Последний⁠⁠

— Очень жаль, но прогнозы оправдались, — доктор Уиндем покачал седой головой и едва слышно пробормотал что-то нецензурное, — у тебя бешенство Модулы, Джулиан. Последнего, пятнадцатого штамма. Прогрессирующее.

Я открыл было рот, но слова отказывались слетать с губ. Холодная тяжесть, точно ядовитая змея, свернулась клубком где-то в животе и отравляла разум. Мой могучий разум. Разум, что сокрушал уничтожающие личность болезни на многих мирах. И который теперь сам стал жертвой страшного недуга. Не то чтобы я не подозревал…

Но штамм-пятнадцать…

Я криво улыбнулся старому другу.

— Но мы же не в каменном веке живём, Джон. Победить сможем?

Острый, словно скальпель, взгляд врача чуть смягчился. Джон вздохнул и потянулся за хьюмидором (1), который всегда был в его кабинете.

1. Хьюмидор — хранилище для сигар с определённым режимом температуры и влажности.

— Ты ведь работал на Ваштобаре?

— Да.

— Я бывал там в командировках. Долбанное пекло.

Я пожал плечами, помня, как отпахал в этом рассаднике чудовищной инфекции семь не менее долбанных лет.

Джон раскрыл хьюмидор и предложил сигару. Выбрав известную марку, я вдохнул землисто-терпкий и мускусный аромат покровного листа. Ощутив острый укол ностальгии, я вздохнул. Что ж, от рака горла или лёгких теперь точно не помру.

— Царголианская? Интересный… выбор, — с некоторым сомнением хмыкнул Джон, достав себе короткую, но толстенькую витолу (2) формата «бульдог».

2. Витола — она же сигара.

— Средней крепости мне вполне достаточно.

Я не хотел говорить, что разрушенный войной Царгол был моей родной планетой. Домом, где я провёл свою юность. И посредственные сигары, почему-то разошедшиеся огромным тиражом по всему Союзу, были у меня единственной материальной вещью, оставшейся от уничтоженной родины. Постепенно истончающейся ниточкой, что связывала меня с далёким, но столь дорогим сердцу прошлым.

Которое я скоро забуду в кровавом дурмане.

Погружённые в свои мысли, мы закурили. В воздухе повисло тяжёлое, как сигарный дым, молчание. Я с одному мне понятным наслаждением смаковал дымную горечь с оттенками свежескошенного сена. И с горечью думал, что таких динозавров, как я, помнящих выматывающие сезоны сенокоса, почти не осталось. Тех, кто, отдавшись тяжёлому труду и благословенному отдыху, не знал иной жизни, которая бурлила среди звёзд.

Ох уж эти звёзды. Молчаливые и далёкие. Невероятно красивые в те моменты, когда юные сердца вкусили нектара романтики.

Колючие в суровые зимы.

Безразличные, когда охваченный пандемией Царгол молил о помощи.

И ненавистные, когда с небес обрушилась смерть.

Я выпустил дым, глядя, как медленно, но неумолимо становится пеплом частичка погибшего мира. Уже не так больно.

Попыхивал сигарой и Джон, постукивая пальцами по корпусу планшета, в котором хранилась вся моя подноготная по заболеванию.

— Знаешь, вариант есть, — после некоторых раздумий изрёк он.

— Паллиативная помощь и симптоматическая терапия? — фыркнул я.

Джон заёрзал в кресле.

— Я… В общем, кое-какая идея у меня имеется. Я могу подключить связи и попросить кое-кого тебе помочь.

Я стряхнул пепел:

— И?

Джон затянулся, явно обдумывая ответ, который, скорее всего, мне очень не понравится.

— Военных. Им нужны «апнутые» для ЦПУ их кораблей.

Мой взгляд потяжелел.

— Ни за что.

— Да погоди ты! — махнул рукой Джон. — Это не то, что ты подумал.

Ага. Сделать электронный слепок моего «я», интегрировать в него боевые протоколы и прочие надстройки дополненной личности, а потом навечно засунуть в одно из этих стальных чудовищ, которые стирают миры по щелчку пальцев. Нет уж!

— Знаешь, я не готов становиться убийцей в промышленных масштабах.

— Нет же! Боевых кораблей у Союза достаточно. А вот разведчиков мало. Особенно работающих в «дальняке». Понимаешь, к чему я? Никаких боестолкновений! Только разведка далёких уголков космоса, где…

— …живым пилотам находиться слишком опасно, — закончил я.

Джон едва слышно выругался и посмотрел на меня в упор.

