Ругенбрамс⁠⁠

Вы когда-нибудь слышали о городе Ругенбрамс?

Официально такого места не существует. Но стоит вбить его название в навигатор, и вы найдёте дорогу. Правда, двигатель вашего автомобиля заглохнет, как только вы увидите в тумане огни города. С этого момента ваша прежняя жизнь останется позади.

Первая глава здесь: Глашатай

Вторая глава здесь: Болтун

Третья глава здесь: Румия

Четвёртая глава здесь: Хелле

Пятая глава здесь: Уважаемый Герман Штраус

Шестая глава здесь: Вести Ругенбрамса

Седьмая глава здесь: Странные похороны

Восьмая глава здесь: Стук в дверь

Девятая глава здесь: Реальный мир

Десятая глава здесь: Житель Ругенбрамса

Одиннадцатая глава здесь: Большая рыба

Двенадцатая глава здесь: Разговор

Тринадцатая глава здесь: День перед выборами

Четырнадцатая глава здесь: Ответы

Пятнадцатая глава здесь: Побег из Ругенбрамса

Шестнадцатая глава здесь: На дне колодца

Глава 17. Солнце зашло

Свен аккуратно положил один из гармонизаторов на металлический поднос с ручками и понёс его перед собой, двигаясь как можно медленнее, словно любое неловкое движение могло обернуться катастрофой.

На этот раз мы поехали в лифте наверх. Поездка показалась бесконечной: стальные канаты шуршали и вздыхали, где-то в шахте скребли противовесы, и от постоянной вибрации дрожали стенки кабины. Я не мог поверить, что башня действительно была настолько высокой, хотя, возможно, это было лишь игрой моего перепуганного воображения.

Минут через десять дверцы наконец разошлись, и я едва не отскочил назад. В кабину тут же ворвался холодный ветер. Мы оказались на головокружительной высоте; под ногами раскинулся весь Ругенбрамс, с его узкими улочками, кукольными домами и небольшой набережной, где к причалам прижимались крохотные лодки. Черепичные крыши лежали ровными рядами, как чешуя.

Внизу сновали люди. Сначала они казались простыми движущимися фигурками, но, когда взгляд привык к масштабу, их черты проступили чётче. И вдруг я понял: все они были мне знакомы. Вот Герман Штраус спешил к дверям редакции и отчаянно размахивал бумагами. Вот по одной из улиц шла Румия и крепко прижимала к себе свежую газету. А чуть в стороне, на берегу, покачивая ногами над водой, в задумчивости сидела Хелле. Её туфельки болтались на самых кончиках пальцев, и каждый раз, когда каблук почти касался поверхности, она инстинктивно выпрямляла ступню, чтобы поднять обувь выше.

Я услышал тихий стон и повернулся. Лицо Свена исказилось, словно от боли. Скулы свело, а губы побелели. Он будто боролся с каким‑то внутренним приказом, который настойчиво в нём звучал.

И меня осенила страшная догадка: они все казались настоящими людьми, только… будто лишёнными свободы воли, запертыми в своих траекториях, как мухи в янтаре.

В это время Свен прошептал «прощай», не отрывая взгляда от Хелле, и добавил, что, если не вернётся, то так тому и быть.

— Что происходит? — испуганно спросил я.

Никто не ответил. Тогда я шагнул ближе и сделал то, что и сам от себя не ожидал: схватил поднос с гармонизатором и попытался вырвать его у Свена. Но он так крепко стискивал его, что это оказалось невозможным.

Я решил действовать иначе. Протиснулся вперёд, обошёл Свена и встал на самый край. Глубоко вдохнул, сделал шаг, но ничего не произошло. Казалось, что воздух под ногами обрёл плотность пола: упругое, холодное, как невидимое стекло, сопротивление приняло мой вес и не дало упасть вниз.

В тот миг Хелле, словно что‑то почувствовав, подняла голову. Она долго и пристально вглядывалась вверх, щурилась, пыталась различить что‑то среди облаков и ветра. Я помахал ей и крикнул:

— Хелле! Я здесь! Наверху!

На одно короткое мгновение мне показалось, что она вот‑вот махнёт в ответ и улыбнётся. Но она никак не отреагировала.

Тем временем Свен замедлился. В его взгляде промелькнула тень сомнения, он едва заметно качнулся назад, словно хотел всё бросить и повернуть обратно. Но в следующую секунду его челюсть напряглась, плечи распрямились, пальцы ещё крепче вцепились в ручки подноса. Дыхание у него стало коротким, рваным, как у бегуна перед стартом. Оттолкнувшись, он прыгнул.

Воздух перед ним дал тонкую трещину: появилась неровная чёрная линия, как царапина на стекле. Линия подрагивала, расползаясь в стороны, а по её краям вспыхивал тусклый, влажный блеск. Оттуда потянуло холодом. Доля секунды. Его голова ушла первой, следом провалился корпус, а в конце ноги. Разрез сомкнул края и будто жуткий космический «монстр» проглотил его целиком, не оставив ничего.

