Постмодерн, крах этики и образ будущего⁠⁠

Почему важно разобраться в постмодерне?

Постмодерн - эпоха технологического прогресса и гуманитарного кризиса. Мир людей стал большим и пестрым - сказалась глобализация. Большой выбор товаров на любой вкус, сексуальное предпочтение и гендер - много ярких впечатлений. Еще чуть-чуть и в развитых странах рай либерализма не избежать никому. Массы уникальных людей общества потребления ждут новый айфон: в наушниках и мониторе телефона скрывается целый удивительный мир. Там миллионы сериалов, научпоп-видео, рекламы и зажигательной музыки.

Либерализация общества, которая являлась во многом заслугой постмодернистов, без ограничений, стала причиной проблем с иммигрантами в Европе. Союз рассчитывал, что приезжие с ближнего востока и африки ассимилируются под разумные европейские ценности, но иммигранты решили не расставаться со своим менталитетом и начали “учить правильной жизни” европейцев. Далее: проблема трансгендеров, которые принуждают всех говорить новые местоимения[1]. Ну и секс-эпатаж, в стремлении к славе и справедливости, которым пользуются постмодернисты, я считаю диким. Это все - оболочка постмодерна или того в чем он присутствует. О его содержании я сегодня расскажу.

Считаю, что влияние постмодерна на культуру сейчас пагубно. Он выполнил некоторую позитивную функцию (либерализация и проблематизация культуры), но с него достаточно. Избыток сильнодействующего лекарства ведет к осложнениям. То, что вчера исцеляло, сегодня является ядом.

Разобраться в нем нужно, чтобы иметь более полную картину о современных культурных тенденциях. Влияние его велико. Его уже нельзя обойти стороной, с этим феноменом нельзя не считаться, потому что наше незнание постмодерна никак не влияет на то, что он делает с нами уже сейчас. Если понимать современную культурную ситуацию, можно лучше управлять её развитием, плоды которого пожнут наши потомки, больше, чем мы.

Что такое постмодерн?

Понятие это состоит из двух частей: “пост”, что значит “после”, и “модерн”, что значит “современность”. Т.е. то, что после современности. Иронично, что современность уже миновала. Понятие «постмодернизм» (или «постмодерн») обозначает ситуацию в культурном самосознании стран Запада, сложившуюся в конце XX столетия. Постмодерн, это бунт против модерна. Он разгорелся в философском дискурсе, а естественнонаучные открытия подлили масла в огонь. Затем, его он перекинулся на другие области общественной жизни. Часто бывает, особенно в постиндустриальном обществе, когда мировоззренческие изменения передаются от философов к ученым, художникам и политикам, а от них к обывателям через СМИ. Поэтому я уделю много внимания постмодерну в философии.

Как обычно бывает во время бунтов, у лидеров восстания нет общего понимания о стратегических целях, задачах: возникает ситуация как в басне про лебедя рака и щуку - все хотят сдвинуть телегу с места в разные стороны. Бунтарям не нравится одно, а нравится разное. Они бунтуют против какого-то врага или врагов (и в этом они совпадают), но в остальном видение будущего у них может быть совершенно разным. Так у понятия "постмодерн" нет общепринятого определения, значения или смысла, ведь в их наличии выражается относительно высокая степень синхронизированности ценностей участников дискурса, чего нет в современном философском сообществе.

О постмодерне доктор философии В.П. Ратников пишет[2]:

“Постмодернизм по своей сущности и смыслу не может рассматриваться в качестве какой-либо самостоятельной и определенной философии. Постмодернизм как особая единая философская система – это contradictio in adjecto[3]. Поэтому в данном случае не употребляется термин «философия постмодернизма». Говорят о «постмодернистском мышлении», «ситуации постмодернизма в философии», «интеллектуальной ситуации постмодернизма».
“... постмодернизм претендует на определенный концептуальный смысл, на утверждение своих заслуг перед классическими концепциями (теориями модерна). Чувство превосходства постмодерна над последними вытекает прежде всего из осознания того, что человек бессилен объяснить мир, что человеческий разум не способен добраться до сути вещей и не может претендовать на «истину»".

