СДАЁТСЯ С ПОДПИСКОЙ⁠⁠

Глава 3

«17 марта 1989 года». Дата моего рождения, выведенная на пожелтевшей бумаге, смотрела на меня с таким же изумлением, с каким я, вероятно, смотрела на нее. Мурашки размером с мелкие булыжники пробежали по моей спине.

— Чушь! — сказала я вслух, и мой голос эхом отразился от стен подвальной комнаты. — Полная чушь!

Совпадение, ничего больше. А.Р. может быть кем угодно. Александр Рыбаков, Анна Романова, Артур Рембо... Ладно, с последним я загнула, но вы понимаете мою мысль.

Я положила документ обратно в коробку и осмотрелась внимательнее. На полках стояли десятки папок с надписями вроде «Нарративные триггеры», «Поведенческие паттерны», «Сюжетное программирование». Вся эта терминология напоминала странную смесь психологии, литературоведения и какой-то секретной науки. Я вытащила одну из папок и открыла её.

«Эксперимент доказал, что структурированный нарратив с правильно расположенными эмоциональными якорями способен вызывать предсказуемые поведенческие реакции у 78% объектов...»

Дальше шли графики, таблицы и выводы, написанные таким наукообразным языком, что моя бедная сценаристская голова начала пульсировать.

Я переключила внимание на проектор. Он выглядел старым, но вполне рабочим. Рядом стояла коробка с катушкой кинопленки, на которой было написано «Демонстрация метода. 1975». Любопытство, как обычно, пересилило здравый смысл, и я решила посмотреть, что на этой пленке.

К счастью, стена напротив стола была пустой и белой — идеальный экран. Я включила проектор, вставила пленку и направила луч на стену.

Экран засветился, и на нем появилось изображение — лаборатория, похожая на ту, что была на фотографии. Мужчина в белом халате, тот самый, обведенный красным маркером обращался к кому-то за кадром:

«...мы доказали, что правильно сконструированный сценарий может стать программой действий для объекта. Ключевой момент — внедрение сюжетных триггеров в повседневную реальность объекта. Когда человек сталкивается с событиями, которые совпадают с предложенным ему нарративом, он подсознательно начинает следовать заложенной программе...»

Дальше шли кадры с какими-то диаграммами, а потом снова появился мужчина:

«...важно понимать, что метод работает только при добровольном принятии нарратива объектом. Человек должен сам прочитать сценарий, вовлечься в него, поверить в его реалистичность. Без этого элемента вся система неэффективна...»

Я остановила проектор. Мой мозг лихорадочно обрабатывал информацию. Если верить этой пленке, группа ученых разработала метод манипуляции поведением через сценарии. И я, возможно, была объектом такого эксперимента.

Но почему я? И каким образом это связано с моим рождением?

Мое внимание привлекла еще одна папка с надписью «Наследственная восприимчивость». Я открыла ее и начала читать:

«Исследования показали, что восприимчивость к нарративному программированию может передаваться генетически. Дети объектов группы А демонстрируют повышенную реакцию на сюжетные триггеры даже без предварительной подготовки...»

О Боже! Неужели моя мать или отец были участниками этих экспериментов? Мама всегда говорила, что я унаследовала её воображение, но это уже перебор!

Я услышала шаги в коридоре и замерла. Луч света мелькнул под дверью — кто-то ходил по подвалу. Быстро выключив проектор, я спрятала папку под куртку и притаилась за шкафом.

Шаги приблизились к двери. Ручка повернулась. Я задержала дыхание.

В комнату вошел мужчина с фонариком. Я не могла разглядеть его лица, но по силуэту узнала нашего консьержа.

— Странно, — пробормотал он. — Я точно запирал эту дверь.

Он осветил фонариком комнату, луч скользнул в сантиметрах от моих ног. Я вжалась в стену, проклиная свое любопытство. Консьерж подошел к столу, посветил на проектор.

— Теплый, — сказал он в пространство. — Кто-то был здесь.

Он еще раз осмотрел комнату и, не обнаружив ничего подозрительного вышел, закрыв за собой дверь. Я услышала, как поворачивается ключ в замке.

Великолепно! Я заперта в секретной комнате в подвале с проектором, кучей странных документов и пленкой о программировании поведения. Прямо как в моих сценариях.

Я достала телефон. Связи, разумеется, не было, типичный подвал старого дома. Я посветила экраном вокруг в поисках другого выхода. И заметила небольшую дверцу в углу комнаты, скрытую за стеллажом.

Отодвинув стеллаж я обнаружила узкий проход. Судя по всему, он вел куда-то вглубь здания. Выбора особо не было — либо сидеть здесь до утра и объясняться с консьержем, либо рискнуть и полезть в таинственный тоннель.

Я выбрала тоннель, конечно же. С моим везением там наверняка обитают радиоактивные крысы-мутанты, но это все же лучше, чем объяснять консьержу, что я делала в запертой подвальной комнате посреди ночи.

