Нашим пацанам посвящается...⁠⁠

Хочу повторить рассказ моего деда:

Никогда не забуду эти дни. Мы отбили концлагерь у фашистов… Этим зверям удалось построить ад в миниатюре. Пятнадцать гектаров преисподней, огороженной колючей проволокой. А за колючкой люди, точнее то, что от них осталось, худые голодные – кожа да кости. И детки такие же как ты, только как скелеты. Сами худые и животик, как у тебя сейчас, но только от голода. Все радуются: мужики обнимают, девки целуют… А детки нет, будто не понимают, что все мучения позади, душу из них эти изверги выдрали, только ручонки тянут мол «Дай». У нас у самих-то жрать не было, но у кого, что было заныкано: сухари или шоколадка трофейная все отдали. Мы пока там стояли два дня вообще не ели, кусок в горло не лез. Приказ командира запрещал отдавать пайки бывшим пленным, а сам, как и все, только пульман с кашей возьмет ложки не съест несет его к детским баракам.

По морщинистому лицу потекла слеза. Дед сел, закурив беломорину, продолжил.

Ой, Геша, как-будто вчера это было. Бараки деревянные, в них шконки в три яруса, там не то что матрасов, вообще ничего не было - на досках люди спали. Перед каждым бараком виселица, человек по десять на каждой, и видно, что давно висят многие почернели уже, специально суки не снимали. Печи огромные, перед ними, как дрова трупы сложены.

Так детишек пока то да сё решили в немецкие бараки поселить, там и мебель и матрасы были, по четверо на койку – как раз все уместились. Вот ведем их к новому жилью, мне в помощь Тони дали, англичанин, тоже из пленных, он говорил по-русски и хорошо ориентировался в лагере. Фашистские бараки стояли полу кругом, перед ними небольшой плац. На нем две наспех сколоченные виселицы. Два человека в форме болтаются, один в английской, второй в немецкой, на груди таблички: по-немецки написано «коммунист». Еще не успели видимо убрать.

Кто-то из детей крикнул «Ричи». Детская толпа окружила место казни. Вот ту они все заревели, как по приказу. Я ничего не понимал.

- Кто это? – спросил я своего помощника.

- Вот этот Ричард - он наш из Дублина, а это Ганс он ему помогал.

- Помогал? В чем?

- Ричи, он тут за бургомистра был. Языков много знал, поэтому помогал немцам людьми руководить. Он даже имел право по лагерю свободно перемещаться. А нацисты русских за людей ведь не считают – вы для них скот. А нас по сравнению с другими кормили, и помощь от «красного креста» давали… Ну вот он сначала гуманитарку детишкам подкидывал, они ведь толком работать не могут зачем немцам их кормить. Потом он придумал, как продовольственный склад незаметно обкрадывать. Они с Гансом дружили и тот стал ему помогать. А неделю назад кто-то из стукачей их раскрыл. Вот результат.

Я испытывал благодарность этим двоим. Там ведь в лагере и бабы немецкие были, да и дети свои у многих из служащих есть… А людьми оказались зэк и простой солдат. Мы решили их похоронить: нашли место рядом с лагерем небольшой холмик, где земля была помягче. Вырыли две могилы, ну как вырыли, копал в основном я, Тони хоть и говорил, что их кормили, но сил у него не хватало – после пяти взмахов лопаты ему приходилось отдыхать. Потом мы понесли тела, могилкам я пришел первых хоть немец, которого я нес и был тяжелее раза в два, чем тот, которого тащил ирландец. Без лишних церемоний я кинул труп в могилу присел на отвал и принялся крутить пару цибарок из махорки. Через несколько минут, когда я как раз заканчивал, еле волоча ноги, пришел мой новый товарищ. Аккуратно уложив тело рядом с могилой рухнул рядом сам, борясь с отдышкой.

- Вставай, покурим! Да будем закапывать… - говорю ему.

- Сейчас… -отозвался Тони.

Он встал на колени перед телом, снял с шеи шнурок, на котором были простой крестик и медальон, явно не из драгметалла и принялся обыскивать гимнастерку. Я его не осуждал – сам не раз обыскивал мертвых немцев в поисках папирос или фляжки со спиртным. В одном из карманов он нашел несколько сложенных листков бумаги фотокарточку. Сел рядом со мной с благодарность взяв самокрутку и закурил.

- Не стыдно? Товарищ ведь твой хоть и жмурик? – с издевкой посмотрел я на него.

- Нет, Ваня, ты не понял: это вроде вашей иконы. Нельзя иконы хоронить, а крест мы положим в могилу, крест должен остаться с человеком.

Он развязал шнурок, крестик положил в карман гимнастерки Ричарда. Снова сел рядом и протянул мне медальон. Я повертел его, рассматривая.

- Действительно икона, а что здесь написано?

- Mathilde die Heilige, это по-немецки. Святая Матильда по-вашему.

Еще немного повертев кусочек металла, протянул его обратно.

- Оставь себе, икона должна быть у самого близкого человека на похоронах, в данный момент получается это ты.

- Да я в бога то не верю, к тому же ты его тоже хоронишь – забирай, дай лучше фотку посмотреть.

Он протянул мне фото, однако икону не взял.

- Оставь, Ваня. Веришь ты или нет это не важно, а я, если бы не ты, не смог бы его похоронить – мне же даже могилу выкопать сейчас не под силу.

Я убрал образ в карман, и стал изучать фото.

- Жена у него красавица, конечно, и детишек аж трое – жаль не дожил... – я вернул фото Тони.

- Да, жаль. Война закончится – вернусь в королевство - отдам ей письма… - он бережно положил карточку к листам бумаги…

Через пол часа погребение завершилось установкой двух небольших крестов из веток дуба растущего неподалеку.

Уже через день нас бросили в прорыв… Наш батальон был на острие атаки. Я был уверен, что это мой последний бой. Уже в Марусе (этим женским именем он называл свой танк, дед был механиком-водителем Т-34, машин у него за войну было аж пять. Четыре раза он оставался единственным выжившим из экипажа) я достал иконку привязал к ней шнурок, надел на шею. Убрав под тельник, перекрестился.

- Спаси и сохрани – произнес я первое что пришло в голову…

- Не поможет – злорадно усмехнулся наводчик Гриша

- С богом… - сказал командир.

Боевая машина покатилась в свой последний бой.

Очнулся я от жжения в груди, открыв глаза, понял, что вишу на раскаленном обломке рычага. Гимнастерка в месте попадания своеобразного копья обуглилась. Икона, спасшая мне жизнь, тоже раскалилась и прикипела к коже.

Танк горел. Времени было в обрез, голыми руками открываю раскаленную крышку люка, расположенного у меня под ногами. Кожа ладоней и пальцев остается на металле, в танк врываются языки пламени, топливо из пробитого бака горело под днищем Маруси. Выхода не было бросаюсь в огонь, когда выполз с лобовой стороны танка. Я был похож на пылающего демона, начинаю кататься по земле стараюсь сбить огонь – бесполезно. Слышу собственный крик боли, все конец мне. Подбежал пехотинец, схватил за сапог и волоком протащил несколько метров. Кинув меня в овраг, где тек небольшой ручей, получил пулю в голову и замертво рухнул рядом.

- Спасибо, братишка… - последним усилием накрылся его телом и сознание покинуло меня.

Победу встречал уже в госпитале. Думал война закончилась – все домой. Не тут то было, меня приставили к экипажу пятой Маруси, прямо с ней поставили на поезд и сюда на Дальний Восток крошить япошек…