— Знаешь, я долго работал военным врачом. Причём там, где не то что слишком — смертельно опасно. И у тебя, дружище, выбор невелик. Например, медленно подыхать в буйном слабоумии, путая гуашь с дерьмом и собственной кровью. Да и чужой тоже. Я на такие «художества» в изоляторах насмотрелся досыта. Или же стать героем. Не явным. Без регалий и даже без особых наград. Служить Союзу. Жить дольше. Увидеть гораздо больше. Твоя самоотверженность — как раз то качество, что нам нужно.

— Нам?

Джон вздохнул.

— Я подобных тебе уже отправлял военным и учёным, когда понимал, что лечение бесполезно. Пока ты спасал жизни, я едва удерживался, чтобы не опустить руки. Бороться с прионом Модулы меня не учили. Но когда в мой мир пришла пандемия, я, как и все медики, ушёл на фронт борьбы с ней. Это мне далось куда тяжелее, чем махать скальпелем в полевых медпунктах у зон боевого применения. Одна война закончилась, но пришла другая, в которой я побед одержал гораздо меньше. Я оказался не готов к зрелищу того, как люди теряли себя. И становились… другими. А принять судьбу мозга корабля соглашаются очень немногие. Нелёгкое это бремя.

Я затянулся, смакуя дым. Я очень не хотел говорить, что именно Союз превратил Царгол в безжизненный камень. Сельскохозяйственный мир, с которого всё началось. Незримой и бесплотной тенью поразившее окрестные планеты Союза. Скрытно. А потом и явно, когда стало слишком поздно, и миры утонули в безумной кровавой бане.

Царгол. Ваштобар. Абендштерн.

Земля.

— Знаешь, Джулиан, — Джон не смотрел в мою сторону, — я ведь знаю, откуда ты.

Видя, как я остолбенел, он поспешно продолжил:

— Я не выдавал твой секрет. Более того, я даже не подал вида, что знаю. Но разве я относился к тебе предвзято? Считал ли я тебя, как и прочих царгольцев, виновным в том, что, распахивая поля в новозаселённых регионах, вы освободили древнюю инфекцию? Зато я увидел твою самоотверженность, благодаря которой ты стал врачом. Желание всё исправить.

Я неопределённо пожал плечами. И не возразишь ведь.

Джон включил планшет и переслал мне мнемофайл:

— Поэтому я предлагаю тебе дело, которого ты достоин. Контракт перед тобой. Решай.

Я мгновенно просмотрел документ.

— И пока думаешь, последнее, — Джон убрал тлеющий окурок, — спрошу тебя как землянин. Простые ли решения тогда принял Союз? Можно ли винить тех, кто вынужденно сжёг свою родину?

У меня не было ответа.

***

«Вы знаете, каковы электромагнитные волны на вкус? Я — да. Странно. Очень непривычно. Я распробовал колючий металл гамма-лучей, жгучую терпкость рентгена, перечность ИК-излучения и мягкую сливочность радиоволн.

Почти как царголианские сигары.

Бред…

Но таким я стал. Я — живой корабль. Обшивка — моя кожа. Многочисленные оптические и мультиспектральные детекторы — мои глаза, уши. И мне иногда хочется поделиться этим необычным опытом с теми, кто его никогда не получит.

Испытываю ли я боль? Она для меня лишь совокупность баг-репортов, не более. Чувствую ли я усталость? Хм… Если только вибрацию и неприятное жжение в корме, где маршевый двигатель. Но это слишком личное.

Голод? Он для меня сродни сонливости, когда истощается энергия. Я просто не хочу ни о чём думать. Если я голоден — значит, я устал.

А что сон? Я боюсь его. Поэтому я никогда не сплю. Если разведчик на задании спит — он гибнет. А я всегда на задании».

— Ответ принят, — мигнула руна встроенного модуля психологического контроля, — уровень рефлексий не достигает критических экзистенциальных значений. Динамика психологической адаптации устойчиво положительная.

Я тяжело вздохнул, если бы мог. Но с неохотой признал, что обязательное месячное тестирование после Перерождения (не считая многочисленных проверок ещё до переноса) — вещь крайне полезная, пока идёт «притирка». Она же «обкатка». Я частенько слышал о разведчиках, которые не смогли свыкнуться с новой ролью и очень плохо кончали.

Я — машина. И первое, что надо сделать, — вбить понимание сей необратимой данности себе в виртуальную подкорку. А это… Многочисленные техногики, биохакеры и прочие поклонники разнообразных аугментаций не представляют, что значит полностью быть машиной. И в редкие праздные моменты (вроде этого) мне интересно поразмышлять, действительно ли они готовы к этому? Не ощутят ли тяжёлое рассогласование импедансов между старой и новой ролями?

Что-то я стал грешить технометафорами, непривычными нормальному человеческому языку. Впрочем, это нормально, пока идёт «обкатка».

