Обычный день. Vol. 2
Иду по ночной улице в центре. Один. Да, я люблю веселиться в хорошей компании. Но не меньше люблю гулять в одиночку. В свободном плавании, так сказать. Не оглядываясь на чьи-то желания и предпочтения. Сейчас я уже прилично навеселе. Слышу приглушенную музыку и вижу кучу людей, толпящихся у входа в клуб «Желание».
Это уникальное место. Музыка здесь полное говно, обслуживание отвратительное, а цены точно не ниже, чем в более приятных местах. Здесь в счет включают обслуживание столика и музыкальное сопровождение! Охуеть, да? И еще в меню есть ценник на битую посуду. Но, несмотря на это, каждые выходные тут собираются неимоверные количества народа. И публика никогда не иссякает. Контингент в основном из низших слоев общества. Нищие студенты, молодые колхозники и работяги, гопота всех мыслимых видов. Женский пол не отстает. Небольшая доля настоящих блядей, ну тех, которые проститутки. Старшеклассницы и студентки, вышедшие потрясти задницей. Желающие кирнуть на халяву давалки. А также голодные бабы от тридцати пяти, стремящиеся перехватить молодого мясца.
Делаю каменную рожу и захожу внутрь. Нужно платить за вход, но за этим хер кто уследит. Слишком много сегодня народу. Соответственно, я и не плачу. Внутри почти полный мрак. Музыка настолько громкая, что я чувствую, как выгибаются внутрь барабанные перепонки. Приоткрываю рот, словно при перепаде давления. Из динамиков несется какая-то древняя попса, напоминающая о школе и моих первых дискотеках. В воздухе плотный слой табачного дыма. За столиками бухают компании по шесть-десять человек. Из спиртного на столах у всех только водка. В области танцпола тут и там натыканы толстые квадратные колонны. На них висят зеркала. Танцевать перед зеркалом здесь считается самым шиком и вообще высшим пилотажем. Телки вырисовывают жопами замысловатые фигуры. Среди баб крутится несколько чуваков, считающих себя охуенными танцорами. Выглядят они жалко.
Какого хрена я тут вообще забыл? Думаю, мне просто надо иногда опускаться поближе к дну жизни. Мне этого неосознанно хочется. Особенно под мухой. Здороваюсь с парой знакомых. Иду к стойке. По пути замечаю, как из-за крайнего столика кто-то машет мне рукой. Подхожу. Сидят две девушки. Незнакомые. Одна мне что-то говорит. Из-за музыки не слышно вообще ничего. Я развожу руками. Она встает кричит мне на ухо:
- Ты мне нравишься.
- Хорошо.
- Ты не такой, как остальные здесь.
- В точку, дорогая. Что дальше?
- Выпьем?
Я уже неплохо нагрузился за сегодняшний вечер, но добавить все равно не против. Соглашаюсь. Отходим к бару, она берет пару пива. Пьем тут же. У стойки чуть светлее чем в зале. Рассматриваю ее. Невысокая. Худая. Лицо вроде не противное. Волосы довольно коротко остриженные, но не «под мальчика». Светло-коричневые. Черт меня дери, но я никогда не разбирался в этих названиях оттенков волос. Если, например, мне говорят - «русые волосы», я ума не приложу, как это выглядит.
Все это время она смотрит на меня и улыбается. Но улыбка словно приклеенная. Заученная. Неискренняя. А может это свет так падает. Спрашивает:
- А я тебе нравлюсь?
Я киваю и что-то мычу в ответ.
- А что тебе во мне нравится?
- У тебя красивые глаза, - говорю.
Они и правда красивые. Большие и выразительные, как я люблю.Она говорит:
- Я пойду, там подружка ждет. Ты подходи за столик к нам.
Снова киваю.
