«О друзьях»⁠⁠

О друзьях всегда приятно поговорить и особенно приятно вспомнить творимые ими и мной чудачества. Друзей из «Ахумилительных историй» вы и так знаете, хотя о каждом можно набрать еще с пару десятков забавных историй. Но были в моей жизни и другие «друзья». С кем-то дороги разошлись, кто-то попросту исчез из жизни из-за банального взросления и смены приоритетов, а кто-то назывался другом смеха ради. Однако каждый умудрился оставить след в моей жизни, за что им спасибо.

Хм, пора уже дать моим ностальгическим заметкам полноценное название. «Маленький Гектор» или «Житие юного раздолбая». Можете свои варианты покидать, вдруг найдется что-то звонкое. А пока плесните себе чаю, расслабьтесь и погружайтесь в мое прошлое.

Пупсы.

С Пупсом я познакомился во время очередного ничегонеделанья на летних каникулах. Стояла дикая жара, половина друзей разъехалась в деревни, а другая половина кисла на дачах вместе с родителями. Я и мой верный товарищ Борька, лениво развалившись на траве в тени тутовника, вели неспешные беседы и гадали, чем занять себя вечером, когда жара спадет. Но лень моментально улетучилась, когда мы узрели на горизонте нечто странное, тучное, в задранных на уровень груди грязных шортах и хрустящее пластиковой бутылкой с водой. Нечто странное определенно направлялось к нам, и Борька напрягся, ибо чужих не любил.

Странным нечто оказался щекастый и весьма упитанный ребенок, который шел к нам с похотливой улыбкой увечного крестоносца и прижимал к сметанному животу полупустую бутылку с водой. Особо выделялись уже упомянутые и задранные на уровень груди грязные шорты с нашивкой в виде умственно-отсталой морковки, колышущиеся щеки, все в грязных разводах от похабно пожранного тутовника, засаленная майка с полинялым светофором, чья замученная улыбка, растянутая пухлой талией отрока, выглядела зловеще. Обут был ребенок в стандартные сандалии с белыми носками. Ну, формально белыми, ибо они давно засалились и посерели, а о первоначальном цвете напоминал лишь небольшой кусочек на мизинце. Только рыжие кудри казались относительно чистыми в этом бардаке, но мы на них почти не обратили внимания.

Отрок, подойдя к нам, сыто рыгнул, лукаво оскалился, став на миг похожим на херувима, страдающего от похмелья и инфекции мочевыводящих путей, после чего протянул бутылку с мутной водой, в которой что-то плавало.

- Хочешь водички? – пробасило существо и, чихнув, обрушило на сметанный живот содержимое своего носа.

- А что это там плавает? – нахмурившись, спросил Борька, изучая мутное содержимое бутылки. Панковский дух в нем только начал зарождаться, да и жажда вкупе с ленью отбила наглухо весь инстинкт самосохранения, раз мой товарищ протянул руку к хранилищу ядовитых миазмов.

- Котлетка, - ответил отрок и снова рыгнул, обдав нас котлетным зловонием. Мне он сразу не понравился. Было в нем что-то зловещее, а ликом он походил на Дьявола, изображением которого пугала нас особо религиозная соседка, любящая петь литании в подъезде часа в три ночи. На слабое сходство с херувимом я не купился и брать в руки засаленную бутылку тоже не стал.

- Какой-то ты стремный пупс, - ответил ему Борька, рассматривая странного отрока. Тот в который раз выдал сочную отрыжку и, улыбнувшись, кивнул, после чего протянул Борьке пухлую ладошку. Борька, с опаской её пожав, тут же вытер собственную конечность об штанину, ибо ладошка отрока тоже была грязной. А я наконец понял, кого мне напоминает странный ребенок. Было в нем что-то неуловимое от резинового Куклачева, которого любил терзать под кроватью мой пекинес Миля. Возможно, рыжие кудри всему виной, или улыбка, от которой неприятно холодело в животе и Ад начинал маячить на горизонте.

- Я не пупс. Я – Алеша, - ответило сальное создание, а я подумал, что начинать разговор с отрыжки для Пупса – это норма.