Проход оказался низким, приходилось идти пригнувшись, и на удивление чистым, словно им регулярно пользовались. Через несколько метров он повернул налево, потом направо, и я совершенно потеряла ориентацию. Наконец впереди забрезжил свет. Я ускорила шаг и вышла... в другой подвал.

Но это был не наш подвал. Помещение было больше, светлее и явно использовалось, вдоль стен стояли металлические шкафы, на столах современная техника, на стенах огромные мониторы.

— Что за чертовщина? — прошептала я, оглядываясь.

На одном из мониторов я увидела изображение коридора нашего дома. На другом холл с консьержем за стойкой. На третьем подвал, из которого я только что выбралась.

Это была комната видеонаблюдения! Кто-то следил за домом и его жителями. И судя по количеству мониторов, следил очень тщательно.

Я подошла ближе к столу с компьютерами. На одном из экранов был открыт файл с названием «Объекты наблюдения». Я кликнула на него и увидела список с фамилиями. Мое имя было третьим сверху, а над ним — имя Бориса Коржавина, перечеркнутое красной линией.

Рядом с моим именем стояла пометка: «Высокая восприимчивость, генетическая предрасположенность. Идеальный объект для финального эксперимента».

Финальный эксперимент? Звучало не очень обнадеживающе.

Я услышала звук открывающейся двери и метнулась за ближайший шкаф. В комнату вошли двое — мужчина и женщина. Мужчину я узнала сразу — это был тот самый тип, которого я видела у подъезда. Женщина показалась смутно знакомой, но я не могла вспомнить, где её видела.

— Она нашла комнату, — сказал мужчина, указывая на один из мониторов, где был виден пустой подвал. — Совсем как в сценарии.

— Конечно, нашла, — ответила женщина. — Мы же оставили ей все подсказки. Ключ у двери — это, пожалуй, было слишком очевидно, Виктор.

Виктор? Виктор Лозинский?

— Иногда нужно немного подтолкнуть объект, Марина. Она сценарист, привыкла замечать детали, но не всегда видит очевидное.

Марина... Марина Соколова? Та самая продюсер, которая звонила мне по поводу работы в архиве?

— И что теперь? — спросила Марина. — Думаешь, она придет в архив?

— Уверен, — кивнул Виктор. — Любопытство у неё в крови. Это генетическое.

— Как у её матери, — усмехнулась Марина.

Я чуть не вскрикнула. При чем тут моя мать?

— Именно. Дарья была лучшим объектом. Жаль, что она вышла из проекта.

Дарья? Так зовут мою мать! Значит, она действительно участвовала в их экспериментах?

— Но дочь оказалась даже лучше, — продолжил Виктор. — Наследственная восприимчивость плюс профессиональное понимание структуры сценария. Идеальное сочетание.

— И что будет, когда она придет в архив? — спросила Марина.

Виктор улыбнулся.

— Она найдет то, что мы хотим, чтобы она нашла. И сделает то, что должна. Всё по сценарию.

— А если она решит не следовать сценарию?

— Не решит, — уверенно сказал Виктор. — Нарративные триггеры уже запущены. Она уже внутри истории. И финал будет именно таким, каким я его написал.

Я похолодела. Эти люди манипулировали мной, заставляя следовать какому-то сценарию. И моя мать, оказывается, тоже была частью их экспериментов.

Но что за «финал» они запланировали? И что я должна найти в архиве?

Виктор и Марина вышли из комнаты, и я осторожно выбралась из своего укрытия. Нужно было срочно выбираться отсюда и разобраться во всем. Но главное — решить, что делать с приглашением в архив. Идти в очевидную ловушку или нарушить «сценарий»?

Я заметила дверь с надписью «Выход» в дальнем углу комнаты. Осторожно подойдя к ней, я повернула ручку. Не заперто! Дверь открылась, и я увидела лестницу, ведущую наверх.

Поднявшись по лестнице, я оказалась... в коридоре киностудии Горького. Узнала его по характерному оформлению стен, которое видела в документальных фильмах. Значит, тоннель соединял наш дом с киностудией! Неудивительно, что экспериментаторам было так удобно работать.

Коридор был пуст, еще бы, глубокая ночь. Я быстро нашла выход и через пять минут уже стояла на улице, жадно вдыхая свежий воздух.

Голова кружилась от информации. Меня используют в каком-то эксперименте, связанном с программированием поведения через сценарии. Моя мать была участницей того же проекта много лет назад. И все это каким-то образом связано с архивом киностудии, куда меня так настойчиво приглашают.

Я решила, что должна поговорить с матерью. Немедленно.

Несмотря на поздний час, я поймала такси и назвала адрес родителей. По дороге я позвонила маме — предупредить о визите.

— Алиса? — сонный голос мамы звучал встревоженно. — Что случилось? Сейчас два часа ночи!

— Мама, мне нужно с тобой поговорить. Срочно. Я уже еду к вам.

— О чем? Что-то случилось?

Я глубоко вздохнула.

— Мама, тебе говорит что-нибудь «Проект "Нарратив"»?

В трубке повисла тишина.