Но значит и сам постмодерн не может претендовать на истину, ведь он загоняет себя в парадокс в котором с помощью разума пытается доказать, что разум ничего не может доказать.

А в борьбе между модерном и постмодерном за "истину", у обоих общим остается стремление к однозначному и предельному ответу на вопрос о ней. В случае модернистов, есть одна познаваемая абсолютная “истина” о чем-то. Постмодернистский “канон” же утверждает, что никакой “истины” нет, и предполагается, что это и есть абсолютная “истина”. Поэтому можно сказать, что постмодернисты превосходны над модернистами только у себя в голове, потому что тоже хотят однозначного, предельного ответа на вопрос об “истине” и попадают в логическую ловушку. Однако ни те, ни другие не желают рассматривать динамическую истину. Каждая сторона в споре, хочет, чтобы только она была правой.

Постмодерн как нечто становящееся, незаконченное не поддается точному и конечному определению. Сегодня мы можем строить предположения и прогнозировать итоги этого процесса, на основании которых мы позже сможем создать несколько определений на основании нескольких интерпретаций его итогов, но я призываю читателя занять деятельную позицию, но не позицию наблюдателя, поэтому я предлагаю не воздерживаться от критических суждений о постмодерне, ведь он как процесс может не закончиться при нашей жизни, да и "как понять, что постмодерн закончился?", это дискуссионный вопрос, а когда закончится, судить будет уже поздно, ведь все уже случится, и речь идти будет не о корректировке, а о полномасштабном исправлении культуры.

Несмотря на кажущуюся неопределенность, у постмодерна есть мировоззренческие черты, которые характерны для большинства носителей этого стиля мышления. Вот основные, большинство из которых выделяет В.П. Ратников:

“Плюрализм, отсутствие какого-либо единого начала и универсальных предпосылок. Ни в познании, ни в культуре, ни в человеческом мире нет никаких интегрирующих идей. Всякое единство, по их мнению, носит «репрессивный» характер и связано с тоталитаризмом, любая форма которого должна быть отвергнута”.

Это является полным отрицанием монизма модернистов, которые хотели свести все к единой предпосылке и основанию. Такой плюрализм явно выражается в современном западном фундаментальном либерализме: "если ты ещё не либерал, мы тебя принудим". Мы приходим к ироничной парадоксальной ситуации, когда либеральными фундаменталистами могут оказаться крайние левые. Это пример того, что крайность может стать своей противоположностью.

“Представление мира и культуры как совокупности текстов. Текст как репрезентация реальности. А поскольку ни одно истолкование текста не может претендовать на признание всеми, то и “истинного” смысла текста быть в принципе не может”[4].

Конечно “истина” в этом случае остается за тем, кто сказал, что “истинного” смысла нет, поэтому на него можно ссылаться в тексте.

“Неспособность человека познать и изменить мир и порядок вещей. Любые наши проекты преобразования действительности обречены на провал”.

Конец IX и начало XX века были под знаменем торжества разума: полным ходом идет эпоха великих научных открытий, взгляд в будущее бодрый, в ожидании новых научных чудес, кажется, словно море по колено, “человек - царь природы”, всё стремительно меняется, и ещё много хорошего впереди. Словно кит из романа “Автостопом по галактике”, модернистское общество хотело познакомиться с “прекрасным далеком”, но получилось всё не так радостно, как ожидали. И следствием излишнего оптимизма модернистов, стал негативизм постмодернистов.

“... негативизм, «апофеоз беспочвенности» (Л. Шестов). Все, что до постмодернизма считалось устоявшимся, надежным и определенным: человек, разум, философия, культура, наука, прогресс, – все было объявлено несостоятельным и неопределенным, все превратилось в слова, рассуждения и тексты, которые можно интерпретировать, понимать и «деконструировать», но на которые нельзя опереться в человеческом познании, существовании и деятельности”.

