Поводок Гелиоса Часть 4⁠⁠

– Раздевайся, – сказал я, опуская на стол тяжёлую спортивную сумку.
Щёлкнул дверной замок, отрезая ей путь назад.
Суно побледнела и отодвинулась от меня, упершись спиной в душевую перегородку.
Я глубоко вздохнул и опустился на коленки. Открыв саквояж, я показал ей на бутылку а-септа. Загнанная в угол, она злобно сверлила меня своими глазищами.
– Не сходи с ума, дурында. У тебя вся спина подрана. Если не вылить это говно на раны, получится что-то вроде вот этого, – сказал я, показывая раздувшийся до неприличных размеров фиолетовый мизинец.
– Больно будет?
Я кивнул:
– Очень.
Она поджала разбитые губы.
– Отвернись.
Я послушно спрятался за ладошками. Послышался влажный шлепок. Вдоволь настрадавшаяся за сегодня кофта упала на пол.
– Всё.
Я открыл глаза и присвистнул. Всё было куда хуже, чем я думал. Чуть ниже правой лопатки кожа была наискось срезана и висела запёкшимся лоскутом. Худющая, синяя, с выпирающими расцарапанными рёбрами. Маленькое тщедушное тельце, слишком хрупкое даже для своего возраста.
Я достал аэрозоль, легонько встряхнул и принялся обрабатывать края раны универсальным обезболивающим.
– Зозо меня почти выковырял, когда ты пришёл… Щекотно… – вздрогнула она. – А говорил, больно будет…
– Я соврал… – солгал я, доставая иглу.
Она зашипела и выгнулась в бок.
– МѰдак сраный…
– Терпи, – проговорил я, быстро накладывая стежки.
Отрезав нить, я достал из аптечки тонкий обеззараживающий пластырь и одну за другой залепил все царапины и ранки поменьше.
– А она красивая?
Я замер на миг, осматривая шею девочки.
– Кто? – уточнил я, открывая футляр с ультразвуковым лезвием.
Волосы, и без того коротко подрезанные, у основания затылка были выдраны с корнем и свисали окровавленным колтуном. Это нужно было убирать.
– Швабра, которая принесла мне мороженое… Она для тебя красивая?
– Кейси симпатичная девушка, – пожал я плечами, – но она вдвое младше меня. И у неё слишком зелёная шевелюра.
Суно довольно хихикнула.
– Похоже, Кейс тебе не сильно понравилась?
Девочка раздражённо выдернула кусок туалетной бумаги из диспенсера и принялась его рвать.
– Она на меня пыжилась, как на пустое место, – наконец разродилась Суно, – и у неё вареники противно дрожали, когда она с тобой базарила... Такую, как она, Брухо сожрал бы сразу и не подавился.
Девочка замолчала и о чём-то глубоко задумалась.
– А Лив? – мои пальцы дрогнули. Чёрт – лезвие прошло в дюйме от её кожи. – Ты иногда говоришь с ней, когда думаешь, что я не вижу…
– Она… – Соплюха застала меня врасплох, и я растерялся, не зная, что сказать. – Она была такой же надоедливой занозой, как ты. Умела находить проблемы на свою голову, – рассказывал я, обрабатывая затылок девочки асептиком, – ...которые всегда приходилось решать мне. Постоянно выводила меня из равновесия. Однажды она украла у отца безумно дорогую вещь – старый портсигар – такую красивую штуку, в которой богатые уёб... очень богатые люди держат свои сигареты, и, улыбаясь, бросила вниз с шестисотого этажа. С тех самых пор у меня такой красивый нос.
– Вот сучка… – Суно попыталась обернуться, видимо, чтобы вживую оценить печать отцовской любви, но я вернул ее голову обратно и продолжил срезать жёсткие колтуны.
– Зачем она это сделала?
– Лив… Хотела мне кое-что показать… То, чего я упрямо не замечал. И то, что она всегда отчётливо видела.
– Но ты ведь простил её?
– За что? – я стряхнул с головки Суно облако медных необыкновенно мягких на ощупь волос.
– За… За то, что она сделала тебе больно?
– Мы все, мелкая, кажется, только тем и заняты, что постоянно делаем друг другу больно. Просто боль. Боль бывает очень разной. Одна идёт нам на пользу, – я легонько дотронулся до пластыря на её спине, там, где ещё совсем недавно зияла открытая рана. – Другая, – я протянул ей небольшое зеркало и дотронулся до сломанной и кривой переносицы, – незаметно разрушает нас до самого основания. Лив в тот момент избавляла меня от второй. Хотя я был слишком глуп, чтобы это понять.
Я закрыл аптечку, поднялся на ноги и отряхнул коленки от волос Суно. От волос, которые совсем не кололись…
– Дружище Мику, отец Кейси, тот, чьё мороженое ты недавно пыталась прятать в карманы моей кофты, по доброте душевной собрал тут для тебя кое-что… – я открыл сумку.
– А если я когда-нибудь сделаю тебе больно? – спросила она, глядя в маленькое зеркальце. – Ты сможешь меня простить? Тео?
И снова её совсем не детский вопрос просто поставил меня в тупик. Сердце, бешено подпрыгнув, ударилось о рёбра.
– Если действительно хочешь сделать мне больно, – через силу улыбнулся я, – потрать всю горячую воду…
Я прикрыл за собой дверь и подошёл к стеклу, прижался вспотевшим лбом к холодной гладкой поверхности. Мысли бешено скакали. За окном монотонно жужжал уродливый огрызок луны. На стекле набухали чёрные крупные капли и срывались по очереди вниз, оставляя за собой блюющие синим цветом дорожки.
– Как такое возможно?