- Алеша у нас уже есть, - покачал я головой, когда Пупс вдруг полез на дерево и через пару мгновений усталым лебедем, страдающим от ожирения, упал на землю, раздавив пятой точкой Борькин пакет с тутовником. Я, переглянувшись с Борькой, лишь головой покачал. – Будешь Пупсом.

- Ладно, - хэкнул Пупс, роняя на землю крупные капли пота и продолжая похабно улыбаться. Он запустил пухлую руку в самое чрево своих засаленных шорт и вытащил оттуда конфетку. Я давно дал себе обет не брать из рук странных детей сладости, а вот Борька, брезгливостью не страдающий, конфету взял. Затем, повертев её в руках, положил обратно на ладошку Пупса, который продолжал скалиться, как бешеный хорёк, которому шальной пулей повредили лицевой нерв.

- А чего ты лыбишься постоянно? – осторожно спросил я, стараясь не провоцировать явно нездорового отрока. Тот, забравшись, наконец-то, на нижнюю ветку тутовника, снова рыгнул и уставился на меня жуткими глазенками. Сверху он походил на помесь поросенка и удава, которого смеха ради нарядили в полинялые шорты и посадили на дерево.

- Мама говорит, что с улыбкой друзья заводятся, - рек Пупс, выпустив из горла свою фирменную руладу. Затем он снова покопался в бездонных карманах своих шорт и вытащил на свет Божий нечто, завернутое в газету. Я было подумал, что это мертвый хомяк, о котором Пупс забыл и раздавил в результате первого падения на землю, но нет. В грязной бумажке была завернута половина надкусанной котлеты, которую Пупс, проистекая слюной и животными соками поспешил сожрать, забыв с нами поделиться. Хлебнув мутной водицы, он оскалился и, свесив упитанную ножку, принялся переваривать перекус.

- С такой улыбкой только мандавошки заведутся, - ответил ему Борька, а проказливое чело херувима подернулось печатью недоумения.

- Кто такие мандавошки? – спросил он, впервые услышав странное слово. Я же, слыша это слово постоянно от Борьки, пожал плечами и решил другу дать возможность блеснуть эрудицией. И Боря не подкачал.

- Мухи, которые на яйцах живут. Они кусаются, если тебе Сатана голых женщин в сны приводит, - подняв вверх палец, ответил он. Пупс, обдумав его слова, тоже пожал плечами.

- Я люблю мух. Они щекочутся, - ответил Пупс и лукавая физиономия херувима внезапно осветилась темным светом его души. – Привет, Сережа!

- Трижды в жопу, восемь в рот, - ругнулся Борька, когда позади раздался знакомый голос. Я тоже вздрогнул, ибо Пупс, возлежавший на ветвях тутовника, аки пережравший обезьян Каа, молчал. Повернувшись, мы увидели второго Пупса, на сей раз в красных шортах той же степени загрязнения и полосатой майке, из-за которой Пупс 2.0 сразу обзавелся обзывалкой «Мохнатый шмель». В руках у Пупса 2.0 тоже была пластиковая бутылка с мутной жижей, отдаленно напоминающая воду.

- Привет, Алеша, - рек второй херувим и, смачно выпустив газы, взобрался на дерево к собрату.

- Ты гляди! – присвистнул я и повернулся к Борьке. – Их двое и оба Пупсы.

- Слышь, это кто? – воинственно спросил Борька, не любивший, когда тутовник захватывал кто-то другой. – Это вообще наше дерево. Слезайте нафиг оттуда, пока по башке не получили.

- Алеша, кто это? – спросил второй Пупс, улыбаясь знакомой улыбкой серийного убийцы. Первый, так же лучезарно улыбнувшись, ему ответил.

- Это мои друзья, Сережа. Хочешь водички?

