Ответ на пост «Страх, облачённый в золото»
Когда за горизонтом рождается шторм — ты его не видишь. Но знаешь: он уже там. Он уже выполз из тропосферной норы. И идет к тебе.
Чайки ныряют к волнам и плачут о твоей душе: «Текели-ли, текели-ли». Дельфины уходят от берегов. Медузы, складывая свои призрачные зонты, падают на глубину. Даже там, среди древних хтонических ужасов, все безопаснее, когда идет шторм.
А ты остаешься с ним один на один. Ты все еще его не видишь. Но вот над зыбкой гранью, отделяющей воды земные от вод небесных, едва заметно темнеет. Воздух начинает липнуть к коже. Ветер стихает.
Верный признак того, что пора испытать страх.
Non debeo timere…
Потом все происходит слишком быстро. Парус на мачте хлопает, словно перебитое крыло. Волны перекрывают перспективу. Солнце отворачивается, чтобы не смотреть. Оно тоже боится, и ты не можешь его за это осуждать.
Первые капли дождя долетают до палубы. Ты складываешь рангоут, убираешь такелаж, задраиваешь люки. Словно улитка, втягиваешься в скорлупу. Начинаешь жалеть, что нет таких богов, которым мог бы помолиться. Потому что прямо сейчас это совсем не помешало бы.
Timor animicida est…
Удар всегда внезапен. Еще минуту назад ты надеялся, что это просто непогода. Что немного покачает, польет дождичком, выкинет на палубу пару глупых рыбин и охапку водорослей. Но судно внезапно взлетает — и падает. Куда-то туда, где медузы продолжают свой ритуальный танец. Где трупы кораблей и остовы моряков ждут новичка. Где всегда найдется место для тебя.
И тогда страх подчиняет. Вцепившись в леера, ты ощущаешь, как плечи подтягиваются к затылку и каменеют. Как ноги подкашиваются, ожидая, что ты упадешь, замрешь и перестанешь быть. Как в голове сталкиваются ошметки логики и панические крики о помощи. Как сердце пропускает сильную долю, а легкие забывают глотать воздух, в котором вместо кислорода — соленая морская вода.
Timor mors parva est quae excidium totum perficit…
А рискнув перестать пялиться в настил, ты поднимаешь взгляд и видишь ничто. Оно ревет, хлещет и дыбится. Оно разрушает последние бастионы твоего сознания, оставляя от человека, некогда звучавшего гордо, лишь дикого, насмерть перепуганного зверя. Вокруг тебя творится тот самый ад, в жалкой зависти к мощи которого и была создана «Божественная комедия». И ты отныне способен лишь наблюдать, как жутко, гигантской чашей в мертвом полунедосвете ползет, заворачиваясь вовнутрь, край горизонта.
Тогда ты вспоминаешь про якорь.
Timorem meum spectabo…
Шторм играет. Он уже видит скалы, на которые бросит хрупкую скорлупу судна. Он знает, чем все закончится. Но ты вдруг нащупываешь козырь в подкладке рукава. И бросаешься к кабестану. Там, на крепкой, надежной цепи — твой шанс. Возможно, даже спасение.
И в тот момент, когда якорь хватает своими лапами за оказавшееся удивительно близким дно, ты чувствуешь, как страх начинает отпускать. Нет, он не уходит сразу. Он еще правит в твоей голове, в твоих мышцах, в жилах и в сердце. Только это уже колосс на глиняных ногах. И шторм, предчувствуя поражение, взревывает пуще прежнего.
Eum praeterire me et transire me permittam…
Но теперь ты слишком занят, чтобы бояться. Надо следить, чтобы нос стоял поперек волнения. Надо работать рулем, поглядывая на компас. Надо отпускать и выбирать якорную цепь, чтобы та не лопнула и чтобы баллер не треснул. Надо поглядывать на шпигаты — ну как их забьет, и воде станет некуда уходить? Ты сосредоточен, целеустремлен и целостен. И даже начинаешь получать удовольствие от процесса.
Но, конечно, шторм еще никуда не делся. Он продолжает наступление. Он представляет опасность. Правда, отныне он более не древний бог, собирающий жертвы с алтарей. Отныне он взвешен, измерен и найден заслуживающим уважения. Но лишь уважения — не поклонения. И не страха.
Cum discessisset, verterem oculum interiorem ut vestigium eius videre…
Потом так же быстро все проходит. Черное ничто оказывается обычными, пусть и несколько высоковатыми зелеными волнами. Ветер перестает рвать на части и лишь панибратски толкает в бок — мол, эк я тебя, а? Солнце, приподняв тучи, словно удивленную бровь, осторожно косится — неужто жив? И даже хищные скалы вдалеке не грозят более неминуемым, а лишь напоминают: следи за собой, будь осторожен. Никогда не лишне.
Цепь выдержала. Парус стал на свое место и поймал нужный галс. Якорь медленно возвратился под клюз. Он выполнил свою задачу и в ближайшее время не пригодится.
До следующего шторма.
***
Затем ты слышишь, как равнодушный женский голос объявляет твою станцию. Закрываешь книгу о море, парусах и мачтах, кидаешь ее в рюкзак и выдвигаешься наружу через узкий портал вагонных дверей. Пассажиры на выход бодают локтями пассажиров на вход, рычат друг на друга — сдержанно, в рамках социально дозволенного. Вдох, выдох. Состав воздуха в легких, состав людей на платформе — все это подчиняется внутреннему ритму. Ты один из многих, ты погружен в поток. И ты больше не боишься.
Потому что паническая атака — как шторм. Понимая ее законы, принимая ее правила, противостоя ей согласно отработанным методам, можно преодолеть. Пережить. Не кануть в пучину, не остаться на скалах. Кто сказал, что страх не способен убить? Плюньте лжецу в глаза; он никогда не видел ими свое личное, персональное ничто.
Но есть якоря. Есть цепи, ведущие к ним. И они держат. Каждый раз, когда в груди перехватывает холодом. Каждый раз, когда над горизонтом темнеет. Каждый раз, когда рождается шторм.
И твой собственный якорь — внутри тебя. Только ты можешь его отыскать. Только ты способен держаться за него.
Тогда страха больше не придется бояться.
Ubicumque timor fuit, nihil erit. Ego unus remanebo.