Его путь заканчивался здесь. Казалось, он впервые за целую вечность дышал и пил этот воздух, который в его лёгких превращался в вино и разносил по жилам дикий живой огонь. Люди обтекали его со всех сторон, словно воды бурной реки, словно вечный поток, в котором до недавнего времени он был растворён, обезличен, низведён до состояния простой функции, ослепленного началом вектора, одержимого направлением и динамикой.
Он наконец вырвался на берег и теперь, глядя на непроницаемо чёрное окно третьего этажа под мерцающей неоновым полумесяцем вывеской, стремился к заново обретённому смыслу. Омытому и убеленному смертью. Закаленному чужим горем.
Измаранное в чужой крови пальто роняло на грязный бетон слёзы.
Встрепенувшись, словно сбросив оковы долгого сна, он опустил стальные глаза и двинулся в проулок.
Тьма жадно проглотила его силуэт.


Бесконечные трубы. Неприятно живые, они гудели сжатой до размера атома злобой, извиваясь, агрессивно меняли углы. Сверкая хромом, несли в чреве концентрированную вязкую ненависть и вагоны, полные мертвецов. Раскачиваясь на поворотах вместе со всеми в одном беззвучном ритме, безразличный, пустой и такой же мёртвый, он двигался через нескончаемые тоннели, холодно и отрешённо глядел в окна на одинаковые станции плесени. И на каждой находил самого себя. Избавленного от надежд, бредущего вперёд. С каждой новой станцией всё ближе и ближе к краю, очерченному невероятно жёлтой на фоне серого и стального мира полосой. К границе, за которой гудит необременённая рамками нечеловеческая, безразличная к условным преградам мощь. В звенящей тишине вагон едва заметно качнуло. Мертвецы качнулись вслед за железом, а он вслед за мертвецами. И состав продолжил свой путь. Словно ничего не произошло.