- Хочу, - радостно заржал Пупс номер два и братья, обменявшись бутылками, принялись взахлеб наслаждаться их содержимым. Мы с Борей, крайне недоумевая, смотрели на двух резвящихся отроков, которые творили непотребства на нашем любимом дереве, аки слабоумные Купидоны. Тутовник, не вытерпев такого богохульства, жутко хрустнул и сбросил с себя непосильную ношу в лице двух братьев, которые с глухим рыбьим звуком шлепнулись на землю. Из кармана Пупса 2.0 выпал игрушечный пистолет, пожеванная лента пистонов, резиновая мышь с откушенным носом и вторая половина котлеты в сальной бумаге.

Мы с Борей, чей рот открывался все шире и шире от удивления, во все глаза смотрели, как Пупс-первый с небывалой для его комплекции грацией бросается на котлету, а Пупс-второй пытается его опередить. Земля под двумя Пупсами стонала, аки Гея под Ураном, впитывая в себя соки и пролитую из бутылок воду с крошками. Пупсы рычали и лягались, а от котлеты отлетали куски, которые перехватывал в воздухе более удачливый брат, заставляя другого трястись от ярости и голода.

- Может Милю выведешь погулять? – подкинул здравую идею Боря, но я, вспомнив, что родители отдыхают, покачал головой. – Домой загонят?

- Ага. Да ладно. Пусть дерутся, - хмыкнул я, наблюдая, как два озорных отрока, утробно булькая, терзают несчастную котлету. Лишь когда предмет спора был уничтожен, два Пупса угомонились и, лениво лягаясь, вновь взобрались на дерево, откуда принялись недружелюбно на нас посматривать.

- Алеша, а со мной они будут дружить? – улыбаясь, спросил вдруг Сережа. Я, осознав, что второго такого ебаната в своей жизни не вынесу, с отчаянием посмотрел на Борьку, но лицо моего друга вдруг исказила ехидная улыбка.

- Будут, Сережа, - смотря на нас змеиными глазами, ответил ему брат и оба отрока зашлись в радостном полукашле-полусмехе.

- Слышь, Пупсы. Если хотите дружить с нами, то сначала за водой сгоняйте, - приказал им Борька и мы еще раз насладились дивной картиной – два омерзительных удава падают на землю, аки Люциферы с небес, и, хохоча, уносятся вдаль. Борька, повернувшись ко мне, хмыкнул и кивнул. – Ну, прячемся!

Мы еще долго наблюдали, как два румяных Пупса, измазанные в котлете и грязи, ходят по двору и пытаются нас найти. Но неприступный для них старый абрикос с гладким стволом, на вершине которого мы засели, надежно прятал нас от похотливых глаз братьев Пупсов.

Даже разойдясь по домам, мы с Борькой нет-нет, да слышали Пупсовы выкрики с улицы. Выкрики, наполненные жалостью и надеждой, а их тучные тени то и дело сновали туда-сюда в душной темени двора.

- Сережа, ты нашел их?

- Нет, Алеша, а ты?

- Нет, Сережа! Друзья, где вы?! – трагично пердели в жаркой ночи братья Пупсы, хрустя бутылками и чавкая артефактами из своих карманов. Ну а мы с Борькой мирно засыпали с улыбками на лицах в своих кроватях, ибо знали, что новые друзья – это новое веселье, по которому мы так истосковались тем летом. На наше счастье братья Пупсы приезжали лишь на лето к бабушке с дедушкой и служили неиссякаемым источником вдохновения для шалостей, пока не выросли и не исчезли из моей жизни.

Конечно, были в моей жизни и нормальные друзья. Дёня, с которым я зависал в деревне у бабушки, и который стал моим верным parteigenosse в деревенских приключениях – особой главе моей жизни. А еще был Зед и вот о нем стоит рассказать отдельно.

Зед.

Зеда на самом деле звали Женей, но я на тот момент по десятому разу пересматривал любимую «Полицейскую академию», где фигурировал главарь бандитов по кличке Зед, сам потом ставший полицейским, и не мог не отметить удивительное сходство. Женя был очень сильно похож на Зеда – такой же пухлый коротыш, со странной мимикой, странным голосом и странными повадками. Это позже я узнал, что он немного шизик, ну а маленький дядя Гектор был аки Мать Тереза для таких вот шизиков. Всех прибирал под свои сострадательные крылышки и пытался с ними дружить. Порой с риском для жизни.