Зажглась красная пиктограмма, бесцеремонно завершившая эту самую праздность. Путь по танбрионному каналу со сверхсветовой скоростью завершался. Близился переход в реальное пространство.

Опять этот словесный атавизм. Для меня теперь реально любое пространство.

Союз не переставал удивляться тому, что я уже видел. Поразительные миры гиперпространства, на которых время текло в трёх направлениях. Или планеты, видевшие свет первичных звёзд. Я даже видел пекулярные галактики-антенны в немыслимой бездне, почти в двух мегапарсеках от дома. Так далеко по ветвям неисповедимых танбрионных каналов, связывающих всё сущее на невероятно глубоком уровне, я ещё не залетал. За что и был наказан руководством.

Ну а кого не наказывали на работе?

Я находил пропавших разведчиков. Пусть и слишком поздно, когда от кораблей оставалась лишь пустая скорлупа.

Везде и всегда я видел мёртвый космос, не считая примитивной биологии в скудных оазисах, на которые с такой надеждой и жадностью смотрело человечество. Жаль, что это стало невыносимой данностью для романтиков, ищущих разумную жизнь.

Скачок — и геометрия Мироздания приняла привычный человеку вид. Унялось буйство фрактальных вязей из многомерных гиперфигур, и звёзды стали обычными звёздами.

Но я-то теперь знаю, как они выглядят на самом деле.

Вот одна из них выбивалась из общей картины. Безымянный голубой сверхгигант на излёте жизни. Яркой, свирепой и очень короткой. Настоящий берсерк. Я сомневался, что пышущее лютым жаром светило О-класса застало эпоху колониальных сетемоллюсков-панцирников Царгола, вымерших десятки миллионов лет назад.

Но меня больше интересовало другое. То, что раскинулось на почтительном расстоянии от бесновавшейся звезды и окружившее её расплывчатой и причудливой сетью-роем.

Ощутив жгучие электромагнитные укусы звезды, я усилил магнитный заслон. От переизбытка вкусов на разных частотах меня начало мутить. Не думаю, что смогу объяснить, каково это.

Приблизившись к тому пределу, за которым ярость сверхгиганта меня бы попросту сожгла, я лёг на оптимальную орбиту. Я не смог достичь даже крайних пределов загадочной структуры без вреда для себя, поэтому пришлось довольствоваться примитивным дальним зондированием.

Я был далеко от границ Союза. Ужасно далеко. И то, что я видел, не могло быть сделано руками человека!

Я не верил в существование других цивилизаций. Но я и не говорил о том, что они никогда не существовали.

Вселенная необъятна. При видимой статичности она невероятно динамична. Как знать, сколько историй исчезнувших рас уже прошло электромагнитным вздохом мимо не умеющих слушать землян или даже ещё до зарождения человечества? А сколько ещё затихарилось, согласно гипотезе «тёмного леса»?

Но ещё никто из разведчиков не натыкался на следы других цивилизаций. Новичкам везёт. Хотя нет…

То, что я видел, уже не было живым. Сканирование с бесстрастной безжалостностью показало, что удивительная астроинженерная структура функционально несостоятельна.

Мертва.

Обломки причудливых подобий машин Фон-Неймана и, судя по размерам, даже целых станций безвольно кружили в пространстве в режиме вечной тишины. Никакого полезного взаимодействия. Лишь столкновения, раскалывающие и так уже изломанные машины роя, дрейфующие в пьяном танце гравитации и разболтанной небесной механики.

Я слушал космос. Ничего, кроме фоновых шумов.

В алой истерике замигала пиктограмма. От резко скакнувших ЭМ-помех я чуть не ослеп и оглох. Оправившись от мультиспектрального удара, я понял, что он был узконаправленным! И шёл прямо на меня!

Шум стих. Я расшифровал сигнал:

«Джлулиан».

— С кем говорю? — спросил я, борясь с охватившей меня тревогой.

«Мы… Я. Теперь уже я».

— А всё-таки?

Молчание.

Я отследил источник сигнала, которым оказалось нечто грибовидное. Его «плодовое тело» закручено веретеном, а «шляпка» выглядела как двояковогнутая линза. Оценив размеры, я присвистнул. Изрядно побитый космическим мусором, объект был длиной почти одиннадцать километров! В два раза больше крупнейших дредноутов Союза!

Результаты сканирования сбивали с толку. Незнакомец то вёл себя как абсолютно чёрное тело, то вдруг излучал во всевозможных диапазонах и аномально менял температуру, которая скакала с минус пятнадцати тысяч до пяти квадриллионов градусов Цельсия!

— Что ты такое? — вырвалось у меня.