Я открыл глаза, не понимая толком – ни где я, ни что меня вытащило из особо тяжёлого кошмара. Было очень темно.
Что-то снова укололо меня в спину.
Тихонько обернувшись, я увидел Суно. Девочка спала рядом на полу, подтянув к груди острые колени.
Ощущение предрешённой неизбежности, сковывающее в тиски, давящее на грудь, угасало вместе с тяжёлым неоформленным сном. Я поднял невесомое тельце и вернул на мягкую кровать. Она что-то недовольно пробурчала во сне и перевернулась на другой бок. Укрыв её простынёй, я вышел в другую комнату. На столе гудел древний аналоговый терминал – перед тем как заснуть, я подключил его к старым, почти не использующимся теперь базам. Ответов я найти не рассчитывал – слишком многое было утеряно из-за коллапса , но мне достаточно было и малого. Три запроса – Проект синус. Синерджикорп. Айяно Игараси.
Поверхность архаичного рабочего экрана при касании посветлела. Появились результаты поиска.
Аяно Игараси – результат – 140,887,775
Аяно Игараси + Синерджикорп – результат – 0
Аяно Игараси + Синус – результат – 0
Запрос по Синусу также ничего не дал – частная школа в южной части города, специализация — музыка, долбаная Церковь тригонометрии. Безнадёжно, без Лив у меня уйдёт пара недель только на сортировку результатов.
А вот по Синерджикорп картина была любопытнее:
Дата основании компании – июнь 7, 2029;
Дата прекращения фактической деятельности – неизвестно.
Место основания и фактический адрес: 60 Уолл-Стрит, Независимый штат Нью-Йорк.
Основное поле деятельности – предоставление юридических услуг по вопросам правового регулирования и гражданского права в сфере банковских и финансовых услуг. Консультация и сопровождение ведущих игроков международного рынка с учетом специфики правовых аспектов проектов финансирования стран Азиатско-тихоокеанского региона.
Компания, если я правильно понял, занималась тем, что указывала другим, как обращаться с их деньгами, имея небольшой процент с каждой удачной сделки и оплачивая издержки в случае неудачи. Забавным, однако, было то, что установленный процент по удачным сделкам был почти в десять раз меньше, чем компенсация при потере денег. Беспроигрышный вариант для привлечения новых клиентов. Но не в долгосрочной перспективе. К тридцать седьмому году компания почти обанкротилась, исполняя обязательства по убыточным контрактам. А в две тысячи сорок первом неожиданно, за какие-то пару месяцев, выбилась в лидеры сектора с совокупной прибылью несколько триллионов в золотом эквиваленте.
Синерджикорп — одна из немногих пережила великий крах мировой банковской системы, когда по шарику прокатились опустошительные судороги пожаров и войн, названые Коллапсом, и столетнюю смуту, настигшую потрясённый мир следом. Имя компании всплывало ещё дважды: в 2112 год в контексте поглощения небольшой компании, занимающейся добычей редкоземельных металлов. И в 2124, когда сама Синерджикорп в свою очередь была разорвана на части и проглочена колоссом, в то далёкое время едва поднимающимся на ноги – корпорацией Гинзо-Саттори.
Я оторвался от монитора. Хвостатый действительно нашёл что-то серьезное. Достав сгоревший массив, я внимательно осмотрел его ещё раз. Мёртвый во всех отношениях. Теперь он вряд ли был полезен как источник информации, но как орудие прямого шантажа всё ещё может сгодиться. Особенно учитывая, как эта пропажа переполошила Гинзовское болото – полтора миллиона чейнов за любую достоверную информацию о местонахождении собственности компании, чем не паника? Теперь оставалось отыскать Кристофа и решить, что делать дальше. Хватило бы только времени.
От всей этой истории ощутимо тянуло падалью, мой трип в подземке всё же не был простым глюком. Блокер знал нечто такое, что существенно поднимало шансы компании на успех. Они вскрыли его и извлекли комм и информацию из него, затем встроили в массив, добавив защиту от любопытных. Стоп… Двадцать первый век, самое начало. За сто сорок лет до первых ростков технологической революции – долбаный каменный уголь и жидкое дерьмо мамонтов. В груди похолодело. У бедняги не могло быть импланта, но... тогда как…
– Тео Ван Ройсс!
В дверь ударило что-то большое. Комод, который я предусмотрительно придвинул вплотную, вздрогнул. Из комнаты донесся испуганный крик.
Я бросился в спальню и захлопнул за собой хлипкую дверь.
– Сдавайтесь! Вам предъявлено обвинение в…
Суно испуганно смотрела на меня. Я в панике схватил её, огляделся по сторонам и увидел шкаф.
– В конечном итоге мы всегда оказываемся там же, откуда начинали. Малец…
– Нет, говно ты драное, я не хочу… – разревелась она. – Я с тобой… – цепляясь за шею.
…с целью сбыта и торговли информацией. Немедленно откройте дверь и добровольно сдайтесь властям, – равнодушно вещал механический голос с улицы.
– Послушай меня, Суно, пожалуйста… Вот, держи, – я сунул ей в руки сумку с одеждой и пайком. – Они ищут меня. Не тебя. И меня они здесь найдут.
– …в противном случае к вам будут применены…
– Когда всё затихнет, иди к Кейси и передай ей это… – я втиснул в горячую ладошку пластиковый стик-носитель. – Скажи, что… Что мне жаль, но больше я не смогу её защищать. Она поймёт. Она хорошая девочка и полная дура, береги её за меня, ладно?
– Нет… Нет. Тео, не уходи… Я не смогу… Я… Прости меня… Пожалуйста, прости…
Я поцеловал горячий лоб, обрамленный коротко выстриженным рыжим ежиком, и в последний раз заглянул в бесконечно любимые глаза на опалённом веснушками лице, в которых бушевал зелёный неугасимый огонь, и закрыл дверь шкафа.
Подняв над головой проклятый массив, я вышел из комнаты на слепящий свет подствольных фонарей.