Пью и осматриваю посетителей. Замечаю какой-то ажиотаж среди танцующих. Подхожу посмотреть. Посреди танцпола мужик отмачивает какой-то дикий танец, напоминающий камлание шамана. Мужик, судя по всему, в жопу бухой. На нем футболка цвета меланж, ну такая, серая в крапинку и трехполосные треники. А на ногах, натурально, галоши. В грязи и, наверняка, в говне. В смысле в навозе. Полный фрик. После очередного неистового телодвижения одна галоша срывается с его ноги и улетает в сторону. Бабы пищат. Мужик, напополам босой, ничего не замечает и продолжает заниматься своим делом. Все ржут. Пиздец, думаю, пляска святого Витта. Отваливаю к выходу.
Немного отхожу в сторону, закуриваю. Рядом что-то вроде чахлого парка. Там бегают, орут и матерятся какие-то люди. Наблюдаю за представлением. Подваливает тощий тип с голодными глазами и просит сигарету. Протягиваю ему пачку.
- Че там за движняк?
- Да вроде срочник из части в увольнение съебал на сутки, а сам тут уже третий день квасит. Менты ловят вот.
- А, понятно, - говорю я, - бывает.
Замечаю, как по тротуару возле парка, прикрываясь кустами, на полусогнутых движется пацан. Ему остается несколько шагов до перекрестка, когда из припаркованной рядом машины выбегает мужик в форме и сбивает его с ног. Мент ворочается на нем сверху и пытается надеть наручники. Пацан выворачивается и верещит. Из парка прибегают еще три мента и скручивают его. Переворачивают на спину. Один достает фотку и сравнивает с лицом пленника.
- Слушай, хуй его знает, может и не он.
- Не я! Не я! - орет пацан.
- Ебало завали, - рявкает мент и бьет его ногой под ребра.
Пацан скулит.
- Да похуй, - говорит другой мент, - че нам, бля, всю ночь тут бегать? Грузите. Поехали на хуй отсюда.
Они запихивают пацана в «бобик» и уезжают.
- Менты совсем охуели, - говорит чувак, который стрелял у меня сигарету.
Я докуриваю и возвращаюсь внутрь.
Беру два пива и иду к столику новоявленной знакомой. Она сидит и базарит с крашеным белобрысым пацаном. Подхожу. Тот прощается и сваливает. Роняю себя на освободившийся стул.
- Это Паша, мой друг, - говорит она, - не волнуйся, он гей.
Пожимаю плечами.
- Я и не волнуюсь.
- Я - Женя. А это Настя, - она показывает на подружку.
Подружка толстоватая и некрасивая. Киваю ей.
- А как тебя зовут? - спрашивает Женя.
Я очень серьезно говорю:
- Зовут меня Ипполит Матвеевич Воробьянинов. Гигант мысли, отец русской демократии, особа приближенная к императору.
- Чего?
- Забей. Женя, тебе какая фамилия больше нравится — «Ильф» или «Петров»
- Петров наверное, а что?
- Тогда я тоже Женя. Евгений то есть.
Они недоверчиво смотрят на меня и начинают пиздеть друг с другом. Ну и отлично, мне разговаривать совсем не хочется. Сижу, пью. Расслабляюсь. Если бы так не орала музыка тут бы и заснул. На столе появляются и опустевают бутылки. Бабы несколько раз отваливают потанцевать. Потом подружка Настя совсем куда-то теряется. Женя придвигается ко мне поближе и спрашивает, жарко дыша в ухо:
- Ты чего такой неразговорчивый?
- Музыка громкая.
- И что?
- Не люблю кричать.
Сидим молча. Я смотрю по сторонам и допиваю теплое пиво. Женя кладет голову мне на плечо. Видно, что она прилично пьяна. Когда я отворачиваюсь, она несильно кусает меня за мочку уха. Я этого не ожидал и немного перетрухнул. Вздрагиваю. Она смеется. Потом предлагает:
- Слушай, давай сваливать отсюда.
- Хорошо.
- Только надо сначала поссать, - добавляет она.
Я не против. Меня и самого неслабо придавливает. Идем к сортиру. На два очка очередь человек в двадцать. Одни женщины. Сильный пол обычно ходит до ветру наружу. Боковая стена заведения перманентно обоссана чуть не до высоты человеческого роста.
- Ну их на хуй, - говорит Женя, - пошли на улицу.