Это ожидаемо, после того как реальность не влезла, а затем разорвала и без того хрупкую картину мира обычного модерниста. Войны, эпидемии, финансовые кризисы, угроза ядерной войны и тоталитаризма не вписывались в нежную фантазию модернистов о будущем. Иногда в условиях сильного несоответствия реальности фантазиям, испытывая сильное переживание по этому поводу, человек не предпринимает попытки изменить ситуацию, а ещё больше уходит в фантазию, не желая верить в то, что происходит в реальности. С человеком XX века произошло подобное и чтобы как-то рационально отказаться от этой “злой” реальности, её объявили просто текстами, которые сами по себе не имеют никакой ценности. Постмодерн можно сравнить с психоаналитиком, который занимается реабилитацией людей после ЧС: чтобы снять психическое напряжение он убедил людей в том, что реальность недоступна, живем мы в пространстве текстов, а значит чувства испытываем только по поводу текстов. Ожидалось, что человек обрадуется, ведь если реальность это текст, он сможет написать новый текст, который ему нравится и заживет. Но что-то пошло не так: реальность стала текстом и появилось отношение к ней, как к чему-то нереальному, и единственное, что осталось реальным, это чувство по поводу того, что реальность, это лишь тленные тексты. Если раньше хоть будущее было, то теперь - только текст и чувства по этому поводу. Поэтому - негативизм.

“Отказ от модернистского способа мышления посредством оппозиций и утверждение мышления вне оппозиций (вне бинаризма): субъект-объект, целое-часть, внутреннее-внешнее, центр-периферия, власть-подчинение, верх-низ, мужское-женское, научное-обыденное, высокое искусство-китч и т. д.”.

Результат: отсутствие какого либо канона, отсутствие стремления к идеалу. В основном, остается стремление к лучшему как к большему комфорту, удобству, разнообразию удовольствий. Это становится действительностью в мире, где всё лишь текст, а самое реальное, это ощущения и чувства.

“Распад субъекта как центра познания и утверждение децентрации, т. е. отрицание центра как такового”.

По этой причине отчасти появилась вера в то, что человек не способен познать и изменить мир. Причем это является бунтом не только против модерна, но и против практически 2500 лет философской мысли. Очень сильно желая, не смотря на все расстройства XX века, определить ту самую “абсолютную истину”, постмодернисты решили избавиться от того, что мешает в познании. Конечно же это субъективный фактор, который всё время вмешивается в интерпритацию данных, мешает взглянут на мир как можно более “объективно”. Ну как от него избавиться? Убрать субъекта из познания, сделать вид, будто его нет. Эту интеллектуальную махинацию позволила провернуть вера в то, что люди живут только лишь в пространстве текстов.

“Поскольку отрицается оппозиция «субъект-объект» и субъект перестает быть центром познания, то становится возможным говорить о «философствовании без субъекта», что в рамках классического философского мышления является нонсенсом”.

Субъект является онтологической и логической противоположностью объекта, одно без другого не мыслится. Нет субъекта - нет объекта - нет познаваемого и познающего, нет центра, нет точки отсчёта - все есть текст - никто ни за что не отвечает - все свободны от всего, даже от себя.

“Отказ от понятия “прогресс” как в знании, так и в социальной жизни”[5].

Это становится следствием черт постмодернистского мышления, перечисленных выше. Предположу, что в глазах обывателя XX века, те потрясения, которые он испытал, явились как бы следствием прогресса. Оттуда снова начинает набирать популярность мысль, что не нужно никуда стремиться, счастье рядом.

Всё это имеет место быть по ряду причин аксиоматического характера. Базисом постмодернистского стиля мышления являются некоторые парадигмы.

Исторический материализм. В истории всё детерминировано социальными, культурными, этническими, экономическими и другими факторами. Исторический материализм, это парадигма, которую сформулировал К. Маркс, чтобы обосновать свою классовую теорию и создать условия для возможности рациональной критики буржуазного общества. В рамках исторического материализма можно критиковать всё что угодно, с любой позиции, потому что в материальном мире, как и в истории, которая разворачивается в нём, всё относительно, следовательно ничего не может претендовать на универсальность, поскольку всё исторично, а значит имеет ограниченный характер. Марксом “диалектический тезис об относительности истины был применен к самой философии”[6]. Крылатая фраза “историю пишут победители…” разворачивается новой гранью, ведь у победителей своя точка зрения, своя ментальность, а у проигравших свои, и их противоречащие описания одного и того же исторического события будут правдивыми, если не допустят откровенной лжи. Относительно любое содержимое материального мира, если конечно не выбрать точку отсчета. Но как показывает постмодернистский опыт: иногда удобно не выбирать или сделать вид, что её нет.