Он прошёл в комнату, присел на расправленную кровать и внимательным взглядом уставился на закрытую дверцу шкафа. После чего спрятал красивое, словно вылитое из бронзы лицо в шестипалых ладонях и громко, будто его жгли на медленном колючем огне, заорал во всю мощь исполинских лёгких.
В коридоре начали обеспокоенно открываться двери. Люди испуганно перешёптывались. Но звук и не думал гаснуть, он лишь усиливался, пока на самом излёте не превратился в протяжный вой.


Лифт бесконечно долго поднимал меня в небо. Туда, откуда я однажды сорвался, опалив золотые крылья, и куда я всегда желал вернуться, но на своих условиях. Чтобы доказать всем и каждому…
Что?
Что я хороший человек?
Нет. Я никогда не был хорошим человеком. Я был кем и чем угодно. Молодым врачом, подающим большие надежды. Гордостью отца, любимой его игрушкой, игрушкой, которую не стыдно поставить на камин, чтобы все смотрели и восхищались. Вещью, у которой есть солидная история, и в которой как в зеркале отражался её благопристойный владелец. Я был обозлённым юнцом, закатившим истерику и сбежавшим от проблем. Я был бандитом, вором, шантажистом, торговцем, сволочью и предателем.
Я был кем угодно, но только не хорошим человеком.
Всё, что оставалось от меня «хорошего», сейчас, наверное, мелко тряслось от ярости, обиды и одиночества в шкафу дрянного дешёвого отеля, сжимая в руках ключ от своей и, быть может, чужой свободы.
Так что? Что же я пытался доказать?
Я хотел доказать, что я ни при чем. Что моей вины в этом никогда не было. Но ведь это невозможно – потому что я отвернулся.
Я, как бесчисленные поганые трусы до меня, отвернулся от того, чего видеть не желал. От её дурацких архаичных бумажных писем, каждый месяц становившихся всё более и более бессвязными. От строчек, сквозь которые пробивалось отчаяние. От крика о помощи в виде сброшенной с пьедестала отцовской иконы нормальности. От ярко-зелёных огней, что пожирали теперь мой маленький паскудный мирок каждый раз, когда я закрывал глаза. От разочарования, которое я там видел. И от прощения, которое я так и не смог принять.
Я был виноват. И ничего уже не мог с этим поделать. Как бы высоко меня не увёз этот сраный лифт.
Теперь я точно знаю только одно – больше я уже никогда не посмею отвернуться от правды, какой бы уродливой она ни была.

Часть 5
Поводок Гелиоса Часть 5