Семь раз отрежь, один раз опубликуй
Как-то только относительно недавно меня посетил мысль, что читая любое иностранное произведение, мы по сути читаем только процентов 50 оригинального замысла, а ещё 50 добавляет переводчик, от красноречия которого зависит практически всё восприятие.
Так уже много лет по интернетам ходит шутка про смерть Боромира.
"И Боромир, превозмогая смерть, улыбнулся."
Перевод В. Муравьева, А. Кистяковского.
"Тень улыбки промелькнула на бледном, без кровинки, лице Боромира."
Перевод Н. Григорьевой, В. Грушецкого.
"Уста Боромира тронула слабая улыбка."
Перевод М. Каменкович, В. Каррика.
"Boromir smiled." (Боромир улыбнулся)
Оригинал.
Про многовековую войну фанатов Гарри Поттера с их Злотеусом Змеем я вообще молчу.
А тут при чтении Стругацких наткнулась на статью о том, как их "Обитаемый остров" кромсала цензура. И Боже ж ты мой, насколько, наверно, отличалось бы восприятие их оригинальной идеи от того, что в итоге выпустили на рынок.
В «Неве» требовали: сократить; выбросить слова типа «родина», «патриот», «отечество»; нельзя, чтобы Мак забыл, как звали Гитлера; уточнить роль Странника; подчеркнуть наличие социального неравенства в Стране Отцов; заменить Комиссию Галактической Безопасности другим термином (аббревиатура!)…
В Детгизе (поначалу) требовали: сократить; убрать натурализм в описании войны; уточнить роль Странника; затуманить социальное устройство Страны Отцов; решительно исключить само понятие «Гвардия» (скажем, заменить на «Легион»); решительно заменить само понятие «Неизвестные Отцы»; убрать слова типа «социал-демократы», «коммунисты» и т. д.
«Что есть телеграфный столб? Это хорошо отредактированная сосна». До состояния столба «Обитаемый остров» довести не удалось, более того, сосна так и осталась сосной, несмотря на все ухищрения сучкорубов в штатском, но дров-таки оказалось наломано предостаточно, и ещё больше оказалось испорчено авторской крови и потрепано авторских нервов. И длилась эта изнурительная борьба за окончательную и безукоризненную идеологическую дезинфекцию без малого два года.
— Борис Стругацкий, «Комментарии к пройденному»
Суть претензий цензуры сводилась к требованию убрать все намёки на реалии отечественной жизни и прежде всего — русские имена. Таким образом Максим Ростиславский стал Максимом Каммерером, Павел Григорьевич превратился в Рудольфа Сикорски, Неизвестные Отцы, Папа, Свекор и Шурин были переименованы в Огненосных Творцов, Канцлера, Графа и Барона. И так далее, включая исчезновение «портянок» и замену «танков» на «панцервагены».
Наверно, это будет кощунством в отношении писателей, но окончательная версия мне нравится больше. Полагаю, виной тому факт, что первый вариант сильнее врезается в память. И был бы Максим всю жизнь Ростиславским, и никого бы не смущало. Но как-то вот эти зарубежные слова словно добавляют колорита. Мне именно из-за него во многом слог и понравился.