Идем на задворки клуба. Там непроглядная темень. Она пошатывается и цепляется за мою руку. Чиркает зажигалкой, подсвечивая дорогу. Вокруг валяются какие-то пустые коробки и лежат кучи мусора. Наконец она находит приемлемое место.
- Не смотри, - говорит она и начинает расстегивать джинсы.
Я делаю шаг в сторону и ссу в картонную коробку, заполненную пустыми бутылками. Потом поворачиваюсь к ней. Виден только сидящий на корточках темный силуэт.
- Я же просила не смотреть, - повышает голос Женя.
- Так все равно нихуя не видно, - парирую я.
- Ну ты и мудак, - смеется она, - люблю наглых. У тебя курить есть?
- Есть.
- Тогда угостите даму сигареткой.
Раскуриваю себе и ей. Она заканчивает свои дела. Подхватывает джинсы вместе с трусами и цепляется ногой за какую-то хреновину. Вскрикивает и начинает падать навзничь. Успеваю поймать ее и удержать. Она виснет на моей руке и хохочет. Представляю как это выглядит со стороны. Картина Репина «Уссались». Мужик с двумя сигаретами в зубах галантно держит за руку ржущую голожопую девку. Шедевр современного искусства. Постмодернизм, блядь.
- Ты теперь куда? - спрашиваю, пока она приводит себя в порядок.
- Домой наверное. Завтра на пары.
- Далеко живешь?
- Не очень. Минут десять идти.
- Проводить тебя?
- Ага.
Идем по пустым ночным улицам. Я на рогах и вообще не слежу куда мы направляемся. Женя рассказывает неинтересные и скучные истории про своих знакомых. Язык у нее заплетается. Мне все до пизды. Доходим до какого-то перекрестка. Она говорит:
- Ладно, я тут в двух домах живу, дойду уже сама.
- В гости не пригласишь?
- Не, сегодня не получится.
- Понял.
- Ни хуя ты не понял. Давай завтра. Я в педагогическом учусь. Встреть меня там в час дня.
- Хорошо. Завтра у педагогического.
Она диктует свой номер. Потом прижимается ко мне. Целуемся. Беру ее рукой за задницу. Тощая. Мне повыпуклее бампера нравятся. Через минуту она отстраняется:
- Ну пока. До завтра?
- До завтра. Давай.
Она уходит. Я осматриваюсь. Вообще не понимаю, куда мы пришли и в какой части города нахожусь. Иду вперед по тротуару, пока не нахожу дом с табличкой, где указаны номер и название улицы. Вызываю такси. Еду домой.
Просыпаюсь. На часах пол двенадцатого. Выпиваю стакан воды. Иду в сортир. Лезу под душ. Бреюсь и чищу зубы. Включаю музыку. В плеере попадается старый «Кровосток». Из динамиков Шило рассказывает о том, как ебал девочку, похожую на Бритни Спирс. Выпиваю чашку чаю. Одеваюсь — шорты, зеленая футболка с ямайским флагом, кроссовки, кепка, темные очки. Выхожу из дома и двигаю на автобусную остановку. Припекает солнце. После ночного дождя в воздухе висит одуряющая духота.
В автобусе полно пенсионеров. Водитель — тоже тот еще старпер, но здоровый как боров. Бабки обсуждают местные новости. Деды пиздят за политику. В общем, все как обычно.
Сижу на бетонном парапете под памятником Ленину. Хитро прищурившийся Ильич почему-то теперь выкрашен в белый цвет. Выглядит это так, будто его с ног до головы обосрали голуби. Ленин держит в правой руке книгу. Если посмотреть на памятник с левой стороны, кажется что у него в там сжат собственный член. Я представляю, как он мастурбирует и орошает территорию некогда великой страны семенем коммунизма, советской власти и всеобщей электрификации.
Вижу, как через дорогу на улицу вываливает толпа студентов. Достаю телефон, набираю номер.
- Ты где? - спрашивает она.
- Сижу у ног великого большевика.
- А?
- Возле Ленина.
- А-а-а... Хорошо, иду.