Релятивизм. Постмодернисты отказались от познания объективной истины, познать которую целиком хотели модернисты. В.П. Ратников пишет:

"Отсутствие опорных пунктов и устойчивых принципов познания, размытость границ между объектом и субъектом познания, социокультурная обособленность, историческая относительность и неопределенность любого знания – все это и характеризует «ситуацию постмодернизма» в современной культуре вообще и философии в частности. В «состоянии постмодерна» человек оказался лишенным каких-либо философских, научных, религиозных или нравственных опор и устоев и остался один на один с миром, в котором безраздельно властвует гераклитовское «panta rei»”[7].

Вера в относительность всего перед всем разрушает сложные системы как сложные иерархии, это “власть лжи”. Ж. Делез писал:

"Она устанавливает мир дрейфующего распространения… Находясь вдалеке от нового основания, она поглощает все основания, гарантируя всеобщий развал (effondrement), который несет в себе характеристики радостного и позитивного события, лишенного своего основания”[8]

- в данном случае в словах Ж. Делеза я понимаю не столько представление Ф. Ницше о лжи как способности к жизни[9], сколько ложь, которая гарантирует всеобщий недифференцированный развал, как необузданная дикость, кровавый бунт. Если у Ф. Ницше отсутствие “истины” в мире отсылает к вечному становлению, то, “власть лжи” Ж. Делеза я вижу как малоперспективное явление, которое при благоприятном стечении случайных обстоятельств может стать почвой для чего-то сложного и нового, словно на опустошенной химикатами земле вырастает молодой лес.

Следует понимать, что ни исторический материализм, ни релятивизм не являются парадигмальной базой исключительно постмодернистской. Но ситуация постмодерна существует только при их наличии. Можно подумать, что я предвзято, негативно отношусь к историческому материализму и релятивизму как парадигмам. Это так и есть, но я не отношусь негативно к материальности и историчности, также не отрицаю того, что всё в Сущем имеет относительную природу. Но я не склонен их абсолютизировать.

Предложу ещё один вариант объяснения постмодерна. Жиль Делез писал:

“Существует два разных способа прочтения мира. Одно призывает нас мыслить различие с точки зрения предварительного сходства или идентичности, в то время как другое призывает мыслить подобие или даже идентичность, как продукт глубокой несоизмеримости и несоответствия”[10].

Он симпатизировал второму способу.

Каким из этих способов прочтения мира пользуется типичный постмодернист сегодня? С первой мысли может показаться, что он видит везде “несоизмеримости”, “несоответствия” в первую очередь. Например, говорят: “Все люди разные. Каждый человек уникален, как уникальная снежинка”. Но первая мысль по этому поводу, это мысль-привычка. А то, что обычно говорят - фальсификация. "Снежинка" смотрит на мир “с точки зрения предварительного сходства или идентичности”. Так еще до знакомства с новым человеком, он уверен, что встретит уникальную личность. Он по-умолчанию ищет сходства, потому что так мыслить проще и легче, иначе он окажется в мире неопределенности, неизвестности, где часто нужно серьезно думать, а не просто выбирать из известных шаблонов и идиом у себя в голове, но он… хочет комфортной жизни без заморочек. Он ищет сходства по-умолчанию, потому что это позволяет ему оправдать себя в чем угодно, как говориться: "все как у людей", "я не один такой". "Если все уникальны, то и я уникален" - логично. Я не утверждаю, что первый способ смотреть на мир является плохим. Я описываю обычный взгляд постмодерниста на мир и людей. Более того, это неизбежный механизм восприятия. Плохо пользоваться им всё время и неизбирательно.