Фон забил фликкер-шум (3), среди которого я услышал тяжкий скрежет. Медленный, словно ползущая литосферная плита.

3. Фликкер-шум — вариант формы распределения энергии по частоте, свойственной практически всем сложным естественным и искусственным системам. Это говорит о возможности в них гигантских флуктуаций, поскольку значительная часть энергии системы связана с очень медленными процессами.

— Речь… Слишком быстрая. На пределе восприятия… Ближе.

Я задумался. Глупо следовать просьбам неизвестного. Но это же первый контакт!

Хронометр на миг резко ускорился, остановился вовсе, а потом продолжил обычный ход. Сканеры уловили, как впереди возникло нечто не поддающееся сканированию.

— Коммуникатор. Ближе…

Я осторожно приблизился, следя за электромагнитными и гравитационными возмущениями. Пока что всё в порядке.

— Вот так.

Чуждая речь утратила гулкость камнепада, стала быстрее и куда ровнее.

— Привет, Джлулиан.

— Здравствуй. Джулиан, — поправил я. — Откуда знаешь моё имя?

— По электрической активности твоего… мозга.

— А как твоё?

— Было. Длинное. Сто тысяч парсек, если вплотную записывать на протонах. Мы знали его наизусть. Но теперь…

Опять молчание.

— А покороче есть?

— Рум.

И у меня перегрузило сенсоры.

— Говори потише, — проскрипел я.

— Прости. Остаточное инфонаполнение фрагмента Имени для тебя оказалось невыносимо. Хотелось передать Его значение.

Оправившись от шока, я увидел, что инфобанки переполнены данными, которые для меня выглядели двоичной абракадаброй. Решив, что разберусь с ними позже, я сжал их.

— Кто ты? И почему «мы»?

— Уже никто. Остаток. Ничтожный фрагмент.

— Остаток чего?

— Всего.

Я похолодел, боясь представить, какой была эта цивилизация на пике мощи.

— Не представляй. Тяжело.

— У нас не принято читать мысли без разрешения.

— Прости. У нас иначе. Было. Теперь не с кем.

— Почему?

— Умираем.

Рум показал. Как исполинскую голубую звезду окружил Рой Дайсона. И каждая машина была отдельным разумом или же слиянием нескольких. Древних. Очень неторопливых. С ходом их мыслей в десятки тысяч раз медленнее, чем у людей. Миллиарды странных созданий проживали несколько параллельных жизней на одного, каждая из которых намного длиннее человеческой. Хитросплетения их существования порождали сверхопыт, который контринтуитивен. Необъятен. Невозможен. Опасен.

До того, как остановиться здесь для энергоподпитки, они шли по Вселенной, опустошая иные миры и поглощая разные цивилизации, которые тоже становились Всем, даже против их воли.

Но нестабильная звезда вспыхнула. Слишком сильно. И Рой не выдержал.

Я запаниковал. Вот почему космос так пуст и безмолвен.

— Зачем? — прошептал я.

— Иначе не выжить.

— А как же сотни порабощённых цивилизаций? — спросил я, наращивая энергию реактора для прыжка.

— Стали Всем. Разве это плохо?

Где, как не в безжизненной пустоте и бездне одиночества, можно испытать леденящий страх от немыслимого цинизма, который излучало это чудовище?

Какое он имел право так поступать?

Раскинувшийся в технологической сети, словно циклопический паук, Рум был тем, кто высасывал жизнь досуха. А теперь он погибал сам, когда был разрушен его собственный дом.

Без лишних слов я развернулся и в ужасе помчался прочь от увядающего представителя, возможно, последней цивилизации этой галактики.

— Подожди. Я не причиню тебе вреда. Я просто хочу поговорить. Пожалуйста.

Я не обращал внимания на мольбы увядающего существа. Его голос замедлялся и стал ниже, пока не пропал из восприятия, превратившись в низкочастотное эхо.

И уже скользя по танбрионному каналу, я не мог избавиться от смутного беспокойства. Что-то было не так.

Прыжок, и я дома.

Дома? А почему же на месте своей тёплой звезды я вижу распухшего красного гиганта? И что, чёрт побери, вытворяет хронометр?

Секунда — и меня парализовал беспросветный ужас осознания. Чудовищный разум, манипулирующий пространством-временем, заманил меня в свою временную метрику. Он будто стал чёрной дырой, к которой я так неосмотрительно приблизился, не зная, что в это время мой мир и вся Вселенная за пределами поля коммуникатора старятся с немыслимой скоростью.

Теперь и я пропавший разведчик. Возможно, последний представитель своего вида, так и не сумевший послужить Союзу.

Космос действительно пуст. Правда, мне об этом рассказать уже некому.

Автор: Death Continuum
Оригинальная публикация ВК