От стаи студентов отделяется фигурка и двигается в мою сторону. Целует меня в щеку:
- Привет.
- Привет.
- Ну что, пошли?
- Ага.
Идем. Сегодня, трезвый и при свете дня, могу разлядеть ее получше. Пиздец. Она выглядит как натуральная школьница. Мне даже стремно находиться рядом. Мальнькая. Тонкая. С телом подростка. Вчера Женя была на каких-то ебучих каблуках, а сегодня в кедах. Поэтому она заканчивается где-то на уровне моей груди. Спрашиваю:
- Слушай, сколько тебе лет?
- Задавать такие вопросы женщинам неприлично.
Я почти уверен, что в большинстве женщин где-то на генном уровне заложен определенный стандартный набор шаблонных ответов, изречений и правил поведения. Женщина то. Женщина это. То ей не скажи. Это в присутствии нее не делай. Когда в сотый раз слышишь одно и то же — выглядит это тупо. Говорю:
- Я вообще не очень приличный человек. И ты не похожа на женщину.
- А на кого похожа? На мужика?
- Ты похожа на девочку.
Она смеется:
- Мне девятнадцать. Не парься.
- Ладно, проехали.
По пути заходим в винный магазинчик. Она берет две банки пойла типа «девять градусов». Один из тех напитков, который готовится из низкокачественного спирта, всякой химической поеботы и до упора насыщается углекислым газом. Думаю, не прихватить ли пива. Решаю, что не стоит. Слишком жарко. Я не люблю пить, когда жарко. От этого становится еще хуже. Ты покрываешься липким вонючим потом, обильно намокает в подмышках, в трусах, капли выступают на лбу и под носом. Скажем дружно — на хуй нужно.
Подходим к ее дому. Его окружает глухой черный забор высотой метра в три. Она отпирает калитку. Внутри все очень цивильно и прилизано. Гладкая плитка, газончики, декоративный пруд. Дом просто огромный, напоминающий средневековую крепость. Не хватает только почетного караула у входа и арбалетчиков на крыше. А я то вчера было подумал, что она живет на съемной квартире, с парой таких же студенточек. Стою и охуеваю. Куда я, блядь, попал? Она говорит:
- Пошли в дом, родителей до вечера нет.
Ясен хуй нет, думаю. Вчера то из-за них ночью и не позвала к себе.
Заходим. Здесь прохладно. Идем в ее комнату. Там чисто, но дикий бардак. У стен стоят большие шкафы с приоткрытыми дверцами. В их недрах виднеется множество футболок, рубашек, кофточек, джинсов, юбок, платьев, ремней и поясов, обуви, сумочек, нижнего белья, верхней одежды и прочих тряпок. Реально, побольше чем в ином бутике. На большой кровати также разбросан целый ворох шмотья. Женя спихивает его на пол. Садимся. Она отрывает одну банку, делает глоток. Спрашивает:
- Выпьешь что нибудь?
- А что есть?
- Вискарь, джин, коньяк, ром и этот, как его... кальвадос.
- Ого, неплохо. Давай джина наверное. С тоником, если есть.
- «Швепс» подойдет?
- Определенно. Лучше всего. Один к трем.
Она выходит на кухню, звенит там стеклом и возвращается с высоким бокалом, наполненным голубоватой пузырящейся жидкостью.
- А, «Сапфир», - отмечаю я, - попса. Хоть и неплох по большому счету, но считаю, своих денег не стоит.
Залезаю на кровать с ногами, сажусь, опираясь спиной на подушки. Потягиваю джин. Она пьет свою отраву. Рассказывает мне что-то про свои шмотки. Я временами поддакиваю. У меня такие пустопорожние базары всегда пролетают мимо ушей. В черепе ничего не задерживается. Говорю:
- У тебя дома же неплохой выбор алкоголя. Зачем ты пьешь это говно?
- Не знаю. Мне вкус нравится.
О, времена, думаю. О, блядь, нравы.
- Да какой там вкус, - говорю, - сивухой воняет.
- Отъебись, - смеется она, - пошли лучше покурим.