Мы приблизились ко второй трактовке постмодерна. Постмодернистская “уникальная снежинка”, это эрзац, суррогат воплощения Героя - архетипа, который имеет место в культуре человечества. Мы создали этот суррогат, чтобы обезопасить общество потребления от кардинальных перемен, потому что знаем, что настоящая уникальная личность - Герой, это агент сильных изменений, которых обыватель обычно боится, из-за неизбежных потерь, сопровождающих их. Эти изменения - не про технический прогресс, а гуманитарный. Потерять веру в привычный мир гораздо страшнее, чем потерять работу. Человек общества потребления боится сущностных изменений, поэтому он не использует второй способ прочтения мира, мира “несоизмеримости и несоответствия”. Там он окажется в пространстве вечного изменения, там нет истины, в привычном смысле - там истина динамична. И тогда у него останутся два варианта: умереть от тревоги, или всего себя посвятить строительству нового, сложного миропорядка. Третий вариант: можно пытаться жить как прежде (у многих получается), но мир будет напоминать о правде.

Постмодерн - это культурный защитный механизм общества потребления. Может быть предтечи и активисты постмодернизма не ставили целью создание такого механизма, но что есть, то есть.

Итог. Постмодерн боролся с модерном, но стал частью общества потребления - “дочки” модерна. Получился неприличный союз, который назвали метамодерном - это “дочка модерна + его бунтующий сын”. Далее об этом будет написано ещё.

Как, зачем и кто применяет постмодернистский стиль мышления?

Постмодернистские методологии находятся в области аналитики. Т.е. постмодернистское мышление, это мышление аналитического вида.

Как же быть с постмодернистским искусством? Ведь творчество, это акт синтезирования чего-то нового из того, что есть в распоряжении. А из того, что я говорю, следует, что постмодернистским мышлением это не сделаешь. Уточню: то, что мы наблюдаем, когда смотрим фильм Т. Тарантино, это синтез частей деконструированных рассказов (нарративов). Причем деконструкция производилась постмодернистски, а “спаивание” разрозненных частей происходит в рамках какого-то канона. Т.е. форма исполнения остается в рамках какого-то канона, а характер содержания постмодернистский. Деконструкция же, это процесс аналитический. Если вы видели отвратительный, эпатажный постмодерн - вы видели настоящий постмодерн. А Тарантино, это талантливый художник, который создает фильмы в каноничной эстетической форме, а содержание этих фильмов постмодернистское. Т.е. он вырезал кусочки из разных частей культуры, которые далеки друг от друга в восприятии людей, - например, реальную трагическую историю и комедию со счастливым финалом - и склеил их в каноничной форме. Так же работают остальные талантливые постмодернистские художники. Талант конкретен, требователен к эстетике, в нем нет места релятивизму. Там где все относительно, нет эстетики, нет таланта, потому что талант и эстетика формируются на каноне и друг без друга не существуют. Нет канона - нет эстетики - нет правил - нет прогресса - нет таланта - он не разовьется.

Вернёмся к философии постмодерна. Аналитическое философское направление, связанное с анализом языка, совершенно сознательно причисляет себя к постмодерну. На его базе изобрели различные техники. Например: деконструкция Ж. Дерриды, лакановская психоаналитическая школа испытала его влияние, ну и в целом постмодернистская аналитика, которая заключается в том, чтобы подвергать что-то очевидное критическому разбору, на основании изначальной веры в относительность всего.

Жан Бодрийяр. Его называли "первосвященником" постмодерна, а он отвечал:

"Я не имею с этим ничего общего" - постмодернизм "отдает унынием, а то и регрессией", “это современный вербальный блуд”[11].

Ж. Бодрийяр анализировал общество потребления и реформировал методы политической экономии. Он применил понятие "симулякр" к обществу потребления и тем показал, что оно лишь симуляция общества, а эпоха постмодерна - это тотальная симуляция, характеризующаяся утратой чувства реальности, особенно в технологически развитых странах. Симуляция, это не только компьютерная игра, это вся жизнь постмодерниста, этот человек сам симуляция, и это не про “Матрицу”, она к смыслу трактата Бодрийяра не имеет никакого отношения. Образ мира утратил свой “сакраментальный характер”. Нет сакральности в человеке, есть лишь пустышка, форма, знак, притворяющийся достоверной копией, бессмысленный символ, не имеющий за собой ничего реального, образ, отражающий другие пустые образы.

