Легенды западной Сибири. Мертвячьи дела⁠⁠

Перед последним поворотом на хутор находился вход в неглубокую заброшенную шахту. Шахта вела под сопку, в которую упирался наш двор. Вход поражал почти античной простотой форм. Массивные бревна, порыжевшие от впитавшейся породы, поддерживали балки перекрытия, как стройные колонны какой-нибудь величественной греческой развалины, и так же кричали об упадке. Шахта была пустая — копали, копали, ни до чего путного не докопались, да так и бросили. У шахты была история. Когда-то давно здесь погибли несколько проходцев. У шахты была даже легенда. Если не побояться завала, спуститься вниз, то можно дойти до прикованного к скале скелета. В шахте звучали голоса, и это уже не было местной байкой, я сама сто раз эти голоса слышала.

Никакого ограждения, естественно, не было, вот дорога, вот, в пяти метрах от дороги, вход, ведущий внутрь горы. Сама я далеко вглубь никогда не ходила, и не встречала никого, кто бы ходил. Да и зачем? Скелет, ещё не понятно, есть или нет, а пыль, темнота, паутина, змеи — вот они. И обвалы. Часто в горе что-то падало и грохотало, создавая впечатление, что шахта живёт какой-то своей тайной жизнью.

По Кузбассу ходят сотни историй связанных с подземными жителями и настоящими хозяевами гор, да это и не удивительно, учитывая специфику этих мест, но Мурюк эти существа своим вниманием обделяли. Так что же тогда ворочается под горой? "Обвалы" — с уверенностью отвечали одни. Этим я не верила, если бы обвалы случались с такой частотой, шахту давно бы уже засыпало к чертям. "Каменный змей, спящий вечным сном — шепотом сообщали другие, — а как проснется, так тут всему конец и придет!" Это объяснение вызывало лишь новые вопросы, на которые никто не спешил отвечать. "Нет там ничего, — ворчал дед Игнат смешно шевеля пожелтевшими от мохры усами, — И шахты никакой нет. Это разведывательный уклон, а не шахта. Десять метров и тупик". Игнат натягивал вожжи и телега трогалась с места, поднимая оранжевое облако пыли. Дед Игнат что-то скрывал, это обыло очевидно.

Никого кроме меня заброшенный вход в шахту не интересовал, а чем интересоваться? Всегда тут был, испокон веков, и всегда будет. И нечего об этом говорить. Забудь. Так было до лета 1987-го года, когда ранним вечером шахта родила первого мертвеца. Мертвеца видели ребята, возвращавшиеся с рыбалки. Заметил мертвеца дядя Паша, перестилавший толем крышу бани в тот день. Столкнулась с мертвецом Глухариха, тащившая за ухо своего внука Петьку к соседке, отвечать за помятые грядки. Увидел его и капитан Селиверстов, заместитель местного начальника Редкозубова, промокая лысину под фуражкой клетчатым платком, увидел, да так и застыл с поднятой вверх рукой. Два рядовых, сопровождавших капитана Селиверстова, так впечатлились этой встречей, что потеряли дар речи, первый стал заикаться, а второй просто сел на задницу на обочину грунтовки. Гульмирка с Эльмиркой, возвращавшиеся с хлебом из поселка, развернулись и побежали обратно. Сама я мертвеца не видела.

Мертвец вышел из шахты, не оглядываясь, деревянной походкой проковылял по дороге, ведущей к поселку, но не дошел, свернул у поворота на лесопилку, полез по склону сопки вверх, и растворился в густой поросли сосен. То, что человек был давно мертв, не вызывало сомнений. Мумифицированная, иссохшая кожа обтягивала череп мертвеца, обнажая пролом в теменной области, нос отсутствовал, как и часть пальцев на левой руке. Одежда, пропитанная соками горы, задубела и выглядела вырезанной из камня, полностью сливаясь с разломами сопки.

Если бы не капитан Селиверстов, на том бы и окончилось. Придя в себя от неожиданности (как утверждал он сам) или испуга ("чуть родимчик не хватил капитана нашего" по словам Глухарихи), Селиверстов побежал звонить начальству. Ночью тайгу заполнили крики и лучи фонарей. Люди в пятнистых плащах с суровыми лицами наводнили поселок. Ни с кем не разговаривая, не отвечая на вопросы, они возвращались к своим машинам, тихо совещались, водя пальцами по картам на планшетах, глотали из фляжек и вновь исчезали в тайге.

Сидя на крыше я наблюдала, как трое, обвешанные веревками, надев каски с фонариками, спустились в шахту, а потом вылезли из нее, разводя руками, мол нет ничего, пусто. Видимо, про прикованный скелет в поселке врали.

Дней через пять пятнистые исчезли из поселка так же незаметно, как появились, так ничего и не обнаружив. А ровно через год шахта отдала ещё одного мертвеца, в 1989-ом ещё одного, и потом ещё.

Сейчас Мурюк лежит в развалинах, а тайга понемногу затягивает уродливый шрам, где когда-то кипела жизнь. В этом есть жестокая справедливость. Таким страшным и волшебным местам, трещину в реальности, где обыденное густо приправленно невозможным, где ткань мироздания столь условна, что рвется от малейшего усилия с той или иной стороны, нет места в мире. Что именно послужило истончению реальности в Мурюке? Страдания ли тысяч заключённых, ядерные испытания неподалеку, или аномальная реликтовая геология разлома? Так ли это важно? Я не верю в мистику, но верю в то, что где тонко, там и рвется. А ещё я верю, что заброшенная шахта, стоящая при въезде на хутор продолжает выплёвывать из своей утробы живых мертвецов. Те выходят на дорогу и, уже не оглядываясь на разрушенный поселок, бредут в тайгу по своим мертвячьим делам.