Я не успел даже осмыслить произошедшее, как шов снова дрогнул. Чёрная линия распахнулась коротким рывком, словно тот же «монстр» раскрыл свою пасть. Свен вылетел из разреза и свалился прямо на рифлёный пол лифта. Я отчётливо услышал, как он охнул. Ни подноса, ни его изобретения с ним уже не было. Разрез закрылся, издав длинный, болезненный скрежет, от которого у меня заныли зубы.

Свен широко раскрыл рот, будто хотел закричать. Но крика не получилось. Вместо него из горла вырвался странный, сиплый голос, будто говорил кто‑то чужой, использовав его связки:

— Кто я?

И тут же его тело начало уменьшаться прямо на глазах. Сначала он просто съёжился, втянул голову в плечи. Затем кожа покрылась серыми пятнами. Пятна расползлись и сошлись в сплошную серебристую рябь. Под этой рябью шевелилось что‑то живое: бугорки вспухали и лопались, словно прыщи, из которых начали вылезать перья.

Скулы сгладились, подбородок ушёл, а нос начал сплющиваться и вытягиваться, превращаясь в чёрный, как антрацит, клюв. Он становился меньше, превращаясь в птицу. И вот уже на полу стоял, чистя пёрышки, попугай породы Жако.

То, что осталось от Свена, мотнуло головой из стороны в сторону, подпрыгнуло, свесилось с края лифта и, оттолкнувшись, слетело вниз, расправив крылья.

— Что там произошло, я не знаю, — раздался голос Олаф. — Я ожидал… чего угодно, но не этого.

— Ты ожидал, что он вернётся человеком? — уточнил я.

— Нет, я ожидал, что он вернётся с гармонизатором, — жёстко ответил он.

Я невольно посмотрел в пустоту, где недавно дрожала чёрная щель.

— Активировать прибор ему не удалось, — продолжил Олаф. — И Свен стал Болтуном.

Я сделал шаг вперёд, глядя на город. Внизу Ругенбрамс жил своей крошечной жизнью.

— Кто эти люди внизу? — спросил я, почувствовав сухость во рту. — Что ты с ними сделал?

— Ты о ком? — спокойно отозвался Олаф.

— Об этих… — я показал рукой вниз, — людях в воспоминаниях. Они будто живые.

Олаф коротко усмехнулся:

— Это всего лишь урезанные копии сознаний. Пять процентов от тех, кем они были раньше. Не обращай внимания… Это неважно.

— Но они же что-то чувствуют? — возмутился я.

— Чувствуют, — нехотя согласился он. — Но не живут. Не как мы.

— И это, по-твоему, нормально?

— Да я тут совсем ни при чём, — начал оправдываться Олаф. — Это технология Свена. Я всегда был лишь его верным лаборантом, помощником, которому так далеко до его гения.

— Но ты продолжил его дело? Продолжил кромсать, уродовать сознания других? Всё во имя чего?

Пауза растянулась. Ветер прошелестел где-то сбоку, я услышал собственное дыхание, частое, сбивчивое. Олаф, видимо, подбирал слова.

— Выбора не было, — с лёгкой горечью ответил он. — Ругенбрамс — это карманная вселенная, всего лишь временное пристанище. Здесь невозможно долго жить. Рано или поздно всё это исчезнет, растворится в той сломанной реальности.

Внизу тем временем наступал вечер. На площади один за другим вспыхивали газовые фонари. Свет разом окрасил половину города янтарём; крыши потемнели, зажглись окна, а прохожие потихоньку разбредались по домам.

— И это оправдывает всё? — спросил я уже тише, чувствуя, как злость и страх перемешиваются в горький осадок.

Голос ответил ровно и устало:

— Это оправдывает многое. Не тебе нас судить. Мы сделали всё, что было возможно. Свен даже пожертвовал своим разумом, но эта жертва оказалась напрасной. Неподготовленное сознание не способно долго находиться там. Оно разрушается за секунду.

Я начал понимать. Как любой учёный, столкнувшись с проблемой, Олаф попытался её решить. Ругенбрамс превратился в площадку для экспериментов с сознанием. Все указы и «несчастные случаи» оказались звеньями одной цепи: закалить психику, приучить её к давлению и разладу, чтобы тот, кто отправится туда, выдержал и сумел запустить гармонизатор.

— «Не тебе нас судить» — удобная формулировка, — бросил я. — Особенно когда судит тот, кто не должен платить своим разумом. Ты прячешься за множественным числом, но говоришь со мной один. Скажи честно, Олаф: ты ищешь не решение — ты ищешь жертву.