В своем трактате "Симулякры и симуляция"[12] Бодрийяр обличил постмодерн. По нему, эпоха постмодернизма — эпоха тотальной симуляции. В ситуации постмодернистского общества, когда реальность превращается в модель, противопоставление между действительностью и знаками стирается, всё превращается в симулякр — копию, изображающую что-то, либо вовсе не имевшее оригинала в реальности, либо со временем его утратившее. Нет никакой тождественности, есть фальшивки. Ну а что остается? В мире относительности всякой истины невозможна тождественность (в том числе равность себе, понимание себя, самообусловленность, проактивность). Невозможно быть собой в мире фальши, где нет ничего определенного, даже я - человек - симулякр умершего Бога[13], как “вино переходит в уксус, а Мюнхгаузен в Феофила”. Это на подумать: на сколько вы Мюнхгаузен, а на сколько симулякр.

Жак Деррида. Он изобрел способ прочтения и осмысления текстов, названный им деконструкцией, которая выступает у него основным методом анализа и критики предшествующей метафизики, модернизма и борьбы с фаллогоцентризмом[14].

Сущность деконструкции связана с тем, что любой текст создается на основе других, уже созданных текстов. Поэтому вся культура рассматривается как совокупность текстов, с одной стороны, берущих начало в ранее созданных текстах, а с другой – генерирующих новые. Через анализ языка, а точнее понятий, он хотел развеять всякую веру в умозрительную априорность, через анализ их происхождения, доказывая, что даже у априорий есть исторические корни[15]. На фоне исторического материализма, который ныне в моде, эти доказательства многим приходятся убедительными, для того, чтобы отказаться от неудобных истин.

Задача деконструкции – выявить логоцентризм любого текста через обнаружение оппозиций, одна из которых доминирует, что означает иерархию. Раскрывая оппозиции и доказывая их историчность, деконструкция, таким образом, относится к борьбе с иерархией. Это работает на основании того, что деконструкция не выходит за рамки историчности, а значит причинной логики, так же как популярная наука и обывательское сознание. Поэтому она имеет широкую зону поражения в современной культуре.

В позднем своем творчестве Ж. Деррида занялся деконструкцией морали и права. Он объявил:

“Деконструкция - это справедливость!”[16]. Ж. Деррида считал, что право и справедливость находятся в непреодолимом противоречии, невозможности решить философский вопрос[17].

Он критиковал справедливость юридического права в расчете на возможность утопического общества, свободного от права. Это он оправдывал стремлением к бесконечности, которая, по его мнению, неразрывно связана с идеей справедливости.

Я заявлю, что стремление Дерриды к бесконечности, есть по сути стремление к дурной бесконечности, а справедливость, торжествующая над правом, есть закон джунглей, который торжествует над этическим законом, как бессистемность торжествует над системностью, как хаос торжествует над порядком. В этой связи, справедливость, которую Деррида превозносил над правом (если отбросить его литературный шарм), это обычная мещанская польза или выгода. Я считаю, что право, это инструмент для воплощения справедливости. Право без справедливости, это симулякр, также как справедливость без права. И если право и справедливость потеряли тождество, значит пора проводить ревизию, а не деконструкцию.

Ж. Деррида писал:

“Но если существует нечто такое, как справедливость как таковая, справедливость вне и по ту сторону права, то она не поддается деконструкции. В той же малой степени, как собственно деконструкция, если нечто подобное существует”[18][19].

Я утверждаю, что поддается. Свои деконструкцию и справедливость Деррида окутывает таинственностью, приписывает им исключительное значение того, что находится на грани между Бытием и Небытием. Ничего не напоминает? Напоминает метафизику, но как ее противоположность. Они как два взаимоисключающих стремления: к определенности и неопределенность. Конечно, он утверждает, что “она” - справедливость - “не поддается деконструкции” - потому что не хочет. Это как раз в манере его “справедливости” - что-то утаивать, недоговаривать как трикстер.

