторые загадки лучше оставлять нерешенными.

Философ Камю писал, что человек рождается как чистый лист, и жизнь заполняет его своими письменами. Но что делать, когда в середине книги вдруг начинается новая глава, написанная совершенно другим почерком? Олег чувствовал именно это — будто кто-то невидимый дописал в его биографию несколько страниц, которые кардинально изменили сюжет.

В Усть-Илге время текло по-другому — неторопливо, как река в половодье, с глубоким пониманием того, что все в этом мире взаимосвязано. Там смерть мальчика столетней давности могла влиять на настоящее, а прошлое жило рядом с будущим, как соседи в коммуналке. Здесь же все было разложено по полочкам: вчера — это вчера, сегодня — это работа и пробки, завтра — это планы и надежды.

Но Олег знал, что это иллюзия. Москва тоже полна призраков — просто они носят другие имена. Призрак сталинских репрессий бродит по Лубянке, тени расстрелянных декабристов до сих пор маршируют по Сенатской площади, а в переулках Арбата можно встретить дух Булгакова, все еще размышляющего о том, что рукописи не горят.

Вечером позвонила бывшая жена.

— Как командировка? — спросила Лена, и в ее голосе была та осторожная теплота, которая появляется, когда люди понимают, что ссориться больше не за что.

— Познавательная, — ответил Олег. — А как дела у вас?

— Нормально. Сереже в школе стало поспокойнее. Говорит, хулиганы отстали.

Они поговорили еще несколько минут ни о чем — о погоде, о ремонте в ее квартире, о том, что цены на продукты опять выросли. Обычная московская болтовня, но Олег слушал и думал о том, что вот она, настоящая жизнь — не мистические приключения в сибирской тайге, а простые человеческие радости и заботы.

Через неделю он вернулся к обычной работе. Убийства, грабежи, мошенничество — криминальная рутина большого города. Дела шли своим чередом, папки плодились на столе, подозреваемые попадали в камеры предварительного заключения. Все как прежде, но с одной разницей — теперь Олег знал, что за видимым миром скрывается другой, где действуют иные законы.

Как-то в ноябре, когда Москва окончательно погрузилась в зимнюю спячку, Олег получил СМС от Ивана: «Церковь освятили. Красота неописуемая. Народу много пришло. Настя в школу ходит, троечница, но веселая. Егор Николаевич в Жигалово переехал, завел себе еще и кота. Село живет. P.S. Икона творит чудеса — так местные говорят».

Куницын долго смотрел на это сообщение, и что-то теплое шевельнулось в груди. Там, за тысячи километров от суетливой столицы, в маленьком селе на берегу Илги, продолжалась жизнь. Восстановленная церковь звала людей на службу, дети играли на улицах, не боясь теней в лесу, а древняя икона Одигитрии указывала путь заблудшим душам.

В ответ он написал коротко: «Спасибо за новости. Рад, что все хорошо». Но на самом деле хотел написать гораздо больше — о том, как скучает по сибирской тишине, о том, как сны его до сих пор полны таежных троп и звездного неба над Усть-Илгой. О том, что иногда среди московской суеты он вдруг чувствует запах еловой смолы и слышит далекий детский смех.

Зимой Олег подал рапорт о переводе. Не в Усть-Илгу — там ему делать было нечего, — но в областной центр, подальше от столичной карусели. Подполковник Скворцов удивился, но препятствовать не стал.

— Странно, — сказал он, подписывая бумаги. — Обычно все рвутся в Москву, а ты наоборот.

— Возраст, наверное, — усмехнулся Олег. — Хочется поближе к земле.

— К земле... — повторил начальник и покачал головой. — Ну, твое право.

Последний день в московском управлении Куницын провел, разбирая свой стол. В дальнем ящике нашлась старая фотография — он с сыном на даче, лет пять назад. Тогда ему казалось, что вся жизнь впереди, что все будет только лучше. Теперь он понимал: жизнь не становится лучше или хуже — она просто становится другой. И от нас зависит, сумеем ли мы принять эти изменения с достоинством.

В кармане по-прежнему лежал кусочек бересты. Олег не знал, что означает вырезанный на нем символ, но догадывался: это благодарность. Благодарность мальчика по имени Илья, который наконец обрел покой. А может быть, благодарность самой земли — за то, что помог исцелить старую рану.

Прощаясь с коллегами, капитан думал о том, что каждый человек в жизни должен хотя бы раз сделать что-то по-настоящему важное. Не для карьеры, не для денег, не для славы — просто потому, что иначе нельзя. Ему повезло: он знал, что сделал такое дело. Правда, рассказать об этом было некому — кто бы поверил?

Поезд до Твери отходил поздним вечером. Олег сидел в купе и смотрел, как за окном медленно проплывают огни Москвы. Где-то там, среди этих миллионов огоньков, продолжали жить люди, каждый со своей болью и надеждой. А где-то далеко, в сибирской деревне на берегу Илги, в восстановленной церкви тихо горела лампада перед иконой Одигитрии.

И Олег Куницын знал: мир полон тайн, которые наука объяснить не может. Но самая главная тайна — это способность человеческого сердца к состраданию. Именно она превращает обычных людей в героев, а героев — в легенды.

Поезд набирал скорость, увозя капитана от прошлого к будущему. А в кармане его пиджака лежал кусочек бересты — маленькое напоминание о том, что некоторые истории никогда не заканчиваются по-настоящему. Они просто переходят в другое измерение, где живут вечно.

И где-то в сибирской тайге, возле древних эвенкийских камней, до сих пор иногда слышен тихий детский смех. Но теперь в нем нет печали — только радость от того, что дорога домой наконец-то найдена.

Я на author.today: https://author.today/u/teo_dalen/