— Нет, — резко отозвался голос, в нём прозвучало раздражение, но тут же погасло. — Я просто хочу, чтобы в мире снова наступило утро. Нормальное утро. Я ищу того, кто выдержит. Я воссоздаю самые невероятные сценарии, тестирую людей, отбираю тех, кто потенциально сможет пройти. Однажды я уже думал, что мне удалось. Кандидат идеально справился со всеми тестами, система показывала стабильность. И мы… — голос едва заметно сбился. — Я отправил его со вторым гармонизатором.

— Полагаю, попытка оказалась неудачной, — усмехнулся я.

— Да, — голос стал глуше. — Вместо одного через секунду вернулись двое: Гуннар и Петер. Они не смогли ничего толком объяснить, но прибора с ними не было, а тот мир не изменился.

— Кандидат не смог запустить его?

— Я не знаю, — с досадой ответил Олаф. — Может, смог, может, прибор просто не работает, и человечество обречено.

— Может стоило попробовать встроить какое-то автоматическое срабатывание? — спросил я. — Таймер, датчик, реле…

— Как? — его голос почти сорвался. — Там нет времени. Вернее, оно перемешано, нелинейно. Обратный отсчёт не имеет смысла, любой датчик при пересечении границы срабатывает непредсказуемо. Да и сам гармонизатор — это не совсем прибор, а живое существо со своими мыслями и волей. Его может запустить только другое живое сознание — убедить, склонить к решению. А оно не хочет срабатывать, потому что для него это — смерть. Мы надеялись, что, увидев тот беспорядок, что творится снаружи, оно решится, сделает то, к чему предназначено. Но, похоже, нет…

— Получается, остался только один гармонизатор, правильно?

— Правильно, — повторил голос почти зачарованно, будто вслушиваясь в собственные слова. — И хуже всего то, что сразу после Гуннара и Петера из разлома появился Андреас. Он помолодел лет на тридцать — стал совсем мальчиком. Представь: он провёл там несколько лет. Что с ним стало… я не могу даже представить, — голос на миг охрип. — А он ничего не рассказывает. Иногда он выглядит обычно, а иногда — будто уже давно перестал быть человеком.

Олаф на миг замолк, затем убеждённо добавил:

— Ты должен победить Андреаса.

— Победить?! — воскликнул я. — Да почему я?

Мысль о собственной «избранности» слегка льстила, но здравый смысл шептал, что это клише из книг и фильмов. В жизни избранным может быть и каждый и никто. Это всего лишь ярлык, который навешивают, чтобы человек меньше сопротивлялся тому, что его ждёт. Как правило, это что-то самоубийственное.

— Да потому что больше никого не осталось, — в отчаянии произнёс он. — Йохан, Алма, Агнес — все сошли с ума и умерли пока ты был здесь…

— Даже Агнес? — удивился я.

Кто-кто, а она казалась воплощённым здравомыслием, пусть и с заметным пренебрежением к личным границам.

— Да. С первого дня она подмешивала тебе в кофе цианистый калий.

По спине пробежал неприятный холодок.

— Как?

— Она решила, что призраки имитируют плоть, — сказал голос. — Сначала обнимала всех, проверяла тепло и дыхание. Потом стала травить по‑настоящему: цианистый калий в кофе. Логика простая: умрёшь — значит был живым. Призрак, по её мнению, не может умереть. К счастью, в карманной вселенной другие законы, поэтому ты до сих пор жив… Но это детали, — жёстко оборвал он сам себя. — Главное — доступ к гармонизатору может получить только мэр. Свен привязал протокол к самому факту избрания. И времени почти не осталось…

Выбор, который мне предоставили, оказался не из лёгких: либо, скорее всего, сойти с ума, но с небольшим шансом спасти Вселенную, либо остаться здесь и ждать, пока этот карманный мир не превратится в такой же хаос, что творится снаружи.

Мне пока не хотелось хватать этот аппарат, бежать в разлом и пытаться спасать вселенную. Но нужно было хотя бы решить, верю я или не верю всему сказанному.

Вдруг свет замерцал, и я почувствовал, будто меня невидимой силой тянет вверх. Становилось всё ярче, и вот уже сверху показалась рука, крепкая, решительная. Неожиданное спасение? Но от кого? Я схватился за неё, и меня резко выдернули наружу.

Я повалился перед колодцем. По коже текла вонючая, липкая жижа, волосы слиплись, я с трудом переводил дыхание, изо всех сил пытался откашляться. Ноги дрожали, тело будто разучилось подчиняться.

Надо мной склонился Андреас. В полутьме его глаза блеснули; в голосе прозвучала неожиданная живость, почти весёлый интерес:

— Ты как раз вовремя! Солнце только что зашло.

Продолжение следует: восемнадцатая глава "Андреас ест акулу" появится здесь в пятницу, 14 ноября.

Автор: Вадим Березин

Спасибо, что прочитали. Подписывайтесь!

ТГ: https://t.me/vadimberezinwriter