Зед мог ходить по двору в гордом одиночестве и курлыкать, аки голубь, вкусивший перебродившего зерна. Иногда он спорил сам с собой, иногда срывался на бег и уносился в дали, иногда принимался драться с кустами. Иногда особо яростно и чаще всего проигрывал, пока его крохотная бабушка, больше похожая на оживший гриб, не приходила и не забирала внука домой под негодующее курлыканье последнего.

Я не знал, за что Зед так люто ненавидит кусты, но стоило ему поравняться с хранилищем бутылок и пьяных алкоголиков, как юный отрок менялся в лице, ловил вьетнамский флэшбек и, опустив голову, кидался в бой. Конечно, он снова запутывался, а мимопроходящим приходилось идти к подъезду и звать бабушку, дабы та освободила орущего внука из диавольских силков.

Юмор у него тоже был странный. Первая же шутка, озвученная им, повергла в шок не только меня, но и Борю, который ничего не понял, а Валерка принялся загибать пальцы, словно пытаясь что-то подсчитать. В гнетущей тишине слышалось лишь курлыканье Зеда, который сам пошутил и сам же посмеялся над шуткой.

- Сейсмический изотоп с отрицательной массой, - давясь юмором, озвучивал он и, не сдержавшись, бросался головой вперед в кусты, откуда минутой позже слышался его безумный хохот и треск ломаемых веток.

- Чего? – переспрашивал я друзей, которые тоже зависали в уме, пытаясь понять хитроумную шутку Зеда.

- Кажись, он снова запутался в кустах, - устало кивал в сторону шевелящегося растения Валерка и мы, привычно поиграв в «камень-ножницы-бумага», выбирали счастливчика, который шел к подъезду и звал крохотную бабушку Жени на помощь. Вызволять его самостоятельно было сложно и не очень умно, ибо обезумевший Зед принимался махать кулаками, кусаться и рычать по барсучьи, покуда не оказывался на свежем воздухе. Тут он курлыкал, отходил и мчался подальше от кустов, пока его не загнали домой, а за ним, все так же, семенила бабушка-гриб.

Иногда на Зеда накатывало и он, вытащив из дома тяжелую энциклопедию, принимался громко её читать сидящим на лавочке бабушкам. В отсутствии слушателей он забирался в кусты и читал там, пока его не находили мы или бабушка. Знал он действительно много, но из-за особенностей умственного развития, знания эти были хаотичными. Когда он увлекся радио, то мы частенько видели его с самодельными устройствами на лавочке, где он, шипя себе под нос, пытался поймать далекие звезды. Шутки из Зеда в эти моменты лились, как из рога изобилия, только их, как обычно, никто не понимал, кроме него.

В момент увлечения фотографией Зеда гоняли все соседки, ибо он их подкарауливал в подъезде, в самом темном углу. И какая-нибудь среднестатистическая тетя Лена, заходя в подъезд и слыша жадное урчание Зеда из засады, гарантированно роняла кирпич и огуливала юного идиота авоськой с хлебом и маслом по спине, когда ее ослепляла вспышка. Своими фотоработами он тоже делился со мной, но все они походили на то, что обычно находят в милицейских отчетах с мест преступлений: искаженные ужасом лица соседей, их безумные глаза, и третий подбородок Зеда, который случайно снял сам себя. В какой-то момент его выходки надоели всему подъезду, была собрана делегация и отправлена к крохотной бабушке Зеда. Как итог, фотоаппарат отобрали, а Зед еще две недели не выходил на улицу, и мы развлекали его через окно на первом этаже, где располагалась его комната. Обычно Боря или Валера забирались в кусты и окаянно тряслись там, Зед привычно ловил флэшбеки, а мы хохотали, когда он начинал бесноваться и швырял в нас старые журналы «Огонек» из коллекции своего деда. Но чаще всего мы просто дружили, ибо детским своим умом понимали, что друзей у Зеда не так уж и много, а без друзей тяжко жить. Особенно ребенку. Особенно в деревне. Но это уже совсем другая история.