— Мама? Ты здесь?

— Где ты это услышала? — голос мамы изменился, стал жестким и испуганным одновременно.

— Я всё объясню при встрече. Буду через пятнадцать минут.

Я отключилась и уставилась в окно такси. Значит, мама знала о проекте. Может быть, она расскажет мне, что все это значит и почему я оказалась в центре этой странной истории.

Такси остановилось у дома родителей. Я расплатилась и вышла. В окнах горел свет, мама не стала ложиться спать.

Дверь открылась еще до того, как я нажала на звонок.

— Быстрее, заходи, — мама втянула меня в прихожую и заперла дверь на все замки.

Она выглядела испуганной. И постаревшей, словно за то время, что прошло с моего звонка, она прожила несколько лет.

— Рассказывай, — потребовала она, усаживая меня на кухне. — Где ты услышала о «Нарративе»?

И я рассказала ей всё, о странном арендаторе, о сценарии, о мертвом соседе, о подвальной комнате, о подслушанном разговоре. С каждым моим словом лицо матери становилось все бледнее.

— Боже мой, — прошептала она, когда я закончила. — Они возобновили проект. И нашли тебя.

— Мама, что происходит? При чем тут ты? И что они хотят от меня?

Мама встала, подошла к кухонному шкафчику и достала бутылку коньяка. Налила себе полстакана и выпила залпом.

— Мне следовало рассказать тебе давно, — сказала она. — Но я надеялась, что всё это в прошлом.

Она села напротив меня и взяла мои руки в свои.

— В 1988 году я работала в литературной части Киностудии Горького. Мне предложили участвовать в исследовании влияния сценарной структуры на восприятие фильма. По крайней мере, так они это называли. На самом деле это был эксперимент по программированию поведения через нарративные структуры...

Я слушала, затаив дыхание, как моя мать рассказывала о своем участии в секретном проекте, о том, как ей давали читать специально структурированные сценарии, а потом наблюдали за её реакциями и поведением. Как постепенно она начала замечать, что действует по шаблонам, заложенным в этих сценариях.

— Когда я поняла, что происходит, я была уже беременна тобой. Вышла из проекта и уволилась из киностудии. Мы с отцом переехали в другой район, сменили номера телефонов. Я надеялась, что они оставят нас в покое.

— Но они не оставили, — прошептала я.

— Видимо, нет, — мать покачала головой. — Они, вероятно, следили за нами все эти годы. И когда ты переехала в тот дом и начала работать сценаристом...

— Они решили проверить, передалась ли мне твоя восприимчивость к их методам, — закончила я за неё.

Мать кивнула.

— Но зачем? Чего они хотят добиться?

— Не знаю, — она покачала головой. — Но если они заманивают тебя в архив, значит, им что-то там нужно. Что-то, что ты должна найти. Или сделать.

Я вспомнила слова Виктора: «Она найдет то, что мы хотим, чтобы она нашла. И сделает то, что должна».

— Я не пойду туда, — решительно сказала я. — Не буду играть по их правилам.

Мать посмотрела на меня с тревогой.

— Боюсь, у тебя может не быть выбора. Если ты уже прочитала их сценарий, если уже начала следовать заложенным в нем шаблонам... Нарративные триггеры очень сильны, Алиса.

— Ты смогла сопротивляться, — возразила я.

— Да, но мне потребовалась вся сила воли. И я не была так глубоко втянута, как ты сейчас.

Я задумалась. Если верить всему, что я узнала, Виктор Лозинский и его команда манипулировали мной, заставляя следовать написанному ими сценарию. И каким-то образом мне нужно было вырваться из этой истории.

Но как сценарист я знала одну важную вещь, чтобы изменить историю, нужно сначала понять её структуру. Узнать, какой финал запланировал автор.

— Я пойду в архив, — сказала я наконец.

— Что? Но ты только что говорила...

— Я пойду, но не буду слепо следовать их сценарию. Я узнаю, что им нужно, и переиграю их.

Мать покачала головой.

— Это опасно, Алиса. Они не остановятся ни перед чем. Вспомни Бориса Коржавина.

— Именно поэтому я должна это сделать. Если они убили Бориса, кто следующий? Ты? Я? Кто-то еще, кто случайно узнает об их проекте?

Я встала.

— Мама, ты помнишь имена людей, которые руководили проектом в твое время?

Она задумалась.

— Главным был профессор Лозинский. Георгий Лозинский.

— Георгий? — я вспомнила подслушанный разговор. — А Виктор Лозинский?

— Его сын, — кивнула мать. — Он иногда приходил в лабораторию. Был одержим работой отца.

Итак, я имела дело с сыном того самого ученого, который разработал метод нарративного программирования. Сыном, решившим продолжить дело отца.

— Мама, мне нужно подготовиться к встрече в архиве. У меня есть два дня.

— Что ты собираешься делать?

Я улыбнулась, чувствуя, как в голове складывается план.

— То, что у меня получается лучше всего. Написать собственный сценарий.

Продолжение следует...