Выходим в прихожую. Она открывает окно. Садимся в плетеные кресла. Курим мои. Она добивает банку и открывает вторую. Лицо у нее раскраснелось. Глаза блестят.
- Ты бы притормозила, - говорю.
- Слушай, не указывай, что мне делать, хорошо? Не маленькая. Расскажи лучше, чем занимаешься.
- Работаю в магазине. Всякую хрень продаю. Еще — пишу.
- Что пишешь?
- Рассказы. Стихи.
- О любви стихи пишешь?
- Бывает.
- Расскажи какой-нибудь.
- Стихи не рассказывают. Их читают.
- Похуй.
Вообще я не особо люблю читать свои стихи. Да и редко когда просят. Но почему бы и нет. Ровно, почти равнодушно, без интонаций декламирую:
Угаснет день. И ночь, как траурная лента,
Укроет дом. Ты постучишь в мое окно.
И сладость губ сольется с горечью абсента -
Она пьянит меня как старое вино.
Горит свеча. Струится дым - тяжелый, плотный.
Мой старый клавесин лишь для тебя звучит.
И мы вдвоем. И тени обрастают плотью.
Тону в тебе, как в глубочайшей из пучин.
Она подходит. Садится ко мне на колени. Целует. Говорит:
- Это охуенно. Первый раз говорю с живым поэтом.
- Ты разбираешься в поэзии?
- Нет. Но слушать тебя приятно. Ты это какой-то бабе написал?
- Да.
- Завидую. А для меня что нибудь напишешь?
- Не знаю. Может быть.
- Я вообще читать не люблю. Только время зря тратить. Но ради тебя сделаю исключение.
Куда, блядь, катится мир, думаю. С ней же даже поговорить не о чем.
Возвращаемся в комнату. Снова располагаемся на кровати. Она допивает вторую банку. Кладет руку на промежность, сжимает ноги и вытягивается. Ее тело напряжено и чуть дрожит. Глаза закрыты, на губах улыбка. Медленно двигает рукой. Потом поднимает веки и бесстыдно смотрит на меня. Это заводит.
- У тебя хуй встал, - говорит она.
Она подползает, расстегивает на мне шорты и берет в рот мой болт.
Паланик писал, что даже самый дурацкий и неумелый минет прекраснее чем какой-то там цветок или, скажем, радостный детский смех. Не знаю какие женщины или мужчины делали старине Чаку минеты, но я дурацких и неумелых не люблю. Это зачастую неприятно, иногда больно и не приносит совсем никакого удовольствия. Сейчас у меня даже стояк опадает. Она отстраняется. Обиженно спрашивает:
- Ты чего?
Сейчас я замечаю, насколько она пьяна. Долго подбираю слова.
- Пойми, просто женщины бывают не так хороши в определенных аспектах искусства любви, как им самим кажется.
- Да ты просто сраный импотент! — кричит она.
Уходит на кухню. Возвращается с бутылкой скотча. Делает глоток прямо из горлышка. Закашливается. Орет:
- Я недостаточно хороша для тебя? Пошел на хуй! Иди своим сукам стихи пиши, мудило!
Встаю. Иду к выходу. Пиздец, попал, думаю. Тут о дверной косяк разбивается бутылка, забрызгивая меня шотландским виски. В волосах застревают мелкие осколки стекла. Один из осколков побольше чиркает по щеке. Оборачиваюсь. Следом летит стакан из которого я пил. Я пригибаюсь и он проносится над головой. Во мне поднимается волна злости. Подхожу к ней вплотную.
- Ебаная психопатка, - глядя ей прямо в глаза медленно проговариваю я, - иди, блядь, полечись.
Еле сдерживаюсь, чтоб не отвесить ей оплеуху. Обуваюсь. Выхожу. Иду по улице. Поют птицы. По дороге бодро шуршат автомобили. Постепенно успокаиваюсь.
Звонит телефон. Она. Поднимаю трубку. Сквозь слезы в голосе слышу угрозы и оскорбления в свой адрес. Сбрасываю звонок. Удаляю ее из списка контактов. Иду домой пешком, остро чувствуя некое биение жизни вокруг.