Но в мире, где всё относительно, можно деконструировать что угодно. Когда люди обычно вспоминают о справедливости? Когда, кому-то досталось мало, а кому-то много. Конечно, чаще всего “несправедливо”, это когда “мало досталось мне”. Но бывает “несправедливо” и когда кому-то досталось мало. Ну а это напоминает “мне” о том, что следующим обделенным могу оказаться “я” или “мои” близкие, родственники, и “я”, конечно, начну возмущаться “несправедливости”, благодаря тому, что кое-как прогнозировать умею. Далее, вспоминаем христианское “возлюби ближнего своего, как самого себя”, и складывается. Конечно же я хочу, чтобы ко мне хорошо, “справедливо” относились, так и "я" буду “справедлив” в расчете на будущую выгоду, а не потому что так правильно. “...закон не писан”, а пользу в “карман положишь”. Добавлю к перечисленному “принцип” российской юриспруденции, чтобы на мгновение вернуться к правовому контексту, в котором деконструкция работает: “закон, что дышло, куда повернешь туда и вышло” (всё относительно, поэтому трактовать можно как угодно).

Внеправовая, бессистемная справедливость, которую продвигал Деррида, стоит на “четырех китах”: позитивизм[20], протестантская этика, прагматизм и материализм. Протестантская этика[21] - изобретение английское. Прагматизм - "философия” американская, родом из этики протестантской.

И вот получается, что если убрать весь романтический флер Дерриды о справедливости и французское свободолюбие (в этот раз, от права), остается прагматическая ценность - “справедливость”. Вот - экспресс-деконструкция Деконструкции Ж. Деррида.

Продолжу не сдерживаться. Главная моя претензия к Деррида - это его страсть к деконструированию как к разрушению, не с целью разобраться в том, как нечто должно работать правильно (такой подход был у М. Хайдеггера), не для ревизии, а именно для деконструкции как разоблачения, разрушения. Он уничтожал системы, а не строил. Возможно, он видел в своем начинании родство с Ф. Ницше, но у Ницше были яркие идеалы, которые горят ярче, чем пламя его критики, а у Ж. Дерриды работы аналитические, только критические, не жизнеутверждающие, хотя он и пытался сделать вид, что на пепелище, которое останется после него, вырастет что-то очень классное, возможно - “если нечто подобное существует”.

Завершить деконструкцию права он не успел. Я оцениваю это так: хорошо, что не успел. Почему? Потому что деконструировал он все, но ничего систематизированного не предлагал взамен, кроме своих политических предпочтений[22]. А я против крайних идеологий. Почему? В этой статье не отвечу.

Деконструкция как метод наиболее ярко несет в себе оттиск постмодернистского стиля мышления. “Принципы” постмодернизма: всё есть текст, всякий текст историчен, а значит онтологически всё относительно, нет ничего абсолютного, значит все конечно, а экзистенциально “всё тлен”. В этой связи деконструкцию можно применить ко всему Сущему, потому что оно исторично, а человек - субъект в мире причин - из мира как бы извлекается для “чистоты” познания, “и тем самым бытие остается равным себе как ничто”[23]. В пределах Сущего всё поддается деконструкции, любая интеллигибельная или явленная вещь, любое от рассудка.

Жан Франсуа Лиотар - философ, филолог, писатель, лингвист, эпистемолог, социолог, литературный теоретик и критик. Деятельность Лиотара в целом характеризуется постоянной оппозицией принципам обобщения и метанарративам или великим повествованиям (проектам). Это понятие в философский оборот ввел он. Оно означает грандиозные, крупномасштабные доктрины и философии мира, типа познаваемости всего наукой, умножения богатства, эмансипации разумного субъекта или трудящегося, герменевтики смысла и диалектики Духа. Это описывающие мир системы, которые представлены любым знанием. С помощью них, по его мнению, институции ведающие “социальной связью” (т.е. правительства, церкви, университеты и др.) осуществляют самооправдание, потому что “нуждаются в легитимации”[24] - в этом взгляде прослеживается влияние крайне левых. По совпадению, в 1954 году Лиотар вошел в левокуммунистическую политическую организацию “Социализм или варварство”[25].

Однако с конца 70х годов Ж.-Ф Лиотар актуализирует важную проблему общества-постмодерн - крах этики[26]. Проблема есть ...

...

P.s. К сожалению, не знаю как на Pikabu оформить ссылки и уместить весь текст статьи, поэтому продолжить чтение можно на Google Docs: https://docs.google.com/document/d/e/2PACX-1vQwQJxbWYrwg8wzr...